I
Где дятлы поют странными голосами
В окрестностях Фонтенебло, близ ущелий Франшара, лес принимает дикий, странный характер; там местоположение перерезано вулканическими потрясениями. Там находятся глубокие бездны и огромные гранитные глыбы; это хаос, над которым возвышаются скалы, нависшие как бы чудом над пропастями. Смотря на них, можно принять их за гигантских сфинксов, стерегущих фантастический пейзаж.
Этот уголок французской земли имеет алжирский характер; он перерезан повсюду оврагами; скалы имеют тут теплый, красноватый колорит, как будто набросанный грубыми поцелуями африканского солнца. На бесплодной почве расстилается пурпуровый вереск, перемешанный с можжевельником с темными листьями, который придает этой пустыне вид брошенного кладбища. На дороге, едва проложенной, торчат остроконечные вершины скал, которые можно принять за черепа гигантов, побелевшие от времени.
Это Франшарское ущелье уединенно; только одни туристы пробегают его безмолвно, глубоко пораженные его свирепым видом; таинственный, неопределенный, но сильный страх овладевает вами в присутствии этих ущелий, так странно расположенных, что они ни к чему не ведут и не дают доступ никуда.
Такова рамка первой сцены нашей драмы, происходящей в 1804 г.
Был вечер в конце лета, одна из тех минут, когда воздух неподвижен и, предвещая грозу, сохраняет едкий запах сосен, когда из жгучего песка в ущелья доносятся удушливые испарения. У этих тяжелых вечеров бывают безмолвные закаты солнца, во время которых запоздалые иссохшие листья на ветвях чуть колеблются от редкого и теплого дуновения воздуха. Это был час, когда хищные лесные звери приготовляются к ночной охоте.
Голос рыбного орла один нарушал угрюмую тишину, приветствуя своим зловещим криком приближение сумерек и угрожающей грозы. Однако, несмотря на эти неприятные признаки, два всадника со стороны Фонтенебло показались на горизонте. Силуэт их отделялся черно и резко на красном грунте горизонта. Они ехали молча и копыта их лошадей глухо ударялись о движущийся песок дурно проложенной дороги. В такой час присутствие этих двух человек в этом мрачном месте, так мало посещаемом в то время, трудно было объяснить. Наверно их не привлекало; бедное гостеприимство, которое могла им обещать жалкая гостиница, синеватый дым которой виднелся сквозь деревья, спокойно поднимаясь кверху. Наверно они не торопились, потому что лошади их шли шагом, выбирая по своей воле между многочисленными параллельными тропинками, проложенными чрез вереск. Впрочем, они медленно подвигались к жалкой гостинице, но хозяева, по-видимому, не управляли ими.
Однако; не смотря на их наружное равнодушие к дороге, эти два человека время от времени бросали вокруг себя вопросительные взгляды; внимание их к малейшему шуму доказывало, что они не без цели и прогуливались не без причины. Чего искали они? Что могли они надеяться найти в этой пустыне? Они как будто мысленно осматривали каждый куст, каждый пригорок и не видели ничего, ничего кроме неподвижности. Их внимательный слух ловил только безмолвие.
– Ну? – вдруг сказал один всадник, как будто спрашивая своего товарища и остановившись на развилке двух дорог.
– Я ничего не видал, ничего не слыхал, – отвечал другой: – однако мы должны быть на хороших следах.
– Мы должны?… Стало быть, ты не совсем уверен?
Всадник нахмурил брови.
– Поедем, – сказал другой.
Засунув оба пальца в рот, он закричал как испуганный и улетающий дятел. Вдали ему ответил тот же крик.
– Хорошо, – сказал первый всадник: – но когда так, зачем же никто не является?
– Сейчас узнаешь, – сказал другой, сжав бока лошади своими большими, угловатыми ногами. Бедное животное заржало от боли и тотчас послышался крик дрозда. Оба путешественника с живостью стали осматриваться во все стороны.
– Будьте внимательны! – сказал один: – нас предупреждают, что кто-то едет по одной дороге с нами; поедем, но потихоньку, пропустим этого путешественника.
