Покровитель для Ангела. Собственность бандита

Глава 1

Подхожу к подоконнику и осторожно беру в руки маленького фарфорового ангела. За весь этот месяц я так и не смогла к нему прикоснуться, хоть и очень хотела. Мне почему-то казалось, что обожгу руки, ведь этот ангел от него. Это мой подарок мужчине, который оказался ему таким же ненужным, как и я.

Замечаю, что крылышки ангела сломаны, но склеены. Усмехаюсь: вот и мне бы склеить, да только не склеивается. Раны на спине глубокие, до самого позвоночника уже достали, порезали сердце.

Я часто плачу. Иногда ору в стену о том, как сильно ненавижу Бакирова, а потом реву белугой. По нему. По нам. По тому, что все так… Странно. Я всегда думала, что рациональна, собранна и никогда не влюблюсь, но, похоже, это не так. Сама того не замечая, я отдала свое сердце взрослому мужчине, который его поломал. Своим неверием растрощил на кубики, а теперь они не склеиваются, и, как я ни стараюсь, я не могу унять эту боль.

Дни в больнице идут быстро. Как копии один другого, безликие серые клоны. Поначалу я горю от обиды, очень часто плачу, однако после все стихает, сменившись жуткой тоской.

Я не вижу Михаила все это время. После того нашего разговора он больше ни разу не пришел ко мне в больницу. Кажется, Бакиров исполнил мое желание. Если честно, я не помню всего нашего последнего диалога. Все в тумане. Помню только, что мне было дико больно и я так сильно плакала. Я умоляла его уйти, и он ушел. Михаил оставил меня одну, и теперь каждый день в больнице для меня такой же серый и безликий, как и стены моей палаты.

Меня лечат, кормят, делают перевязки на груди. Люда приходит ко мне практически каждый день, но ЕГО нет, хоть я и думаю о Михаиле постоянно, каждую минуту, каждый миг.

Эта страшная болезнь под названием “Михаил Александрович”… казалось, что она прошла, но нет. Она прогрессирует во мне и тлеет, как пламя, и я горю. Я обгораю так быстро, даже не успев толком согреться об него.

Моя первая любовь к опасному мужчине вдвое старше меня оказалась настолько острой, что воткнула в меня свои кривые шипы, едва я успела ощутить ее запретный вкус.

– Готова? Давай помогу. Осторожно.

Меня выписывают сегодня, лечащий врач уже принес лист рекомендаций. Анатолий перехватывает небольшой пакет с вещами из моих рук, открывает тяжелую дверь. Я прижимаю все еще загипсованную руку к себе и выхожу из палаты.

Анатолий бывал у меня часто, за это время он стал мне старшим братом, которого у меня никогда не было, а его жена Люда сестрой. Они единственные, кто навещали меня, кто приносил мне вкусные апельсины и горячую еду, одежду и даже обувь. Настолько уязвимой, как сейчас, я еще в жизни не была, и это жутко. Понимать, что у тебя нет ничего, даже своего паспорта или расчески, банальной резинки для волос и той нет. Все забрал огонь, чертовое пламя сожрало все вместе с моим сердцем.

– Спасибо вам, Анатолий.

– Можно просто Тоха и на “ты”. Сто раз уже говорил. Пошли.

– А Люда не придет?

– Нет. УЗИ сегодня.

Анатолий немногословен, но этого вполне достаточно. Я не донимаю его вопросами, я просто знаю, что он не обидит, хотя все равно чувствую себя жутко скованной в его присутствии.

Не знаю, что случилось со мной за это время, но мне почему-то становится плохо, когда рядом со мной мужчины. Почему-то мне кажется, что любой из них может сделать мне так же больно, как сделал Бакиров. Это очень странно, и мне стыдно об этом говорить. Я чувствую себя дико неловко, путь даже сейчас рядом со мной Толик. Он тоже мужчина, а значит, тоже может сделать больно.

Выходим на улицу вместе, и впервые за этот месяц я вдыхаю свежий летний воздух на полную. Немного кружится голова, и я чувствую, как меня под руку сразу подхватывает Анатолий.

– Так, не падать! Идем. Машина по прямой.

– Спасибо.

