© Ромм Ф., 2022
© Издательство «Aegitas», 2022
Все права защищены. Охраняется законом РФ об авторском праве. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
* * *
Пролог
Руан, 28 мая 1431 года
Над весенним Руаном радостно поднималось утреннее солнце. Лучи рассыпали золото на крыши домиков, церквушек, торговых лавок и строений величественного замка Буврёй – королевской резиденции, служившей также тюрьмой для особо важных преступников. Солнце весело ласкало природу – землю, только начавшую покрываться молодой травкой после зимней стужи, зеленеющие деревья, набирающие силу после спячки среди морозов, и животных, уже осмелившихся поверить в приближающееся тепло.
Солнечные лучи заглядывали в холодные пока ещё воды реки Сена. Золотистое тепло спешило поприветствовать и людей – даже тех, которым не до весны. К их числу принадлежали двое почтенных старцев, спешивших к замку. Судя по виду – священнослужители: невысокий худой человек с квадратным подбородком, одетый в сиреневую мантию епископа, и длинный тощий монах с благообразным выражением лица, перебиравший чётки.
Вот они миновали ворота, прошли внутрь одной из башен – и окунулись в сумрак и слякоть ушедшей зимы: весенний свет и тепло не ощущались здесь, в зловещих стенах замка. Сумрак нарушался лишь редкими, тускло чадящими факелами и масляными светильниками в нишах вдоль лестниц и коридоров. От стен исходили холод и плесень, а под ногами хлюпали грязные лужицы.
Святым отцам предстояло важное дело, и они спешили, стараясь не обращать внимания на сумрак и лужи. Однако пришлось не раз споткнуться о выступающие каменные плиты пола, пока добирались до цели.
Едва поднявшись в нужную комнату, епископ мельком взглянул на прикованную к кровати девушку, усмехнулся и обернулся к спутнику:
– Вот, брат Изамбар! Как видите, я был прав, она не сдержала обещания!
Епископ Кошон с торжествующей ухмылкой глядел на инквизитора, брата Изамбара де ла Пьера. Тот, стараясь поменьше вдыхать смрад, отдающий людским потом и гарью от факелов, скорбно взирал на жалкое, сжавшееся в комок существо, в котором невозможно было узнать великолепную, гордую, отважную, полную достоинства красавицу, какой эта девушка была три дня назад – накануне отречения.
Удивительная и неправдоподобная девушка. Та, которая на протяжении трёх месяцев блестяще отражала атаки десятков поднаторевших в теологии и казуистике учёных мужей из Парижского университета. Девушка, не испугавшаяся жестоких пыток и едва не взошедшая на эшафот, костёр ради своей правды.
Её мертвенно-бледное лицо распухло и было залито слезами. Грубо обритые в знак отречения волосы торчали короткой щетиной. Исхудавшее тело дрожало, словно в лихорадке. Но самое главное, самое страшное – она снова была одета в мужское платье, которое недавно поклялась больше не носить. Почему, зачем она его надела, обрекая себя на страшную гибель?
Брат Изамбар невольно оглянулся на здоровенных английских стражей. Они самодовольно ухмылялись, покачивая алебардами, словно лучше всех знали, в чём тут дело. Стражники подошли ближе, как будто желая получше расслышать разговор святых отцов… Странно, ведь епископ сказал, что они не понимают по-французски – где им, отребье с самого лондонского дна. Говорят, других сейчас не удаётся рекрутировать на острове…
Нетрудно догадаться, что произошло здесь, пока закованная в цепи бесправная девушка оставалась наедине с пятью мерзавцами. Однако спрос с неё, а не с них:
– Жанна, как ты посмела нарушить клятву?
