bannerbannerbanner
Название книги:

Конец игры с продолжением

Автор:
Галина Романова
Конец игры с продолжением

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

© Романова Г.В., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава 1

Рябая от дождя стеклянная стена аэропорта не позволяла рассмотреть, что происходит на улице. Он щурился, часто моргал, но так и не мог рассмотреть и сосчитать, сколько самолетов готовят сейчас к посадке. Ничего кроме размытых силуэтов стальных птиц и проблесковых огней, ломаными линиями тянущихся за спецтехникой.

Может, это не дождь виноват, а алкоголь? Он пьет уже второй час, не вставая с места, и ему все это время кажется, что алкоголь на него не действует. Не подавляет гнев, не возбуждает желание встать, поднять с пола ручную кладь и пойти уже, да – пойти к выходу с двузначным номером, где очередь становилась все жиже.

Он скосил взгляд на кожаную сумку, брошенную им у ножек соседнего стула. Дорогая, с ремнями, множеством кармашков на молниях и заклепках. Он сам сделал однажды подарок, путешествуя по Испании. Просто решил себя побаловать, раз больше некому. Выбрал, купил и сразу сложил в нее все свои вещи, а их в путешествиях было всегда мало. Прямо как сейчас. Смена белья, шорты, футболка, резиновые тапки. Сумочка с бритвенными принадлежностями, зубная щетка, паста, мыло, дезодорант и туалетная вода. Все это легко помещалось в его сумке. И даже оставалось еще свободное место, чтобы положить туда виски в бутылке из-под кока-колы.

Он не был алкоголиком, нет. Просто очень боялся летать на трезвую голову. Предпочитал тревожное забытье нервному созерцанию плотной облачности через иллюминатор. И немного даже завидовал тем, кто в полете не отрывал восторженного взгляда от красоты небес. И вообще всегда старался найти альтернативный путь передвижения.

Всегда, но не сегодня. Сегодня к вечеру он должен оказаться в городе, в котором вот-вот родится его ребенок. Он обещал, что прилетит. Он обещал ей. И самому себе. Ребенок был ни при чем. Он не отвечал за их глупости.

Да, ребенок не нес ответственности за их скоропалительный курортный роман. За слезное расставание и кучу обещаний. За трезвые мысли, набросившиеся на мозг голодными псами по возвращении. За каторжную работу, не оставлявшую времени на долгие ночные разговоры о будущем. Он входил в квартиру, не всегда успевая разуться, падал на диван и засыпал мгновенно, как умирал. Уже утром принимал душ, чистил зубы, готовил себе завтрак. И уже утром сожалел, что ночью так и не смог поговорить с ней долго и проникновенно.

Самое скверное заключалось в том, что в этих разговорах не было ничего такого. Она не давила, не требовала, ничего не хотела от него. Просто слушала его голос и просила рассказать еще что-нибудь интересное. Доходило даже до стихов, которые он вспоминал с большим трудом. И странно: когда он видел, что она звонит, то раздражался. А, поговорив с ней, ловил себя на мысли, что испытывает ощущение легкости и удивительного спокойствия. Словно ледяной воды напился в жаркий полдень.

Так продолжалось до недавнего времени. Точнее, до того момента, как она призналась, что примерно через три недели у нее родится ребенок. Его ребенок! И он должен, непременно должен прилететь, чтобы поддержать ее, чтобы быть рядом.

В первую минуту он опешил так, что буквально потерял способность говорить. Потом перепугался. А следом разозлился с такой силой, что принялся ее допрашивать.

– Почему ты говоришь мне об этом именно теперь?

– Так получилось… – не ответила, а шепнула она.

– Так получилось? Как – так получилось? Ты только сейчас узнала, что я отец твоего ребенка?

– Нет.

– Что – нет?!

У него темнело в глазах от праведного гнева и первобытного страха перед неизбежным. Он не готов! Он не хочет! Он не просил, черт побери!

– Я всегда знала, что ты его отец, – кажется, она всхлипнула. – Без вариантов.

– Почему молчала?

– Обстоятельства…

– Какие обстоятельства могли заставить тебя молчать, Ирина?! – взревел он на беременную женщину, готовую вот-вот родить.

