Цеховик. Книга 7. Большие дела

Дмитрий Ромов

Цеховик. Книга 7. Большие дела

Эта история выдумана от начала до конца. Все события, описанные в ней являются плодом воображения. Все персонажи и названия, упоминаемые в книге, вымышлены. Любое совпадение имён, должностей или других деталей случайно и не имеет никакого отношения к реальным людям или событиям.

1. Кисельные берега

Цвет начинает стрелять одновременно с появлением в банкетном зале Скачкова и его спецназа. Причём, выстреливает он не единожды, а выпускает всё, что есть в магазине. БП работает с холодным лязгом, точного и автоматизированного инструмента. Щелчок за щелчком. Щёлк, щёлк, щёлк.

Я собираюсь сделать резкий кульбит, сальто-мортале в первые доли секунды, когда его палец уже давит на спуск, но выстрел ещё не произошёл, а Цвет резко уводит руку в сторону и стреляет не в меня. Он палит в Гелю, Джангира, Баяна и всех остальных. Он раскалывает их черепа один за другим. Чпок, чпок, чпок, лопаются головы важных и авторитетных урок. Кровища льётся вперемешку с серым веществом. Лес рубят – щепки летят.

Вихри враждебные веют над нами.

Тёмные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами.

Нас ещё судьбы безвестные ждут.

Это самопроизвольно всплывает из памяти, а может и не из памяти, а из самой крови.

– Сука, Туман! – сквозь сжатые зубы цедит Цвет, выпустив все пули. – Гарантировал он мне. Чё смотришь? Думал я тебе башку снесу? Стихоплёт-на.

– Больно уж ты натурально роль свою разыграл, – киваю я. – Очень похоже было.

Он молча смотрит на меня и играет желваками.

– Ну, прости, брат, – говорю я и только сейчас замечаю, как бешено стучит моё сердце.

Адреналин – мой добрый друг, спутник, допинг и наркотик. Я оборачиваюсь и среди своих парней нахожу Пашу.

– Первый вариант, Павел, – киваю я ему и он быстро выходит.

Подходит Скачков с калашом. Шесть других бойцов также вооружены.

– Нихера себе, – присвистывает Цвет. – У тебя тут собственная армия?

Незачем ему было видеть нашу силу, ну да ладно.

– А ты зачем мою пушку из-под стола взял? – спрашиваю я.

– Чтоб ты меня не загасил. Думаешь, я не видел, что ты на меня бочку катил последние пару месяцев.

– Какую бочку, чего ты несёшь! – качаю я головой.

– Ну, внутри, – стучит он пальцем по левой половине груди. – Думал, что я хочу тебя слить конкретно Туману. Чё, скажешь, не думал?

– Разное думал, – соглашаюсь я. – Все варики просчитывал.

– Кого ты просчитывал?

– Варианты, – поясняю я. – Варики. Карп, тебе от меня благодарность и персональная премия. Красава. Ты один меня защищал от этих вурдалаков. Но защитил в итоге твой босс, а не ты.

Карпу пока не до смеха, он ошалело смотрит на эту кровавую жатву и чешет в затылке.

– Цвет, чё делать будем? Походу нам после этого кранты настанут.

– Походу-на! – передразнивает его Цвет.

– А вообще неплохо Туман ваш комбинацию разыграл? – говорю я. – Меня выводит, заводит Гелю. Цвет, ты чё недоволен? Тогда тебя тоже выводим, иди травой торгуй, а это мы себе забираем. Я вот только не пойму, он не знает про нашего третьего партнёра в лице государства, вернее, одной силовой структуры?

– Егор, – подходит Скачков. – Надо торопиться. Чего делаем? Бросаем здесь или вывозим? И в том и в другом случае риск.

– Вывозим, – отвечает Цвет. – По багажникам распихаем.

– Охрана? – спрашиваю я и смотрю на Скачкова

– Все живые, в отключке просто.

– Чьи ребята? – оборачиваюсь я к Цвету. – Твои?

– Мои пацаны. Вы чё их поубивали там?

– Говорят же тебе, целые, просто в отрубе, – морщится Скачков.

– Карп, – кивает Цвет, – иди глянь, чё там с пацанами.

Карп выходит в холл.

– Там могут посторонние ошиваться, – говорю я, вспоминая, как в прошлый раз Трыня носился по лестнице, – гражданские или персонал. Надо их сюда перетащить, пока они не очухались.

