© Родин И. О., 2018
Москва, 2003 год
1
В дверь отрывисто постучали.
Пол Тейлор невольно вскочил с кресла. Мышцы сами собой напряглись, пальцы сжались, готовые в любой момент рвануться к кобуре, приклеенной снизу к кровати скотчем. Глаза мгновенно оценили расстояние до шкафа, за задней стенкой которого был спрятан меч.
Впрочем, Пол тут же расслабился. Вероятно, это просто принесли заказанный им в номер завтрак.
«Вот черт, почти уже целую неделю торчу здесь, в этой занесенной снегом и забытой богом стране, причем безвылазно в номере гостиницы, – подумал он, – а рефлекс ничуть не притупился. Что поделать, многолетняя привычка», – вздохнул Пол и пошел открывать дверь.
На пороге и вправду стоял официант с тележкой.
Пол незаметно окинул его оценивающим взглядом и отступил вглубь коридора, приглашая войти. Официант кивнул, переступил порог и вкатил тележку в номер. Встал посередине, молча протягивая счет.
Пол взял листок, испещренный цифрами, машинально пробежал по нему взглядом. Так, яичница с беконом, отварные овощи, сыр, свежий апельсиновый сок, фрукты…
Все правильно. Он поднял глаза, уловил взгляд официанта и внезапно разозлился. И чего смотрит? И не просто смотрит, а вот так, слегка наклонив голову набок, словно изучает его, Пола Тейлора? Почему они все так смотрят? Пол уже не в первый раз замечал этот взгляд – странный, непонятный, тревожащий.
Пол бывал во многих странах, видел бесчисленное множество прислуги – арабов, подобострастных и готовых на все ради хорошего бакшиша, латинос – шумных и ленивых, не сделающих шагу без дополнительной оплаты или хорошего пинка в зад, индейцев – напротив, молчаливых и выносливых, как мулы, сколько на них ни нагрузи, японцев – вежливых, улыбчивых и воспринимающих все до идиотизма буквально, французов – болтливых и по-детски непосредственных в своей извечной неаккуратности и неорганизованности, немцев – педантичных и надутых, исполняющих свои обязанности с таким видом, точно ничего важнее этой работы нет в целом свете, и, конечно же, англичан – гордых аристократизмом и родовитостью своего нанимателя, снобов подчас даже больших, чем сами хозяева. Однако какими бы ни были различия, всех этих людей роднило одно. Пусть по-своему, с поправкой на язык и культурные особенности, уровень развития и образования, но… все они знали свое место. Это вовсе не значит, что нынешний обслуживающий персонал не мог бы позже выбиться в люди. Вполне мог. Но тогда бы эти люди исполняли иную роль и… тоже знали бы свое место. В их мире все твердо, все понятно. Здесь же – черт знает что. В магазине у вокзала сувенирами торгует бывшая певица, частным извозом на какой-то допотопной машине занимается профессор-биолог, экскурсии по Москве проводит бывшая спортсменка-лыжница… Так что этот тип тоже вполне может оказаться каким-нибудь замаскированным Нижинским или Эйнштейном. Стоит и смотрит так, словно проводит над тобой какой-то очень важный эксперимент, и именно с этой целью – не иначе – вырядился официантом.
«Просканирую-ка я его на всякий случай», – решил Пол, и, протянув деньги, как будто невзначай подошел к официанту совсем близко. Тотчас в центре лба под черепом что-то напряглось, запульсировало…
«Чисто», – сделал через секунду вывод Пол и устало вздохнул.
Официант засунул деньги в карман и, как показалось Полу, веселым взглядом окинул царящий вокруг хаос.
А посмотреть и вправду было на что. По всему номеру были разбросаны пиджаки, галстуки и рубашки. На тумбочке и столе громоздился ворох грязной посуды, там же огромной Пизанской башней возвышалась стопа видеокассет. На кровати в беспорядке были навалены книги – словари и разговорники, учебники и тома русской классики. Вид был такой, словно какой-то сума сшедший решил устроить в библиотеке террористический акт.
Только тут до Пола дошло, сколь нелепо в этом хаосе выглядит аристократический завтрак, привезенный в тележке.
– Маленький раскардаш, – объяснил он, вспомнив какой-то русский фильм, в котором нелепый персонаж-иностранец все говорил и делал на удивление невпопад.