Точно будто в этот вечер все необыкновенное должно было происходить у Франшарских ущелий. Едва лишь последний крик дрозда пронесся по вереску, другой всадник показался налево, выехав из покрытой тропинки. Судя по его наружности; это, должно быть, был богатый мещанин; Вероятно, зная эту местность, каким образом отважился он пуститься в такой час в место; пользовавшееся такой дурной славой? Вероятно, беспокойству следовало приписать удары хлыстом, которыми он наделял свою лошадь. При криках дятла и дрозда добрый мещанин остановился на минуту.
– Дрозд в этот час! – заворчал он сквозь зубы: – деревьев здесь нет, а крик дятла…. Тут что-то неладно!…
После этого монолога он осмотрелся вокруг. Тогда только он приметил двух всадников. При виде их он сделал нерешительное движение. Но так как вдали позади них виднелся дым гостиницы, это придало ему мужество; он храбро пустился в путь. Лошадь, не смотря на то, что хозяин подстрекал ее, ехала рысью. Как медленно ни ехала она, она скоро догнала незнакомцев. Мирный гражданин расположен был отвесить им самый любезный поклон, во слова замерли у него на губах, а рука остановилась на полдороге. Он невольно задрожал.
Однако в обоих этих всадниках не было ничего, что могло бы возбудить такой испуг. Костюм их был вполне обычен в Фонтенебло; это был костюм императорских охотников. Ничего не могло быть естественнее, что эти два охотника по прихоти или по случайности отделились от охоты. Однако, несмотря на все доводы, какими успокаивал себя добрый гражданин, он невольно дрожал. Он не мог отвести глаз от этих двух незнакомцев.
У одного был длинный нос, такой длинный, будто он составлял клюв хищной птицы, с острым и выдающимся подбородком. Между этим носом и подбородком, так сказать, не было губ, а лишь огромный, насмешливый и жестокий рот.
Другой незнакомец, мрачный и угрюмый, скрывал свои черты под широкими полями шляпы. Он должен был быть молод, судя по его изящному стану. Его самоуверенные движения, резкие слова говорили, что он имел привычку получать повиновение при малейшем знаке. Этот последний, очевидно, должен был быть головой, придумывающей, приказывающей и обсуждающей. У обоих на боку висели длинные ножи в кожаных ножнах. Оружие это было необходимо для их охотничьего костюма; однако, глаза мирного путешественника не могли оторваться от него. Это потому, что оба ножа в своих украшениях представляли оригинальный рисунок, придававший им что-то зловещее. Это были действительно охотничьи ножи, но ножи необыкновенные, не похожие ни на какие другие. Нож молодого человека был неимоверно богат и на нем были вырезаны символические буквы, может быть, масонские знаки. Может быть, также это была кабалистическая фраза, имевшая смысл только для одних посвященных.
С одной стороны виднелась фигурка из массивного золота с головой, окруженной венцом, опиравшаяся на крест и держащая папскую тиару и корону с лилиями. С другой стороны был изображен старик с полумесяцем в руке в тюрбане и в восточном костюме. Вместо пьедестала этим двум фигуркам служили змеи и таинственные буквы.
Полумесяц и крест в одном узоре! Христианство и ислам подавали друг другу руку!! Какое значение дать подобной эмблеме?
Хотя менее богатая рукоятка ножа другого всадника была не менее странная – она состояла из огромного куска слоновой кости – но кусок этот был так тонко вырезан, что искусство прибавило значительную ценность к её существенной стоимости. Соколиная охота особого рода была представлена на этой рукоятке, которая сама представляла эту жестокую птицу с распущенными крыльями, вырывавшую глаза у упавшей газели. Очевидно, эти странные рукоятки имели смысл.
Путешественник, как бы побуждённый предчувствием при виде этих незнакомцев и их загадочного оружия, проехал мимо них так скоро, как только могла его лошадь – и исчез около гостиницы, о которой мы говорили.
II
Как опасно посылать своего слугу в соседний трактир
Побуждаемый безотчетною боязнью, путешественник быстро доехал до дверей гостиницы. При звуке копыт его лошади на скалистой дороге из гостиницы вышел человек и поспешил помочь этому неожиданному путешественнику сойти с лошади. Редко трактирщик видел других посетителей, кроме туристов, которым подавал молоко и вино, а иногда закуску.