Идиот! Конечно, это было неправильно – так орать.

– Обстоятельства заставили меня заговорить, Егор.

– В смысле?

Он как раз стоял со стаканом в руке перед раковиной в кухне. Хотел воды попить. Он мог позволить себе пить воду из-под крана: фильтр установил высшей категории еще в прошлом году. Как раз перед отпуском, перед знакомством с ней.

– В каком смысле – обстоятельства заставили тебя заговорить? – Он вдруг понял, что наливает воду из горячего крана, взбесился и швырнул стакан в раковину. – Объяснись, Ирина!

– Я тебе все расскажу, когда прилетишь, Егор. По телефону не могу…

– Это одна из форм манипуляций, – объяснил ему психолог в отделе. – Держать тебя в состоянии ожидания, неизвестности. Она просто манипулирует тобой, не более…

Он решил не поддаваться ни на какие уговоры и на очередной ее звонок не ответил. Потом все же не выдержал и перезвонил сам. Трубку взял кто-то посторонний.

– Добрый день. Мне нужна Ирина.

Он закатил глаза, представив агрессивно настроенную мамашу. Дочь отошла куда-то, и та, пользуясь моментом…

– Ирина на процедурах, – ответила незнакомая женщина.

– На каких процедурах?

В памяти всплыл рекламный ролик для будущих родителей, в котором они делали совместные гимнастические упражнения для постановки дыхания и чего-то там еще.

Ключевое слово – совместные. Ирина там была одна. Или нет? Все же нашелся еще один отец, который поближе и посговорчивее?

– Ей ставят уколы, – прервала молчание женщина.

– Уколы? Какие уколы? – встряхнулся он.

– Те, что прописал ее лечащий врач.

– Ирина больна?

– Ирина три последних месяца лежит на сохранении, молодой человек. И сейчас находится здесь же, в больнице. Ждет дня родов, чтобы чего-нибудь не произошло, – кажется, женщина начала терять терпение, объясняясь с ним по чужому телефону.

– А вы ей кто? – задал он резонный вопрос.

– А я ей соседка по палате, уже две недели. И вы Егор, правильно?

– Так точно.

– Так вот, Егор, она сама никогда вам не скажет. А я скажу…

Тут послышались какие-то посторонние голоса. Видимо, в палату кто-то вошел и принялся говорить ей что-то строго и властно. Врач, понял Егор. После того как хлопнула дверь, стало тихо.

– Вы еще здесь? – окликнула его женщина.

– Да.

– Так вот, Егор, на самом деле с Ириной не все хорошо. Ей запретили рожать категорически. А она… – последовала пауза, в течение которой женщина трижды охнула и один раз протяжно застонала. – Простите, но, кажется, у меня начинается… Я буду вызывать персонал. А вы… будьте к Ирине внимательнее. У нее никого, кроме вас, нет. Поддержите ее…

Связь оборвалась, а он глубоко задумался. И думал достаточно долго. Почти две недели. Потом все же позвонил, извинился и спросил, что стало с ее матерью, которая – он точно знал – у нее была.

– Она умерла. Недавно. Сердце, – ответила женщина, которую он не очень уж всерьез воспринял на отдыхе и которая вот-вот должна была подарить ему наследника. Или наследницу. Он так и не уточнил.

– Что с тобой? Как твое здоровье? Твоя соседка по палате тут наговорила мне всего.

– Я знаю. Она призналась мне.

– Что за проблемы? Почему ты вынуждена лежать в больнице три месяца? И почему тебе не разрешали рожать?

Черт, эти вещи он должен был о ней знать! Они же так подолгу говорили. Он даже стихи ей читал.

– У меня тоже больное сердце, как и у мамы. Это наследственное. И я… Я могу умереть прямо во время родов, Егор, – она легонько всхлипнула. – И тогда наш ребенок, наша девочка, останется совсем одна. Ее отдадут в дом малютки. Я не могу даже думать об этом без слез. Ты приедешь?

– Да, – ответил он твердо.

– Я сообщу тебе. Они будут делать операцию, чтобы не подвергать нас обеих опасности. Я сообщу тебе, когда это будет…

Он посмотрел на зареванную стену аэропорта. Сумасшедший дождь залил всю взлетную полосу, и пару рейсов уже отменили. А ему надо вылетать уже очень скоро. В очереди на посадку осталось всего три человека. Нельзя, чтобы и его рейс отменили. Сегодня вечером он станет отцом маленькой девочки. И он должен быть там.

