Боевые операции в Северной Африке и на Западном фронте в Европе. 1940–1944

Edited by Liddell Hart

THE ROMMEL PAPERS

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2023

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2023

Введение

Воздействие на мир меча Роммеля прирастет силой его пера. Ни один полководец в истории не оставил описаний своих кампаний, по яркости и ценности сравнимых с роммелевским, теперь в основном извлеченных из различных тайников и собранных в этом томе.

Ни один военачальник не дал такой наглядной картины своих операций и методов командования. Больше никто так ярко не отразил на бумаге динамизм блицкрига и скорость движения танковых войск. Во многих отрывках захватывающе передано ощущение стремительного движения и быстрого принятия решений: Роммель везет читателя с собой в своей командирской машине.

Великие полководцы были по большей части скучными писателями. Помимо отсутствия литературного мастерства в описании своих сражений, они, как правило, склонны затуманивать работу своей мысли. Повествуя о своих действиях, они мало сообщают потомкам об их мотивах. Исключение представлял Наполеон, но ценность его рассказа снижает беспринципность в интерпретации фактов сверх общепринятой нормы и стремление потасовать бухгалтерский баланс. Как и у Цезаря, его сочинения не просто приукрашены, но созданы с пропагандистскими целями.

Повествование Роммеля поразительно объективно и образно, и в процессе написания его, как и большинство творивших историю личностей, безусловно, заботило собственное место в ней. И несмотря на то что в трактовке событий он проявляет естественное стремление оправдаться, починена она жгучему интересу к военным урокам походов. Его свидетельства необычайно хорошо выдерживают критический анализ и проверку другими источниками. В них можно отыскать ряд фактических ошибок, однако меньше, чем во многих официальных и личных повествованиях, оппортунистически подогнанных под послевоенное знание. При отдельных спорных трактовках нет слишком часто встречающегося в подобных рассказах преднамеренного выпячивания национальных или личных заслуг.

Четкость и высокая точность, отличающие нарисованные Роммелем картины операций, еще примечательнее оттого, что стремительные танковые сражения, в особенности в пустыне, обычно оставляют смутные впечатления. Ясность нарисованной Роммелем картины во многом обусловлена манерой его командования – привычкой идти вперед и стремлением находиться в решающий момент близ решающего места, а также длительными самостоятельными тренировками наблюдательности, зорким профессиональным взглядом, замечающим в происходящем главное, а также умением это главное зафиксировать. Проявлением этого качества была его страсть к фотографированию при каждом шаге продвижения вперед – как и у Лоуренса Аравийского на арабском театре военных действий Первой мировой.

Эти два мастера ведения войны в пустыне при всех различиях в темпераменте, круге интересов и философии обладали заметным сходством. Их поразительно сближало чувство времени и пространства, инстинкт внезапности, умение использовать местность и благоприятную ситуацию, сочетание гибкости с предвидением, а также идеи прямого личного командования военачальника. Еще одна чисто военная общность состояла в приложении механизированной мобильности к войне в пустыне. Лоуренс, в массовом сознании чаще всего представляемый верхом на верблюде, одним из первых осознал, насколько новые средства передвижения могут изменить войну в пустыне, что в зародыше и в миниатюре продемонстрировал боевым применением нескольких броневиков и самолетов. Широкое использование Роммелем этих возможностей привело бы знатока военного дела и революционера по натуре Лоуренса в восторг.

И Роммель стремился выразить себя не только в бою, но и за письменным столом. Это отчетливо – задолго до полководческой славы – показал его необычайно яркий трактат о пехотной тактике, на который молодого офицера Первой мировой вдохновил военный опыт и попытка его обобщения. Большинство учебников по тактике смертельно скучны, но ему удалось вдохнуть в этот жанр новую жизнь. Более мобильные операции и собственная более значимая роль в следующей войне расширили перед ним простор, чем он в полной мере и воспользовался. Его писательский талант не уступал полководческому. Тот же экспрессивный дар и порыв видны и в его карандашных или цветными мелками по бумаге зарисовках планируемых или просто воображаемых операций.

Во время всей своей деятельности в период Второй мировой войны он постоянно держал в голове замысел книги, размахом не уступающей боевым действиям, и постоянно делал для нее заметки, которые в любую минуту передышки превращал в повествование.