– Мы их так сложили, что с лестницы не видать, – успокаивает Скачков.

Пока Карп и наши пацаны приводят в чувство и перетаскивают охранников внутрь, Цвет мне говорит:

– Слушай, Бро, ситуация с Туманом изначально херовая была, но сейчас… Ты же понимаешь, он нас достанет.

– Как он достанет? – пожимаю я плечами. – Где его боевые отряды? Где его сила? Кто его слушать после сегодняшнего будет?

– Будут. Он малявы разошлёт, всех на уши поставит, приговор вынесет. Вернее, не один, а несколько. Тебе, мне и Карпу. Это не означает, что на следующий день за нами придут. Они придут тогда, когда мы меньше всего будем ждать. Лучшим выходом было бы самим его сковырнуть, не дожидаясь. Но это дело хрен провернёшь. Думать надо, короче, как поступать.

– Не разошлёт он никакие малявы, – качаю я головой. – Не должен.

– В смысле, не должен? Поясни.

– Надеюсь, не до того ему будет, – пожимаю я плечами.

– Хорош мне тут ребусы разводить. Почему не напишет?

Почему? Потому что я полагаю, что капитан Шевцов из Красноярской ИК-6, получивший от меня две пачки денег общим достоинством пять тысяч полновесных советских рублей, дело своё знает хорошо. В настоящий момент Паша, как раз, звонит ему и передаёт сообщение: «первый вариант».

В случае, если бы заседание закончилось благоприятно для меня, сообщений бы не было и второй вариант наступил бы автоматически, а деньги, как я и говорил Шевцову, остались бы у него в любом случае.

– Я тебе завтра скажу, ладно? – отвечаю я Цвету. – Или через несколько дней.

– Бро, ты в натуре без башки! Ты чё Тумана заказал? Да кто такой заказ исполнит? Кинут тебя.

– Какой-нибудь зэк обездоленный. Не знаю. Неважно. Давай пока подождём.

– Мля, – волнуется Цвет, – если сорвётся, и Туман узнает, что его завалить хотели… ты понимаешь, какой кипеш начнётся?

– Слушай, – меняю я тему, – а киллера он ко мне прислал или нет? Убивец молчит, как рыба об лёд, не рассказывает ничего.

– А где он, кстати?

– В зоне уже наверное. За хранение огнестрельного получил своё и поехал. Может, попытку ограбления ещё впаяли. Дело нехитрое.

– Я не знаю, кто он и откуда, – говорит Цвет. – Ничего не слышал. Но странно, Туман хотел сход провести и вдруг послал кого-то тебя завалить.

– Но с Загрёбом стопудово одноногий договаривался, а он явно не сам это всё замутил.

– Тогда может и Туман, но со мной он даже и словом не обмолвился об этом. Надо подумать ещё.

– Слушай, ладно, хер с ним, потом про это. Ты мне скажи, а тебе зачем Туман нужен? Тебе самому пора занимать его положение. И даже более высокое.

– Да ты чё, серьёзно?

– Серьёзно, – киваю я. – Стань капо ди тутти капи.

– Это ещё чё за хрень?

– Стань боссом всех боссов от Урала до Камчатки.

Он смотрит на меня, как на заигравшегося ребёнка:

– Ладно, погнали, потом тереть будем. Сейчас ноги надо делать.

Ну, погнали, так погнали. Тела перетаскивают на служебный подъёмник. Очнувшиеся братки Цвета нехотя помогают. Злятся, что их отделали. Карп организовывает уборку. В ресторане у него всё схвачено.

Я даю сигнал и Скачков с ребятами отъезжает. Сам я с Игорем и Пашей иду к машине у горкома, а цветовские распихивают трупы по багажникам и едут к Кочегару. Надо о нём разузнать побольше, такое знакомство в наши времена может оказаться полезным.

– Егор?! – широко раскрывает глаза Наташка. – Ты когда приехал?

– Да вот, практически только что.

Я тянусь к ней, обнимаю и целую.

– Пусти, заморозишь, – шутливо отбивается она. – Дед мороз!

– Отец дома?

– На дежурстве до утра.

– На дежурстве? Что за ночные дежурства у участкового капитана?

– Не знаю, – пожимает она плечами. – Сказал, что теперь иногда на дежурства ходит.

– Ну, и отлично, да?

– Почему это? – делает она вид, что не догадывается.