Слегка качнувшись, он поднялся. Взял кожаную сумку и пошагал к нужному выходу. До него оставалось метра три, может, меньше, когда телефон зазвонил. Ирина! Это была она!

– Да. Я уже у трапа самолета. Вылетаю, – скороговоркой, не вполне внятной, произнес Егор, делая знак сотруднице аэропорта подождать.

– Это очень хорошо, что вы вылетаете, – проговорил незнакомый мужчина. – Вам нужно быть здесь в течение пяти дней, чтобы определиться с судьбой вашего ребенка.

– Это мы будем решать с ее матерью, не с вами, – неожиданно протрезвел он от неожиданного заявления.

Внутри все сжалось, подкатила тошнота. Не от выпитого – нет. От противных слов противного незнакомого мужика.

– Сожалею, но Ирина Владимировна уже не сможет больше ничего решить. Она умерла два часа назад на операционном столе. А девочка родилась, и она здорова. К счастью, она унаследовала ваше здоровье, а не матери. Сожалею… – Мужчина из Ирининого телефона помолчал и спросил: – Так вы прилетите? Вас ждать?

– Да. Прилечу.

Он оглянулся на столик, который занимал только что. На нем еще стоял бокал с виски. Недопитый им бокал. И его никто не спешил убрать.

– Я прилечу. – Он повернул обратно, добавив: – Но не сегодня…

Глава 2

– Вы должны меня понять! – с обидой и слезами воскликнул мужчина, сидевший перед капитаном Артамошиным.

– Я вас понимаю, – сдержанно ответил тот и даже кивнул для пущей убедительности. – И еще как!

– У вас тоже погибла семья в авиакатастрофе?! – Мужчина вытаращил на него выцветшие от слез глаза. – Простите, не знал.

– Простите, но вы меня неправильно поняли. – Артамошин потер ладонями лицо, чтобы раздраженный взгляд не просочился, не оскорбил убитого горем человека. – На самом деле у меня нет семьи. Я никогда не был женат. Просто я могу представить, каково вам. Вы испытали шок. И…

 

– Шок?! Вы это называете шоком?! – Мужчина посмотрел на него как на дефективного, – с жалостью и скорбью. – Не дай вам бог испытать то, что испытал я! Что испытали все родственники пассажиров рейса, который…

Он громко всхлипнул, достал из затертого кармана льняных штанов большой носовой платок, закрыл им лицо и заплакал.

Артамошин терпеливо ждал. Он вынужден был терпеть, потому что глубоко сочувствовал им всем. Он не имел права вести себя как-то иначе из чисто человеческих соображений. И еще у него был приказ – проявлять лояльность. Ему даже для этих целей выделили отдельный кабинет, и уже почти год он общался с родственниками.

С каждым днем желающих найти виновных становилось все меньше. Они переставали приходить. Отчаялись. Смирились. Согласились с заключением экспертной комиссии: крушение лайнера произошло из-за технических неполадок.

– Взрыва на борту не было, Иван Семенович, – проговорил Артамошин, когда огромный платок был скомкан и убран в карман мужчины. – Никакого вмешательства извне! Сбой в работе системы. Несчастный случай. Никакого злого умысла.

– Да, да, да… Мне уже говорили. Да, да, да… – он часто закивал. – Но за это тоже кто-то должен понести наказание!

– Абсолютно с вами согласен. Комиссия специалистов разбирается в причинах неполадок, приведших к катастрофе. Как только ими будет сделано окончательное заключение, дело передадут в соответствующие инстанции. Состоится следствие. Виновные будут наказаны.

– Да, да, да…

Пробормотав это, он замолчал. Посидел минуту, не двигаясь, потом вздрогнул и глянул на Артамошина так, будто только что прозрел.

