Обещание Габриеля

Посвящается всем, кто уже не с нами.

Да не будут они забыты.

Sylvain Reynard

GABRIEL’S PROMISE

Copyright © 2020. GABRIEL’S PROMISE by Sylvain Reynard

В оформлении обложки и суперобложки использована фотография:

© Mikhail_Kayl / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Левин М., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

ЧИТАЙТЕ В СЕРИИ

I

ИНФЕРНО ГАБРИЕЛЯ

II

ВОЗНЕСЕНИЕ ГАБРИЕЛЯ

III

ИСКУПЛЕНИЕ ГАБРИЕЛЯ

IV

ОБЕЩАНИЕ ГАБРИЕЛЯ

Пролог

1313 год

Верона, Италия

Поэт остановился. Перо нависло над пергаментом озабоченной птицей.

Слова, которые вложил он в уста своей возлюбленной, осуждали его. Сами чернила его обвиняли.

Работа над «Чистилищем» заставила его по-новому взглянуть на жизнь, изменившуюся, когда не стало ее. Он принес в дань Беатриче свое поклонение, свое раскаяние. Но и не только.

Потому что смерть Беатриче не означала конец их любви. Он продолжал ее любить, и эта любовь преображала его.

Птица-перо опустилась на пергамент, давая голос горю поэта. В этой жизни он не был достоин своей возлюбленной. Но, быть может, в следующей…

 
«Взгляни, о Беатриче, дивным взором
На верного, – звучала песня та, —
Пришедшего по кручам и просторам!
Даруй нам милость и твои уста
Разоблачи, чтобы твоя вторая
Ему была открыта красота!»^[1]
 

В этих строках теперь была его возлюбленная, прекрасная и блистающая. Их любовь осталась жить, но преобразилась и стала глубже. Теперь она принадлежала вечности.

Поэт глядел на город своего изгнания и горевал по далекой родине. Горевал по Беатриче и по тому, чему не суждено было быть.

И надеялся на то, чему быть еще суждено. Возлюбленная открыла ему взор на нечто более далекое, чем она сама, нечто большее, чем земная любовь, нечто внемирное, совершенное, вечное. И он поклялся, очищая собственную душу, что слова, им записанные, будут пророческими, и обещания, данные ей, будут выполнены.

Глава 1

Сентябрь 2012 года

Больница Маунт-Оберн

Кембридж, Массачусетс

Профессор Габриель О. Эмерсон прижимал к груди новорожденную дочь. Он сидел, откинувшись на спинку стула, рядом с больничной койкой, на которой спала его жена. Вопреки настояниям сестер он отказался положить младенца в стоящую рядом кроватку. Ей безопаснее было в его руках, рядом с его сердцем.

Клэр Грейс Хоуп Эмерсон была чудом. О ней Габриель молил Бога в крипте св. Франциска в Ассизи после свадьбы со своей возлюбленной Джулианной. В то время он не способен был зачать ребенка – результат его собственного отвращения к себе. Но рядом с ним была Джулианна, его Беатриче и его жена, и он молился. И Бог ответил на его молитву.

Девочка шевельнулась, заворочала головой.

Габриель держал ее надежно. Спинка девочки лежала на его большой ладони, ощущавшей ритм младенческого дыхания.

– Мы тебя полюбили раньше, чем ты родилась, – прошептал он. – И с таким волнением ждали, когда ты появишься.

В эту минуту, минуту тихую и нежную, у Габриеля было все, чего он только желал в этой жизни. И если раньше он и был Данте, сейчас он уже им не был: Данте не знал радости женитьбы на Беатриче, не знал восторга рождения плода их любви.

Поэт в Габриеле припомнил странный ход событий, поднявший его из глубин отчаяния на вершины блаженства.

– «Apparuit iam beatitudo vestra^[2]», – процитировал он от души, благодаря Бога, что не лишился жены и дочери, несмотря на осложнения во время родов.