Вероятно, официант тоже смотрел этот фильм, потому что он хмыкнул и тут же стал намного дружелюбней. Он забрал грязную посуду и даже смахнул полотенцем с тумбочки и стола – не иначе чтобы придурку-иностранцу было удобнее вкушать свой изысканный завтрак.
«Вот и ты, Паша, научился у них этой проклятой самоиронии, – отметил про себя Пол, когда дверь за официантом закрылась. – Черт бы побрал этих русских с их вечными парадоксами!»
Пол прошелся по номеру.
«Этих русских! Сказал тоже! А сам-то ты кто? Тоже русский, как оказалось… Точно! Вот и рефлексия налицо. Все как в этих чудовищных романах. Нет никаких сомнений. Никакой ты не Пол Тейлор, дорогуша, а самый настоящий Павел Ткачев, как написано в той дурацкой бумаге…»
2
Когда Пол узнал, что он не родной сын своих родителей, это было для него как гром среди ясного неба. Отец его Джон Тейлор, умер два года назад. После него остались бумаги, но Пол сел их разбирать лишь спустя три месяца после похорон.
Если бы он знал, какой удар готовит ему судьба, он бы, пожалуй, держался от этих бумаг как можно дальше.
Начав разбирать документы, он наткнулся на старинную шкатулку. Она была покрыта темным лаком и украшена рисунками, изображающими катание каких-то людей в шубах на тройках по заснеженному городу. Внизу виднелась странная надпись, судя по всему, сделанная кириллицей. Пол открыл крышку. Сверху лежало письмо, подписанное его отцом. Написано оно было, судя по желтому оттенку бумаги, давно и лишь дожидалось того дня, когда Пол откроет шкатулку. В письме говорилось:
«Мой дорогой Пол. Если ты читаешь эти строки, значит меня уже нет в живых.
Пойми меня правильно, но я не мог не написать тебе это письмо. Постарайся воспринять известие, которое я хочу сообщить тебе, спокойно. Дело в том, что ты – не родной наш сын. Мы усыновили тебя в пятилетнем возрасте.
Мы с Джоанной тогда ездили в Россию: я выполнял там секретную правительственную миссию. Россия тех времен была страшным местом: огромная, бедная и наглухо закрытая для остального мира страна, в которой царила власть коммунистической партии и спецслужб.
Во время своих передвижений по СССР (именно так называлась в то время Россия) я волею судьбы попал в город Глинск, где встретился с твоей бабушкой Анной Антиповной Карасевой. Она пробралась к нам в дом тайно, спасаясь от преследований КГБ. С ней был ребенок, мальчик пяти лет. Она рассказала, что родителей мальчика, ее дочь и зятя, убили агенты спецслужб и теперь, похоже, настала ее очередь. Она просила нас взять ребенка с собой и как можно скорее вывезти из страны, иначе он тоже будет убит. Я пытался объяснить ей, что это невозможно, что нам не дадут пересечь границу с ребенком, но Анна Антиповна умоляла, чтобы я поверил ей и взял мальчика. Она говорила, что границу мы пересечем, за это она ручается. Еще женщина сказала, что она колдунья и что последнее, что она может сделать для своего внука, – это „отвести глаза“ пограничникам. Я не придал ее словам значения – похоже, старуха была не в себе после всех злоключений, выпавших на ее долю.
Но Джоанна умоляюще смотрела на меня. Едва увидев, она полюбила тебя, как сына. У нас не было своих детей, и несмотря на все усилия врачей, нам так и не удалось решить эту проблему.
Тем не менее я был непреклонен – я слишком хорошо знал, как умеют искать русские спецслужбы. И тут Анна Антиповна сказала, что тебя зовут Павел Ткачев. Я никогда не верил во всякую сверхъестественную чепуху, но тут и у меня мороз пробежал по коже. Дело в том, что имя моего отца было Пол, а на русский оно переводится как „Павел“. Кроме того, „Ткачев“ – это почти то же самое, что по-английски „Тэйлор“. Таких совпадений не бывает, и я понял, что это указание свыше, что Бог дает нам шанс всей нашей жизни. И я согласился.
Бабушка ушла под утро, оставив бумаги и странный талисман, которые я теперь кладу в шкатулку. Больше мы ее не видели.
Утром мы выехали в Москву и срочно купили билеты до Лондона. Я предпринял массу предосторожностей, но к моему удивлению, нас даже не остановили на границе для досмотра. Не скажу, было ли это колдовство Анны Антиповны или просто удивительное везение, но в тот же день вечером мы уже были в Англии. Так ты стал Полом Тейлором, а мы – твоими родителями.
Ни одного дня, ни одного часа мы не пожалели о том, что сделали. Всему, чему мог, я научил тебя. Я хотел, чтобы ты стал достойным продолжателем рода Тэйлоров. Джоанна и вовсе в тебе души не чаяла, баловала как могла.
После той ужасной катастрофы, когда погибла Джоанна, у тебя начали проявляться необычные способности. Ты был увлечен и окрылен этим. Прости меня за то, что я не всегда отвечал на твои восторги. Надеюсь, теперь ты сможешь меня понять. Глядя на все это, я думал о твоих настоящих родителях и о бабушке Анне Антиповне, от которых, по всей видимости, ты эти способности унаследовал.
Свой путь человек избирает сам. Похоже, ты его выбрал. Благословляю тебя, мой сын, и надеюсь, что был не самым плохим на свете отцом. Да пребудет с тобой Бог».
3
Прочтя это письмо, Пол несколько дней ходил сам не свой. Трудно было представить, что творилось в его душе. Обожаемые, любимые родители оказались ему не родными! Англия, которой он всегда так гордился и считал лучшим местом на свете, – не его дом! Выяснилось, что он происходит из какой-то страшной и далекой страны, которой он никогда не видел, да, если откровенно, и не хотел видеть. Все, чем он занимался, чем жил, в одночасье было поставлено под сомнение, изящная конструкция его жизни, которую он любовно возводил все прошлые годы, зашаталась и угрожающе накренилась, готовая в любой момент рассыпаться, как карточный домик.
Примерно через месяц волнения улеглись, и Пол решил поговорить с кем-нибудь из приятелей. Ему был нужен простой, житейский совет, поэтому он не стал обращаться к коллегам по своей тайной (и, соответственно, основной) работе, а пошел на дружескую вечеринку с компаньонами трейдерской фирмы, в которой ему принадлежала доля и где он числился для отвода глаз, появляясь раз в две или три недели (а когда случались долгосрочные миссии, то еще реже). Для компаньонов-трейдеров он был преуспевающим торговцем – об этом говорили солидные прибыли, которые фирма получала, реализуя контракты, добытые Полом во время отлучек (заказы, ясное дело, доставлялись «конторой» и тоже были частью легенды). Доставшееся по наследству имение, парк дорогих автомобилей, яхта, солидный счет в банке, костюмы, сшитые на заказ у самых известных портных, успех у женщин и прочие атрибуты «сладкой жизни» заставляли большинство людей из «обычной жизни» если не завидовать, то по крайней мере относиться к Полу с уважением и всячески искать его расположения, а если повезет, то и дружбы.
Один из партнеров Пола по бизнесу был маленький рыжий ирландец по фамилии О’Брайен. Звали его Шон. Неиссякаемому оптимизму и энергии О’Брайена мог бы позавидовать кто угодно. Он был завсегдатаем модных тусовок и премьер, играл в гольф и на бильярде, баловался покером и скачками, волочился за дамами, которые, как правило, были минимум на полголовы выше его, ездил на какие-то экзотические курорты, десантировался в неизведанные дебри… – и вообще полагал, что жизнь – это азартная, захватывающая игра, и что главное – быть в ней тем, кто выигрывает, а не тем, кто просаживает последние сбережения, надеясь, что и ему вот-вот должно повезти. Этот ирландец словно был рожден для того, чтобы опровергнуть расхожее мнение о прижимистости и природной мрачности своих соотечественников. Однако и он унаследовал некоторые черты своих предков. Несмотря на азартный характер, дела Шон вел расчетливо, иногда жестоко, и даже в личной жизни никогда не терял головы. Он даже умудрился почти не пострадать финансово после двух разводов. Ку-миром его на протяжении многих лет был ни кто иной, как Говард Хьюз, авантюрист, капиталист, авиатор, кинопродюсер и плейбой. Шон открыто восхищался им и даже поместил у себя в гостиной черно-белый портрет, изображавший молодого Говарда на фоне готовящегося взлететь самолета.
Вторым партнером Пола по бизнесу был высокий, темноволосый и пару лет назад начавший полнеть бизнесмен по имени Оливер и по фамилии Тренд. Фамилия его служила источником постоянных шуток со стороны коллег-бизнесменов, впрочем, вполне добродушных. Ну, что-то вроде: «Какой там сегодня Тренд? Положительный или отрицательный?» (при этом имелись в виду, разумеется, вовсе не сегодняшние рыночные тенденции, а настроение мистера Оливера и стоит ли к нему заходить на подпись немедленно, или лучше часок переждать). А вот еще другой вариант, в принципе, той же шутки: «В каком положении сегодняшний тренд?». На что тут же приходил ожидаемый ответ: «В наклонном. Вчера изрядно перебрал на вечеринке у Джонсона». И так далее все в том же роде.
Надо сказать, что Тренд являл собой почти полную противоположность О’Брайену. Флегматичный и неторопливый, он был, скорее, склонен к созерцанию, а не к действию. Увлекался он историей, на досуге читал труды древних мыслителей, от людей не ждал ничего хорошего, поскольку вслед за известным философом искренне полагал, что все глупости человечество уже сделало, а теперь их только повторяет. К своим занятиям гольфом, посещениям оперы и картинных галерей Тренд относился с экзистенциальной обреченностью – как к неизбежной части образа жизни людей его круга. Иногда Полу казалось, что тот так же стоически-мученически относится вообще к необходимости пребывать в физическом теле на этой грешной земле, – как к неизбежному злу в ожидании перехода на более высокий, духовный уровень. В бизнесе он был холоден (порой даже излишне) и невероятно расчетлив. Впрочем, это было не следствием какой-то природной злобности, а скорее совсем наоборот – абсолютного безразличия к проблемам этого бренного мира и населяющих его индивидуумов.
Когда Пол пришел в бар (который они время от времени посещали исключительно мужской компанией), оба партнера уже сидели за столиком и даже что-то пили и ели. Бар был вполне респектабельным и отнюдь не по карману простым смертным, поэтому обслуга тут встречала всех очень приветливо (но при этом ненавязчиво), шума и гвалта не было слышно, а кормили весьма и весьма сносно.
– Привет, – поздоровался Пол, подойдя к столику. – Вижу, тренд сегодня в лежачем положении, – вяло пошутил он, окинув взглядом развалившегося в кресле Оливера.
– Я-то в лежачем, а вот ты в каком? – ответил тот, косясь на партнера.
– Точно, – поддакнул ирландец. – Что там у тебя стряслось? А то я уж не припомню, когда мы вместе тут сидели. – Он задумался. – Где-то полгода назад?
Оливер кивнул.
– Точно, аккурат после рождественских праздников.
– Совсем забыл старых друзей.
Пол уселся в кресло и угрюмо уставился в меню.
– Что ты там решил вычитать? – поинтересовался Оливер.
– Наверняка эту писанину наизусть знаешь, – поддержал его Шон. – Рассказывай. Мы ведь не только партнеры, но и друзья. А на что еще нужны друзья, если не для того, чтобы им, когда надо, поплакаться в жилетку?
«А и действительно, что я стушевался? – подумал Пол. – Хотел получить практический совет трезвомыслящих людей? Вот и получай теперь по прейскуранту».
И за ужином Пол рассказал о странном письме, опустив, впрочем, все, что было связано с потусторонними силами и сократив рассказ исключительно до тайны собственного происхождения.
Когда он закончил, повисла пауза. Официант принес бокал «Шабли» 1975 года (в соответствии с заказом Пола).
– Ну, что скажете? – поинтересовался он у приятелей, делая глоток.
Те некоторое время молчали.
– Гм… – произнес через минуту Тренд. – А я был готов поручиться, что если еще и остались на этом благодатном острове истинные, чистокровные англичане, то это, конечно же, мой друг и партнер Пол Тэйлор. Надо же…
– Извини. Не хотел тебя разочаровать, – желчно отозвался Пол.
– Ничего, – добродушно пробормотал Тренд, не уловив сарказма.
– Ну а ты что скажешь? – обратил Пол взор в сторону Шона.
– Что ж тут сказать? – отозвался тот. – Только то, что ты оказался еще более везучим сукиным сыном, чем я мог себе представить. Родиться где-то в заднице мира, перебраться в Англию, получить самое лучшее образование, воспитание, да еще не слабое наследство… И, самое главное, не приложить к этому абсолютно никаких усилий… После такого впору поверить в какую-нибудь сверхъестественную чепуху – типа судьбы, высшего предназначения и прочих потусторонних сил.
– Спасибо, – брюзгливо резюмировал Пол. – Успокоил.