– Я понял! Я понял, к чему вы ведете! – Он замотал указательным пальцем у себя перед носом. – Вы сейчас пытаетесь оградить своего коллегу от подозрений, усыпить мою бдительность, свалить все на безмолвное железо. А он… Он останется незапятнанным. Понятно: честь мундира. Вы с ним на одном поле и все такое… Но я докажу, что это он! Докажу! Чего бы мне это ни стоило. Ему не удастся уйти от правосудия. Я достану его. Я всю свою жизнь положу на то, чтобы достать его. Знаете почему?

Артамошин послушно спросил:

– Почему?

– Потому что жизни у меня больше нет…

Он ушел, осторожно закрыв за собой дверь. В первые дни он громко ею хлопал и открывал пинком. Ему это прощалось.

Минут пять Артамошин сидел, прикрыв глаза ладонью. Потом он потянулся к внутреннему телефону и позвонил.

– Это последний на сегодня. Заходи, – произнес он в трубку.

Егор вошел через три минуты, сел на тот же самый стул, на котором только что ежился от внутренней боли Иван Семенович Шныров, и посмотрел на Артамошина.

– По-прежнему считает меня виновным?

– Да. Думает, это ты что-то такое сотворил, подбросил в багаж и не полетел.

– У меня не было багажа.

– Знаю. Я-то знаю! – воскликнул капитан, роняя руки на стол. – Докажи ему попробуй! Где-то высмотрел аналогичные случаи. И теперь выносит мне мозг, выедает душу. Он болен, понимаешь! По-настоящему болен.

– Понимаю. Как не понять! – Егор вытянул ноги, скрестил на животе пальцы, качнул головой. – Лучше бы я улетел тогда, а не остался в кафе надираться.

– Идиот, – ворчливо отозвался Артамошин. – А о Машке ты подумал, делая такие вот заявления? Что бы с ней стало теперь? Дом малютки, потом детский дом. Сиротство, и никаких надежд на то, что найдутся какие-то родственники. У Ирины никого не было. У тебя никого нет.

– У Ирины осталась троюродная сестра.

– И что? Она не готова была ее удочерять. Сама тебе призналась.

– Призналась. Но помогает же мне! Не знаю, что бы делал без нее. Все на ней.

– Да, да, она помогает, но за деньги, Егор! Ты нанял ее, как квалифицированную няньку. Платишь хорошо. Вот она и помогает. А за просто так вряд ли бы она стала взваливать на себя такую ответственность. Так что Машка твоя все же счастливая. В один день потерять и мать, и отца – это было бы слишком.

– Расскажи Ивану Семеновичу Шнырову. А также Ольге Витальевне Авдеевой и старикам Власовым. Сколько их еще осталось – непримиримых, уверенных в моей виновности?

– Пожалуй, и все, – почесал в макушке капитан. – Всех остальных мне удалось убедить, ознакомив с предварительным заключением комиссии. А эти стоят намертво: ты террорист.

– Твою мать, а! – печально фыркнул Егор. – Я мать своего ребенка в тот день потерял. Это как? Как ими воспринимается?

– Им уже известно, Егор, что ты не жил с ней.

– Да ладно! – Он резко сел ровно и недоуменно заморгал. – Что значит: известно?

– И не только это. Они много чего о тебе накопали. И об Ирине тоже. Чую, досье на тебя собрано приличное.

– Вот как? – Егор поднялся и заходил по кабинету, специально выделенному Артамошину для общения с пострадавшими. – И что конкретно ты чуешь?

Он встал лицом к окну, уставился на клумбу, заливаемую дождем, и с грустью подумал, что Машка снова сегодня пропустит прогулку. И надо было, все же надо было соглашаться на аренду загородного дачного дома! Вика настаивала. Утверждала, что им с девочкой там будет лучше. Всегда на свежем воздухе, даже в дождь, поскольку дом был с большой верандой. Соседи держали живность, и еда была бы экологически чистой, а ребенку, и так искусственно выкормленному, это как раз кстати.

Он обещал подумать и все оттягивал решение. Риелтор звонил Вике уже несколько раз, просил ускориться с решением. Она умоляла пока не сдавать дом другим желающим.

Может, и стоило арендовать его? И не так далеко от города. Он мог бы каждый вечер ездить к ним ночевать. Да, на дорогу уйдет времени в разы больше. Но Машке загородная жизнь только на пользу.

– Я чую, эта оппозиция отыскала информацию о том давнем деле с погибшим подростком.