Призрак отца вторгся в это счастье, подсказав вырвавшееся обещание:

– Никогда вас не оставлю. Всегда буду с вами обеими, милые мои девочки, пока я жив.

В полумраке больничной палаты Габриель дал себе обещание защищать, любить и беречь жену и дочь. Чего бы это ни стоило.

Глава 2

Через неделю

Больница Маунт-Оберн

Кембридж, Массачусетс

Это началось с электронного письма. Мелочь – проверка почты. Одно из самых мельчайших и несущественных действий. Коснулся телефонного экрана – и появились сообщения.

Один мудрый канадец написал однажды: «Носитель и есть сообщение». И в этом случае и письмо, и его содержимое были важны невероятно.

Потому что по углам уже шептались.

Сообщество специалистов по Данте не особенно велико, и профессора Габриеля О. Эмерсона в нем отлично знали. Он был первым в своем выпуске в Гарварде и очень скоро после этого сделал себе имя в Университете Торонто.

Потом он оказался в центре скандала – и второй участницей была его возлюбленная Джулианна, бывшая его аспиранткой. Было разбирательство. Трибунал. Решение. Отставка.

Университет не стал поднимать шума. Джулианна получила диплом и поступила в аспирантуру Гарварда. Габриель согласился занять должность профессора в Университете Бостона. Они поженились 21 января 2011 года.

А шепоток все-таки шел. Исходил он от бывшей аспирантки по имени Христа Петерсон, которая утверждала, что Эмерсон – хищник, а Джулианна – шлюха.

Габриель постарался заткнуть рот Христе и опровергнуть слухи, но все равно за его спиной шептались. Сейчас, через несколько месяцев после второй годовщины, Габриель держал совет сам с собой, не желая выражать свое беспокойство в словесной форме. Честно говоря, он боялся, что испортил Джулианне карьеру. В то время академическое сообщество куда более снисходительно относилось к пожилым профессорам, нежели к молодым аспиранткам.

Габриель это знал. И именно поэтому какое-то время тупо смотрел на полученное сообщение.

Оно было от группы, о которой Габриель слышал, но ни с кем из ее участников не был знаком. Прочел письмо еще раз – удостовериться, что не ошибся.

Странное ощущение овладело им. По коже побежали мурашки, вот-вот должно было случиться что-то судьбоносное…

– Габриель? – перебил его мысли голос Джулианны. – У нас все есть? Рейчел повезла домой цветы и шарики.

Габриель хотел рассказать жене о полученном письме, но его прервало внезапное появление доктора Рубио, акушерки. У нее была привычка возникать внезапно, подобно сероглазой Афине в «Одиссее» Гомера. Доктор Рубио появлялась, что-нибудь произносила – и исчезала, зачастую оставляя за собой бурный кильватерный след.

– Доброе утро! – Она улыбнулась Эмерсону. – Нужно кое-что проговорить до выписки Джулии и Клэр.

Габриель убрал телефон в карман пиджака. Самый большой страх своей жизни он пережил недавно, когда по ошибке решил, что Джулианна не пережила родов. И тревога до сих пор его мучила – как похмелье, от которого не избавиться.

Вот почему он, слушая длинный список инструкций и предостережений от доктора Рубио, быстро забыл об этом очень важном письме и об абсолютной необходимости сообщить жене его содержание.

Глава 3

– Что она там делает?

Профессор в зеркало заднего вида внимательно посмотрел на жену, сидевшую сзади рядом с Клэр. Выражение красивого лица было совершенно мальчишеское, в синих глазах танцевали чертики. Он вез семью домой из больницы, и трудно было сдержать радость.

– Все еще спит.

Джулия склонилась над переноской и осторожно погладила младенца по щечке.

Девочкин рот выпятился во сне розовым бутоном. Прядка темных волос выбилась из-под лилового вязаного чепца – подарок от больницы. Красивая была девочка – носик кнопкой, пухлые щечки. Глаза большие, а когда она благоволила их открыть – индигово-синие.

Сердце Джулии переполнялось радостью. Ребенок здоров, а муж еще более надежен, чем она себе представляла. Как-то даже слишком много счастья для одной женщины.