Я сбрасываю с себя куртку и ботинки, подхватываю Наташку на руки, приседая и обхватывая за бёдра.

– Голову, голову пригибай – смеюсь я, пронося её в дверь.

Из этой тесной прихожей иначе и не вынесешь свою возлюбленную. Я опускаю её на диван и срываю с себя свитер и начинаю расстёгивать рубашку. Она лежит, наблюдает за мной и улыбается.

– Немедленно раздевайся! – приказываю я.

Она послушно протягивает руку к поясу халата и дёргает за кончик бантика. Скользкий атласный пояс легко развязывается, и Наташка распахивает халат. А под ним ничего не оказывается.

– Ого! – упираю я руки в бока. – Кого это ты ждала?

– А мне мама твоя позвонила, – смеётся она, – и предупредила, что ты придёшь. Вот я и приготовилась. Сижу, жду, пока твои собрания закончатся.

Мама. Сюрприз испортила. Ну ладно, прощаю.

И уже не думая о маме, закудыкиваниях и испорченных сюрпризах, я опускаюсь на колени и склоняюсь над Натальей. Обнимаю и прижимаюсь к ней, вдыхаю её запах, и вспоминаю волнующий и срывающий крышу вкус.

– А помнишь, – говорю я, чуть отстраняясь от неё, – ещё не так давно, прошлой зимой, я тебя чмокнул, когда ты мучила меня математикой? Помнишь, как ты покраснела?

– Да, – кивает она.

– И что с тобой случилось с того времени? – смеюсь я. – Не прошло и года, а ты уже такое вытворяешь безо всякого стыда.

– Ах, ты! – притворно строжится она, хватает меня за голову и притягивает к себе. – А ну-ка поди сюда! Вот я тебе покажу!

Она крепко и сладко меня целует, и я, как человек счастливо сохранивший жизнь, после того как прошёл по канату над пылающей бездной, взлетаю к небу от счастья. И ничего другого мне сейчас не нужно. И ничто меня не интересует в этот прекрасный момент – ни судьбы империй, ни тем более собственные успехи и достижения. Всё, что мне сейчас надо – только она, Рыбкина.

– Ты сегодня… – подбирает она слова, когда мы счастливые лежим в обнимку на диване. – Ты сегодня такой… на себя не похожий…

– Просто соскучился очень, – шепчу я и нежно прикусываю ей мочку.

А потом мы идём ко мне и ужинаем с моими родителями и с Трыней. Я позвонил и пригласил его тоже.

– А поехали завтра на дачу! – предлагает он. – Всё равно же воскресенье. У нас вид такой красивый на реку открывается с обрыва. Баню можно истопить или шашлык сделать. Ну, или просто по лесу погулять.

– А Юля поедет? – спрашивает Наташка.

– Нет, она с родителями к родственникам уехала на праздники на Алтай.

– А она тебе еду приходит готовить, когда дяди Юры нет? – интересуюсь я.

– Да чего мне готовить-то? Я и сам могу себя прокормить спокойно. Книга с рецептами имеется. Но я и так наловчился уже безо всяких книг.

– Андрюша, – говорит Мама, – ты к нам приходи кушать, когда Юрия Платоновича дома не бывает.

– Да зачем, Анна Никифоровна, не беспокойтесь, я самостоятельный.

– Самостоятельный, – улыбается мама и качает головой. – А стираешь ты как?

– Так у нас машинка автоматическая, «Волга». От неё, правда, пробки вышибает иногда, но это дело поправимое.

– Андрюх, а если бы дядя Юра на длительное время тебя оставлял одного? Ты как, справился бы? На месяц, скажем, или на два? Ну, мы бы тебе помогали, естественно.

– Справился бы, – кивает он, – это по-любому лучше, чем всё бросать и в Москву переезжать. Хотя съездить посмотреть, что это за Москва такая, можно, конечно. Юлька была, говорит, понравилось.

Утром мы едем на дачу к Трыне и Платонычу. Платоныч из столицы ещё не вернулся, и Андрюха везёт нас на правах хозяина. Он хваткий и основательный, как человек изрядно намыкавшийся за свой короткий век и теперь получивший вдруг человеческое добро и любовь.

Он это ценит, я вижу и невооружённым глазом. И не просто ценит, а будет сражаться, если придётся, за свою новую семью и обретённые ценности до конца. Ценности не материальные, а духовные. А ещё он сейчас влюблённый малый в конфетно-букетном периоде.