– Как! – сказал он: – Это вы, господин Лонгэ?… По какому случаю? В такое время в Франшаре!…
Тот не отвечал ему – приезжий поспешил войти в гостиницу, не поручая даже своей лошади – трактирщик продолжал:
– Но что такое с вами?.. У вас такой странный вид… Разве не надо задать овса вашей лошадке? Вы ничего не говорите, чтобы отвести ее в конюшню?..
Видя бесполезность всех своих вопросов, трактирщик настаивал:
– Верно, вы потеряли что-нибудь, поэтому у вас такое мрачное лицо?
– Нет, – ответил наконец путешественник: – но встретить людей с таким странным видом, как встретил я, все равно, что наткнуться на виселицу.
– Людей с подозрительной наружностью?
– И да, и нет…
– Как же это?..
– У них на боку висели ножи такой странной формы, что я невольно дрожу, когда подумаю о них.
– О, как же вы испугались такой безделицы! Разве все эти знатные господа в замке не носят за поясом охотничьи ножи? Ведь император привез нам кучу людей просто в бесстыдных костюмах. Я сам видел человека с престранным ножом, с загнутым лезвием, как наши косы; рукоятка и ножны были до того покрыты бриллиантами, что блестели словно солнце.
Путешественник не слушал, он продолжал свою мысль.
– Скажите, дядя Фрион – спросил он трактирщика, опускаясь на одну из скамеек, стоявших параллельно у большого стола, перерезавшего кухню надвое: – Скажите мне, какая погода будет завтра?
– Какая погода? – повторил трактирщик, удивленный подобным вопросом.
– Да, – повторил Лонгэ: – как вы думаете, будет завтра дождь?
– О, дождя не будет! Может быть, гроза, а дождя нечего опасаться – тем более, что нет ещё новой луны.
– Однако, среди ущелья я слышал пронзительный крик дятла, показывавший дурную погоду.
– Дятел во Франшаре! – сказал Фрион с недоверчивым видом: – Этого не может быть!
– Однако я слышал… Но это ещё не все: что вы скажете об испуганном дрозде, который вскрикнул так, как будто вылетел из-под ног моей лошади?
– Так поздно! – сказал трактирщик: – Должно быть, у вас сегодня вечером была куриная слепота.
– Это совсем неестественно.
– Вам послышалось.
– Дядя Фрион, – сказал Лонгэ, как бы боясь, чтобы его голос не услышал кто-нибудь другой. – Это не птицы пели, а говорят, что шайка Кадруса появилась здесь, тогда вы понимаете…
– Шайка Кадруса! – воскликнул трактирщик – Кроты?
– Да, кажется; недавно один бедный купец, возвращавшийся с Мелёнской ярмарки, был убит при въезде в лес.
– Но Кроты ли Кадруса сделали это?
– Нельзя ошибиться – у несчастного на горле была та необыкновенная рана, знаете, под подбородком один удар кинжалом, рассекающий горло вдоль; рана такая глубокая, что жертва всегда сама поглощает свою кровь; она остается внутри.
– Какой странный обычай! – сказал трактирщик, задрожав.
– Так хочет Кадрус, – сказал путешественник, также дрожа: – а когда начальник приказывает, шайка, известно, повинуется; он хочет, чтобы его жертвы были отмечены.
– Теперь я понимаю, что ваша встреча с незнакомцами вас испугала, а эти необыкновенные крики дятла и дрозда заставили вас призадуматься; но вот жена моя сейчас воротится с бельем, а оба мои сына придут с поля ужинать; может быть, Кадрус с своей шайкой не явится распарывать горло такому множеству людей. Они, впрочем, знают, – гордо продолжал трактирщик: – что я отставной солдат и что за камином у меня есть ружья, чтобы вооружить всех.
Это продолжительное исчисление сил, которыми мог располагать трактирщик, по-видимому, оживило мужество Лонгэ; и он сказал тихо:
– Я сообщу вам о моем деле, дядя Фрион; сегодня Фонтеблоский нотариус отдал мне деньги за мой Саблонский дом.
– Уж не поехали ли вы в дорогу с этими деньгами? – с живостью спросил трактирщик.
– К несчастью, да.