– Если она сделает что-нибудь симпатичное, скажи мне, – с надеждой попросил Габриель.

– Обязательно, профессор! – засмеялась Джулия.

– Мне нравится смотреть, как она спит, – сказал Габриель задумчиво. Он с черепашьей скоростью вел кроссовер «Вольво» по улицам Кембриджа. – Она восхитительна.

– Папочка, на дорогу надо смотреть.

Габриель бросил на нее взгляд искоса.

– С каких это пор ты так медленно ездишь? – поддразнила его Джулия.

– С тех самых, как все, что мне дорого, оказалось в этой машине.

Лицо Габриеля смягчилось, он переглянулся с Джулией в зеркале. У нее замерло сердце.

Габриель оказался таким увлеченным отцом, что это превзошло все ее ожидания. Джулия вспомнила первую ночь в больнице после рождения Клэр. Габриель всю ночь держал девочку на руках и не хотел с ней расставаться.

Когда-то он сказал, что навсегда запомнит Джулианну в ту ночь, когда они любили друг друга впервые. А она до конца жизни будет помнить, как ее муж прижимал к груди их ребенка.

Глаза наполнились вот-вот готовыми пролиться слезами. Чтобы скрыть их, Джулия наклонилась над переноской.

Габриель повернул машину на свою улицу – медленно-медленно.

– Что за чертовщина?

Приподнятое настроение исчезло немедленно – будто корабль наскочил на айсберг.

– Не выражайся, – тихо одернула его Джулия. – Давай не будем учить ребенка плохим словам.

– Если бы она не спала, ей бы тоже захотелось узнать, что это за чертовщина. Посмотри на наш газон.

Габриель направил машину к подъездной дорожке, не сводя глаз с переднего двора участка. Джулия посмотрела туда же.

На лужайке у дома собралось целое скопище розовых пластиковых фламинго. Ужасных розовых пластиковых фламинго. Гигантский деревянный фламинго стоял у входной двери, сжимая в клюве табличку, гласившую:

Поздравляем Габриэля и Джулию! У них девочка!

Маленьких фламинго было столько, что между ними едва можно было разглядеть травинки.

Это было нашествие. Нашествие ярких, кричащих садовых скульптур, выбранных каким-то психом с полным отсутствием хорошего вкуса.

– Твою мать! – воскликнула Джулия.

– Не выражайся, – осклабился Габриель. – Я так понимаю, ты этого не ожидала?

– Нет, конечно. Я даже почту на этой неделе почти не смотрела. Твоя работа?

– Ты думаешь, я мог такое сделать?

Профессор был возмущен. Уж как-нибудь Джулианна должна знать, что его вкус не допустил бы такой пластиковой мерзости.

Но ее замечание ему напомнило про сообщение, полученное еще в больнице. Его содержание было срочным, и надо о нем поговорить с Джулией. Она его отвлекла, рассмеявшись:

– Может быть, они от Лесли, нашей соседки? Или от твоих коллег по университету?

– Сомневаюсь. У них наверняка хватило бы здравого смысла прислать шампанское. Или виски.

И опять он собрался рассказать Джулии о письме. Но когда он заезжал на дорожку, распахнулась боковая дверь и выбежала Рейчел, его сестра.

Она улыбалась во весь рот и была одета в домашнюю футболку и джинсы, на ногах босоножки. Длинные прямые светлые волосы рассыпались по плечам, серые глаза светились.

– Кажется, мы нашли источник этого китча.

Габриель покачал головой.

Джулия тронула его за плечо:

– С ее стороны это очень мило. Она же столько моталась между домом и больницей, так помогла.

– Я знаю, – нахмурился Габриель.

– Пусть ты считаешь, что эти фламинго аляповаты, но попробуй посмотреть шире.

Габриель вздернул подбородок:

– Ладно, постараюсь смотреть шире.

– Я имею в виду: «Постарайся так, чтобы можно было поверить», – пояснила Джулия.