Сегодня мороз отступил, но, всё равно, температура ниже нуля. Небо серое, и время от времени начинает идти мелкий снежок, собирающийся и бьющийся на холодном асфальте робкой позёмкой.

Вид с участка действительно открывается очень красивый. Пока Андрей с папой разжигают печь и камин, я с мамой и Наташкой любуюсь ещё не замёрзшей рекой, медленно текущей внизу и деревней Смолино, расположенной на том берегу и будто лежащей у нас на ладони.

Дом у Платоныча небольшой, но добротный, сложенный из бруса. На участке растёт несколько садовых деревьев, стоит бревенчатая банька и просторная беседка с видом на реку.

Когда истопники выходят из дома мы все вместе идём гулять по лесу. Кругом сосны, народу никого. Одинокие домики, уже впавшие в зимнюю спячку, высокие деревья и небольшие лужайки.

– Может, нам тоже дачу завести? – говорит мама. – У нас участки будут раздавать скоро. Я что-то не записалась, а сейчас подумала, может и нам надо?

– Конечно, надо, – утверждаю я.

– А в каком месте? – уточняет отец.

– А вот, мы проезжали сегодня, за химкомбинатовским пионерлагерем направо.

– Это за «Орлёнком» что ли? Как из города ехать, то справа?

– Ну, да, в сторону к реке. Там аж по десять соток сказали нарезать будут, но нам столько не надо, правда?

– Как не надо? – удивляюсь я. – Ещё как надо. Десять – это минимум. Бери, мам, а если сможешь, то и два бери.

Все смеются моей жадности. Ну и зря, место хорошее, со временем будет дорого стоить. Мы бредём по лесу. Приятно побыть с семьёй и просто ничего не делать. Родители чуть отстают, а мы вяло шагаем впереди.

– Ну что, – обращается ко мне Трыня, – дозвонился Ирине?

– Какой Ирине? – без задней мысли спрашивает Наташка.

Кхе-кхе… Вот же засранец, главное, смотрит таким чистым и невинным взглядом. Это что? Типа предупреждение? Ромео, ёлки, влюблённый.

– Дозвонился да, – говорю я, как ни в чём не бывало. – И встречался даже, когда она из Москвы приезжала. Всё решили в нашу пользу. Благодаря тебе, сто процентов.

– Ирина, – отвечает Трыня Наташке, – это из горкома комсомола девушка. Меня Егор ей просил букет цветов купить.

Паразит, ты Трыня. Наташку-то я цветами не особенно балую. Пару раз всего покупал, а зря, надо бы повнимательней быть. Она смотрит доверчиво и открыто и у неё ни один мускул не дёргается, но я замечаю. Я-то её знаю, поэтому не могу не заметить быструю и почти прозрачную маленькую тень, мелькающую на её лице.

– Это по Скачковским делам, – поясняю я ей.

– Красивая? – как бы безразлично спрашивает она и я, хоть и злюсь на Андрюху, не могу сдержать улыбку.

В своём репертуаре. Обещала она мне не ревновать, да?

Наташка берёт меня под руку и кладёт голову мне на плечо. Я незаметно для неё показываю кулак Трыне, а он изображает праведно-пионерский горящий взгляд, мол, что я такого сделал? И ты же сам говорил, что это чисто по работе.

А в глубине этого взгляда читается предупреждение. Будешь за бабами бегать, расскажу Наташке. Блюститель нравственности. Детский сад, в общем.

– Да, она старая, – говорит Трыня, взмахивая рукой.

– Ага, песок сыплется, – добавляю я, глядя на него и качаю головой.

Змей.

День проходит в счастливом ничегонеделаньи, а утром я еду на работу. На проходной сталкиваюсь со Снежинским.

– С праздником, Эдуард Фридрикович, – улыбаюсь я. – Как отметили?

– Скромно, – кисло улыбается он. – По мере собственных достижений, а они у нас более, чем скромные.

– Тосковали, небось, по утраченной коллекции шедевров мировой фотографии?

Он поджимает губы и ничего не отвечает.

– Послушай, Эдик, – беру я его под локоть. – Но ты же сам виноват. Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет, знаешь ведь. Надо дружить, а не воевать. Это закон для успешного человека будущего. Ладно, ты парень ещё молодой, относительно, конечно, но из комсомола не исключённый. У тебя вся жизнь впереди. Главное, сделать правильные выводы из произошедшего, не зацикливаться на поражениях и не забывать, что надо любить, а не воевать. Мейк лав нот вор. Ну а о порнухе не горюй, радуйся, что освободился от зависимости. Сексоголик.