– Не узнаю вашего обычного благоразумия, господин Лонгэ… Как?! Сто тысяч франков в кармане – вы ведь за эту цену продали ваш дом? – и спокойно, кататься в такое время в Франшарских ущельях!.. Но, с вашего позволения, вы, верно, потеряли голову! А Жан, ваш старый слуга, для чего он не с вами?
– Жан, – отвечал домовладелец: – приезжал со мною в Фонтенебло. Вечер был такой душный, что я позволил ему сходить освежиться в трактир, который находится как раз напротив конторы моего нотариуса. Покупатель мой потребовал прибавить несколько новых пунктов к контракту; я остался в конторе долее, чем думал. Удивляясь, что не нахожу моего слуги у дверей конторы, я сам пошёл за ним в трактир. Я нашел Жана за столом вместе с какими-то разносчиками… Он обыкновенно не пьет, но там находился в самом жалком состоянии. Вино развязало ему язык и этот дурак рассказывал им о моей продаже, и как я увезу с собою сто тысяч франков, так как завтра же должен буду платить за покупку моего нового дома.
– Ах, старый скот! – вскричал трактирщик: – Экий негодный пьяница!
– Так что я принужден был оставить Жана проспаться в трактире и отправиться без него.
– Не удивляюсь более вашему страху. Но для чего же вам было ехать?
– Надо было. Мне надо было быть на маленькой ферме Брежана, которому нужны наличные деньги. Ферма эта всего за пол-льё отсюда. Мне хочется приобрести эту ферму; я знаю, что на нее есть другой охотник. Показав наличные деньги, я мог бы получить её дешево. Этот Брежан задержал меня на три часа; я все думал, что он уступит, а он не поддавался. Наконец, стало уже поздно, я должен был уехать и приметил, что я очень глупо потерял время с Брежаном, который всё набивал цену по мере того, как я уступал. Воротиться было дальше, чем приехать сюда. Я сказал себе, что заночую у вас, если вы не поедете провожать меня с вашими сыновьями. Как захотите и как посоветуете. Что лучше?
Трактирщик подумал.
– Я вам сейчас говорил, – сказал он – что моя жена и сыновья скоро воротятся; конечно, это помощь… И притом через день у нас бывают дозорные, и как раз сегодня будет дозор.
– Вечерний дозор? – спросил Лонгэ.
– Да. Вы знаете, – отвечал Фрион: – что через день бригада лесных жандармов проезжает здесь; сегодня она непременно будет – в лесу собирается большая охота – поезжайте с нею; а так как бригадир человек добрый, он с удовольствием проводит вас до дома.
– О! Благодарю вас за эту прекрасную мысль, – сказал Лонгэ, успокоившись: – Решено, я подожду жандармов.
– А я пойду задать овса вашей лошадке, – сказал трактирщик, входя в свою роль: – А вам, господин Лонгэ, что подать?
– Что у ас есть лучшего. Я только теперь чувствую, что ничего не ел с утра.
– Ну и прекрасно! – заключил трактирщик: – Покушайте хорошенько прежде, чем вас съест волк.
Пословица, хотя очень наивная, заставила задрожать владельца ста тысяч франков.
III
Где доказано, что и камни могут говорить в пустыне
Пока Лонгэ сообщал свое беспокойство трактирщику Фриону, два незнакомца продолжали свою безмолвную прогулку. Подъехав к Плачущей Скале, один из всадников сказал резко:
– Смотри!
Другой немедленно сошел с лошади и, приблизившись к источнику, который капля по капле вытекает из-под камня, источника, давшего название этой скале, сказал:
– Они все там. Я сосчитал камешки… одного недостает.
– Как! – вскричал первый всадник: – Недостает одного? Он проведет неприятный час! – прибавил он с угрожающим видом.
– Он, должно быть, в этом не виноват, – извинял другой – а то камешек, который предупреждает меня об этом, был бы совершенно повернут к воде, а он лежит к полю… Должно быть, его задержали где-нибудь.
– Позови, – приказал вместо ответа младший всадник.
Его товарищ тихо запел как снегирь. Никто не отвечал. Во второй раз пение было повторено несколько громче. Опять ничто не показывало, чтобы этот зов был услышан. Однако – странное дело – вдали кусты вереска зашевелились как бы от лёгкого ветерка. Однако, ветра вовсе не было. Тот, кто смотрел бы внимательно, мог бы приметить, как кусты вереска приподнялись, точно будто норы, приподнимаемые огромными кротами. В третий раз пение зяблика разнеслось по пространству. Тогда скалы и кусты как будто оживились. Человек двадцать вооруженные с ног до головы, выскочили из-под земли так, что никак нельзя было догадаться, откуда они явились. Они молча стали на краю тропинки. Они держали двух лошадей, полудиких, которые способны были пасть мертвыми от быстроты своего бега. Без сомнения, боялись их нескромного ржанья, потому что у обеих лошадей были разодраны ноздри.
– Это что? – спросил человек с повелительным голосом, приметив лошадей.
– На всякий случай… – смиренно отвечал тот, кто казался начальником этой безмолвной шайки, выскочившей из-под земли.
– Подойди, Альбинос.
Человек, которого назвали Альбиносом, – вероятно, в насмешку над его смуглой кожей и чёрными волосами – подошёл и что-то шепнул на ухо всаднику. Тогда тот сошел с лошади, пересел на одну из приведенных лошадей и сделал знак своему спутнику последовать его примеру. Минутная борьба произошла между всадниками и их новыми неукротимыми лошадьми, но скоро они сделались неподвижны.
– Наши плащи, маски, шляпы, – опять сказал незнакомец.
Один из шайки поспешил принести требуемые вещи. Скоро оба всадника исчезли под широкими складками своих новых плащей и под широкими краями своих шляп; тогда невозможно было угадать их рост и определить возраст, тем более, что маска совершенно изменила им лицо. Во время этого туалета Кроты – эти люди принадлежали к той знаменитой шайке, которая как будто выскакивала из-под земли – Кроты, говорим мы, хранили глубокое молчание перед своим атаманом. Незнакомец сказал своей шайке повелительным и резким голосом:
– Пусть двое из вас засядут у входа дороги, ведущей в гостиницу, а трое станут на пятьсот шагов далее. Пройдёт женщина с бельем; пусть ее остановят на полчаса, впрочем, не делая ей вреда. Её два сына придут несколько позже; так как они придут издалека, те, которые будут стоять впереди, должны их захватить, потом возвратить свободу так же, как и их матери. Одного достаточно, чтобы наблюдать за окрестностями. Теперь все должны исчезнуть; отправляйтесь к кресту Гарт… Если меня будут преследовать, вы знаете, что вам делать. Пятьдесят тысяч франков будут разделены между Кротами, если я останусь доволен. Но горе тому, кто покажет себя бесполезным! Особенно, чтобы никто из ложного усердия не являлся ко мне, не будучи призван. Ступайте!..
Все эти люди исчезли, как пришли, то есть нельзя было угадать каким образом. Атаман Кротов и его спутник медленно направились к гостинице Фриона. Через минуту самая однообразная тишина, самое угрюмое безмолвие тяготели над Франшарскими ущельями. *
IV
Охота за человеком
Никогда не бывало охоты подобной той, которая через час происходила на непроходимых, франшарских тропинках. Это не была жестокая свора с кровожадной пастью, гоняющаяся за благородным зверем. Это было хуже… Человек гнался за человеком. Это было мщение, преследующее преступление.
Вот что случилось. Как и сказал, трактирщик понес овса лошади своего посетителя. Тот при виде вкусной яичницы прогнал свои мрачные опасения. Трактирщик предполагал вернуться в дом, когда его вдруг схватили и связали, так что он не успел даже позвать на помощь. Он не мог даже видеть двух человек, которые бросились на него; ему на лицо тотчас надели глухую маску. Впрочем, он и без того не увидал бы ничего, потому что на этих людях тоже были маски. Вероятно, они не имели никакого умысла на его жизнь, потому что в его маске было сделано отверстие позволявшее ему дышать, но его только крепко связали, не причиняя ему вреда.
Видя себя в невозможности пошевелиться или закричать, чтобы предупредить Лонгэ, трактирщик должен был покориться необходимости. Его положили в углу конюшни и дверь заперли снаружи.
Чрез полчаса, когда несчастный пленник уже спрашивал себя, надолго ли его оставят в таком ужасном положении, он вдруг услыхал страшный шум. Со всех сторон звали Фриона. Это кричали его жена и сыновья. Голоса их выражали беспокойство и испуг. Шум этот заглушался нетерпеливым топотом лошадей. Несчастный трактирщик делал неслыханные усилия, чтобы освободиться от своих уз. Оставалось только ждать. Наконец кто-то вздумал посмотреть в конюшне. Дверь отперли и Фриона освободили. Потом начались объятия и ругательства. Радовалось семейство Фриона, ругались жандармы, потому что тут была и лесная бригада. Её присутствие напомнило трактирщику его обязанности.
– А господин Лонгэ? – вскричал он.
В сопровождении всех он побежал к двери дома и отворил ее. Он остановился в испуге; страшное зрелище поразило его глаза. Лонгэ лежал на полу мёртвый, весь в крови. Он сжимал ещё в руке ложку, которою приготовлялся начать яичницу. На шее у него была одна рана; но рана необыкновенная, печать, налагаемая на их жертвы рукою Кротов.
Фрион остановился, на минуту оторопев, потом энергия старого солдата зашевелилась в нем и он закричал:
– Они были верхом; ни один жандарм не должен выезжать отсюда на лошади, потому что он перережет следы!
Побежав по дороге, он внимательно осмотрел следы оставленные убегавшими убийцами, и с негодованием честного человека прокричал:
– За мной! В погоню! В погоню! Вот следы. Убийцы не могут быть далеко. Выпустите всех моих собак!.. В погоню… в погоню… Смерть убийцам!
Леди кричали, собаки выли и все помчались как стрела по вереску? Как старый и хитрый сыщик, Фрион, бывший когда-то лесничим и привыкший отыскивать браконьеров, не ошибся.
Так как приказания атамана не могли быть исполнены вследствие непредвиденного прибытия жандармов, Кроты дали знать убийцам, которые теперь скакали, убегая, мимо скал. Смотря на убийц, закутанных в развевающиеся плащи, на чёрные гривы их лошадей, их можно было, принять за фантастические существа, изобретенные легендой. Они перескакивали через кусты, овраги, непроходимые чащи. Прогалины сменялись прогалинами., холмы холмами, но ничто не могло уменьшить дьявольской быстроты всадников.
За ними гнались покрытые пеною и пылью запыхавшиеся лошади жандармов. Потом бежали бедные пешеходы, выбиравшие кратчайший путь, но страшно утомившиеся. Однако наверху какого-нибудь возвышения появлялись убийцы, насмешливые, иронические и как будто издевающиеся над теми, кто гнался за ними. Тогда, ярость овладевала теми, кто преследовал убийц, и погоня начиналась опять ожесточённее прежнего.
Однако человеческие силы имеют границы. Трактирщик и его дети должны были остановиться. Даже жандармы, может быть, прекратили бы погоню, которая до сих пор казалась им бесполезной, если бы им не показалось, что лошади разбойников начали уставать, Они были в эту минуту очень далеко на дороге, спускавшейся к кресту Гарта, который ясно виднелся с того места, где находились они. Жандармы не захотели отказаться от погони, не сделав последнего усилия. Пустив своих лошадей во весь опор, они, как вихрь, пронеслись по холму. Они могли уже, примечать почти ясно обоих незнакомцев и их лошадей, и уже думать, какую честь доставит им такая значительная поимка, когда вдруг лошади и они сами почти замертво повалились к подножию креста. Перед лошадьми их неожиданно была протянута веревка, они заметили ее слишком поздно. Адский хохот наслышался в ту минуту когда эти несчастные упали, Тогда из-за каждого дерева около перекрестка, на котором находился крест, вышел вооружённый человек; потом соединившись. все она сошли по травинке к берегу воды и подняв шапки кверху закричали:
– Жандармы первой лесной бригады! Нам досталась первая победа, скоро будет вторая! Вы видите, что если бы Кроты захотели вас убить, то убили бы!
Они исчезли в чаще леса.
– Вот первая победа, – пробормотал Фрион, подоспевший к перекрестку почти в одно время с жандармами, потому что он бежал через лес: – Вам первая и может быть вторая победа, но за мною будет последняя!
Это был крик охотника, от которого ускользнула добыча.