– Зря иронизируешь, – пожал плечами Шон. – Везение – штука вполне реальная, хотя и весьма капризная… Я лишь хочу сказать, что ты очень, ну просто невероятно везуч. И тут радоваться, а вовсе не брюзжать надо… Кстати, ты не пробовал в рулетку, ну или хотя бы на тотализаторе играть?
– Ну тебя к дьяволу! – рассердился Пол и повернулся к Тренду. – Что теперь делать-то?
– А почему надо что-то делать? – вскинул тот брови. – Живи дальше как жил. По-моему, ты уж извини, все твои страдания – просто блажь.
– В смысле?
– А в том смысле, что мне, например, совершенно все равно, кто были мои предки… Хоть это и не совсем по-британски, но мне этот вопрос до лампочки. Я из них почти никого даже не видел ни разу. Поэтому пусть будут хоть папуасы, хоть пигмеи с островов Зеленого Мыса. К моему повседневному бытию это не имеет никакого отношения. Говорят, что наши более отдаленные предки вообще были обезьянами, лазали по деревьям и жрали всякую дрянь. И что? Оглянись вокруг. Ты одет в дорогой костюм, сидишь в шикарном ресторане и ешь изысканную пищу.
– Ну? Что из этого следует?
– А то, что надо попросту наплевать на глупое письмо. И жить дальше.
– Точно, – согласился Шон. – Мало того, теперь у тебя есть куда больше оснований радоваться жизни и вообще – предаваться плотским удовольствиям.
– Это отчего же?
– А оттого, что тебе, мой друг, сказочно, неслыханно повезло. Ты фактически сорвал джек-пот, который выпадает одному на миллион. А то и на сотню миллионов. Так что забудь… Кстати, ты помнишь, что завтра состоится финал чемпионата по гольфу?…
4
Как ни странно, разговор с друзьями отрезвил Пола. Решив расслабиться, он сходил вместе с Шоном на финал чемпионата по гольфу, принял участие в ежегодном дерби, потом с Трендом посетил оперу и музей современной скульптуры (где от души посмеялся, а заодно послушал умные и довольно язвительные замечания Оливера относительно психического здоровья индивидуумов, которые все это создают, а также скрытых комплексов тех, кто на все это смотрит серьезно). Настроение постепенно улучшилось. История с письмом стала казаться каким-то странным недоразумением, нелепой ошибкой…
В общем, еще через пару недель Пол решил попросту забыть о письме. Однако это оказалось не так просто. Мысли то и дело возвращались к запретной теме. «Как в известной восточной притче, – усмехался Пол. – Не думай о зеленой обезьяне…»
Вся эта борьба с ветряными мельницами отнимала много сил. И постепенно, незаметно для себя, Пол почти возненавидел эту далекую, холодную и дикую страну, а также все, что с ней было связано. Она дважды лишила его родителей. В первый раз тогда, давно, в пятилетнем возрасте, а во второй – уже здесь, в Англии, когда он узнал, что Джон и Джоанна ему не родные. И это те, кто вырастил его, дал ему все, что он имеет в жизни, кто любил его, ближе кого у него не было никого на свете!.. Подумать только, у них даже имена были похожи…
Пол вынул бумаги из злополучной шкатулки и отдал на хранение нотариусу. Саму шкатулку, а с ней в придачу кем-то подаренную книжку Чехова и два тома «Войны и мира», принадлежавшие Джоанне, – все, что было в доме русского – сжег в камине. Странный талисман, оставшийся от бабушки, швырнул в ящик письменного стола, предварительно рассмотрев. Ничего необычного. Самая простая серебряная пуля на длинной цепочке.
«Все, тема закрыта», – решил Пол и принялся жить, как раньше. Благо в этот момент от него потребовалось много сил и времени, чтобы перестроить родовое поместье Тэйлоров. Отец и сам давно хотел это сделать, но не успел. Пол решил, что должен воплотить план в память о нем. Кроме того, работа спасала от не слишком приятных мыслей. Пол буквально с головой погрузился в нее. На досуге читал книги, смотрел фильмы (один даже на китайском языке, хоть и с субтитрами). Слава богу, в мире есть много других стран, кроме России…
Через некоторое время Пол предпринял путешествие на своей яхте по Средиземноморью. Посетил Италию, Испанию, Францию, Грецию, обогнул остров Кипр, завернул в Турцию, поболтался по египетской Александрии, немного позагорал в Тунисе… В общем, с пользой провел время.
О России и русских он разговоров не любил и всегда старался ненавязчиво перевести беседу в иное русло, если в его присутствии речь заходила на означенные темы.