Он стоит и хлопает глазами, а я иду на своё рабочее место.

– Егор, привет! – встречает меня Галя.

– Галка, ты вообще не уходишь что ли? Живёшь здесь? Признавайся. Ни разу позже меня не приходила, да?

– Конечно, живу, – улыбается она. – Комсомол и есть моя жизнь. Но ты не раздевайся. Только что из горкома звонили, партии. Просят тебя срочно к первому секретарю.

– Что, прямо сейчас что ли? – удивляюсь я, ведь два дня назад только виделись.

– Да, сразу и немедленно.

Делать нечего, сажусь в машину и отправляюсь к большому шефу. Пока едем, звонит Платоныч.

– Привет, Егор, как дела? Слышал, на дачу вчера гоняли?

– Ага, было дело. Хорошо у тебя там, дядя Юра.

– Ну, и молодцы. Мне Андрей рассказал. Ладно, слушай, я сейчас тороплюсь немного. Мне только что Жора звонил. Завтра его сестра вечеринку закатывает, требует, чтобы ты пожаловал. Заинтриговал ты её, говорит.

Ефим встречает радушно.

– Ну, Егор, потешил ты меня, потешил. Отлично мероприятие организовал, поздравляю тебя. А народу сколько было интересного. Спасибо, что и меня старика пригласил, не забыл.

– Вы шутите, Ефим Прохорович? Как бы я вас мог не пригласить? Вы-то главным гостем и были.

– Ох, Брагин-Брагин, – сладко улыбается он, складывая руки на своей сдобной груди. – Один ты у нас такой. Единственный. Ты давай присаживайся, сейчас кофе с тобой попьём. С булочками. Мне секретарша такие булочки носит, пальчики оближешь.

Я сажусь.

– Я вот что подумал, – продолжает он. – Такой у тебя талантище, а ты сидишь на этой фабрике. Без тебя они что ли джинсы не пошьют? Надо тебя куда-то повыше подтянуть.

– Не беспокойтесь, Ефим Прохорович, мне там хорошо. Я же ещё и года не отработал, не хотелось бы летуном прослыть, сами понимаете.

– Ай, – машет он рукой. – Если ты вверх поднимаешься, то это уже не летун, а птица большого полёта. Улавливаешь разницу? Но ладно, не об этом. В общем, подумал я, что мало мы на городском уровне твои таланты используем.

Начинается, сейчас повесит на меня хрень какую-нибудь.

– Поэтому, слушай приказ по коридору, – возвышает голос Ефим. – Будешь помогать Куренковой готовить городской слёт трудовых коллективов. И смотри, чтобы не хуже открытия казино было.

Он смеётся мелким кудахтающим смешком и грозит колбаской указательного пальца.

– Так что давай, сейчас, как кофе выпьем, сразу иди к Валентине и активно включайся в работу.

Что мне остаётся, иду включаться. Захожу в приёмную. Секретарша фыркает и показывает рукой на дверь. С самого начала невзлюбила меня карга старая.

– Разрешите, Валентина Романовна? – говорю я с порога, чтобы было слышно в приёмной. – Мне Ефим Прохорович велел к вам зайти.

Я прикрываю дверь и прохожу вглубь кабинета.

– Вот, – кокетливо отвечает она. – Если бы не Ефим, так и не зашёл бы, наверное. Присаживайся.

Я сажусь боком к конференц-столу и лицом к ней. Валя встаёт с кресла, демонстрируя пышную юбку, которая, будучи помноженной на её широкий зад, выглядит весьма внушительно.

Она дефилирует мимо меня, мягко утапливая острые каблуки в ворсе ковра, и подходит к двери.

– Меня ни для кого нет, – бросает Куренкова секретарше и плотно затворив дверь, поворачивает ключ.

Потом она возвращается, но не садится на своё место, а подходит ко мне. Она наклоняется и упирает руки мне в колени. Большой и гостеприимный вырез её блузки оказывается прямо перед моими глазами, заманивая кисельными берегами волшебных рек.

– Ну что, Егор, – мурлычет первый секретарь горкома ВЛКСМ мне на ухо, – надо нам хорошенько поработать.