– И что? – Егор почувствовал, как кровь отхлынула от лица, – это воспоминание всегда было болезненным. – Было долгое разбирательство, суд, в конце концов. Меня признали невиновным, восстановили в должности. Что с того, если они это подняли?

– А то, что она теперь не одна. У нее будет целая толпа единомышленников.

– Соучастников, сказал бы я, – жестко перебил его Егор. – Она очень долго вела на меня охоту. Забыл? Я мог бы засадить ее за целый ряд покушений на меня.

– Ты ее простил, – напомнил Артамошин.

– Пять раз! – фыркнул Егор. – Я простил ей пять эпизодов. А мог бы…

– Но не стал же. – Артамошин пожал плечами. – Ты ее простил. А она тебя – нет. Возможно… И теперь они ее найдут. И она – сто процентов – будет с ними в сговоре. Теперь ей станет проще тебе отомстить. Пусть даже их руками. Она ведь знает о тебе все, все, все! Все твои привычки и маршруты. Они ведь не поменялись за пять лет, нет?

Егор промолчал. Как он мог поменять маршрут, если он всегда был одним: дом, работа, дом, работа. Ну, еще по пути в ближайший супермаркет за продуктами. Теперь вот еще аптека прибавилась, потому что появилась Машка. Где он должен был тогда петлять? Ездить в окружную, простаивая в многокилометровых пробках? В угоду непримиримой мстительнице, свихнувшейся после смерти брата?

– Я не был виноват в том, что она плохо присматривала за мальчишкой. В том, что он отстреливался из автомата по полицейским.

– Ты же знаешь, что он не стрелял, – укорил его Артамошин.

– Автомат был в его руках, – возразил Егор. – И все, кто был рядом со мной, это видели.

– Но он не стрелял. У него даже не было патронов. За него стрелял кто-то еще. Тот, кому удалось скрыться с места преступления. Ты действовал по инструкции, да. И я бы поступил так же. Но…

– Что «но»? – он повернулся к Артамошину.

– Ей было плевать тогда на все наши уставы и правила. Она потеряла единственного родного человека. И не простила. Теперь у меня болит душа за тебя, дружище! Их стало слишком много. Слишком. – Артамошин мрачно глянул. – Тех, кто жаждет твоей крови.

Глава 3

Прыжок, мах ногой, два последовательных удара руками: левой-правой. Уклон влево-вправо, прыжок. Присед, руки в упор в пол, ноги выбросом назад. Резкий подъем, прыжок, мах ногой…

Сердце колотилось в горле, пот заливал глаза, виски сдавило, но она продолжала тренировку.

– Александра! – громко окликнули ее от входа в зал. – К тебе пришли.

Она не ответила, зная, кто это. Больше некому. Это сто процентов группа несогласных с заключением экспертов по авиакатастрофе, случившейся год назад.

Ей было жаль этих несчастных, но она ничем не могла им помочь. Возвращением с того света она не занималась. Чем угодно, но только не этим! Иначе Ванька был бы с ней здесь, рядом. Занимался бы спортом, общественно-полезным трудом, рос нормальным, крепким, без асоциальных привычек, приведших к трагедии.

Так сказал ей психолог, которого она посещала почти принудительно. Чтобы не попасть в тюрьму за свои выходки, подстегнутые местью.

Это было ЕГО требование.

– Не хочу, чтобы ты ушла следом за своим братом…

Так он ей сказал, и она пошла к психологу. Доктор постепенно, шаг за шагом, вернул ей желание жить. Правильно жить. Как не жил никогда ее беспутный брат. Как не жила она после его гибели.

А потом явились эти. Сначала они приезжали только за тем, чтобы раздобыть сведения о НЕМ.

– Никто, кроме вас, не знает его лучше, – проникновенно глядя ей в глаза, льстила ей молодая женщина с азартно горевшими глазами. – Вы изучали его привычки. Знаете, что он любит, где и когда.

Она вдруг перепугалась и принялась мямлить, что все давно забыла. И смысла нет ни в чем, в мести особенно.

– А мы не собираемся ему мстить, – торопливо опровергла ее догадки женщина. – Мы просто будем наблюдать за ним и ждать.

– Чего? – поинтересовалась Саша.

