Глава 1
«Сашка, ты сейчас умрешь…»
Несмотря на все старания игнорировать телефон, я все же успеваю краем глаза увидеть всплывшее на экране сообщение. Пишет Ленка Свиблова. Моя лучшая подруга. Ленка занимает должность главного редактора в Татлере. А потому с ней всегда интересно потрындеть. Мало кто в светской тусовке узнает сплетни раньше, чем их узнает она. И если Ленка говорит, что новость – топчик, значит, так оно и есть. Но сегодня у меня столько дел, что как-то не до этого. А тут еще такая погода…
Перевожу взгляд в окно, в которое жалобно скребет ветка старого, еще, может быть, довоенного клена. Будто дерево просится внутрь. Прочь от разгулявшейся непогоды и несвойственного здешним широтам ветра.
«Борька-то твой бросил свою зазнобу!»
Рука невольно тянется к битому жизнью айфону – давным-давно пора купить новый, но я все не найду времени. Сглатываю образовавшийся в горле ком. В душе что-то екает. Не так, как поначалу, конечно. Но все же. Одно радует, в конечном счете, верх одерживает здравый смысл, и я успеваю одернуть пальцы раньше, чем те касаются поцарапанного стекла. Не хочу, чтобы даже Ленка знала, что мне до сих пор не все равно.
Откатываюсь на кресле подальше от стола и встаю.
Как-то резко становится душно. Я дергаю на себя оконную створку, впуская в стерильный отфильтрованный воздух офиса аромат надвигающейся грозы, и стою так долго, делая глубокие вдохи, пока свинцовую серость неба не прошивают зигзаги молний. Никакие события в жизни Борьки, который, маленькое уточнение, давно уж не мой, не стоят того, чтобы меня убило разрядом тока. И да, я в курсе, что в современных домах вероятность попадания молнии практически сведена к нулю, но во мне до сих пор живет страх родом из босоного, пахнущего прибитой пылью и луговыми травами детства. Когда, стоило начаться грозе, бабуля загоняла нас с братьями в дом, и мы сидели там в сумраке, с выключенным светом и телевизором и слушали всякие страшилки о загадочных шаровых молниях.
С шаровой молнией я так за всю жизнь и не встретилась. Но выгорела все равно. Тому была масса причин. А началось все, конечно, с уходом Бориса.
Возвращаюсь к столу. Беру телефон и набираю прежде, чем успеваю передумать:
«Неожиданно».
«Это еще чего? Перебесился. И вовремя включил голову. Чего у Победного не отнять – так это мозгов. Уж поверь, он способен отличить соску от женщины, с которой неплохо бы встретить старость».
«Он с ней два года таскался», – устало замечаю я. К сиротливому скрежету ветки о стекло присоединяется стук дождя.
«И не с ней одной».
«Да, я что-то такое слышала».
«Ты как вообще?»
«Нормально».
«Пока не увижу своими глазами – не поверю. Давай через час в Пино».
С тоской гляжу в экран. Диджитал-стратегия, которую разработали мои специалисты, оставляет желать лучшего. Но вряд ли я сейчас найду какое-то свежее решение. К тому же выходной день. А я до сих пор в офисе. Какого черта?
«Со столиком можем пролететь. Суббота. Вечер».
«Ха! Ты, что, сомневаешься в моих способностях?»
«Ни в коем случае».
Из-за разыгравшейся непогоды такси приходится ждать дольше обычного. Но ехать на своих колесах в ресторан и не пить, когда душа сама того просит, глупо. Ценник на такси тоже конский. Что и неудивительно. В такую погоду больше вызовов и меньше машин. Дождь спустился такой, что того и гляди узкие улочки центра превратятся в амстердамские каналы. Ненавижу такую погоду. Она у меня, после ухода мужа, прочно ассоциируется с очередным жизненным Армагеддоном. К кому-то песец подкрадывается незаметно, а ко мне – с громом и молнией.
Такси к месту едет целую вечность. Город стоит в нескончаемых пробках. Мой офис располагается дальше, поэтому, когда я, наконец, добираюсь, Ленка ждет меня уже за столиком.
– Ну и погодка! – жалуюсь я. У стола с бутылкой игристого в руках возникает официант. – Я тебе говорила – ты прелесть?
– Кто бы сомневался.
Я усаживаюсь в роскошное кресло и на секунду закрываю глаза, приходя в себя после долгого дня и забега под проливным ливнем. Звук разливающегося по бокалам вина – самый приятный за сегодняшний день.
– Ну, рассказывай. Знаю же, что тебе не терпится. – Прежде чем услышать сенсационную сплетню, делаю торопливый глоток. – Божественно!
– Решила, что по такому случаю мы можем себя и побаловать.
– За это и выпьем!
– Угу. За то, чтобы больше никакие малолетние дуры вам на пути не встречались.
– Нам?
– Почему нет? Борис ведь теперь свободен. Опять же, понял многое.
– О чем? – вздыхаю я.
– О том, как оно – жить с девицей на двадцать пять лет младше. Все, как следует, переосмыслил и…
– И что? Мне теперь его такого, образумившегося, принять с распростёртыми объятьями?
– Ну, почему сразу с распростертыми? Можно помучить, чтобы походил, пообивал пороги, поунижался.
– Где унижения, а где Победный? Да и не в этом дело.
– А в чем?
– В том, что я его не люблю.
– Кака така любов? Тебе что, снова семнадцать? Брось! Вам о другом думать надо. К тому же не мне тебе рассказать. Гуляют все. К чему тогда твой максимализм?
– Гулять, может, и гуляют. Но не все уходят. Тем более так, к другой. Обо мне ведь до сих пор говорят, как о его брошенке!
– А что, лучше бы так гулял?
– Иногда мне кажется, что это я бы как раз поняла и простила. Я ж не дура, Лен, знала, в какой среде он крутится. И, наверное, была готова, что рано или поздно он спутается с какой-нибудь прости господи. Пусти козла в огород… Так говорят, да? Ну вот. А то, что ушел… Что все разрушил, нет-нет, не о чем говорить, – отрезаю я, утыкаясь в меню. – Пусть теперь как-то сам. Без меня. Да и с чего ты взяла, что он вообще захочет вернуться?
– Неужели не было предпосылок? Ты его когда в последний раз видела?
– Сегодня. Он Мирона забирал к себе.
– Вы говорили?
– Нет. Я спешила. А, впрочем, о чем нам говорить? С тех пор, как Котька прошла последнее обследование, не о чем.
– Хорошо, что хоть там все благополучно.
– И не говори. Такого ужаса натерпелась, – отвлекаюсь на подошедшего официанта: – Филе-миньон. И спаржу…
– Как она вообще?
– Ничего. Страдает по поводу лишнего веса, который набрала, когда… ну, ты поняла. Когда весь этот ужас случился.
Беда никогда не приходит одна, и, как я уже сказала, уход Бориса был только началом. Все, что мне довелось пережить потом – гораздо хуже. Потому что о детях мы всегда переживаем намного больше, чем о себе. И что характерно, теперь поводов переживать по поводу своей единственной дочки мне хватит до конца жизни. Ей каждые полгода нужно проходить обследование. В последний раз я начала волноваться о том, каким будет результат, задолго до того, как у нее взяли анализ.
– Это не самая ее большая проблема.
– Да уж. Но ей об этом лучше не напоминать.
– Значит, нам скоро ждать новый клип? Или сразу целый альбом?
Моя дочь, Котька, певица. Ей всего двадцать, но Борька лет с пяти таскал ее по всяким конкурсам. Так что к своему нынешнему возрасту она действительно успела стать популярной. Точней даже к восемнадцати. Ведь потом она заболела и на некоторое время ушла в тень.
– Они с Борей над этим работают. Но, насколько я знаю, у них слишком разный подход к выбору репертуара. И в этом вся загвоздка.
– Ну, думаю, Котька его таки добьет. Умеет она вить из отца веревки.
– Этого у нее не отнять.
– Так ты точно к Победному не вернешься?
– Да что ты заладила! Мне всего тридцать восемь. Неужели, думаешь, я не найду себе кого-нибудь получше?
– Кого-нибудь – может быть. – Ленка с намеком на меня косится, а я не в силах выдержать ее взгляд, пристыженно отворачиваюсь. Тот раз был большой ошибкой. Нет, катастрофой, последствия которой мне приходится расхлёбывать до сих пор. – Кстати, тебя и после этого не отпустило?
– После чего?
– Естественно, после того, как ты сравняла ваш счет.
– Лен, ты забываешь, что к тому времени мы с Борисом были уже в разводе. Так что вряд ли это можно считать вендеттой.
– Ты могла бы к нему вернуться и изменить! – фантазия Ленки, подпитанная игристым, окончательно выходит из-под контроля. Я запрокидываю голову и смеюсь.
– Совсем, что ли, спятила? Чтоб я стала так утруждаться? Ради этого борова?
– Не скажи! Победный – крутой мужик.
– Ну, не знаю. С делами у него не шибко. Карантин ударил по концертной деятельности, а тут еще всякие ютьюберы и тиктокеры в спину дышат всем тем артистам, в которых он вкладывался столько лет. Да что мы все о нем? Не хочу! Вот правда. Лучше ты еще что-нибудь расскажи.
Окончание фразы тонет в оглушающем раскате грома. Я вздрагиваю перепуганной сойкой. А Ленка, не заметив моего состояния, начинает травить свои байки. Про депутата, который так нажрался на охоте, что заблудился в лесу, и потом его искали с собаками, про то, кто с кем сошелся и разошелся, про новую прочитанную книгу. Ее я тоже читала, поэтому мы пускаемся в спор. В общем, вечер проходит гораздо лучше, чем мог бы, учитывая такую погоду.
Все портит проклятый телефон.
Я беру его в руки машинально, потому что привыкла всегда быть на связи. А там два пропущенных от моего зятя. Руки в одно мгновение становятся влажными. Из-за этого, сколько ни тычу пальцем в экран, мне никак не удается перенабрать его номер. Стараясь не показать подруге охватившей меня паники, вытираю руку о платье. Почему об него, боже? Есть же салфетка! Наверное, это какой-то инстинктивный, заложенный в нас самой природой жест. Телефон звонит опять, когда я как раз берусь за него, чтобы попробовать перенабрать его снова.
– Александра Ивановна…
– Да, Олег. У вас… что-то случилось?
Пауза. Долгая-долгая. За которую я, наверное, успеваю окончательно поседеть под несколькими слоями модного нынче окрашивания. Я до того взволнована, что даже это идиотское имя-отчество меня не бесит. Хотя обычно действует как тряпка на быка, ведь я, мать его, старше зятя всего на восемь лет! И это помимо прочего.
– Мы хотим к вам подъехать. Есть разговор. Вы дома?
– Нет. Я в Пино. Это срочно?
Снова пауза. А следом короткое:
– Да.
Я зажмуриваюсь. Кровь резко отливает от головы, мир перед глазами начинает раскачиваться и кружиться. Пытаюсь себя убедить, что все хорошо. Черт возьми, я ведь даже не в курсе, что они мне расскажут! Может, Котька придумала новую песню. Или они решили переехать в квартиру побольше. Да мало ли?! Но дождь за окном все усиливается… Гремит гром. А вы, наверное, помните, я говорила, что если к кому-то песец подкрадывается незаметно, то ко мне… Ну, да. С громом и молнией.
– Я только вызову такси.
– Эй! Ты чего, мать? Что-то не так?
– Надеюсь, что нет. Но у Котьки с Олегом ко мне какой-то разговор, так что я пойду, ладно? – бормочу, уткнувшись в приложение Убера. – Да где же эти чертовы машины, когда они так нужны?! – в отчаянии запускаю руку в волосы.
– Эй. Сашка, ну ты чего?
– Извини, нервы ни к черту. Ох, а вот и машина. Будет через пару минут. Я пойду…
Убегаю, забыв оплатить счет. Немного заносит. Хотя я думала, что протрезвела, едва увидела, что звонит зять. Мы так любим его называть по приколу. Ну, весело же – мне тридцать восемь и у меня есть зять. А еще мог быть внук. Или внучка. Уже больше года, как… Но не случилось.
Таксист припарковывается черт знает где. С таким ветром зонтик до лампочки. Так что я даже не пытаюсь его раскрыть. В машину сажусь вымокшей. В салоне прохладно, и меня начинает знобить. Едем по все тем же бесконечным пробкам. Я ерзаю. Водитель странно на мена косится. Может, думает, я в туалет хочу. Что, впрочем, тоже недалеко от правды. В общем, когда я приезжаю, машина Олега уже стоит у моего дома. Ключей у них нет. Поэтому дочка с зятем дожидаются меня в машине. Завидев, почти синхронно хлопают дверями. Я стараюсь спокойно идти, не бежать… Чтобы не выдать Котьке своей тревоги. А увидев выражение ее глаз, застываю. Перевожу беспомощный взгляд на Олега.
– Коть, что? Что-то случилось?
– Угу. Мы сделали дополнительные тесты, – моя девочка сглатывает. – Там не все хорошо.
Глава 2
– Тесты? Но как… Почему вы мне ничего не сказали?
Я недавно заметила, что в сложные моменты и моменты бессилия человеку всегда нужно во что бы то ни стало их для себя объяснить. Ну, или, на худой конец, найти крайнего. В этой ситуации крайний находится быстро. Олег. Перевожу на него злющий взгляд. Злоба – это тоже обратная сторона бессилия. Наверное, я уже могу по полочкам, лучше всяких психологов объяснить, откуда берутся наши эмоции. Проблема в том, что это не всегда помогает с ними справляться. Зачастую то, что нас жрет изнутри, все равно оказывается сильней. Например, эта иррациональная злость… Он старше, мудрее, опытнее! Значит, именно на нем и ответственность.
– Мам, мы, что, будем говорить здесь?
– Нет! Нет, конечно, извини. Я сейчас, сейчас только… – открываю сумочку. Руки дрожат. Найти ключи среди извечного женского барахла – помад, пудрениц, салфеток, футляров от наушников и очков, кошелька, визитницы, зарядного и непонятно как затесавшейся в мою сумку фигурки от Лего, всегда непросто. А когда руки дрожат от ужаса, кажется, совсем невозможно.
– Дайте я, – звучит усталый голос. Олег забирает у меня сумку и находит ключи там, где они всегда и лежат. В потайном карманчике с замочком. Я кошусь на Котьку. Обнять ее? Или не стоит? С тех пор, как начался весь этот ужас, мою девочку одолевают крайности. Она то не выпускает мою руку из своей, даже когда спит. То кричит, что ей не нужна наша жалость. Ведь она не больная! И, конечно, Котька права, она действительно поправилась. Да только… что там они говорят про тесты?
– Папе я позвонила тоже. Он приедет сюда. Наверное, нужно, как-то его подготовить.
Я застываю в нелепой позе – одна нога согнута, в руке туфля. Тонко выделанная кожа разбухла от влаги. Жаль, если их придется выбросить. Туфли-то от Тома Форда. Мой мозг готов ухватиться за любую глупую мелочь, лишь бы не думать о самом страшном.
– К чему подготовить, Коть?
Я выпрямляюсь, дергаю плечами, чтобы стащить плащ. Мне на помощь приходит зять. Его руки всего лишь касаются одежды, но я вздрагиваю.
– Обычная вежливость, – невесело усмехается он, когда я оборачиваюсь, и разводит руками. Эти взмахи создают колебания в неподвижном воздухе просторной прихожей. Меня обдает легкой волной. Намокшая ткань противно липнет к телу.
– Спасибо, Олег, – замечаю с вымученной улыбкой, чтобы не казаться совсем уж стервой. – Коть, ну, что ты молчишь?! Я же с ума сейчас сойду. Ну?!
– Опухоль вернулась.
– Как же так? Вы уверены?
Да-да, глупый вопрос. Просто мне не хочется верить. Котька закатывает слезящиеся глаза.
– Нет, мам, это мне делать нечего, вот я тебя и прикалываю.
Растираю лицо ладонями. Соберись, Сашка, твою мать! Просто соберись… Кто, как не ты, сможет?
– Мам, ты ж не плачешь, нет? Потому что оплакивать меня раньше срока не стоит.
– Не пори чушь, Котька… Я просто растерялась. Они же сказали, что риск снижается, через полгода. А прошло уже сколько? Считай, почти полтора.
– Вот такая я везучая! – Котька все-таки не выдерживает и на последнем слове ее красивый, хорошо поставленный голос срывается. Вся такая взрослая, вон, даже замужняя, моя маленькая большая девочка обнимает меня. Утыкается потекшим носом мне в грудь – Котька непонятно в кого у нас маленькая и фигуристая. Хотя последнее, может, в отца. Тот с лишним весом борется столько, сколько я его помню. Так вот, она утыкается в мою грудь и начинает горько реветь. И там, где от ее слез на моей блузке образуется еще одно пятно, все горит. Мучительно, до агонии… Что мне тоже хоть вой! Но что будет, если и я расклеюсь? Нельзя. Нельзя… Тем более, права Котька. Рано ее оплакивать. В медицинских статьях, которые я изучила, на русском языке написано – вероятность полного выздоровления с сохранением репродуктивной функции составляет аж тридцать процентов. А если эту самую функцию не сохранять, то и вовсе… Нет! Нет, конечно. Мы сначала попробуем обойтись малой кровью. Я, конечно, была в ужасе, когда узнала, что вот-вот стану бабушкой, но лучше бы уж та беременность Котьки закончилась рождением ребенка, чем пузырным заносом.
– Девочка моя хорошая… Солнышко…
– Я сейчас. Прости. Сейчас успокоюсь.
– Не спеши. Лучше выплачь все, чтобы потом все силы бросить на борьбу. Что, мы с этим не справимся? Да еще как! Котька… Котенька моя… Мое маленькое солнышко.
Укачиваю свою малышку, как тогда, когда ей было несколько дней от роду. Она тоже плакала. Орала – откуда только силы брались в таком изящном, без капли хоть какого-то подкожного жирка тельце? Я таскала ее на руках, пока Борька мотался по стране в попытке обеспечить нам достойную жизнь, и то горячую пеленку к ее животику прикладывала, то капала только-только появившийся в продаже эспумизан. И пыталась сама не разреветься. Потому что к такому меня, восемнадцатилетнюю пустозвонку, жизнь не готовила.
– Не могу плакать! Папа этого не вынесет.
Папа… Ну, да. Несмотря ни на что, Котька – папина дочь. Она всегда волновалась о нем больше, чем обо мне, родной матери. А я утешала себя тем, что большинству девочек ближе папа.
– Олег, сделай нам, что ли, чая? А может, Коть, ты хочешь есть? Ты как вообще себя чувствуешь?
– Нормально, – кукольные губки Котьки кривятся, дрожат. Та их горестно поджимает, не слишком успешно пряча свои эмоции. – Потому вдвойне обидно! Может, если бы мне было плохо, я бы смогла как-то подготовиться, а так…
Котька падает на стул и опускает голову на сложенные поверх стола руки. Если что ей от меня и досталось – так это волосы. Шикарные черные волосы. Теперь и их не станет.
– Вам уже предложили какой-нибудь план?
О том, чтобы у Котьки были самые лучшие врачи, мы с Борисом позаботились, еще когда узнали о том, что никакого ребенка у Котьки не будет. Что вместо эмбриона в ее чреве паталогически разрастаются ворсины хориона. И, если не принять мер, угрожают ее убить.
– Да. Конечно. Они предложили химию.
Котька вновь поднимает голову и, закусив губу, косится на мужа. Наверное, она думает о том, что в противном случае не сможет родить ему ребенка. И выход с химией кажется им оптимальным. Если бы мы были одни, я бы попыталась убедить дочь, что уж по этому поводу ей нужно волноваться меньше всего! Но мы не одни. Мой зять стоит, подперев задницей подоконник, и напряженно следит за нашим с ней разговором.
Если честно, я думала, он сбежит, как только Котька загремела в больницу.
И то, что он все еще здесь – дорогого стоит. По крайней мере, моего уважения, уж точно. Им нелегко пришлось. Ей. И ему тоже. Потому что характер у Котьки сложный. Болезнь далась ей нелегко. Не удивлюсь, если она вынесла Олегу весь мозг.
– И когда это все начнется?
– Немедленно.
– Да, чем раньше, тем лучше. Ну, ничего. Я буду рядом. Мы…
– Мам…
– М-м-м? – принимаю из рук зятя чашку. Стараюсь не дышать, чтобы он не почувствовал перегара. Хотя, господи боже мой, мне тридцать восемь лет, и я могу выпить с подружкой в субботу!
– Собственно, мы поэтому и хотели с тобой поговорить.
– Да? Я думала, вы хотели рассказать о диагнозе.
– И это тоже. Но вообще мы бы хотели попроситься пожить у тебя.
Я давлюсь чаем. Закашливаюсь. Котька, глядя на мои выпученные глаза, смеется.
– Пожить? Кхе-кхе… А чем тебя не устраивает ваша квартира?
– У твоей более удачное расположение. Она ближе к больнице. Понимаешь, я не хочу туда ложиться! Да и врачи не видят в этом никакой необходимости. Пока вполне можно обойтись дневным стационаром. Дома-то и стены лечат, – повторяет Котька явно за кем-то старшим.
– Ты уверена, что тебе не требуется круглосуточное наблюдение врачей?
– Я ж не инвалид! – обижается Котька. – Ты что, против, я не пойму? Если так, то…
– Нет-нет! Что ты. Я не против. Просто это так неожиданно…
– Может быть, мне понадобится твоя помощь. В уходе… – Эта часть разговора дается Котьке нелегко. Оно и понятно! – Вдруг я плохо отреагирую на химию. Вдруг меня будет тошнить…
Мой взгляд невольно возвращается к застывшему у окна зятю.