2. Как же ты меня бесишь

Прекрасное и даже, можно сказать, восхитительное зрелище, сопровождаемое ароматом импортного дезодоранта и импортного же парфюма. Головокружительный, пленительный коктейль. Да вот только… Даже и не знаю с чего начать перечислять эти самые «только»…

Во-первых, я хоть и старый пень, но переживаю романтический период, налагающий на меня определённые ограничения. Во-вторых, юность-юностью и, могу даже признать, что у Вали милое симпатичное личико, но сама она не вполне отвечает моим… как сказать-то… В общем, прости, Валя, мне нравятся другие… э-э-э… попки… Хотя понимаю, привередничать глупо и стыдно.

А с другой стороны, разве можно отказывать девушке? Разве это допустимая линия поведения для порядочного молодого человека? М-да… Есть, о чём подумать.

Я накрываю руками её руки, лежащие на моих коленях.

– Валя, – тихонько говорю я, собираясь с мыслями. – Ты очень красивая девушка.

Она издаёт что-то вроде мурлыканья. Блин, неправильно начал.

– Ты тоже ничего, – шепчет она.

– На нас Ленин смотрит, – тоже шепчу я.

Она смеётся. Голос её делается низким, а грудь начинает вздыматься, указывая на внезапно возникшие трудности с дыханием. Грудь у неё не слишком большая, но амплитуда, как оказывается ого…

Я не успеваю додумать, потому что в этот момент кто-то пытается войти в дверь, а она оказывается запертой. Валя выпрямляется и внимательно смотрит на дверь, словно пытается просветить её взглядом. Раздаётся резкий стук и неведомый посетитель начинает дёргать ручку.

– Какого хрена, – произносит Куренкова и снова дефилирует по ковровой дорожке в сторону двери.

С недовольным видом она поворачивает ключ и впускает посетителя.

– Вы чего заперлись? – с удивлением спрашивает Ефим. – У меня тут пара мыслей возникла по мероприятию.

– Отлично, Ефим Прохорович, – с энтузиазмом говорю я. – Мы тут как раз мозговой штурм с Валентиной Романовной проводим.

После небольшого совещания я вырываюсь из горкома и еду на работу. Так, надо сообразить, что делать. Хотел переговорить с Цветом, но он уехал в Ленинск, будет только вечером. А где я буду вечером? Пока неясно…

Трыня сегодня уже в школе, каникулы кончились. Наташка хотела ещё пару деньков потусоваться дома, а потом только ехать, но придётся, похоже менять планы. Раз меня требует Галина Леонидовна, нужно лететь. Это может быть полезно.

Перед фабрикой я заезжаю домой. «ЕрАЗик» пыхтит на холостом, дежурные несут вахту. Молодец Скачков. Я выхожу из машины, но иду не к себе, а в соседний подъезд.

– Наташ, одна? – спрашиваю я, когда она открывает дверь. – Ты спала что ли ещё?

– Ага, – кивает она и виновато улыбается. – А что, уже обед?

Она стоит босая в сбившейся ночнушке и пытается поправить свою шевелюру.

– Нет, милая, я пришёл на завтрак, – шепчу я. – Но ты не беспокойся, я сам всё возьму, всё, что захочу.

А хочу я в этот момент именно её, растрёпанную, тёплую со сна и немного растерянную Наташку. Я взваливаю её на плечо, утаскиваю в спальню и люблю так что она громко стонет от этой до невозможности прекрасной любви, а её неудобная старая кровать, грозит развалиться под напором наших ярких и совершенно нескромных чувств.

– Наташ, говорю я, когда дело доходит-таки до завтрака. Я сейчас вернусь на фабрику, а ты, пожалуйста, собирайся.

– Куда? – с любопытством спрашивает она.

– В Новосибирск. Платоныч звонил, просит завтра в Москву приехать. Довезу тебя, переночую и утром полечу дальше.

– А… – начинает она и тут же замолкает.

– Чего? – поднимаю я брови.

– Нет, машет она головой, ничего, всё хорошо. Во сколько нужно быть готовой?

Демонстрирует, что как жена декабриста всегда сделает то, что потребуется. Без лишних разговоров и расспросов. Ну что же, тогда поедем пораньше, чтобы подольше побыть вместе.

Я возвращаюсь на фабрику, даю распоряжения, заглядываю к директору и ухожу. Командировку решаю не оформлять. Возьму без содержания, иначе такое большое количество поездок действительно вызовет подозрения и какая-нибудь рядовая проверка поставит жирную точку на моей карьере.