– Того, когда он оступится…

Она их мягко выпроводила, не сказав ни слова. Они приехали потом еще, и еще, и еще раз. Один из них – с вкрадчивым взглядом и некрасивой, на ее взгляд, фамилией Шныров – оказался весьма обеспеченным человеком. С какой-то блажи он сблизился с руководством их спортивного лагеря и принялся спонсировать его деньгами. И месяца полтора-два назад один из руководителей вызвал ее к себе и очень неприятно с ней разговаривал.

– Александра, ты должна, понимаешь, должна быть с ним вежливой!

– Я ему не грубила, – изумленно округлила она глаза.

– Дай ему то, что он хочет! – повысил голос руководитель.

– В смысле?

– Он ведь что-то от тебя требует. Так?

– Допустим.

– Так дай ему это, слышишь! Этот Шныров уже неплохо вложился и обещал еще и с оборудованием для кухни помочь. А у нас там плиты с прошлого века стоят. Тебе ли не знать! Помоги ему.

– Хорошо…

Она пообещала и забыла. А Шныров явился и потребовал. Пришлось ему что-то рассказать о ЕГО привычках. Вкратце.

– Говорите, любит в выходной день посидеть на озере и посмотреть на воду? – переспросил он.

– Да. Любит. Может просидеть часа полтора, не двигаясь.

– И лицо его при этом?.. – Шныров глянул вопросительно.

– Что – лицо? – не поняла его взгляда Саша.

– Что выражает? Скорбь, радость, равнодушие? Каким бывает в такие минуты его лицо?

Его лицо, когда он сидел у озера, превращалось в маску, сказала бы она. Маску смерти. Мускулы расслаблялись, уголки рта провисали, глаза были полуприкрыты. И – да, он тосковал в такие моменты. Точно тосковал. О причинах можно было только догадываться.

– Равнодушным. Обычным. Расслабленным, – соврала она Шнырову.

– Медитирует, значит, – с плохо скрытой ненавистью пробормотал он.

– Возможно. У вас все?

Она старалась быть вежливой и предупредительной. Но мужик ее просто достал, и она соскочила с места, чтобы уйти. Он ринулся за ней следом и проводил до самого домика, где у нее была отдельная комната с ванной и крохотной кухней. Как спортивный инструктор она пользовалась такой привилегией.

Шныров в тот день не отставал ни на шаг. В ее комнату ввалился без приглашения и долго рассказывал о своей семье, погибшей по вине подполковника Степанова.

– Это он! Я уверен! Он виноват! Они бы никогда… Они были бы со мной, если бы не он!

Саша его почти не слушала. Она поставила на плиту кастрюльку, чтобы сварить себе гречневую кашу. В общую столовую она ходила крайне редко. Предпочитала питаться у себя.

– Кофе не предложите? – вдруг шумно задышал ей в затылок Шныров.

Она резко обернулась и поймала его «тот самый взгляд». Она догадалась, о чем он думал, когда торчал за ее спиной, и поспешила его выпроводить.

– Я еще вернусь, – пообещал он, сходя с деревянных ступенек домика. – Мы еще вернемся…

Он не соврал. Они еще приезжали. И по очереди, и все сразу. Пытались ее разговорить. Склонить на свою сторону.

 

– Мы с вами в одной лодке, Сашенька, – подслеповато щурился в ее сторону старик Власов. – Мы единомышленники. Он, и никто другой, виновен в гибели наших близких. И вашего брата тоже. Разве вы простили его? Простили?..

ЕГО – да. Себя – нет. Она не имела права оставлять брата так надолго одного. Не имела права совершать бесконечные походы и восхождения в горы, оставляя его на попечение соседей.

Она виновата в его падении. Она виновата в его гибели.

А ОН лишь нажал на спусковой крючок.

– Что вы от меня хотите? – спросила она напрямую в тот день, когда они приехали всем скопом.

– Мы хотим, чтобы вы стали нашим… – Шныров пожевал губами, подыскивая нужные слова, и закончил, не придумав ничего лучше: – Оружием!

– Убийцей? Вы хотите моими руками с ним расправиться? – уточнила она.

И минуту наблюдала, как гости настороженно переглядываются.