Габриель нахмурился сильнее, и Джулия, отстегнув ремень, подалась вперед, прижалась губами к его щеке.

– Люблю тебя. Ты чудесный муж и невероятный отец.

Габриель опустил глаза, побарабанил пальцами по рулю. Джулия взъерошила его темные волосы:

– Может, несколько этих фламинго мы себе оставим? Для сада?

Габриель посмотрел на нее бешеным взглядом.

– Я шучу. – Она подняла руки, сдаваясь. – Ну сделай чуть более довольный вид, ладно?

– Ладно.

Габриель шумно выдохнул, выключил двигатель и вылез из машины.

– Что вы так долго? – Рейчел наспех обняла брата и открыла заднюю дверь. – Мы все утро ждем.

Габриель наклонился над открытой дверью, глядя, как Рейчел влезает на заднее сиденье.

– Им надо было осмотреть Джулианну и Клэр перед выпиской. И перед нашим отъездом проверить автомобиль и автомобильную переноску.

– Это понятно, – ответила Рейчел. – Но ведь не три же часа это должно было занять? Вы что, ползли как улитки?

Габриель смахнул с куртки воображаемую соринку. Потом присмотрелся к заднему сиденью.

– Рейчел, минутку, – предупредил он. – Я должен отстегнуть переноску от базы.

– Давай быстрее. Только зайди со стороны Джулии, потому что я с места не сдвинусь. – Рейчел наклонилась над спящей племянницей и улыбнулась до ушей. – Клэр, привет!

Джулия наклонилась над ребенком – тронуть подругу за руку.

– Фламинго чудесные.

– Я знала, что ты оценишь, – просияла Рейчел. – Папа сомневался, а по-моему, они великолепны. И даже Скотт вложился.

– Надо будет снять Габриеля среди фламинго и послать Скотту.

Рейчел засмеялась:

– Непременно. Он увеличит до постера и повесит у себя на стене.

Джулия сняла с ребенка чепчик, открыв шапочку темных волос. Показала на розовую заколку, которую тщательно пристегнула.

– Клэр надела тот подарок, что ты вчера нам привезла.

– Подходит к розовой пижамке.

Рейчел осторожно тронула головку ребенка, выражение ее лица на миг изменилось. Джулия посмотрела на подругу. В глазах у Рейчел мелькнула печаль, но тут же пропала, и Рейчел улыбнулась спящей племяннице.

– Я тут пару штучек для волос купила вчера вечером. Раз у нее столько волос, их надо будет укладывать.

Джулия кивнула.

– Нести ее придется Габриелю. Мне пока не положено поднимать ничего тяжелее девяти фунтов – из-за швов.

Рейчел глянула на живот подруги:

– Да, это неприятно.

– Никаких неприятностей! – Габриель подмигнул сестре, помогая Джулии вылезти. – Я рад, что ты приехала.

– Я сама рада.

Рейчел смотрела, как он аккуратно вытащил переноску и направился к дому.

– Не спеши так! – Она его догнала. – Я хочу ее понести.

Со смешинкой в глазах Габриель отдал переноску, но сперва сказал, чтобы была осторожнее. Поздоровался с Ричардом – их с Рейчел отцом, – и двое мужчин встали у двери, держа ее открытой.

Джулия вслед за Рейчел пошла в дом.

– Спасибо, что посторожила дом. Понимаю, вышло чуть дольше, чем рассчитывали.

Рейчел, держа переноску двумя руками, ответила:

– Я не собиралась уезжать до вашего возвращения. Аарону работать надо, иначе бы он тоже тут был.

– Все равно большое тебе спасибо. Я знаю, что ты тут на звонки отвечала, принимала курьеров и все такое.

Рейчел пожала плечами:

– Для того и нужны родственницы, Джули. Чтобы друг другу помогать. Мне просто повезло, что немножко дней отпуска осталось. Ребекка тут нас избаловала своей кухней. Вот увидишь, что она на ланч приготовила.