И Снежинский запросто стуканёт при первой возможности. Нужно мне какую-то работёнку подыскать, чтоб мотаться можно было туда-сюда, не вызывая подозрений. А вот ребятам командировку оформить придётся и путёвку тоже. Блин, это очень неудобно всё. Надо уже машину собственную приобретать и парней тоже пристраивать куда-то…

– Егор Андреевич, – окликают меня, когда я иду к проходной.

Я оборачиваюсь и вижу Снежинского. Тут как тут шпик хренов.

– День на фабрике начинается и заканчивается встречей с вами, Эдуард Фридрикович, – усмехаюсь я. – Это что-то должно значить, мне кажется. Вы в астрологии не сведущи?

– Уже заканчивается? – удивляется он и смотрит на часы.

– На фабрике да, еду вот в горком. Меня включили в группу по подготовке городского слёта трудовых коллективов. Будем до ночи там заседать сегодня. А вы что-то сказать мне хотели?

– Да, – поджимает он губы и замолкает.

Я молча жду, когда он продолжит.

– В общем, я подумал над вашими словами и готов признать, что вы правы.

Во как, и к чему это, интересно?

– В чём именно? – чуть щурюсь я.

– Я неправильно строил свою жизнь. Но сегодня задумался и признаю, вы правы, дружба, а не конфронтация, вот что важно.

– Ну что же, я рад нашему взаимопониманию. Давайте попробуем строить дальнейшие отношения на этой общей для нас позиции.

– И ещё я понял, – говорит он, не слушая меня, – что недооценил вас с самого начала и за это поплатился. Да. Я всё неправильно сделал. И вы абсолютно правы, время ещё есть. Теперь буду действовать правильно. Спасибо вам за разговор. Вы, сами о том не догадываясь, очень мне помогли.

Он поворачивается и идёт прочь, а я смотрю ему вслед, пытаясь понять, что это было – капитуляция или угроза. Ладно, потом как-нибудь разберёмся.

Я забегаю домой, собираю вещи, оставляю родителям записку и звоню Наташке. Из подъезда мы выходим одновременно. Забрасываем свои вещи в багажник и забираемся на заднее сиденье. Она приваливается ко мне и сидит не шевелясь, козочка моя.

В Новосибирск мы приезжаем около шести часов. Погода здесь получше, чем у нас. Небо чище, да и теплее, мне кажется. Когда мы проезжаем мимо небольшого рыночка, я прошу Пашу остановиться и выхожу из машины.

– Ты куда? – удивляется Наташка.

– Сейчас вернусь, хочу кое-что глянуть.

Игорь идёт со мной, а Павел остаётся с Натальей. Мы проходим вглубь.

– Что ищем? – спрашивает Игорь.

– Цветы, – отвечаю я. – Цветов хочу купить.

– Маловероятно, конечно, – пожимает он плечами, – но давай посмотрим.

Цветы находятся в маленькой будочке с запотевшими стёклами, но только гвоздики. Блин. Гвоздики – это жуткий официоз.

– Бери, брат, сколько хочешь? – накидывается на меня грузин с тонкими усиками, красными замёрзшими ушами и огромной кепкой-аэродромом.

Их тут несколько человек и кроме пяти облезших роз и ведра гвоздик ничего нет. Гвоздики, правда не красные, а белые.

– Ну что, – обращаюсь я к Игорю. – Гвоздики что ли взять? Не люблю я их.

– Э-э-э, – оживляется продавец. – Как не люблю? Зачем не люблю? Брат, ты посмотри, цветок нежный, понюхай, брат. Для девушка берёшь? Спасибо тебе скажет. Любить будет. Я уступлю, по два рубля отдам.

Я поднимаю брови и удивлённо смотрю на него:

– Почём? По два? Сколько у тебя здесь? Сколько всего цветов?

Он подвисает.

– Сколько ты хочешь, скажи.

– Все хочу, сколько здесь?

Поколебавшись, он начинает считать, получается сорок семь. Гвоздики, сами по себе, цветы тощие, не пышные и сорок семь – это не так уж много. Если поставить в не очень высокую вазу и дать им свеситься в разные стороны, может, конечно, получиться неплохо. Но, по мне, даже астры гораздо лучше, чем гвоздики. Но делать нечего, возьму, что есть.

– До вечера точно не продашь, брат, – пожимаю я плечами. – А завтра цена упадёт, уже несвежие будут. Давай все за тридцать.