– Типа того, – прямо ответила Ольга Витальевна Авдеева. – Никто из нас не владеет боевыми искусствами и оружие в руках держать не может. Да и физическая подготовка не на высоте. А вы…

– А я сейчас возьму и заявлю на вас в полицию, – прервала она ее проникновенную речь. – Как вам такой расклад?

Повисла пауза: отвратительная, опасная. Старики Власовы опустили головы. Библиотекарь Авдеева сердито таращилась на нее – лицо красное, губы нервно дергаются. И лишь Шныров сохранил спокойствие.

– А никак, – ухмыльнулся он гадко. – Ваше слово против нашего? Нас четверо, вы одна. Кто вам поверит? К тому же, Сашенька, мы явились к вам подготовленными. Знали, голубушка, знали, что голыми руками вас не взять! И вот что мы привезли вам в подарок.

Он швырнул на ее обеденный стол плотный большой конверт из коричневой бумаги.

– Сейчас не надо его распечатывать. Посмотрите потом и примете решение. Сообщите нам…

Они уехали. Она распечатала конверт и в бессильном бешенстве полчаса металась по комнате.

– Суки! Сволочи! Ненавижу!..

Шныров позвонил ей через три дня и спросил:

– Так вы с нами или против нас?

Саша молчала.

– У вас на раздумье не так много времени, Саша. Прошел год с момента катастрофы, а власти не чешутся привлечь виновных к ответу. Суют нам в нос бумаги с размытыми техническими формулировками и только. Хотя все знают, кто истинный виновник. Но… – он помолчал. – Так что скажете? Какое вы примете решение?

Она прервала связь и выключила телефон. Ответа у нее не было. Больше они не звонили и не приезжали. Саша затихла, ожидая новых пакостей. Изнуряла себя тренировками, на людях почти не показывалась. Только в рамках своей тренерской деятельности, и все. Никаких танцев, никаких посиделок с чаем по вечерам. В какой-то момент она даже поверила, что все утряслось само собой, они от нее отстали. Но вдруг сегодня снова.

– Александра! Ты оглохла, что ли? – старший тренер махнул в сторону двери полотенцем, сдернутым с шеи. – К тебе пришли. Не заставляй людей ждать.

Людей! Значит, снова явились все вместе. Достали!

Она подошла к скамейке, где лежала ее спортивная сумка. Вытащила бутылку воды, отпила почти половину. Вытерлась полотенцем. Взяла в руки телефон, настроила диктофон. Сунула его в специальный чехол на предплечье, наушники повесила на шею, как будто она тренировалась под музыку, а теперь сделала паузу. И пошла к выходу из зала.

Они не возьмут ее голыми руками. Черта с два! Она не позволит вовлечь себя в страшное преступление только из-за того, что у них откуда-то появились фотографии ее невинных шалостей.

– Кто меня спрашивал? – громко окликнула она, выходя в гулкий широкий коридор. – Эй, где вы?

Из-за колонны перед стендом с достижениями их спортивной группы вышел человек, и она от неожиданности попятилась.

Это был не Шныров. Это был ОН! Человек из ее долгих ночных кошмаров. Тот самый, которого она мечтала истребить, а теперь мечтают устранить несогласные. Причем ее руками!

– Здравствуй, Саша, – тихо произнес ОН. – Поговорим?

Она кивнула.

– Только диктофон выключи. Я не они. Шантажировать тебя не стану.

– Откуда вы знаете?

Она опасно прищурилась. Не слишком ли много человек за ней наблюдают? Что за слежка открыта за ее личным пространством?

– Извини, но мне приходится за тобой наблюдать, – нехотя признался человек из ее кошмаров.

– Почему?

– Потому что я… – он помолчал, явно ища альтернативу слову «виновен», но сказал иначе: – Я несу ответственность за тебя, за твою поломанную жизнь. И немного приглядываю, чтобы ты не наделала ошибок. Такой ответ тебя устроит?

– Вполне, – буркнула она и выключила диктофон.

– Где можно поговорить?

– Идемте на улицу.

Они вышли из здания и медленно пошли по выщербленному асфальту в сторону открытой спортплощадки. Сейчас она была пуста. Время близилось к обеду. Ребята слонялись возле столовой.