– Отлично, а то я с голоду помираю.

У Джулии уже в животе бурчало. Она вошла в кухню.

На кухонном столе стоял лучший фарфор Эмерсонов, их лучшее серебро и хрусталь. К стулу Джулии привязали розовые гелиевые шары, а центр стола занимал большой букет красных и белых роз. Почти весь кухонный стол был заставлен едой, цветами или подарками в яркой обертке.

– Сюрприз! – сказала, выходя вперед, пожилая женщина с короткими седыми волосами и серовато-синими глазами.

– Кэтрин? – Джулия замахала рукой, не веря.

– Я думал, ты в Оксфорде.

Габриель опомнился от удивления и приветствовал бывшую коллегу поцелуем в щеку.

– Была там. Приехала в Кембридж знакомиться с крестницей. – Профессор Пиктон обняла Джулию и шагнула назад. Глаза ее блестели. – Можно мне ее подержать?

– Конечно.

Габриель вынул ребенка из колыбели и успел поцеловать перед тем, как передать Кэтрин.

Клэр открыла большие синие глаза. Кэтрин улыбнулась:

– Здравствуй, Клэр! Я твоя тетя Кэтрин.

Младенец открыл крохотный ротик и зевнул.

– Красивое имя – Клэр, – продолжала Кэтрин, не смущаясь девочкиной сонливостью. – Я думала, что твои родители назовут тебя Беатрис. Но теперь вижу, что ты больше похожа на Клэр.

– Как нам будет интересно! – прошептала Кэтрин ребенку. – Я тебя научу итальянскому и расскажу про Данте и Беатриче. А когда ты подрастешь, повезу тебя во Флоренцию и покажу тебе, где жил Данте.

Девочка будто смотрела на тетю осмысленно. Кэтрин наклонилась к ней ближе и прочла вслух:

 
Donne ch’avete intelletto d’amore,
i’ vo’ con voi de la mia donna dire,
non perch’io creda sua laude finire,
ma ragionar per isfogar la mente^[3].
 

Габриель узнал строки из «Новой жизни» Данте – Кэтрин цитировала его хвалу прекрасной Беатриче.

Джулия замерла.

И вдруг, неожиданно, как разражается гроза над пикником, разрыдалась.

Глава 4

Все затихли, все взгляды обратились к Джулии. Она, закрыв рот ладонью, пыталась подавить всхлипы.

Ричард, Кэтрин, Ребекка и Рейчел стояли потрясенные, не зная, что делать.

– Дайте нам минуту, – тихо сказал Габриель, все так же обнимая Джулию за плечи, вывел ее в гостиную, в тихий уголок у окна.

– Милая, что случилось? У тебя что-то болит?

Он нагнулся озабоченно, вглядываясь в ее лицо.

Джулия закрыла глаза, но слезы все текли. Она покачала головой. Габриель привлек ее к себе:

– Не понимаю. Ты хочешь, чтобы все ушли?

Она снова покачала головой. Габриель прильнул щекой к ее волосам:

– Я не знал, что они все это задумали.

– Шаров тут вдвое больше, – сказала она неразборчиво.

– А гелий опасен для младенцев?

– Нет. Да. Не знаю. – Она схватила его за рубашку. – Не в этом дело. Тут вдвое больше подарков и цветов, чем было в больнице. И еще фламинго на нашем газоне!

– Милая, фламинго я могу убрать. – Габриель поцеловал ее волосы. – Прямо сейчас займусь.

– Не в них дело! – Джулия запустила руку в карман Габриеля, вытащила носовой платок. Помахала у него перед лицом. – Как хорошо, что я это тебе купила.

Она высморкалась.

– Джентльмен всегда имеет при себе платок – как раз на такой случай. – Габриель погладил ее по спине, еще заботливей, чем прежде. – Тебя расстроили фламинго, но ты не хочешь, чтобы я их убирал?

– Кухня набита подарками. Кэтрин приехала из самой Англии и Данте цитирует!

Джулия снова разразилась слезами.