Девушка вдруг перестала всхлипывать и с неожиданной звериной злобой взглянула на брата Изамбара:
– Будьте прокляты, де ла Пьер! Вы ещё хуже, чем Кошон! Зачем я только поверила вам?! – Её руки дрожали, отчего надетые на неё цепи звенели. Зубы пленницы нервно стучали, из глаз лились слёзы. – Без ваших уговоров, я бы уже три дня не знала боли! Вы с ним заодно! Только притворяетесь хорошим! Вы оба хотите опорочить и убить меня! Вы уже меня опорочили! Кошону бы это не удалось! Вам я поверила! А вы вернули меня сюда после проклятого отречения! Вы мне солгали! Так теперь убейте меня! Вы всё равно сделаете это! С меня довольно! Я не могу выдержать! Считайте, что я украла у ваших слуг эту одежду! Сама продела её через кандалы! Выбросила женское платье! То платье, которое вы меня заставили надеть! Запишите, что я снова говорила с Голосами! Убейте меня – только поскорее!..
Несчастный комок невыносимой боли…
– Ну что, брат де ла Пьер, вы согласны, что у нас нет иного выхода, кроме как обратиться с просьбой к городским властям, чтобы они не проливали крови этой бедной вероотступницы и закоренелой еретички?
Кошон гордо подбоченился, он не скрывал удовлетворения, обращаясь к инквизитору. Тот едва удержался, чтобы не поморщиться. «Свинья тебе брат, епископ Кошон. Тощая, мосластая деревенская свинья, на которую нацепили епископскую мантию. Точь-в-точь ты». Однако брат Изамбар сдержал эмоции. Он благочестиво вздохнул, отвёл взгляд от епископа, задумчиво посмотрел на узницу. «Не повезло тебе, девушка. Придётся подписать твой приговор. Ну что тут поделать. Тебе всё равно костра не избежать, а мне надо жить. Впрочем, все мы бренны. Очень скоро ты будешь на Небесах, но спустя какое-то время и нам не миновать кончины. Такова воля Господа».
– Да, брат Кошон, я согласен. Мы сделали всё, что могли. Надеюсь, несчастная хотя бы избежит пыток перед казнью.
Святые отцы благочестиво перекрестились и, не глядя на обречённую девушку, поспешили прочь. Переступая порог зловещего каменного мешка, брат де ла Пьер вздохнул с облегчением.
Как только он вышел наружу, узница громко зарыдала и в приступе бессильного отчаяния принялась бить свои цепи о железную кровать. Кто-то из стражников захохотал, будто залаял.
Часть первая. Решающее испытание
Глава 1. Ночь длиною в шесть веков
1. Борис
Сан-Франциско, май 20ХХ года
– Господин Рабинович! Доктор Абрамсон записался на испытание!
Я невольно вздрогнул от неожиданности: увлёкся наблюдением, едва не позабыл обо всём на свете.
– Да. Спасибо, Мэри… – Мой взгляд упал на часы. – Вы сказали, Абрамсон… а другие?
– Нет, сэр. Но ведь ещё час до начала?
– Да, конечно. У них есть время.
Я вернулся к монитору и попытался сосредоточиться, но не получилось. Вместо этого в голове прокручивалось утреннее заседание нашего Директората. Всё как обычно: снова я попытался изложить директорам принцип работы машины времени, суть темпоральных переходов – а в ответ скучающие улыбки, одобрительные, но вялые аплодисменты, как будто мы на шоу… Заговорил про матрицы, которые заменят людей в прошлом, чтобы их исчезновение осталось незамеченным для окружающих – а передо мной клюющие носами собеседники… И когда я уже перестал понимать, что здесь делаю, председатель вдруг проснулся, встрепенулся и предложил провести «решающее испытание». Перед тем, как переносить к нам тысячи, миллионы невинных людей из прошлого, грозящего гибелью – сделать это с одним человеком. Человеком, которого выберу я. Что же! Я не против. Это случится через час. Но… почему только Абрамсон? А другие? Им не интересно? Они не понимают, что сегодня мы решили создать новый мир?
Итак, в соответствии с решением нашего Совета, я должен для пробы отнять у смерти одного человека. Пока только одного. Не важно, кто это будет. Выбор у меня богат. Наша история красна от крови миллионов и миллионов безвинно замученных. Гитлер, Мао, Чингис-Хан, Тамерлан, Пол Пот… За каждым из этих имён тянется алый след, как безбрежное кровавое море. А ещё – сотни, тысячи душегубов масштабом помельче. И мне предстоит их всех оставить в дураках. Но для этого необходимо, чтобы наше решающее испытание оказалось успешным. У меня давно есть подходящая кандидатура – одна маленькая измученная девушка. Самая удивительная девушка в истории человечества. Она казнена, сожжена заживо на костре инквизиции в предпоследний день мая тысяча четыреста тридцать первого года по обвинению в ереси, колдовстве, идолопоклонстве и клятвопреступлении. Это Жанна Дарк.
Я аннулирую её приговор и отменяю казнь.
* * *
С утра двадцать девятого мая в городе Руане царит предпраздничное настроение. Добрые горожане и горожанки приводят в порядок свои дома. Сейчас уже тепло, окна повсюду раскрыты, и состоятельные руанцы вешают чистые занавески на окна. Готовят праздничные кушанья, делятся радостными новостями с соседями.
Новости самые разные. Кто-то радостно говорит, что городскому палачу не велено душить колдунью перед сожжением, пусть помучается. Другой сообщает, что перед казнью осуждённую не будут пытать, а то вдруг она умрёт от боли. И камнями в неё нельзя бросать, не то сообщники преступницы могут воспользоваться случаем и прикончить её булыжником потяжелее.
При всём этом добрые руанцы нет-нет, да и вспоминают с горестным вздохом, как менее недели назад вот так же собирались, готовились, предвкушали, а кончилось всё тем, что колдунья подписала какую-то бумажку, поплакала, да и отправилась обратно в тюрьму. Как бы и на этот раз такое не случилось.
Благочестивые руанцы исправно молятся о прощении их врагам. Девушки, страшную гибель которой они собираются праздновать завтра, эта молитва не касается. Ведь эта девушка не причинила зла ни одному здешнему жителю.
В сущности, руанцы совсем не так уж жестоки, они просто хотят культурно и весело провести завтра время, отдохнуть с пользой для души.
Оперативная система моей машины времени, похожая на огромный бублик, уже готова к запуску. Сидя перед экраном и разглядывая оживлённые улицы средневекового Руана, я не могу отделаться от дурацкой мысли, что взрыв первой водородной бомбы следовало бы произвести над этим благолепным городом.
2. Жанна
Как хочется спать… Надо уснуть, хотя бы для того, чтобы не расклеиться завтра перед палачами. Меня привезут в телеге на площадь, где будет ждать множество людей, сотни английских солдат. Епископ Кошон будет скорбно улыбаться, я опять увижу приготовленный костёр, только на этот раз мне не предложат отречься. Много-много сложенных дров, хворост и солома вокруг столба. А рядом – чан с горящей смолой, и в нём факелы.
Меня вытащат на самый верх, поставят на сложенные дрова. Палач привяжет меня к столбу, чтобы я не смогла убежать от огненной смерти. А затем он спустится вниз, вынет из смолы факел и поднесёт к соломе. Солома вспыхнет, и сначала огонь просто побежит ко мне. Потом загорятся с потрескиванием хворост и дрова, поднимется дым, сначала белёсый, затем всё темнее и темнее, пока не почернеет. Он окружит меня, будет становиться всё гуще и гуще, а в нём замелькают оранжевые языки пламени – выше, выше… Сделается трудно и больно дышать… Станет сначала очень горячо… а потом так больно, как никогда в жизни не было… Дым ворвётся в меня, задавит дыхание, начнёт рвать меня изнутри множеством раскалённых крючков… Всё тело превратится в огненную боль… Загорится одежда на мне… Отчего я умру – меня раньше сожжёт огонь или задушит дым? Страшно как… как больно…
Хоть бы я от боли потеряла сознание…
Мне и сейчас очень больно – из-за того, что со мной сделали вчера и в предыдущие ночи. Что, если солдаты снова поступят так же? А что проку об этом думать? Разве смогу защититься – одна против пятерых, закованная? Не зря же их командир снова исчез… а Стаффорд пришёл… Неужели мне теперь насильники страшнее костра? А если и так… Что же, перед пламенем буду вспоминать эти дни и ночи, может, легче окажется умирать. По крайней мере, боль уйдёт навсегда. Если бы хоть не костёр… Почему им так важны мои мучения? Ведь грозились плахой, я и не против… Вот бы заснуть сейчас и умереть, обмануть всех… Как это страшно – мечтать о смерти в девятнадцать лет…
Голоса обещали мне избавление завтра. Я их спросила: меня спасут французы? Святая Екатерина была очень недовольна: «Жанна, ты должна пройти до конца весь путь страдания и муки, так угодно Господу нашему, в этом и будет твоё избавление».
Неужели и Богу нужны мои мучения? Для чего? Неужели Он заодно с Кошоном? О, нет! Этого не может быть! Только не это!
Если бы хоть не костёр…
Как тихо стало, даже стража не звенит оружием. Если открою глаза, окажется, что они уже рядом. Незачем на них смотреть, кричать, сопротивляться, всё равно – сделают то, что хотят.
Я даже пошевелиться не могу… Как странно… Почему? Что со мной происходит?
* * *
Странный сон, похожий на обморок, парализовал Жанну, не давая ей шевельнуться, даже открыть глаза. Из-за этого она не видела происходящее вокруг. А тем временем, все факелы на стенах вдруг разом потухли. Подкрадывающиеся к пленнице стражники застыли в непонятных, нелепых позах, будто превращенные таинственным волшебником в безобидные картонные куклы. Из далёкого будущего надвинулась сень туннеля времени.
Зловещий каземат наполнился мириадами стрекочущих крошечных молний, появившихся из пустоты. Сильно запахло озоном. Висевшие в воздухе пылинки засветились, заискрились и заплясали, образуя золотистые серпантины.
Откуда-то издалека до сознания Жанны едва донесся звук гулкого падения массивного предмета на ту железную кровать, на которой мгновением раньше находилась она сама.
Эпохи проносились мимо. Грохотали войны, полыхали революции, свершались великие открытия, но всего этого не замечала измученная девушка, скованная таинственным сном-обмороком. И миллионы людей, окружавших её в разные времена, не могли, не догадывались заглянуть в туннель времени. Мир Спасения зарождался на глазах у всех, но это видели только два человека.
Между тем, стрекочущие молнии в каземате руанской крепости Буврёй внезапно исчезли, словно их и не было. Запах озона сменился свежим ароматом морского прибоя, занесённым случайным порывом ветра со стороны залива Сан-Франциско. Темпоральный туннель закрылся. До создания машины времени оставалось почти шесть веков.
3. Борис
Ну, что – главное позади? Даже скучновато получилось: никаких приключений, нерасчётных проникновений, битв со злодеями, погонь через времена. Раз-два, несколько раз нажал на кнопки, и вот Жанна здесь, рядом с нами, а её матричная копия там, в распоряжении стражников и господ инквизиторов. Бедная матричная копия, что её ждёт в ближайшие сутки…
А ведь Жанна не подозревает о происшедшем. Интересно, её обморочное состояние – это неизбежно при темпоральном переносе, или причина в чём-то другом? Может, защитная реакция организма на резкую смену обстановки? М-да, неплохо бы найти ответы на эти вопросы, но как и когда?
Интересно, что об этом думает доктор Абрамсон? Впрочем, он, похоже, сейчас ни о чём не думает – сидит неподвижно, выкатив глаза и раскрыв рот. Хотя я его понимаю. Окажись на его месте я – наверное, смотрелся бы не лучше.
– Господин Рабинович! Это невероятно – то, что вы совершили!
– Спасибо, доктор Абрамсон, но я просто выполнил свою работу. Полагаю, нет необходимости объяснять – всё, чему вы стали свидетелем минуту назад, является особо секретной информацией.
– Разумеется, сэр! Это останется между мной и вами! Я потрясён, не могу поверить своим глазам!
– Ну, своим глазам поверить придётся. Для этого вы сюда и пришли. А секретность должна быть всё-таки в меру, и я попрошу вас подготовить докладную записку на имя генерального директора нашей компании, с изложением увиденного. Между прочим, я ведь всем директорам разослал приглашение, и никто больше не явился. Вот этого я не понимаю: ведь речь идёт об их деньгах! Или мне так доверяют, что и проверять не хотят? Может, мне гордиться, радоваться?
– Сэр, вам в любом случае есть чем гордиться. То, что вы сейчас осуществили – удивительно и невероятно. Жанна Дарк спасена от гибели, она здесь, вот, рядом с нами, до неё можно дотронуться… То, о чём человечество и мечтать не смело. А теперь оно свершилось… Простите, сэр, а как матрица перескочила на место девушки и начала в неё превращаться… тоже написать?
– Напишите. Но… что сделали с матрицей очнувшиеся солдаты, писать незачем. Вы не должны были этого видеть, я просто припоздал выйти из контакта. Извините, пожалуйста. Неприятная сцена, мягко говоря.
– Да, конечно. Бедняжка Жанна, что же ей только пришлось выдержать. Но теперь, разумеется, всё страшное позади. Сэр, я полагаю, мы сейчас помещаем девушку в реанимацию?
– Да, конечно, действуйте. Ей нужно хорошенько отдохнуть. Вместе с тем, срочно необходим медосмотр. Помимо истощения, она несколько раз за последние дни подверглась изнасилованию. Её пытали, не давали спать. Привлеките гинеколога… извините, что я вам это объясняю. Почему-то немного нервничаю. Уж и не знаю, как вы это соедините – её отдых, здоровый сон и медосмотр. Какое-нибудь эффективное снотворное? Электросон? Подпитка глюкозой? В общем, на ваше усмотрение. Пусть стоимость лекарств и оборудования вас не смущает, этой проблемы для нас не существует.
– Простите, сэр, персонал наверняка поинтересуется, почему пациентка в таком ужасном состоянии.
– Скажите, что это моя родственница, попавшая в тяжёлую переделку. Допустим, она путешествовала по Мексике, её похитили ради выкупа и поиздевались.
– Да, сэр. Так и скажу всем, это очень хорошее и убедительное объяснение.
Что со мной? Почему я весь дрожу? Вот чертовщина… Озноб, словно в лихорадке… болтаю лишнее… Ведь всё прошло как нельзя лучше. Надо быстренько распрощаться с Абрамсоном и закрыть кабинет – не хочу, чтобы он видел моё состояние.
Сам себе не верю… это получилось! Да! Жанна Дарк не будет казнена… И никто из невинных не погибнет! Отныне газовые камеры, виселицы, плахи, расстрельные тюрьмы, костры аутодафе – все они не страшнее огородных пугал! Как хорошо, что это получилось!
4. Жанна
Как страшно просыпаться… Через несколько часов меня не станет… пусть. О, если бы хоть не костёр… Что угодно, только бы не это…
Странно, что стражники ничего со мной не сделали…
Не захотели…
Что это?
Это не отсвет факелов… Похоже на солнечный свет… Какой странный запах… Незнакомый совсем… Кажется, приятный… даже очень приятный… Такой вдруг мягкой стала постель… Кандалы не давят… И не больно… Тишина вокруг… Или… птицы поют? Это, конечно, сон… милое, прекрасное, сказочное видение… последний сон в моей жизни… Не надо открывать глаза… Сколько ещё мне осталось жить? Пусть уж этот сон продолжается как можно дольше…
А кто это разговаривает рядом со мной? Это тоже сон, да? Какие странные слова… И… эти люди говорят по-английски?
* * *
– Неужели вы верите в эту чепуху насчёт Мексики? Вы же видели этого несчастного замученного ребёнка – она бледна, как мертвец, ни малейшего загара! Её минимум полгода держали прикованной в подвале! Если за неё собирались получить выкуп, почему морили голодом, пытали и насиловали? Наш долг – известить о случившемся полицию!
– И что вы скажете полицейским? Что руководство ТЕМПОРА похищает девушек и насилует их? Полицейские с вами разговаривать не станут, пока не получат заявление от самой девушки. И правильно сделают. Что-то тут не так, не всё просто. Очень странная эта девушка, вот что я скажу.
– Я и не думал подозревать наших руководителей, но давайте рассуждать логично: девушка подверглась жестоким издевательствам и насилию. Наша профессиональная обязанность – не только оказать медицинскую помощь, но также помочь выявить и наказать преступников. А вдруг пережитое настолько повлияло на нашу пациентку, что она не в состоянии написать заявление?
– Я ни в чём не уверен, но… Может, сначала пригласим психолога? Девушка скоро проснётся, пусть они пообщаются. А после этого, если надо, позвоним в полицию.
– От чьего имени пригласим – от фирмы ТЕМПОРА?
– Зачем такие формальности? К моей жене приехала из Франции кузина, у неё двойное гражданство, она психолог, ищет работу в США. Может быть, я её попрошу в частном порядке?
– Почему бы нет? Попробуем провести её мимо охраны. Выпишем пропуск на её имя – как будто она пришла на собеседование.
– А что, во Франции психологу так трудно устроиться? Зачем же она училась?
– Чего вы хотите от молодой дуры? Мало того, что она психолог без протекции, так она ещё и решила изучить старофранцузский язык. Ей, видите ли, интересно читать средневековых авторов в подлиннике! Её отец раньше недурно играл на бирже и считал, что может позволить дочери такую блажь, но во время последнего спада его акции понизились в десять-пятнадцать раз. Так что теперь их семья осталась без средств.
– Пригласите её, пригласите! В самом деле, у нас ситуация очень щекотливая!
* * *
Странно, я уже вроде пробудилась – и опять этот сон, милый, лёгкий, благоухающий.
А что если?..
Попробовать открыть один глаз?
Какое всё белое вокруг!
Может быть, это не сон? А что? Разве может быть так хорошо наяву?
Может, я в раю? Умерла, пока спала? Господи, какое это счастье, если я уже умерла!
Даже если это сон, можно открыть и второй глаз. Во сне это не страшно.
А теперь попробовать повернуться… Ах, как мягко и приятно!
Ай! Кто эта девушка в белом? Ангел Господень? Как мило она улыбается!
Я нахожусь в светлой просторной комнате, вокруг никаких стражников. На мне нет оков, я лежу на мягкой постели, укрытая лёгким одеялом. Моя левая рука привязана к странному устройству из металла и стекла, и там виднеется прозрачная жидкость. Я привязана не цепью, а всего лишь мягкой тканью. Я могу без труда освободиться, но чувствую, что этого не следует делать. На мне лёгкая светло-голубая рубашка из тонкой и мягкой ткани. Я чистая, будто меня выкупали, пока я спала. Мне не больно! Здесь тепло, в открытое широкое окно светит солнце. С улицы доносится пение птиц и заходит запах цветов. Это он мне показался таким странным и приятным. Отвыкла. А может, я и не могла нюхать такие цветы раньше?
Да, конечно же, это рай.
Девушка в белом протягивает мне стакан. Что это? Как приятно пахнет! Райский нектар?
Как вкусно! До чего же хорошо в раю!
Я с удовольствием потягиваюсь и нечаянно задираю правый рукав. На моём запястье рубцы от кандалов. Машинально подношу правую руку к левой и дотрагиваюсь до запястья.
Больно.
Я не умирала. И это не сон. Где я? Как сюда попала?
Девушка в белом перестала улыбаться, её глаза расширяются, на них выступают слёзы. Её губы дрожат, она с ужасом смотрит на мою руку. Она сейчас заплачет. Не хочу, чтобы она плакала. Я прячу руку под одеяло и улыбаюсь. Девушка в белом тоже пытается улыбнуться, но по её лицу текут слёзы.
Что за странный шум? Чьи голоса доносятся с улицы?
* * *
– Сюзан, сейчас мы будем проходить охрану, надень очки.
– Надела. Объясни, зачем этот маскарад? Разве ты не выписал мне пропуск?
– Тсс… всё, прошли. Понимаешь, согласно пропуску ты должна сейчас идти ко мне в кабинет, а нужно заглянуть в реанимацию.
– Ты спятил? Я же не врач, что мне делать в реанимации?
– Да послушай ты! Понимаешь, мы только открылись, и вдруг к нам доставляют истощённую девочку, которую кто-то месяцами истязал и насиловал. При этом нас уверяют, будто она каталась по Мексике и там её похитили и держали ради выкупа. Бред! Она совершенно бледная! Побывать в Мексике и не загореть? Чепуха!
– Так, понятно. В каком она состоянии?
– Знаешь, как ни странно, состояние её неплохое. Проспала трое суток, основные показатели, кроме веса и давления, близки к норме.
– Видишь ли, некоторые сексуальные преступления – сложная штука. Она на кого-нибудь жалуется?
– Мы ещё не разговаривали с ней, она только что проснулась. Нам бы хотелось, чтобы ты как психолог первая с ней побеседовала. О! Вот её палата! Заходи!
* * *
Я слышу приближающиеся голоса. Дверь открывается, и в комнату входят высокие люди в белом. Они смотрят на меня. Я натягиваю одеяло до подбородка. Что они собираются со мной делать?
К моей кровати приближается молодая светловолосая женщина в очках. Она… улыбается?
Женщина в очках что-то говорит мне. Я подскакиваю в кровати.
Это английский язык!
Что это означает? Англичане победили и на радостях пощадили меня? Кровавый Бедфорд – пощадил меня? Этого не может быть! И потом, откуда у англичан такое оснащение? Я знаю, Англия разорена этой войной почти так же, как Франция!
– Вы говорите по-французски?
– Да, я говорю по-французски!
От неожиданности у меня захватывает дух. Эта женщина говорит на непривычном диалекте, но я её поняла.
Как это они не знали, на каком языке я говорю? Они не знают, кто я? Что со мной сделают, когда узнают? Господи, как страшно… А я начала было надеяться…
Эта женщина смотрит как-то странно… но не враждебно. Или мне так кажется? Господи, как я устала бояться…
– Простите, как вас зовут? Сколько вам лет?
Удивительно! Теперь она говорит на том же диалекте, что и я. Попробовать обмануть её, их всех? Да ну… что толку, англичане меня слишком хорошо знают. Только опозорюсь. Да и сил на фантазии уже не осталось. Будь что будет:
– Моё имя Жанна. Иногда меня зовут Жаннетт. В январе мне исполнилось девятнадцать лет.
– Откуда вы родом, Жанна?
Как странно задрожал её голос! Почему вдруг? Что это означает?
– Я родилась в Домреми. Это недалеко от Вокулёра.
Она снимает очки и смотрит расширившимися глазами. Внезапно резким движением вздёргивает одеяло и хватает меня за запястье. Её рука дрожит, дыхание становится резким и прерывистым. Она оборачивается к своим спутникам и сдавленным голосом задаёт какой-то вопрос. Я слышу их ответ:
– ТЕМПОРА!
Женщина отпускает мою руку, её глаза закатываются, она медленно оседает на пол. Другие люди успевают её подхватить. Надеюсь, она не ушиблась? Что такого я ей сказала?
Что это означает – «темпора»? Ведь это не по-английски? Латынь?
В комнату резким шагом входят двое высоких мужчин в одинаковой форме. Они что-то говорят по-английски людям вокруг меня. Те кажутся напуганными. Так они мне не враги? Эти люди выходят из комнаты. Как жаль… А эти двое, наверное, стражники. Что они сейчас сделают?
Стражники тоже выходят. Так меня пока не тронут?
В комнату возвращается та самая девушка, которую я увидела, когда проснулась. Она выглядит очень смущённой и грустной. Девушка поправляет мне одеяло. Может быть, эти люди не желают мне зла? Кто они, откуда? Каким образом я сюда попала?