Они сели на низкую деревянную скамейку. Саша покосилась на него и решила, что за минувший год в нем мало что изменилось. Он так же крепок и подтянут. И…

И красив, как олимпийский бог. Темные жесткие волосы, наверное, кудрявые, но понять сложно, слишком коротко подстрижены. Черные ресницы, удивительной синевы глаза. Высокие скулы и властный рот. И нос соответствует. Форма кистей, ноги, плечи – все совершенно. Когда она начала собирать о нем информацию, следить, часто удивлялась выбору его профессии и тому, что у него почти нет личной жизни. Он не был равнодушен к женщинам, нет. Но и не перебирал их беспорядочно.

А потом в его жизни случилась эта Ирина, которая родила ему ребенка и умерла. Потом его личная жизнь и вовсе затухла.

Ну да, да, она даже сейчас все равно собирала о нем информацию, хотя обещала психологу и самой себе прекратить. Делала это скорее по привычке, чем из каких-то опасных побуждений, типа мести.

Нет, сначала она все забросила. Возобновила уже потом, после авиакатастрофы, о которой так много и часто писали. Его имя полоскали тоже, и она сочла своим долгом возобновить наблюдение. Тихо. Осторожно. Без нажима. Так, чтобы не пересечься со Шныровым и его командой. Но они все равно ее нашли.

– Что они от тебя хотят, Саша? – спросил он, не повернув в ее сторону головы.

– Сначала это была информация. Они хотели все знать о ваших привычках, образе жизни и тому подобное.

– Ты их снабдила сведениями?

– Не всеми, – она кротко улыбнулась. – О местах, где у вас проходят свидания, умолчала. Про озеро сказала, где вы часами можете сидеть не двигаясь. Про любимый ресторан, кафе, кинотеатр.

– Я забыл, когда там был в последний раз, – ухмыльнулся он невесело.

– Три года назад на премьере одной заграничной мурни. Вы были с другом. Кажется, его фамилия Артамошин.

– Есть такой… Это все? Все, что ты им сообщила?

– Да.

– Но им оказалось мало. И они решили методом шантажа склонить тебя… – он повернулся к ней всем корпусом. – К чему, Саша? К чему они тебя принуждают? Что было в том конверте, который Шныров привез тебе?

– Откуда вы знаете?

Она почувствовала, что краснеет, и отвернула лицо.

– Скажем, у меня в подчинении есть люди, которым я поручил за тобой присматривать. И они видели, как Шныров входит к тебе с этим конвертом, а выходит без него. Значит, то, что в нем было, предназначалось тебе. И это что-то гадкое, потому что после их визита ты была на себя не похожа. Пробежала четыре лишних круга. С ускорением, – уточнил он. – Что было в конверте? Чем он тебя шантажирует?

– Ничего особенного. Невинная шалость, – она покусала губы и уставилась на носы потрепанных кроссовок. – На снимках я целуюсь с одним из воспитанников детского лагеря. Из старшей группы.

– Черт! – едва слышно выругался он.

– Там не было ничего такого. Он сам ко мне пристал. Они с друзьями выпили и поспорили. Это уже потом выяснилось, но…

Она умолкла, зная, что он все поймет как надо. Он был очень умным и соображал стремительнее остальных людей, которых она знала.

– Но по снимкам этого не скажешь. И при желании тебя можно привлечь за совращение несовершеннолетнего. Тогда последует не только увольнение, но и, возможно, судебное разбирательство, если родители вдруг этого затребуют. А родители затребуют, так?

Ну вот, она так и думала. Он все понял как надо.

– Так… Они его сюда отправили на исправление. Помогли лагерю деньгами. А тут такое… Но я клянусь, что он сам! Я бы никогда! И на этих снимках нет того, как я после противного поцелуя бью его под дых.

Ей вдруг стало так стыдно и обидно, что подступили слезы. Пять лет не плакала, а тут готова была зареветь. От обиды на всех и на дрянную ситуацию.

– Я понял. Я услышал тебя, Саша. Не стоит так переживать, – его пальцы поймали ее ладонь, легонько сжали. – И я благодарен тебе за откровенность. Это очень хорошо, что ты не соврала мне. Значит, я могу…


Издательство:
Эксмо
Книги этой серии: