© Сончи Рейв, 2019
© Ксения Пономаренко, иллюстрация, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
* * *
Это было смешно до коликов в животе и грустно до неконтролируемых слез и всхлипов. Книга, не похожая ни на что, и в то же время в ней столько хорошо знакомой нам жизни. Возможно, не каждый поймет. Я поняла и предлагаю рискнуть и вам.
Дана Делон, автор романов «Непрожитая жизнь», «Падающая звезда», «Артур, Луи и иАдель»
Открывешь книгу, читаешь и думаешь о том, что в твоей голове поставили датчик… Это мысли, которые преследуют каждого. Это проблемы, которые все пытаются для себя решить. Депрессия и стендап? С помощью таких парадоксов автор раскрывает ответы на многие мучающие читателей вопросы.
Инстаграм-блогер anaswon
Читать «Анти-ты словоно есть соус табаско – очень уж остро, но привыкаешь и становится прикольно. Редко можно встретить настолько раскрепощенный текст… Потрясающая и трогательная история о всем спектре человеческих эмоций.
Инстаграм-блогер raccoon_demigod
* * *
Посвящается очереди к туалету в баре
«Сосна и Липа»
Пролог
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
– Мемом.
– Ты не понял вопроса.
– Вы не поняли жизни.
В этом видео не было ничего особенного. Криво закрепленная камера: может, фронталка ноутбука, может, планшета. Освещение ни к черту. Блевотные зеленые обои с мерзким узором оконной изморози, присыпанные пошлыми блестками. Девушка в простой растянутой футболке. Ни косметики, ни укладки. Хмурое сонное лицо, уставшее, типичное, ну такое – идеальное для метро.
Она произносит совершенно обыденно, без доли истерики или чувственности, безмерно устало, как в серое рабочее утро понедельника:
– Я так больше не могу.
Пожимает треугольными плечами. Смотрит куда-то вбок.
Это все какая-то неинтересная картинка. Слишком хочется пролистнуть дальше.
– Каждая секунда кажется невыносимой, – она монотонно перечисляет, словно тонет в скуке, и из-за этого смысл слов как-то теряется.
– Я закончилась.
Она достает пистолет. Какой-то бутафорский, прямиком из сериалов про бандитов.
Теперь он упирается между ее подбородком и шеей, и если вглядеться, то видно, как дуло нежно продавливает кожу.
Она говорит все с той же интонацией:
– Мне кокосовый фраппучино.
А затем звук – оглушающий, резкий. Меньше секунды – и видишь ее отлетевшую назад голову, за которой образуются черные пятна. Картинка запаздывает, немного фонит.
Не успеваешь ничего осознать или хотя бы попытаться это сделать, как экран темнеет – и видишь и слышишь: «Directed by Robert B. Weide»
Просмотры: 4 007 688 нравится boobarash и x_sonchy
username1: Очень жаль. Видел ее выступление на порнхабе. Удивительный комик. Единственная смешная женщина.
username0: А-ХА-ХА-ХА-ХУА-ХАХ ОСТАНОВИТЕ МОЙ ОР
username2: Да это анонс к ее сольнику.
username3: Слышали, что вроде из-за ее выступления разорилась та компания антидепрессантов?
username3: С зубом, конечно, жестко
username7: Я сам долго глотал эти таблетки, и зубы выпадали. Думал, что с зубами проблема, а потом понял, что вообще ни фига подобного.
username: Блин, а я думал, что с зубом прикол такой. Что это подстава.
username5: Блин, «Чаек-кофеек» совсем охренел, если это их новая реклама
username4: Суициднись и получи кокосовый фраппучино в подарок LOL
username82: НАКРУТКА ПОДПИСЧИКОВ БЕЗ ОБМАНА ОБРАЩАТЬСЯ…
username13: Капец хайп на костях
username21: Да это фейк. Она ж не могла мертвая это смонтировать и выложить
username12: Ждем статью на медузе ахаха
username667: Я тебя люблю
Посмотреть все комментарии (110 824)
Глава 1. Суть тусы
Все счастливые тусовки похожи друг на друга,
каждая несчастная тусовка несчастна по-своему.
– Я заметила, что у всех парней, которые мне нравились, не было отца. И я поняла, – произношу я с нарочитым душещипательным пафосом, – что хочу заменить им отца. Ездить с ними на рыбалку, – медленно перечисляю, шагая по сцене, – смотреть с ними футбол, – еще пару шагов в другую сторону, – трахать их мать.
Эта обманчивая убаюкивающая интонация не сразу дает зрителями понять, где именно прячется шутка. Им понадобилось две секунды, чтобы осознать и потом разразиться ленивым смехом. Летом вообще смеются неохотно, а в стендап-клубах народа в три раза меньше, чем в каком-нибудь феврале. Все сидят на улице, в рюмочной по соседству, гуляют, пьют и плодят свою комедию сами.
– Но пока у меня получается только уходить из семьи. – Людей в зале совсем немного, но у меня вечная тревожность. Мое выступление – четко продуманный график шагов и смешков, и в нем есть небольшая пауза между репликами, чтобы оценить свой результат. Прожекторы бьют по глазам, взгляд фокусируется не сразу. Все закомплексованно сели подальше от сцены, и их реакция просто не долетает до меня – приходится всматриваться. – Хотя мой последний парень сам меня бросил. Но! Все прошло очень хорошо. Он мне так и сказал: «Я искренне благодарен тебе, наши отношения изменили мою жизнь», – опять наигранная восторженность. – И я такая: «О! Ты наконец-то решил перестать быть занудным мудаком?» – девочки за угловым столиком рассмеялись слишком громко. Поняла. Вот моя целевая. – А он такой: «Нет! – Я развожу руками и манерничаю, входя в образ. – Благодаря тебе я понял, что я гей».
Смех все-таки до меня доходит, но меня это уже не так волнует. За единственным занятым столиком в первом ряду сидит наистереотипнейший кавказец с излишне красивой барышней. Казалось бы, чего тут пялиться именно на них? Вот только этот кавказец, в каждом волоске неухоженной бороды которого кроется ДНК ярости предков и ретрограда, тут же сжимает губы от злости, стоило мне произнести «гей».
Я совру, если скажу, что меня это не заводит. Нет. Ну, то есть это вообще не мой типаж мужчин, наоборот. Меня заводит не он, а ситуация, и совсем не в сексуальном плане. Меня заводит, когда кто-то в зале начинает злиться. Внутри будто что-то щекочет от предвкушения. Правда, не очень понятно, предвкушения чего именно.
– И вот я не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, это ведь можно считать за комплимент, да? – Опять переигранная неуверенность. А я все не могу оторваться от этой парочки за первым столиком, где он уже сжимает кулаки. – А с другой стороны, интересно, в какой момент он посмотрел на меня и решил: «Лучше я буду трахаться в жопу с огромными волосатыми мужиками, чем с тобой»? – Кавказец цокает, что-то агрессивно говорит своей подруге, и я вглядываюсь в него с замиранием сердца. Крикнет он что-нибудь или молча встанет и уйдет? А может, залезет на сцену и даст мне в лицо? О, я уже вижу заголовок в каком-нибудь интернет-издании: «Кавказец ударил женщину-стендап-комика за шутку про геев». Нет, скорее, не ударил, а избил. Так будет драматичнее. Отлично. – И вот теперь я пустилась во все тяжкие и живу с четырьмя парнями. – Нет, этот кавказец точно что-то выкрикнет. – Вы спросите, страшно ли мне. Один раз мне действительно было страшно, когда кто-то из них шлепнул меня по заднице. Точнее, я испугалась потом, когда он сказал: «Ой, извини, я тебя с Витьком перепутал».
Вот теперь все смеются громко, даже этот кавказец. Самоуничижительный юмор работает на всех и всегда. Они сюда только и приходят, чтобы посмотреть на того, кто окажется хуже их.
Это мимолетное удовлетворение от громкого смеха тут же вытесняет из головы все выступление. Я теряю сцену, теряюсь сама и двигаюсь к блокноту на табуретке. Недоумевающе смотрю на жирную пометку «мама». Не знаю, на что я рассчитывала, когда думала, что смогу как-то связать тему своей непривлекательности с матерью. Разве что генетически.
Черт, а прикольная шутка. Можно будет попробовать, но не сейчас.
– Недавно ко мне приезжала мама. Я вымыла всю квартиру. Всю! – начала я громко и отчаянно. – Даже магнитики на холодильнике помыла! – Интересно, вспомнил ли кто-то, что это шутка из «Друзей»? – И вот она приехала, и началась программа «Ревизорро». Она, конечно же, перемыла за мной магнитики. И вот сидим мы с ней, пьем чай, как вдруг начинается: «Тамара, как ты можешь? Как ты так можешь? Разве это возможно?». Я спрашиваю: «Что, мам? Что?» – А теперь мое любимое: пародия на маму. – Как так можно, летом, – акцент на каждом слове, интонация максимально идиотская, – пить, – поднимаю палец вверх, – из кружки с зимней тематикой?
Хохот. Наконец-то. Боготворящий хохот. Совсем не летний, а прям февральский.
– Вообще мне кажется, что мама назвала меня Тамарой, – я все-таки отступаю от плана и случайно фыркаю. Казалось бы, за двадцать лет можно привыкнуть к имени, но нет, – Тамарой, мать его. В общем, она назвала меня Тамарой потому, что это имя удобно кричать. ТА-МА-РА! – Ну давай же, переигрывай, ори. – Отвратительное имя, да? Просто мерзотное. Его только и можно кричать. Но не во время секса, а когда посуду не домыла. И все-таки, знаете, в этом имени есть вот только один-единственный плюс. Какой? Плюс в том, что меня зовут не Галина. Все, всем спасибо, вы крутая публика! – Наглая ложь из вежливости. – С вами была ТА-МА-РА! – Истошно воплю я под жалкий шумок аплодисментов. На первой же ступеньке от сцены резко становится темно, и тут же вспоминаешь, что, вообще-то, все происходит в подвале. Пусть и на Камергерском, но в подвале.
Летом слишком дохло, особенно у нас в стендап-клубе. В городе остаются только вялые и безуспешные комики, у которых не хватило то ли денег на какую-нибудь Турцию, то ли мало-мальского успеха для тура по Беларуси.
Нас, комиков, осталось всего пятеро от основного состава, остальные добравшиеся до стендап-клуба – энтузиасты и начинающие. Раз за разом они приходят сюда, повторяя позор за позором, плохую шутку за плохой шуткой, словно в бесконечно зацикленном «коубе»[1].
Я лезу в карман джинсов и отключаю запись на телефоне. Выступление длилось пять минут сорок три секунды. Пять минут, выжатых за полгода неудачных выступлений и лицезрения скучающих физиономий. Вечером я вернусь домой, включу запись и попытаюсь сделать какие-нибудь выводы, в основном бессмысленные. Скорее всего, я просто посокрушаюсь, какой дебильный у меня голос, и выключу запись на половине.
– После выступления Тамары, – говорит Рома, ведущий сегодняшнего вечера, – я и сам задумался, не сменить ли мне ориентацию…
До сих пор не понимаю систему, по которой у нас выбирают ведущего на открытый микрофон. Так как я девочка, мне по гендерному признаку эта участь не грозит, поэтому не знаю, как именно парни решают, кто сегодня будет позориться. Тянут спички, бегают вокруг стульев под музыку? У меня есть теория, что ведущего выбирают по принципу «кто сегодня надел самые чистые джинсы».
А вот и остальные – вежливо похлопывают за стойкой. Взгляд Юры, самого старшего из нас, молниеносно переходит на меня. Он никогда не хлопает, его тонкие, покрытые слишком длинными волосами ручищи постоянно скручены в узел на груди. Как бы описать Юрия? Ну, он определенно напоминает тех парней, которые по вечерам устраивают чаепития с фарфоровыми куклами. Слишком высокий, слишком тощий, деформированный, как будто над ним неудачно изгалялись в фотошопе. Дебильные очки, редкие волосы с залысинами, дедовские рубашки на все пуговицы, туго стянутый ремень. Если заметишь его в парке, то неосознанно ускоришь шаг.
Рядом с ним Гоша – низкий и смуглый, напоминающий какого-то мексиканца. Он, наоборот, хлопает и улюлюкает, но делает так абсолютно всегда и всем – это не показатель качества выступления.
– Все хорошо, надо только подсократить.
Юрий – ни у кого не хватало смелости называть его просто Юра – был из старой школы комедии. В нулевых он даже выступал в ночных эфирах главных каналов. Слава была не оглушительной, но достаточной, чтобы превратиться в былую – и дать Юрию застрять на этом этапе. Как и все, он прошел через школу КВН, занялся сольной комедией, пробовал себя в написании сценариев, но смог создать себе только репутацию, а никак не успешную карьеру. Его здесь все уважали, но такая комедия заходила только сорокалетним мужикам, случайно покупающим билеты на выступления. На фоне молодых и перспективных он звучал невероятно скучно, в стиле сатириков, как Жванецкий. Он присоединился к стендап-клубу «Весло» по банальной причине: больше его никуда не брали. Особой популярностью он не отличался, выступал мало, и, видимо, на фоне этого самого комплекса Юра по старшинству провозгласил себя критиком.
– Мне кажется, отыгрыши – это не мое. – Я поддакиваю его критиканству, просто чтобы поддержать разговор. Бармен передает мне бокал пива: безалкогольное, которое я принесла из дома, но вежливо попросила перелить в местную пузатую кружку, чтобы создалось впечатление, что мне есть чем платить за слишком дорогое здешнее пиво.
– Вот это, что ли, лучше? – Юрий кивает на выступающего прямо сейчас Дурата, который скачет по сцене и поет на казахском, пародируя движения мальчиков из кей-поп-групп[2]. Публика сегодня явно не для экспериментальной комедии. В принципе, идея прикольная. Якобы если популярен кей-поп, то, может, популярен и казах-поп или поп-стан – не помню, как он назвал этот новый жанр. И вот сейчас он и пародирует эти группы, напевая что-то народное под ужасное кривляние с подтанцовкой.
Экспериментальная, или, как иронизировали сами комики, экскрементальная, комедия заходила только искушенным или тем, у кого выработалась привычка смеяться, чтобы снизить неловкость. Сегодняшняя ленивая публика не относилась ни к одной из этих категорий, только компания молодых девчонок – наверное, фанаток этих самых корейских групп – бесшумно и истерично смеялась.
– Я все равно думаю, что отыгрыши – это не мое, – повторила я, надеясь на ответ, что отыгрыши в комедии – как раз мое и зря я себе придумываю. – Я уже не знаю, может, надо переходить в дедпан[3].
Юрий нахмурился, припоминая, что это значит.
– Безэмоционалка, – подсказал Гоша. – Да не, хорошие отыгрыши. И вот это твое «ТА-МА-РА!» – клевая фишка.
С Гошей мы познакомились при странных обстоятельствах. В рамках фестиваля комедии нам двоим выпала честь участвовать в импровизированном Roast Battle: словесной комической перепалке, цель которой – основательно унизить своего оппонента. У нас с Гошей были только пара часов и страницы «ВКонтакте», чтобы найти аргументы для панчей[4]. Пока я возилась со всей доступной мне информацией, надеясь найти какой-то весомый довод для формального оскорбления, он пил пиво. В итоге его выступление содержало рекордное количество слова «вагина», истеричный хохот, да, в принципе, и все.
И он победил. Я готова была расплакаться, но вовсе не потому, что меня публично унизили, а потому что Гоша победил только из-за своей смешной манеры, ему вообще не приходилось прилагать усилия, чтобы кого-то рассмешить.
Я делю комиков на две условные категории: смешные и остроумные. Остроумные – это те, кто подолгу сидит над своим материалом, высчитывает каждую шутку, думает над структурой, темой, вечно хочет за шутками спрятать смысл и что-то небанальное.
А есть такие, как Гоша, смешные сами по себе, от природы. Наверное, сказывается еще и то, что изначально он совсем не текстовик, а импровизационный комик. Я знаю его с первого дня в Москве, но один вопрос все равно остается загадкой: на чем он, мать его, сидит, раз вообще не умеет сидеть спокойно? Весь такой бессмысленно суетливый, постоянно крутящий головой, притоптывающий, громко шмыгающий носом и озирающийся. Вот он как раз и славится своими отыгрышами, в которых не знает меры. Может рухнуть на колени, заорать, кататься по сцене, громко искусственно рыдать. Однажды он разорвал на себе рубашку. До сих пор помню это выступление. Гоша хоть иногда и пугает своей неадекватностью, но как минимум в половине случаев – смешит. И я завидую его смелости, раскованности, умению валяться на сцене и даже выпученным карим глазам. Как-то раз он вообще отобрал у девушки стакан и выплеснул себе в лицо. Я пытаюсь примерить на себя хоть один из его трюков, но, уверена, итог будет одинаковым: кто-то вызовет мне скорую.
Заголовок: «У женщины-стендап-комика во время выступления случилась истерика».
Если ты парень и рвешь на себе рубашку на сцене, то ты – экспериментальный комик. Если девушка – то сумасшедшая истеричка. Ну, или перепутала стендап-клуб с конкурсом мокрых футболок.
– Для безэмоциональных шуток тебе нужно более странное лицо, – рассуждал Юрий, – немного пугающее.
– Отлично. – Какого черта он вообще размышляет о моем лице? – Попробую пропустить его через мясорубку.
– Не, есть риск, что это сделает его только лучше! – захохотал Гоша.
Мысленно я твержу: это шутка, шутка ради шутки, пустая и бессмысленная, чтобы заткнуть паузу, лишь бы что-то сказать. Он не пытался тебя оскорбить, он не всерьез. Но в мою самооценку как будто запустили вирус, и выстроенная за годы кирпичик за кирпичиком стена дает трещину. Это шутка, Тома, дебильная шутка Гоши, не более.
Я знаю, прекрасно знаю, что далеко не красавица. Лицо какое-то небрежное, что ли, челюсть треугольная, глаза невыразительно карие. Волосы – даже описывать не буду, я уже давно не могу понять, что с ними. Фигура недопловчихи. Плоская, опять же квадратная, без лишних окружностей. В общем, человечек из «Лего» выглядит сексапильнее меня.
Я-то знаю. Но можно это тайное знание о своей непривлекательности я буду нести внутри себя, не получая подтверждений извне?
– И говори попроще. – Это было стабильное замечание. – Вместо «я искренне тебе благодарен, что стал геем» – «благодаря тебе я стал геем». Тебе динамики не хватает. Злости. Ты слишком пассивная.
– Мой бывший говорил так же, – на автомате отвечаю я, и руки сами стремятся перевернуть страничку блокнота. Там по-прежнему неоформленный материал. Материал, на который я все никак не могу решиться. Потому что, мне кажется, если я снова начну шутить о нем, то сделаю ему одолжение.
Господи, какой же Юрий душнина. Это даже не последняя фраза в выступлении, а где-то середина блока, но он помнит и лелеет свое маленькое замечание, чтобы хоть как-то самоутвердиться.
– Да. – Гоша всегда старается поддакивать Юрию, надеясь, что это как-то улучшит их отношения. – Ты всегда звучишь прециозно.
– Ты хотел сказать претенциозно? – поправила я его, скорее, машинально.
– Я хотел сказать «не выебывайся». – И Гоша снова истерично расхохотался.
– Будут еще замечания?
Парни замотали головами. Отлично, просто супер. Я надеялась хотя бы на что-то дельное.
– Какие планы на выхи? Идешь на тусовку этой курицы-гриль?
– Не. Мои планы на выходные – вынюхать целую дорожку психического здоровья.
Гоша улыбнулся, словно услышал что-то близкое и знакомое. У меня была шутка, даже не совсем шутка: первое время в Москве у меня проявлялась очень сильная тревожность, особенно если дело касалось знакомства с новыми людьми. В детстве мама постоянно делала мне замечания, что я часто моргаю, дергаюсь и чешу нос, когда приходится общаться с незнакомцами. Стоило мне приехать в Москву, как эта привычка усилилась в разы. Я замечала, что люди отдаляются от меня, не желая со мной разговаривать. И я не придумала ничего лучше, чем начинать знакомство с фразы: «Привет, я Тома. Не обращай внимания, я под феном».
Кто-то считал это шуткой, кто-то – нет. Во втором случае от меня либо сразу отходили, либо продолжали куда более неформальное общение. Легче было притвориться наркоманкой, чем признаться, что я просто по жизни такая. Позже я обратилась к психотерапевту, и мне поменяли таблетки. Мой уровень тревожности снизился, но вместе с тем пришли постоянная тошнота и головокружение. Я стала не просто спокойнее, я стала безразличнее. Я вдруг заметила, как мой организм сам начинает отказываться от меня и проваливаться в бесконечную сонливость. Концентрация терялась, об энергии я забыла. В день я могла сделать только одно дело, после которого, обессиленная, ложилась спать. Выход из дома приравнивался к пытке. Зимой становилось еще хуже. Я успевала эмоционально выгореть, пока надевала колготки. В общем, пришлось очень долго, методом проб и ошибок высчитывать свою дозу лекарства.
Я скучающе наблюдаю за залом, песни Дурата все продолжаются. Кто-то истерично смеется, надеясь, что это скоро закончится, кто-то медленно выходит. Дохлота. Да. Отличное слово для сегодняшнего вечера. Дохлота. Назову так свой сольник.
Черт. Он здесь.
– Блин, опять он. – Я едва успела его разглядеть и сразу резко обернулась к барной стойке, надеясь, что он не заметил. Нет, если это действительно тот, о ком я думаю, то он заметил. Заметил и пристально следит за мной.
– А! Твой Капитан Крюк! – понял Гоша, за что сразу получил в плечо. – Главный поклонник! Аплодировал громче всех!
Я уже раз десятый слышу эту шутку.
– Как он вообще узнал, что я сегодня выступаю? Это ж опен-майк[5], не концерт.
– Взломал «ВК» и прочитал в личных сообщениях Ромы, кто записывался на опен-майк, – пожал плечами Юрий. Он произнес это так уверенно и буднично, что я уставилась на него с испугом. – Я шучу, Томик, шучу, – отмахивается Юрий.
Особенность комедии Юрия – невозможно понять, когда он шутит.
Я коротко взглянула на своего «поклонника». Обычный быдловатый тип из какого-нибудь Подмосковья. Пронзительные серо-голубые глаза, небрежно вылепленное лицо со странным черепом: вытянутым, угловатым, словно статуя с острова Пасхи.
Помню, когда увидела его впервые. Это был как раз смехотливый февраль, жесткий дубак, когда и жить не хочется, что делает этот месяц финансово выгодным для стендапа. Ведро доната[6] было переполнено, зал – тоже, и плевать, что половина из них сидела только ради того, чтобы согреться.
Своего выступления я не помню, но помню, как стояла возле сцены и терпеливо наблюдала за комиками. Рома – кажется, это был он – переключился на оскорбление зала, так как собственные шутки у него не клеились. Люди, как обычно, встретили это радостно, ожидая толики хоть какого-нибудь внимания.
Однорукий парень в заднем ряду, разумеется, был идеальным объектом для шуток.
Я не очень люблю шутки про инвалидов. И дело не в какой-нибудь морали, нет, если лезешь в комедию, о морали надо помнить ровно до тех пор, пока тебя не посадят или не изобьют в подворотне. Быть избитым одноруким парнем – уже довольно сложно, а если даже подобное и случится, то материал на следующее выступление готов. «Представьте, меня избил зритель, причем однорукий» – это же короночка.
Я не люблю шутки про инвалидов, потому что они слишком простые, слишком очевидные. Простой путь комедии – взять самую болезненную тему и приплести к ней пару каламбуров из разряда «вам нужна рука помощи». Или сказать что-то вроде: «Ты, наверное, ненавидишь хороводы?». Слишком просто, но заходит абсолютно всем.
Как именно пошутил в тот вечер Рома, я не помню, да и нет смысла вспоминать. Но я помню ухмылку этого «поклонника». В первый же вечер я поняла: у него кровожадное лицо.
Зловещая тихая усмешка, словно жаждущая расплаты. Да-да, у него было кровожадное лицо маньяка.
Уже прошло полгода, а я периодически вижу его в зале, ловлю его липкий взгляд и замечаю, как он движется ко мне после выступлений. Я всегда успеваю либо убежать, либо с кем-то показушно заболтаться с очень важным видом.
– Может, заяву на него накатать? – предложил Гоша.
– За то, что он ходит на все ее выступления? – удивился Юрий.
– Кто-нибудь может меня сегодня до дома проводить?
Господи, даже не понимаю, зачем я это спросила. Я ведь знаю ответ и знаю, что за этим последует.
Однотипный идиотский жест.
Юрий и Гоша вдвоем практически синхронно повели плечами и едва заметно отстранились. Я знаю этот жест наизусть: так делали мой отец, мои ученики, когда я просила помочь что-то донести, все мои парни так делали. Это жест явной неохоты, мужского отказа. После него обычно следует лепетание:
– Да летом же светло. Тем более что ты на метро.
– Может, соседи тебя встретят…
И этот нечленораздельный лепет я тоже всегда пропускаю мимо ушей. Бессмысленный, бессвязный, шаблонный, однотипный, неловкий и жалкий.
Лучше бы не спрашивала. Сразу становится дико неприятно. В черновиках была шутка про этот типичный «мужской отказ», но я так и не решилась довести ее до конца. Не знаю, может, я подсознательно боялась, что пацанов это заденет, а может, шутка действительно была неудачная.
Я еще пыталась понять, а какой в таком случае «женский отказ». Обычно, когда говорят о «женском отказе», первое, что всплывает в голове, – это отказ от секса, а не в ответ на какие-нибудь просьбы. Наверное, у девушек – у настоящих девушек – просто ничего не просят, вот им и не приходится устраивать этот цирк.
Стало так неловко, что Гоша, конечно же, начал болтать.
– А че твои Пупа и Лупа не пришли?
– Слава и Сава? – зачем-то переспросила я, хотя прозвище «Пупа и Лупа» – мое изобретение. – Да я их уже задолбала своим материалом. – Я взглянула на свой бесполезный «сяоми» с нулевым балансом. – Я им сегодня деньги скинула за квартиру, что-то нервничаю.
– Боишься, что в бухгалтерии все перепутают?
– Боюсь, что кто-то из этих придурков опять купит пакет с пластиковыми шариками.
– Что за пластиковые шарики? – оживился Юрий.
– Ты не знаешь? Слава купил детские пластиковые шарики, такие, которые во всяких детских комплексах, в бассейнах.
– А-а-а! Да! Я видел фотку, – вспомнил Гоша.
– И наполнил ими ванну, как раз когда пришла хозяйка.
Юрий как-то неприятно прыснул.
– Да все нормально будет, заплатят они за хату, – отмахнулся Гоша.
– Они не ответили насчет пиара. Не возьмутся за нас? – Юрий вспомнил о деловых вопросах.
– Не, они сейчас пиарят курицу-гриль.
– Чего? – спросили они хором.
– Нашли ларек с курицей-гриль и стали его пиарить. Завели ларьку инстач, нагнали туда подружек-моделей, пофоткали, устроили тусу с диджей-сетом. – Я по привычке потянулась к телефону, чтобы открыть «Инстаграм», но вспомнила, что интернета нет.
– По-моему, это современное искусство, – с восторгом прокомментировал Гоша. Мне вообще кажется, что он общается со мной только потому, что мои соседи Слава и Сава, работники крутого интернет-издания, – придурки, которые умеют делать хайп из ничего. Как-то раз они вдвоем реанимировали карьеру старого актера, который прославился в идиотском сериале в начале нулевых, потому что стали снимать с ним «тик-токи».
– Мне кажется, это безработица, – в своем стиле прокомментировал Юрий. Вот как раз он, возможно, и общался бы со мной побольше, если бы не Слава и Сава.
– Они ж еще в SMM-агентстве с этими блогерами всякими снимают клевую рекламу, скетчи…
– Господи, они раз в неделю устраивают розыгрыши в «Инстаграме», и все. – Я допиваю пиво, стараясь не смотреть лишний раз на своего «поклонника». Кожей чую, как он следит за мной.
– Нет бы на завод пойти работать, да, Юрий? – пытается шутить Гоша.
– А следующей на сцену выходит Снежана! – громко объявляет Рома.
Я уже думала под шумок аплодисментов потихоньку сбежать через кухню, но из какой-то внутренней солидарности решила остаться и посмотреть выступление девушки-комика. Неожиданно к сцене пошла красотка того кавказца.
– Я, вообще-то, пишу стихи, юмористические… – заявляет девушка, а я, Гоша и Юра заводим осуждающее «у-у-у», но не так громко, как хотелось бы.
– Ты посмотри на их стол. У них там фруктовая тарелка за семьсот рублей! Кто в здравом уме будет тратить деньги на фруктовую тарелку? – шепчет мне Юрий.
– Там еще кальян, мясо и шампанское. Они сегодня сделали выручку кухне, – ответил Гоша.
– Если вдруг ты в «Инстаграме» вот совсем не популярен, надо просто сделать жопу, – зачитывает она, и я вижу, как Рома болезненно улыбается и аплодирует, а этот ее кавказец просто сияет от гордости.
– Смейся, Тома, смейся, иначе нас всех здесь постреляют к чертовой матери, – комментирует Юрий.
Парень этой Снежаны самодовольно улыбается, задрав подбородок. В его глазах столько любви, что даже мне становится отвратительно завидно. Я же смешнее, объективно смешнее. Работаю над собой, стараюсь, каждая шутка выходит из меня мучительно долго. Разве я не заслуживаю такого же обожания в чьих-то глазах?
Тень этого обожания, если быть совершенно честной, я замечала у своего «поклонника». У того жуткого, отталкивающего, быдловатого отребья. Неужели я привлекаю только таких парней? Неужели это и есть мой максимум? Однорукое быдло. Капитан Крюк.
Черт, нельзя так говорить. Прекрати. Слишком жестко. Может, он человек хороший. Но точно не настолько, чтобы я подумала: да, я крутая, раз нравлюсь ему.
Идиотская женская привычка – мерить себя восторженными взглядами.
А Снежана все читает свои идиотские стихи. Ее кавказец хлопает так громко и строго, что другие подхватывают. Идеальное время для побега.
– Я пойду. Выйду через кухню, пока этот маньяк не смотрит.
– Пока-пока, – вяло ответили мужчины, откровенно пялясь на грудь выступающей Снежаны. Ко всеобщему сожалению, она начала петь, и Рома принялся подогревать зал с двойным усилием.
Я скользнула через кухню, поприветствовала поваров и официантов, скучающих на рабочем месте. На опен-майки ходят, откровенно говоря, нищеброды, и, как бы комики ни пытались уговорить зрителей заказать что-то из меню, кассу им делают только вот такие вот Снежаны.
Из кухни – на этаж выше, в кальянную. Проскочить через ароматное душное облако, затем выйти в оживленный Камергерский переулок – такой разительно дорогой, будто отдельный от остальной Москвы. Я до сих пор не понимаю, как «Веслу» удается платить здесь за аренду, пусть и в подвале при кальянной.
Ходят легенды, что «Весло» называется «Веслом» потому, что в какой-то момент от слова «весело» оторвалась вторая буква «е». Само заведение появилось еще до того, как в России устаканилось слово «стендап». Открыла его компания богатых армян из какой-то высшей лиги КВН, которым когда-то посчастливилось отправиться в США и – по слухам, конечно же, – увидеть выступление Луи Си Кея[7] вживую.
Впечатлившись, они вернулись в Москву и решили открыть стендап-клуб, но, так как словосочетания «стендап-клуб» на территории РФ вообще не существовало, приняли скромное и лаконичное решение написать на баре простое слово «Весело». Впоследствии буква «е» отвалилась, и осталось только «Весло».
Разумеется, вся эта история – чушь.
Пара молодых комиков, которые никак не могли пробиться на телевидение, выкупили за бесценок пивную с идиотским названием и сделали из нее стендап-клуб. Но в одном я не соврала: это правда легендарное место и по-легендарному унылое.
«Весло» – это, скорее, место паломничества. Каждый здесь начинал, но никто не задерживался. «Весло» было на плаву за счет историй, и не более. И сейчас, пробегая по Тверской, чтобы меня не догнал однорукий бандит, я смотрю на афиши матерых стендап-комиков, выступающих в каком-нибудь «Крокусе», засветившихся во всяких передачах и о каждом из которых я слышала байку, что они когда-то давно облажались в «Весле».