Поднимаю голову и на больничной парковке вижу автомобиль Анатолия. Что-то сразу неприятно колет в груди. Там, где мой шрам, где мое измученное сердце. Это не та машина, которую я ожидала увидеть, хотя что ей тут делать, что ему тут делать…

Вопрос крутится на языке. "Где ты? Неужели забыл обо мне так быстро?” Где же он? Но я молчу. Если бы он хотел узнать, как я, то сейчас был бы здесь, а так, наверное, ему просто все равно.

За спиной мелькают тени, но Анатолий делает вид, что никого нет. Я же узнаю этих мужчин. Они не подходят ко мне, но все это время были в отделении, где я лежала. Мне кажется, это Толик нанял их, чтобы охраняли Люду, ведь она беременная и часто ко мне приходила, а после того, что случилось, ему важна ее безопасность, но есть еще кое-что: мне кажется, я начала сходить с ума, потому что, просыпаясь в палате, каждое утро я слышала запах кофе и сигарет. Это был точно ЕГО запах.

Точно такой же, хоть и знаю, что Михаил ко мне ни разу не приходил. И не звонил. Сначала я думала, что мне показалась, а потом просто заставила себя поверить в то, что мой мозг обманывает меня и создает иллюзию того, чего нет и быть не может.

Наверное, я просто безумно скучала по нему и хотела увидеть хоть раз. Даже после всего. Ненавидела, обижалась, тосковала и проклинала, а после звала. Как побитая собака все равно зовет хозяина, так и я звала своего Михаила, своего защитника и покровителя, которому, похоже, после всего я оказалась просто не нужна. Грязная, сломленная, наивная девочка. Я не нужна больше никому в этом мире, в считаные дни я оказалась без крыши над головой, без его покровительства, денег, работы и учебы, с пробитой дырой в груди.

Сейчас я словно потерялась и не могу собрать себя. Меня раздробило, и, как я ни пытаюсь, я не могу собраться, не могу встать на ноги.

– Все нормально, Лин? Ау!

Толик щелкает пальцами у меня перед носом, и я коротко ему улыбаюсь.

– Да. Все хорошо. Задумалась просто.

У меня все хорошо. Все хорошо, хорошо, хорошо!

Сколько раз я себе это уже повторила, пытаясь в это поверить, заставляя поверить в это Толика и Люду. Они поверили, а я… все еще пытаюсь.

В последние дни я научилась скрывать от них свои эмоции, научилась даже улыбаться, потому как мне надоело видеть на их лицах боль. Они ждут ребенка, и я честно не знаю, почему они мне помогают, а тут я еще со своим пробитым сердцем и дырой в груди. Не хочу быть им проблемой, и так уже отняла слишком много их сил, и я вообще не понимаю, почему они со мной возились.

– Садись. Можно на переднее сиденье.

Толик помогает залезть в машину, потому как я со своим гипсом с трудом открываю дверь. Врач сказал, что кости срастаются, но еще нужно время. Жаль, что правая рука, хотя… я никуда не поступила, а значит, ручку держать не придется.

– Держи вот еще. Должно хватить на первое время. Будет еще что нужно, скажи, привезу.

Открываю пакет. В нем явно новые брюки и свитер, кроссовки, пара маек и белье, зубная щетка, а главное, документы. Достав их, вижу восстановленный паспорт, аттестат, бумаги на мою квартиру.

– Не знаю, что сказать. Спасибо.

Ловлю серьезный взгляд Анатолия и резко опускаю глаза, чтоб не заплакать. Корю себя. Я обещала быть сильной. Все хорошо. У меня все прекрасно.

– Да не за что на самом деле. Лин, ты это, не вешай нос. Я помню, как ты к нам в клуб впервые пришла. Такая боевая была, мы все тебя боялись! Даже Хаммера приструнила. Давай не кисни мне тут. Все у тебя будет путем. Увидишь.

– Ага.

Усмехается, и я вместе с ним и коротко киваю.

Я тоже себя помню два года назад: наивная бесстрашная дурочка, которая не побоялась пойти к взрослому бандиту за помощью. Я помню все до мелочей: когда впервые увидела Михаила, когда он впервые меня коснулся, впервые поцеловал.

Кажется, это было так давно, а болит до сих пор. Черт. Дурацкое сердце, хватит болеть!!!

Ненавижу. Себя уже ненавижу за это. Слабая. Слабачка настоящая! Бакиров был прав. Он всегда был прав, называя меня наивной дурочкой. Я и есть дурочка, потому как все еще не могу забыть. Не могу вырезать его из памяти, как ни старалась.

Там он живет, он всегда там есть и будет. Моя болезнь. Мое проклятье. Моя боль. Моя жестокая первая любовь.

В пакете нахожу еще деньги. Крупные купюры, и тут становится уже не по себе.

– Анатолий, я не возьму деньги. Я и так вам с Людой должна много. Не хочу увеличивать свой долг. Возьмите.

Протягиваю ему купюры, но Толик даже голову не поворачивает.

– Нет у тебя никакого долга. Забудь.

– Есть, я же не маленькая, я все понимаю. Моя операция и медикаменты… Еда, уход. Я знаю, это наверняка очень дорого, я же была в отдельной палате. Анатолий, у меня нет денег оплатить это все сейчас, но я отработаю. Я скоро устроюсь куда-то…

– Забудь, сказал же! Оплачено уже давно все, – резко обрывает, нажимая на газ.

– Оплачено? Кем?

– А ты не догадываешься? Бакир оплатил все до копейки. Вся твоя еда, уход, медикаменты и даже эти шмотки.

Одно только упоминание о нем заставляет вжаться в кресло и с силой схватиться за ручку двери. Становится трудно дышать, все плывет перед глазами.

Глава 2

– Нет… нет, нет!!!

– Тих, тихо, спокойно!

– Почему вы позволили? Почему?!

– Успокойся! Бакир как бы не спрашивает у меня разрешения, и он все давно уже оплатил.

Пазл складывается быстро, и в груди до боли сжимается сердце. Я ему и тут буду должна, меня лечили на деньги Михаила.

– Мне ничего не надо от него! Я все отдам, все до рубля верну!

– Сама об этом ему скажешь. Доедем скоро.

– Что? Куда доедем?

Волна страха разливается в груди. В один миг Толик больше не кажется мне таким “безопасным”, как был до этого. Он ведь его лучший друг. Не мой. У меня нет никого. Совсем.

– В клуб. Там хоть поешь нормально. Аж светишься вся. Алена тебе горячего даст, потом на квартиру отвезу. Сняли на год, дальше будет видно.

Быстро мотаю головой, понимая, что это ведь тоже ОН оплатил, а быть ЕМУ еще больше должной я не хочу.

– Не надо в клуб. Пожалуйста! Не надо!

– В смысле? Это почему?

– Я не поеду туда. Пожалуйста, отвезите меня домой!

Ведь там он, а я не хочу Бакирова видеть, я боюсь его видеть, хоть и думаю о Михаиле постоянно. Думала, пройдет, но не проходит. Хуже только становится. Этот месяц я не видела его, но почему-то, когда просыпалась, всегда ощущала его запах в своей палате. Это очень странно. Очень.

– Куда домой? Сама знаешь, пожар же был.

– Мне все равно. Я справлюсь! Там наверняка что-то осталось из мебели, приберусь, устрою все, соседка мне поможет, у нее есть ключи от моей квартиры. Я не хочу в клуб. Не поеду!

– Уверена?

– Да.

– Ну хорошо, как знаешь.

Теперь едем почти молча. Я все прикидываю, сколько должна Бакирову за лечение. Огромную сумму, судя по тому, сколько лекарств мне давали, какой сложной была операция и в каких королевских условиях я лежала.

В отдельной огромной палате с личной сиделкой. Ко мне даже врач стучался, тогда как остальные пациенты лежали по шесть человек в одной облезлой палате.

Странно. Как резко ощущается необходимость комфорта, когда напрочь его лишаешься, когда остаешься без вещей, без дома и документов, когда просто… теряешь почву под ногами и кажется, что потрескалась земля.

Пока едем, Толику дважды звонит Люда и он торопливо отвечает. Счастливые они. Аж сияют оба. На безымянном пальце Анатолия замечаю аккуратное золотое кольцо.

– Вы уже поженились с Людой?

– Да. Расписались без свадьбы.

– Я рада за вас. Правда.

Зависти нет, говорю честно. Пусть будут счастливы, они заслужили, в отличие от меня, которая только и умеет, что врать, скрывать правду, не рассказывать о том, о чем стоило сразу рассказать.

Анатолий довозит меня прямо до подъезда. Выйдя из машины, беру этот небольшой пакет вещей, прижимаю к себе, понимая, что вот теперь я и правда одна и все, что есть у меня, – этот небольшой пакет и документы.

– Спасибо, что довезли. И в целом спасибо, Анатолий.

– Лин, ты можешь приходить на старое место, будешь работать, если хочешь. Никто тебе слова больше поперек не скажет. Все знают, что ты не виновата была.

– Я бы никогда вас не предала. Ни за что. Честно.

– Знаю, Лин. Знаю. Ты это, не дури, давай в клуб. Покормим тебя нормально. Ты не переживай за деньги. Не думай даже об этом.

– Я бы не выжила без вашей помощи. Спасибо, но в клуб не поеду.

– Там в пакете телефон есть. Звони, если что надо будет, ладно?

– Хорошо. Я поняла. Спасибо.

Закрываю дверь машины, Анатолий сразу уезжает, а я поднимаюсь на свой этаж. Сразу стучусь к соседке, но она не открывает. Постояв под ее дверью еще пару минут, осознаю, что ее попросту тут нет, и как теперь я попаду к себе, вообще непонятно.

У меня нет ключей, даже запасных. Все утеряно, блин, надо же было это предвидеть.

Подойдя к двери своей квартиры, чисто машинально нажимаю на ручку, и дверь сразу поддается.

Тут открыто, и, присмотревшись, я вижу, что замка в двери даже нет! Его выбили чем-то, что почему-то меня даже не удивляет. Тут нет хозяев уже больше месяца, а сама квартира после страшного пожара, однако то, что я вижу, превышает даже мои опасения.

Все стены черные, обгоревшие, страшные. Окна выбиты, даже батарей нет и паркета. Я вижу только его кусочки, остальное сорвано, мебели нет, даже книжных полок. Кажется, все вынесли, меня встречает пустая квартира, безликая, сломленная, обгоревшая до костей, хотя мне тут комфортно. Она такая же, как и я. Это мой дом, пусть такой теперь, но у меня нет иного.

Пройдя в гостиную, замираю на пороге. Какие-то бутылки из-под пива в углу, словно здесь кто-то ночевал, и нет ни одной моей вещи или вещи мамы. Ни одной фотографии, книги, тарелки – нет ничего.

Боже, видела бы мама, что я сделала с квартирой, умерла бы снова. Я все потеряла, и я сама виновата в этом.

Подойдя к двери гостиной, осматриваю небольшую щель в ней. Там была моя самая большая заначка, но теперь здесь пусто. Все сгорело, а то, что не сгорело, уже давно вычистили, а значит, у меня нет денег, кроме тех, которые дал Анатолий.

Я не помню точно, сколько насобирала за время работы у Бакирова, но тех денег мне бы точно хватило на все годы учебы и безбедного студенчества. Я мало тратила, собирала, но теперь никаких денег нет. Все сгорело, у меня нет ни копейки, и кажется, я вернулась в самое начало, когда у меня не было денег даже на булочку в школу, когда я экономила на обедах, чтобы хватало на проезд.

Мебели нет, поэтому я просто стелю себе пакет на пол и сажусь на него, опираясь о стену спиной. Рядом на пол ставлю фарфорового ангела. Похоже, это единственное, что осталось у меня, и почему-то с ним мне не так страшно, но смотреть на него больно.

На улице начинает темнеть, я обхватываю себя руками, пытаясь согреться. У меня нет плана, нет друзей, нет родственников. Я пропустила вступительные экзамены. Как раз в тот день Михаил выгнал меня, после моя квартира сгорела, а потом начался мой персональный ад.

Я не уберегла ни вещи, ни саму себя, но хуже всего, что я душу не уберегла. Сердце свое отдала тому, кому оно оказалось ненужным, кто его не хотел, кто, я думала, тоже любит, как и я, но нет.

Я сделала то, чего делать было нельзя, я полюбила взрослого мужчину, бандита, как называла его моя соседка. А она ведь права тогда была, предостерегая меня, а я не слушала. Я думала, что все в этом мире хорошие, люди добрые, люди умеют доверять, но нет. Я обожглась так сильно, что теперь не могу отойти от этой боли, но хуже того, что я полюбила того, кто не поверил мне. Кто меня наказал и кто, наверное, меня до сих пор ненавидит.

Я знаю, потому Михаил не приходил ко мне. Потому что я грязная для него теперь. После всех. Я, может, и наивная, но не настолько глупа, чтобы не понять, что тогда случилось со мной. Я много думала об этом и каждый раз ревела, не в силах это принять.

Я так не могу, я так не умею. Мне плохо оттого, что меня касался кто-то кроме него, а теперь даже сам Михаил брезгует ко мне подойти.

Я сломанная кукла. Я больше никому не нужна, и я должна была умереть. Боже, как же сильно я тогда этого хотела. Первые дни в больнице прошли как в тумане. Мне что-то кололи, и я много спала. Иногда я просыпалась ночью и слышала его запах. Один раз даже хлопнула дверь, едва я распахнула глаза. Врач потом говорил мне, что это был сон, и я поверила. Михаил не мог прийти ко мне. Я ему теперь противна. Я знаю, потому как теперь я противна даже сама себе.

Прикладываю ладонь к ране на груди. Она почти зажила уже, но гипс на руке еще не сняли. Немного нажимаю на шов, нащупываю сердце. Стучит. Ну почему ты еще стучишь?! У меня ведь не только квартира сгорела, у меня сгорело сердце.

Наступает ночь. Желудок урчит, но я не поднимаюсь. Зачем кормить тело, душа которого уже не хочет жить. Да и чем кормить? У меня нет ничего. Зря только медикаменты на меня тратили. Лучше бы помогли тому, кто действительно этого заслуживает.

Обхватываю себя руками. В квартире темно и холодно. За окном начинает стучать дождь. Я просыпаюсь оттого, что хлопает входная дверь и тяжелые шаги раздаются по коридору, а после и в гостиной.

Глава 3

То самое чувство, когда встречаешь хищника, зная, что бежать некуда. Он везде догонит и раздерет. Огромная тень подходит ко мне, и я резко вскакиваю с пола, слишком резко, чтобы почувствовать сильную боль в груди.

– Кто тут? Не подходите!

– Дверь надо запирать.

Узнаю его очень хриплый прокуренный голос за секунду, и сердце заходится в сумасшедшем ритме. Из горла вырывается всхлип, грудь мгновенно сковывает жестким обручем с шипами.

– Ты…

Крупная фигура выходит из тени, и в свете фонаря я вижу Михаила. Такой высокий, широкоплечий, большой. Весь в черном, как обычно, на левой руке блестит золотой перстень, а мне дышать становится сложно с ним рядом.

Невольно пячусь назад, смотря прямо на него. Во рту пересыхает, неистово колотится сердце. Мне страшно. Бакиров точно как медведь. Такой большой, и я знаю, насколько сильный. Как больно умеют делать его руки, особенно если в них ремень.

Бросаю взгляд на него, и грудь прокалывает иголками яда. Он как-то изменился и теперь выглядит еще более опасным. Черные густые волосы назад уложены, выбриты на висках, отросшая густая щетина, в темно-карих глазах с зеленой радужкой отражается мой страх. Когда-то его глаза меня с ума сводили, а теперь мне страшно на Михаила смотреть. Кажется, будто дрожит каждая клетка в теле.

При этом Михаил по-прежнему невыносимо красив, хоть красота эта такая мужская, неотесанная, грубая, агрессивная, дикая.

– Что тебе нужно? Не подходи!

Отступать некуда, Бакиров идет прямо на меня тяжелым шагом, и вскоре я оказываюсь в самом углу комнаты. Он загнал меня в него, я машинально обхватываю себя руками, пытаясь защититься, хоть и понимаю, что это ничем мне не поможет.

Замечаю у бандита на крупной ладони черные четки с острыми краями. Они намотаны ему на руку несколько раз, и я вижу, как сильно впиваются в кожу. Острые камешки точно как шипы, это должно быть очень больно, но Михаил даже глазом не ведет, сжимая эти четки все сильнее.

– На этом спать собралась?

Он кивает на пакет, на котором я сидела, и желваки на его челюсти начинают играть сильнее. Строгие губы поджимаются, а мне невыносимо смотреть на него, мне больно физически. Обида сильно давит на горло, но я стараюсь не выдавать своего волнения рядом с ним.

– Да.

Михаил сжимает руки в огромные кулаки. Ладони татуированные, когда-то я обожала прикасаться к его тату, но теперь они вызывают во мне какой-то страх, и я не могу это прекратить, мне страшно смотреть на него, страшно, когда он рядом и так смотрит на меня, что по коже бегут муравьи.

– Почему с Тохой не поехала на квартиру?

– У меня есть свой дом.

– В котором нет даже замка в двери?

– Я куплю замок, позже. Уходи, Михаил, пожалуйста. Я верну тебе деньги за лечение. Заработаю и все верну. Честно.

Не замечаю даже, как голос снижается и начинает дрожать, потому что Бакиров сейчас смотрит прямо на меня так страшно, что начинают трястись коленки.

Ощущение такое, что он меня сейчас ударит, размажет по стенке, один только гипс останется.

Да, точно. Кажется, он пришел за деньгами. Такие, как Бакиров, ничего не делают просто так. Он пришел за долгом.

– Вставай. Поехали на квартиру. Ночевать ты здесь не будешь.

– Я не поеду с тобой никуда… – отвечаю одними губами, чувствуя спиной холод стены и смотря на него снизу вверх. Сердце колотится в груди, шрам даже жечь начинает. Мне больно, когда Михаил рядом, мы за этот месяц стали чужими, и я не знаю, чего от него ожидать теперь. После всего.

– Не заставляй меня повторять дважды, Ангел.

– Не называй меня так. Не надо.

– Или сама выйдешь отсюда, или я вынесу тебя отсюда на руках. Ангел.

Михаил стоит так близко, что я невольно вдыхаю его запах. Мускус, сигареты и крепкий кофе – мой личный эфир, мой персональный яд.

Каждая жилка трясется от его присутствия, я вжимаюсь в стену, хочется слиться с ней, спрятаться от этого огромного бандита за бетонной стеной, и я понимаю, что, если сама не выйду, он коснется меня, а вынести это я не смогу.

– Хорошо. Я сама. Не касайся.

Жду, когда Бакиров отойдет от меня, осторожно наклоняюсь и подхватываю свой пакет с вещами, беру статуэтку ангела, прижимаю к груди.

Михаил открывает мне дверь, и мы вместе выходим на улицу. Я замечаю припаркованный у самого подъезда черный джип. Новый, не такой, какой был до взрыва. Этот чуть больше, с металлическими ручками.

– Садись, – бросает коротко, и я осторожно забираюсь в салон. Бежать нет смысла, я слишком слаба после больницы, да и Бакиров везде меня догонит. Мы уже знаем разницу в нашей силе, я прочувствовала это на своей шкуре.

Михаил садится за руль и резко срывается с места, тогда как я нервно прижимаю к себе пакет с вещами. Мне дико не по себе. Бакиров смотрит на дорогу, а я невольно на профиль его поглядываю, на крепкие руки в татуировках, золотой перстень на руке.

Я не видела его этот месяц. Я не знала, что с ним и как он жил. Судя по тому, что Михали ни разу не приходил ко мне, ему неинтересно, что со мной, и я не понимаю, почему тогда он приехал за мной.

На улице ночь, везде темнота, кое-где слышатся крики, и мне становится не по себе. Внутри неспокойно.

Дурочка. Не надо было вот так просто садиться к нему в машину, даже не попытавшись сбежать, позвать на помощь. Бакиров мне вовсе не друг, он… мой покровитель, на которого теперь я даже смотреть опасаюсь.

Набираю побольше воздуха, сильнее вжимаясь в дверь и стараясь как можно дальше от него отодвинуться. Едем минут пятнадцать в скрипучей тишине, и я начинаю нервничать сильнее, когда с городской трассы Михаил резко сворачивает на проселочную дорогу, и я знаю, что там нет никаких квартир. Там вообще нет ничего, кроме леса.

– Куда мы едем?

Михаил молчит, и я понимаю, что сглупила. Я села в машину к мужчине, который может сделать со мной что угодно, реально все.

– Что ты делаешь? Здесь нет квартир, ты разве не туда меня везешь?!

– Нет. Я передумал, – чеканит строго, ускоряя движение, а меня мгновенно накрывает дикая паника, обручем сдавливая горло.

Резко тянусь к ручке двери, но тут же слышу щелчок. Бакиров закрыл все замки в машине. Он поймал меня, как птичку, в ловушку своих жестоких лап, и я даже не представляю, куда он меня везет ночью.