Утраченный талант

– Нет никакого таланта, – заявил рыжеволосый Фома, – есть только труд, труд и ещё раз труд.

Лучи солнца, проникающие через окно, золотили его волосы.

– Талант без труда никогда не расцветает, а труд без таланта даже не даёт всходы, – процитировал я другу слова Матюшова.

Он состроил презрительную гримасу и ответил:

– Бред! Ты хочешь сказать, что человека нельзя научить писать?

– Научить писать как раз-таки можно, – ответил я, – и школа тому доказательство, но нельзя научить человека быть писателем, если это не его призвание.

– Не верю! – процедил он сквозь зубы.

– Неверующий Фома! – произнёс косоглазый Михаил. – Нашли из-за чего спорить.

Потом посмотрел на часы и добавил:

– Минут через десять нам надо двигать, Фома.

– Помню, – сказал Фома резко. Потом взглянул на меня и спросил: – Скажи, а ты себя к каким причисляешь?

Я не сразу нашелся что ответить, понимая, к чему клонил Фома. Если отвечу, что к талантливым, тогда он разозлится еще больше, так как в нём самом нет и толики таланта к писательству, а если скажу, что к бездарным, то тогда и смысла нет в нашем споре.

Гул голосов в кафе, в котором мы сидели, не позволял мне сосредоточиться и найти достойный ответ. Тогда мой взгляд упал на книжку моего любимого автора.

– Вот Владислав Булыжников точно талантливый, – уклонился я от ответа.

– Ага, – усмехнулся Фома, – настолько талантливый, что уже пять лет ничего не пишет.

– Зато выпустил до этого восемь романов, – пришел мне на помощь косоглазый.

Последовал брезгливый ответ Фомы:

– Причем тут количество книг? Может, он и вовсе не писатель, а очередной проект издательства, – потом отпил лимонада и, глядя на меня, сказал: – Ты не ответил.

– К талантливым писателям – сказал я, понимая, что деваться некуда.

– И в чем это проявляется?

– Это сложно объяснить… – начал было я, но он перебил меня:

– Конечно, нельзя объяснить то, чего не существует, – сказал он с язвительной усмешкой на лице, – так что это пустой разговор. Нет никакого таланта!

Лучи солнца, которые до этого играли с его волосами, резко отпрянули, словно посчитали слова Фомы кощунством.

– Смотри, – начал я, – у тебя легко получается рисовать картины, так?

– Да, – ответил Фома, – но это потому что я много трудился.

– Ты себя обманываешь, – не согласился я с ним, – у тебя талант художника, поэтому тебе рисовать легче, чем сочинять истории. Ты визуал. Твоим картинам веришь.

«В отличие от прозы», – подумал я. Но вслух добавил:

– А ты почему-то вбил себе в голову, что ты писатель.

Фома хотел возразить мне, но Михаил опередил его и сказал, что через минуту им выходить. Фома допил свой лимонад, посмотрел на меня и пообещал:

– Мы еще продолжим разговор, и я докажу, что ты не прав.

– Хорошо, – улыбнулся я другу, – но нет смысла дальше муссировать эту тему. Все равно каждый из нас останется при своём мнении.

Фома фыркнул. Мы пожали друг другу руки, и они ушли.

«Бедняга, – думал я, – следуя моде быть писателем, отказывается от своего настоящего дара».

Я печально вздохнул, потом взял книгу, которую приобрел перед тем, как зайти в кафе. Из кармана пиджака достал карандаш.

Воскресные дни я давно выделил себе для чтения, предпочитая читать в людном месте. Это хоть и не всегда удобно, но именно так я определяю насколько хорошо написана книга. Если она увлекает меня настолько, что я не замечаю шума вокруг, погружаясь в выдуманный писателем мир, то автору книга явно удалась.

Читая, я всегда делаю пометки карандашом на полях книги, чтобы отмечать удачные абзацы или мастерски написанные писателем строки. Это помогает мне учиться самому создавать красивые обороты при написании рассказов.

Прежде чем приступить к чтению я подозвал официанта и попросил чайник зеленого чая. Люблю, читая книги, пить чай. Это мой ритуал, который является для моего мозга сигналом, кричащим ему, что сейчас хозяин будет утолять интеллектуальный голод.