– Э-э-э! Каких тридцать! За…

Он задумывается прикидывая в уме за сколько может отдать.

– За семьдесят отдам, – покачав головой говорит он.

На подмогу к нему подтягиваются его собратья по бизнесу, стоящие здесь же.

– Э-э-э! Какой тридцать? Совсем уже?! Семьдесят.

– Нет, – качаю я головой. – Цветы уже дня два у вас здесь стоят.

– Какой два дня, а? – кипятятся они. – Сегодня привезли.

– Место непроходное, постоите и выбросите. Ладно, дам тридцать пять и пойдёте отдыхать в тепло.

– Иди да, пока цел, понял? – злятся торговцы.

– Ну ладно, – отвечаю, пожимая плечами. – Как хотите. Пошли, Игорь.

Они сначала молчат, а потом кричат вслед:

– Эй, ты, сюда иди! Сюда, сказал! Пятьдесят! Э!

Клиентоориентированность на высочайшем уровне, ничего не скажешь. В общем, я забираю за сорок пять, но их, похоже, начинает интересовать содержимое моего бумажника. Мы уже идём на выход, когда они догоняют и хлопают меня по плечу.

– Эй, слышь, брат. А ты кто такой, а? Слышь, э… Постой, эй… Ты сам откуда, а?

Мы с Игорем просто оборачиваемся, но взгляды наши, вероятно, оказываются весьма красноречивыми, потому как эти искатели приключений немного сдают назад.

– Ты не хочешь знать, – говорю я, – поверь мне.

И они не настаивают. Я-то что, а вот у Игорька взгляд бывает действительно такой, что пулю остановит, не то что нескольких хулиганов. Думаю, его вид, а так же Паша, вышедший из-за баранки «Волжанки» с длинной антенной на заднем крыле, немного отрезвляют этих солдат фортуны, и мы беспрепятственно уезжаем.

Да, над культурой обслуживания ещё работать и работать. Правильно я говорю, товарищи?

Наташка приходит в восхищение, когда, подрезав кончики, я ставлю цветы в широкую хрустальную вазу.

– Прелесть какая! Спасибо! Ну зачем так много, это же сумасшедшие деньги! Егор, что ты делаешь!

Редко, но метко. Как плохой родитель, вместо ежедневного пестования чада, откупаюсь дорогими подарками… Надеюсь, этот букет не вызывает в её памяти рассказ Трыни о букете для неведомой женщины.

Я не отвечаю, просто сгребаю Наташку в охапку и душу в объятиях.

Утром за мной приезжают парни и мы едем в аэропорт. Машину бросаем на площади и летим в Москву. Это значит, что возвращаться будем так же, хотя могут быть варианты. Приезжаем на такси в гостиницу и селимся. Я сразу звоню Платонычу, он живёт здесь же в «Москве».

Дядя Юра оказывается в номере и мы едем наверх, на предприятие, так сказать, выпить кофе и поговорить.

– Ну что, как там наше министерство? – спрашиваю я. – С Андрюхой я говорил, он не против покантоваться какое-то время в одиночку.

– Слушай, ну ты подумай сам. Я его не для того под опеку взял, чтобы бросить на произвол судьбы. Ему сейчас внимание нужно, ты пойми, так ведь неправильно. Нужно его ещё научить чему-то успеть, пока он совсем взрослым не стал. Вложить что-то доброе, а я уеду и с концами. Сам ведь понимаешь, тут запрягут так, что ойкнуть не успеешь, не то что домой слетать.

– Так что в итоге, ты согласился или нет? Мы ведь поможем, ты не думай.

– Так ты сам больше в Москве торчишь, чем дома. В общем, предварительно я подтвердил, но буду разговаривать с Андреем. Если он не захочет переезжать, тогда не знаю, что делать…

– Понятно. Предварительное согласие, это уже кое-что, да?

– Посмотрим, не знаю пока. Ладно. Ну что, ты готов идти к Галине Леонидовне?

– Ну, а как же? Конечно, готов. Зачем бы я бросал невесту и приезжал, по-твоему?

– Хорошо. Тогда повеселись как следует.

– А ты не идёшь?

– Нет, меня на такие мероприятия не приглашают, – улыбается он. – Я слишком скучный, а ты сходи, познакомься там с кем-нибудь. Только имей в виду, публика там разношёрстная бывает.

Поговорив со мной, Большак уезжает по своим делам, а я звоню Ирине на работу.