– Это была не моя идея. Я бы смог ухаживать за Катей сам.
– А как бы ты работал?! – возмущается Котька.
– Александра Ивановна, насколько мне известно, работает тоже.
Чувствую, как мои скулы обжигает стыдливый румянец. Чертов засранец! Еще бы ты не знал… Ты же сам ко мне обращался! К моим услугам… Нет-нет. Это лучше забыть, как страшный сон.
– Вдвоем вам будет легче. Можно даже составить какой-то график. Плюс папа тоже в стороне не останется. Сможет меня подвозить. Врач сказал, что после химии мне за руль нельзя.
– Ну, еще бы.
Обсуждение бытовых вопросов разбавляет повисшее в комнате напряжение. Я прячусь за чашкой чая. Котька замолкает, мрачно думая о чем-то своем. Становится тихо-тихо, и только дождь стучит по водостоку. Размеренно и печально. Как реквием.
Фу ты! Какие глупости лезут в голову… Хорошо, что кто-то звонит в дверь. Появляется повод отвлечься.
– Это, наверное, папа.
Угу. Только встречи с ним для полного счастья мне и не хватает.
– А Мирон? С ним приедет? Он не говорил? – кричу я, нажав на кнопку домофона.
– Нет. Папа сказал, что на время закинет его к бабуле. Наверное, не хочет, чтобы он расстраивался.
Наверное. Да только вряд ли этого удастся избежать, если мы станем жить в одной квартире. Все равно он поймет, что с сестрой что-то не так. И начнет спрашивать. Уж больно любознателен наш мальчик. Я глубоко вздыхаю. И в который раз за этот безумный день прячу лицо в ладонях. Это тоже привычка из детства. Кажется, если ты не видишь проблем, то их вроде бы как и нет.
Думай, Сашка, думай. Предложение Котьки – вполне здравомыслящее. До больницы отсюда действительно два квартала. И, конечно, будет великолепно, если моя помощь дочери не понадобится. Если она сможет сама вставать в туалет, купаться и кушать! А если нет?
«Это была не моя идея. Я бы смог ухаживать за Катей сам»…
Ага. Но интересно, насколько бы его хватило? Уж лучше я этим займусь. С другой стороны, каждый день видеть его в своем доме…
Мои размышления прерывает звук открывающейся двери.
Борис заходит в квартиру, нет, точнее врывается ураганом. Подавляя своей кипучей энергией все вокруг. Цепкий взгляд, взгляд которому знакома каждая клеточка на моем теле, каждая складочка и залом, проходится по моему лицу. Он наклоняется, обдавая меня ароматом никогда не меняющегося парфюма, дождя, намокшей шерсти и целует, прежде чем я успеваю отшатнуться. Нет, это не прям поцелуй-поцелуй. Это банальное приветствие. Двух близких людей, которые стали чужими.
– Привет. Что тут у вас случилось?
– У Котьки осложнения. Нужно сделать химию.
– В смысле? У нее рак?! – он ловит мое запястье одной рукой, а другой – дергает вниз узел галстука. Может быть, ему стоит выпить что-то сердечное. Чего у Победного не отнять – так это того, что он действительно любит детей. Хотя появление Котьки он, как и я, не планировал, долгое время, да и сейчас, он был ей и остается хорошим отцом. Ну и, конечно, Мирону, которого мы родили вполне осознанно, спустя почти десять лет.
– Мы же были к этому готовы, так?
– Но я… – на лице Бориса проступает не свойственная ему растерянность. Он ведет рукой с короткими массивными пальцами по все еще темной и густой шевелюре. И за это время успевает взять себя в руки. Таким, все знающим, непрошибаемым, дерзким, умеющим разрулить любую проблему, я его и знаю. В тот момент я поддаюсь слабости… Осознавать, что в этой битве я не одна – приятно.
– Олег тоже здесь?
То, что у «этого» появилось имя, говорит о том, что и мой бывший муж оценил-таки зятя. Когда Котька нам сообщила о своей беременности, Борис никак иначе, как «этот», его не величал. Олега он воспринимал как конкурента на место в сердце дочери. То есть как своего заклятого врага, с которым он по какой-то причине должен заключить перемирие.
– Ну, а где ему быть? – шепчу, перед тем как вернуться в кухню.
– И то так, – бурчит под нос Борис, заходя за мной следом.