Смерть по приказу Гитлера помешала ему завершить замысел, однако из набросков получилась непревзойденная в своем жанре книга. Возможно, ей не хватает блеска, но ее литературная мощь просто поразительна. Наряду с ясностью описаний ее отличает драматическая напряженность, а ее ценность значительно возрастает благодаря сопровождающим и поясняющим рассказ комментариям. Раздел «Правила ведения войны в пустыне» – виртуозный образец военной мысли, а все повествование усыпано мудрыми размышлениями, часто в новых ракурсах – о сосредоточении во времени, а не в пространстве, об эффекте скорости в подавляющем численном перевесе, о гибкости как средстве внезапности, о безопасности, обеспечиваемой дерзостью, об отупляющих условностях «квартирмейстерского ума», о создании новых стандартов и неподчинении нормам, о ценности не прямого, а косвенного ответа на ходы противника, о том, что отсутствие превосходства в воздухе требует кардинального пересмотра правил наземных операций, о неразумности неизбирательных репрессий и безрассудстве жестокости, о принципиальной нерациональности и беспринципной рациональности.

Пока не заглянул в записки Роммеля, я считал его блестящим тактиком и великим командиром-вдохновителем, но не осознавал, насколько глубоко у него развито стратегическое чувство – или, во всяком случае, разработано в его размышлениях. Неожиданностью было обнаружить, что подобного рода вдохновитель – настолько глубоко мыслящий человек, а его дерзость настолько проницательно рассчитана. В отдельных случаях его ходы можно критиковать как слишком рискованные, но не как безрассудные удары слепого и вспыльчивого игрока. При анализе операций можно увидеть, что некоторые из его неудачных ударов с тяжелыми последствиями для него едва не оказались более серьезными для его противников. Более того, его удары даже в случае неудачи производили на них такое впечатление, что давали его армии шанс спастись.

Один из более четких способов оценки командиров – это глубина впечатления, которое они производят на противоположную сторону. По этому показателю статус Роммеля очень высок. За столетия войн сравнимое впечатление на британцев произвел только Наполеон, и то не исключительно военными операциями, как в случае Роммеля.

Более того, Роммель стал для британцев не просто пугалом. Благоговение перед его динамичным полководческим мастерством переросло в почти умильное восхищение им как человеком. В первую очередь этому способствовала скорость и внезапность его операций, но этому способствовало и то, что в африканской войне он соблюдал приличия кодекса ведения военных действий, а также его личное рыцарское поведение по отношению ко многим военнопленным, с которыми он встречался лично. Он стал героем сражавшихся против него войск 8-й армии – до такой степени, что, если им хотелось похвалить какой-нибудь собственный успех, говорили: «как Роммель».

Столь сильное восхищение вражеским командиром таило в себе скрытую опасность для боевого духа солдат. Поэтому британское командование и штабы вынуждены были приложить напряженные усилия, чтобы развеять «легенду о Роммеле». Благодаря как чувству их порядочности, так и его личному поведению подобная контрпропаганда была направлена не на очернение его характера, а на умаление масштаба его военного дарования. Опорой тому служили его окончательные поражения – и вряд ли от противников следовало ожидать подчеркивания огромной нехватки у него сил и ресурсов или признания значения того, чего ему при подобных нехватках удалось добиться. Более справедливое сравнение и более верный расчет оставлены истории, имеющей обыкновение исправлять временно сопутствующие победе поверхностные оценки. Ганнибал, Наполеон и Ли потерпели поражения, но на весах истории поднялись над своими победителями.

Для верного суждения о его деятельности необходимо должным образом учитывать условия и относительные ресурсы, а также другие факторы, которые командир не контролирует. Только тогда мы сможем правильно оценить качество его деятельности. Выдающаяся особенность многочисленных успехов Роммеля заключается в том, что они были достигнуты с меньшими ресурсами и без какого-либо господства в воздухе. Больше никакие генералы с обеих сторон во Второй мировой войне не выигрывали сражения при наличии подобных трудностей, кроме первых британских лидеров под командованием Уэйвелла,  – а те сражались с итальянцами.

Действия Роммеля не были безупречными, и он потерпел несколько поражений, которых можно было избежать, однако в бою с превосходящими силами любой промах может привести к поражению, в то время как командир, обладающий большим преимуществом в силе, может эффективно скрыть многочисленные ошибки. При всей своей дерзости, быстроте движений и решений Роммель в целом служит хорошей иллюстрацией слов Наполеона, что «величайший генерал тот, кто допускает меньше всего ошибок».

В этом критическом замечании, однако, слышится слишком много пассивности для соответствия природе войны, а также тенденция к поощрению опасной осторожности. Вернее было бы сказать: «Величайший генерал – тот, кто заставляет противника допускать самые большие ошибки». Исходя из этого критерия Роммель сияет еще ярче.

Оптимальная грань сравнения знаменитых полководцев разных эпох пролегает через их искусство, которое можно отличить от меняющейся тактики. Можно провести сравнительное исследование того, как они использовали имеющиеся в их распоряжении средства для достижения результатов, в особенности использование ими мобильности, гибкости и внезапности для нарушения ментального и физического равновесия противников. На примере тех, кто раскрыл свои замыслы, можно даже оценить, насколько достигнутые ими результаты были предметом расчета.

В этом прежде всего заключается познавательная ценность записок Роммеля, тем более что его повествование не пересматривалось в свете конъюнктуры послевоенного знания, а его письма часто содержат свидетельства того, как он подходил к своим проблемам еще до наступления события. Именно в подходе, а не в действии человек раскрывает направленность мысли и ориентацию ума.

«Записки Роммеля» успешно развеют пыль споров, вызванных самыми разными мотивами. Роммель писал задолго до того, как он мог представить возникшую за пределами Германии полемику и подготовить свои заметки для ответа на нее, а его письма жене еще непосредственнее. Удивительно, насколько он откровенен в эпистолярных комментариях, учитывая обязательную перлюстрацию писем военной цензурой. Из этих объединенных источников читатель может получить четкое представление о мыслях Роммеля и основных принципах его действий. Картина, естественно, может отличаться в зависимости от склонности отдельного читателя, но в самой личности и ее различных аспектах мало неясностей.

Роммель был очень человечен – если не считать его необычайной энергии и военного гения. В его рассказах и письмах отчетливо проявляются «изъяны», как и у большинства предводителей человечества, он пребывал в состоянии зачаточного развития. В период наибольшего успеха его замашки отмечены очаровательным мальчишеством, но опасно нефилософским, а взгляды – органичностью, необходимой для успеха в командовании. Его письма свидетельствуют, что в начале войны он рассматривал ее как большую игру, игру, в которой он служит отечеству, и муштровал себя учениями с прямодушной преданностью. Чтобы добиться максимального лидерства, командир должен ощущать себя так же, как и на войне,  – и самые напористые из них всегда так себя ощущали. Роммель обладал необычайной способностью к размышлениям, но до последних месяцев жизни он не выходил за рамки военной сферы.

Как и большинству решительных солдат, ему нелегко давалась терпимость к противоположным взглядам, в особенности у товарищей по оружию. Это проявляется, в частности, в его резких комментариях о Гальдере и Кессельринге, безусловно несправедливых по нескольким пунктам, но следует также помнить, что на позднейших стадиях африканской кампании он болел, что, естественно, не могло не исказить и не затуманить его взгляд. Но он не умел злиться – его вспыльчивость компенсировалась отходчивостью,  – и, когда гнев проходил, он с величайшей готовностью заглаживал допущенную несправедливость. Это проявилось, например, в той высокой дани уважения, которую он отдает Кессельрингу в последних размышлениях. Более того, его комментарии о противниках – французах, британцах и американцах – демонстрируют замечательное отсутствие ненависти и готовность признать их лучшие качества.

Отношение Роммеля к фюреру и долгая ему верность – загадка только для тех, кто не понимает склада ума, с младых ногтей выработанного подготовкой кадрового военного, в особенности в Германии, и не может себе представить, как все выглядит с его колокольни. Но документы проясняют два фактора, которые со временем упрочили его воинскую верность. Легко заметить, что динамизм Роммеля и Гитлера перекликались, а обструкция, чинимая ему промежуточным этажом «высшего эшелона», с которым он находился в тесном контакте, заставляла его сильнее сочувствовать далекому фюреру. Так продолжалось, пока рефлексия Роммеля была чисто военной. Но широта независимой власти, которой он обладал в Африке, большие проблемы, с которыми ему приходилось сталкиваться, и глубокое впечатление, произведенное на него материальным превосходством союзников, постепенно расширили сферу его размышлений, что способствовало существенной перемене взглядов, произошедшей, когда он вернулся в Европу и ближе общался с Гитлером. Фиксировать процесс этих перемен на бумаге было бы с его стороны безумием – фактически некоторые из его более поздних писем свидетельствуют о явном стремлении завуалированно выразить изменившийся настрой,  – а в его записях разбросано множество подсказок. Его сын и ближайшие соратники дополнили их своими свидетельствами того, как его довели до отступничества и решимости свергнуть Гитлера, стоившей ему жизни.

Однако главное значение записок состоит в том обильном свете, который они пролили на военное руководство Роммеля. Их показания подтверждают мнение британских солдат, реально против него сражавшихся, и показывают, что их оценка ближе к истине, чем контр пропаганда, направленная на обесценивание его солидной репутации. «Легенда о Роммеле» явно обоснована куда лучше большинства других. Если не считать того, что ему удалось избежать смерти или попадания в плен в бою, удаче он был обязан меньше, чем большинство прославившихся полководцев. Теперь, когда его подлинные концепции и работа его ума открыты для изучения, становится очевидным, что успехи его не случайны, а заслуженны. Они несут на себе печать военного гения.

Здесь не место для биографического обзора карьеры Роммеля, мастерски и ярко представленного в книге Десмонда Янга^[1], служащей ценным дополнением к этой работе. Но, возможно, стоит в сжатом виде представить основные черты полководческого искусства Роммеля и кратко обсудить их в связи с общим опытом ведения войны.

В большинстве сфер деятельности гениальность ассоциируется с оригинальностью. Тем не менее среди тех, кого принято называть великими мастерами войны, это редкость. Большинство из них добились успеха благодаря превосходному использованию традиционных инструментов, и лишь немногие искали новые средства и методы. Это удивительно, ведь история показывает, как много раз решались судьбы народов, и самые эпохальные исторические изменения определялись сменой оружия и в особенности тактики.

Однако подобные усовершенствования обычно производились неким исследователем войн со свежим складом ума и влиянием на прогрессивно настроенных солдат своего времени, а не действиями некого высокопоставленного командира. Великих идей в истории войн меньше, чем великих полководцев, однако последствия их более далекоидущие. Различие между ними служит напоминанием о том, что существуют два вида «военного гения» – теоретик и практик.

В личности Роммеля они слились. Хотя теория блицкрига – нового сверхмобильного стиля ведения войны благодаря задействованию бронетанковых и моторизованных войск – родилась в Англии задолго до того, как появился Роммель, стремительность, с которой он ее подхватил, и то, как он ее разработал, свидетельствовали о свежести его мышления и врожденной концептуальной силе. Он стал ведущим после Гудериана выразителем новой идеи. Это тем примечательнее, что до февраля 1940 года, когда его назначили командиром 7-й танковой дивизии, у него не было опыта танкиста, а на изучение теории и освоение проблем обращения с подобными силами у него оставалось менее трех месяцев, прежде чем его бросили в бой. Его блестящее участие в танковых наступлениях, приведших к краху Франции, привело к тому, что ему дали возможность применить новую концепцию в Африке, а также преимущество независимого командования, до чего Гудериана в Европе никогда не допускали, к счастью для его уцелевших противников. Более того, в Африке Роммель продемонстрировал более тонкое применение теории, сочетая оборону с наступлением и заманивая танки противника в ловушки с наживкой при подготовке к своим молниеносным ударам. В других отношениях он также внес заметный вклад в новую тактику.

Примечательно, что Роммель был одним из немногих выдающихся полководцев, прославившихся и как военный мыслитель, и как писатель. Еще примечательнее тот факт, что шанс доказать полководческие способности он получил благодаря воздействию своих сочинений. Поскольку именно его книга «Пехота наступает» первоначально и привлекла к нему внимание Гитлера, а произведенное ею на фюрера впечатление проложило путь к феноменальному возвышению автора.

Максимально Роммель сумел использовать свой шанс потому, что обладал еще и организаторским талантом. Меру его одаренности этим качеством можно лучше всего уразуметь, обратив внимание на качества, которые проявляли великие полководцы в истории, хотя степень каждого качества в каждом случае была разной.

В прежние времена, когда армии были невелики и сражались оружием ближнего боя, а ареной генерала было поле боя, а не театр военных действий, самым ценным полководческим качеством был coup d’aile – термин, обозначающий сочетание острой наблюдательности с быстрой верной интуицией. Все великие военачальники обладали прекрасной способностью мгновенно схватывать картину местности и обстановки, отношения одного к другому и частей к целому. Роммель явно этой способностью обладал. В Африке она приобрела новое значение вследствие стремительного характера бронетанковой войны и умеренного масштаба сил на этом театре военных действий.

Впоследствии из-за расширения видов вооружения и увеличения численности и масштабности армий возросла потребность в способности более широкой и глубокой, чем coup d’aile,  – а именно проницательности. Веллингтон метко окрестил ее силой проникновения в происходящее «по ту сторону холма» – в тылу и в сознании противника. Сегодня еще более, чем в прошлом, командир должен обладать глубоким пониманием психологии в целом и психологии командира противника в частности. До какой степени Роммель обладал такого рода проницательностью или психологическим чутьем, можно увидеть как в его записках, так и в его операциях.

Подобное психологическое чутье, в свою очередь, лежит в основе другого существенного и более положительного элемента военного гения – способности организовывать внезапность, делать неожиданный выводящий противника из равновесия ход. Для полного эффекта, как показывает история, она должна быть подкреплена острым чувством времени и умением развивать максимально возможную степень маневренности. Быстрота и внезапность – качества-близнецы. Это преимущественно «ударные» или наступательные качества настоящего полководца. И их развитие, как и развитие органов чувств, зависит от способности, которую лучше всего и кратко определить как творческое воображение.

По умению совершать внезапные ходы, острому чувству времени и умению развить такую маневренность, которая способна парализовать сопротивление, трудно найти современный аналог Роммеля, за исключением Гудериана – премьера блицкрига. Позднее схожие качества во время войны продемонстрировали Паттон и Мантейфель, однако сравнительная оценка затруднена вследствие более ограниченного масштаба их операций. Так же обстоит дело и с оценкой прошлого, где инструменты были настолько различны, хотя нам известно, что Зейдлиц, Наполеон и Бедфорд Форрест обладали выдающимися способностями достигать внезапности за счет быстроты, и хотя аналогичный динамизм можно увидеть у великих монгольских полководцев, таких как Чингисхан и Субэдэй. Тайна этого сочетания никогда не проявлялась так ясно, как в «Записках» Роммеля.

Стремясь вывести из равновесия противника, командир сам не должен терять равновесия. Он должен обладать тем качеством, которое Вольтер назвал краеугольным камнем успеха Мальборо,  – «это спокойное мужество посреди суматохи, это душевное спокойствие в опасности, которое англичане называют хладнокровием». Однако к этому ему следовало добавить качество, точнее всего сформулированное французами как le sens du praticable – чувство того, что возможно и что невозможно – тактически и материально-технически. Сочетание обоих этих «охранительных» качеств можно назвать силой хладнокровия. Пески истории усеяны обломками прекрасно продуманных планов, рухнувших из-за их дисбаланса.

В связи с этим качеством Роммеля возникает много вопросов. Наряду с огромным мужеством он обладал так называемым артистическим темпераментом и, как показывают его письма, был склонен колебаться от экзальтации до депрессии. Более того, и в высшем штабном, и в собственном кругу его часто критиковали за то, что он недостаточно учитывал трудности снабжения и в стратегическом плане предпринимал больше, чем позволяли материально-технические возможности. В ряде случаев ход боевых действий такую критику оправдывал. С другой стороны, документы показывают, что в риске, на который он шел, был более глубокий, чем виделось поверхностному наблюдателю, расчет. Он требовал больше возможного по «штабным» меркам, поскольку таков был наиболее вероятный способ добиться больших результатов в новых стратегических условиях. Хотя временами эта стратегическая политика терпела неудачу, примечательно, насколько часто ему удавалось больше, чем возможно при любом нормальном с материально-технической точки зрения расчете, и, как следствие, достигались результаты, иначе никак не достижимые.

Наконец, в ряду всех прочих отличающих великого полководца качеств стоит подлинная сила лидерства командира. Это система зажигания боевой машины, при неисправности которой никакие навыки вождения не помогут. Именно благодаря великому лидерству командира войска вдохновляются на большее, чем кажется возможным, расстраивая «нормальные» расчеты противника.

Эти качества Роммеля как «великого полководца» несомненны. Раздражавший штабных офицеров, он вызывал поклонение в боевых частях и добивался от них на поле боя того, что выходило далеко за пределы любого рационального расчета.

Б.Г. ЛИДДЕЛ-ГАРТ