Габриель нахмурился – видеть слезы жены ему было больно.

– Ну конечно, подарки. Новорожденным их всегда дарят. Традиция такая.

– Сколько в кухне моих родственников?

Джулия промокнула нос. У Габриеля сжалось сердце.

– Твой отец и Диана хотели тут быть, но Томми заболел. Ты скоро их увидишь. – Он пальцами стер слезы Джулии. – А в кухне родные, наши родные. Те, кто любит тебя и Клэр.

Она сглотнула слюну.

– Я скучаю по твоей маме. Скучаю…

Габриель вздрогнул, как от боли. В незаконченной фразе Джулии было море страдания. У нее было несчастливое детство с матерью – наполовину жестокой, наполовину равнодушной.

– Мне тоже не хватает Грейс, – признался он. – Я думаю, нам всегда будет ее не хватать.

– Я мать всего пару дней, но люблю Клэр так сильно, что все для нее готова сделать. Почему же с Шерон так вышло?

Габриель посмотрел на жену:

– Не знаю.

Это была правда. Как, чем можно объяснить безразличие и жестокость? От своего биологического отца он получал и то и другое. И понял наконец, что любая попытка объяснить подобное поведение бесполезна, потому что объяснение чаще всего маскирует оправдание. А оправданий он слышать не желал.

Габриель положил ей руки на плечи, слегка их стиснул.

– Джулия, я люблю тебя. Мы любим друг друга, и мы любим Клэр. Начали мы свою жизнь не с лучшими ролевыми моделями, но подумай, что у нас есть сейчас: все, кто у нас на кухне, потом еще Том и Диана, и Скотт с Тэмми, и все, кого мы любим. Наша задача – создать собственную семью. Для Клэр.

– Она не будет знать, каково это – когда мать тебя не любит, – сказала Джулия, и ее голос прозвучал яростно.

– Не будет. – Габриель обнял ее крепче. – И еще у нее есть отец, который очень любит ее и ее маму.

Джулия вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Прости, что все испортила.

– Ничего ты не испортила. Сегодня твой день. Имеешь право плакать, если хочешь.

Джулия рассмеялась – как солнце выглянуло после дождя. Потом, ни с того ни с сего, привстала на цыпочки – глянуть через плечо Габриеля в окно.

– У нас весь газон уставлен этими фламинго.

У Габриеля дернулись губы:

– Уставлен.

– Мне они даже нравятся.

– Мне кажется, ты сильно недоспала. – Он поцеловал ее в лоб.

– Не знаю, что со мной такое. Мне хочется смеяться из-за этих дурацких фламинго, хочется плакать, потому что у нас такая классная родня. И есть хочется.

– Доктор Рубио предупреждала, что выздоравливать ты будешь дольше обычного – из-за осложнений. И ты каждые два-три часа кормила девочку. Естественно, что ты проголодалась.

– И одного фламинго я хочу в детскую.

Габриель вскинул голову.

Такой фламинго начисто загубит всю эстетику, что мы так тщательно создавали, подумал он. Это будет преступлением против дизайнерского искусства.

И сменил тему:

– Может, тебе поспать, а я всех разгоню по домам?

– Трудно будет. Кроме Кэтрин, все они сейчас живут у нас.

– Тоже верно.

– Так у кого же из нас недосып, профессор?

Джулия улыбнулась и взяла его за руку.

Габриель другой рукой потер лоб.

– Закажу им номера в «Леноксе». Хороший отель.

Джулия с озабоченным видом посмотрела в его честные синие глаза.

– Не прогоняй их. Со мной все хорошо. Нет, правда.

Габриель посмотрел на нее скептически. Она прильнула к нему, и вдруг на него нахлынуло воспоминание: Джулия в родильном зале. Она лежала на каталке, бледная, тихая-тихая. Докторша орала на сестер, чтобы вывели его из помещения.

Он подумал, что она умерла.

Сердце засбоило, Габриель приложил руку к груди. Джулия взглянула на него пристально:

– Что с тобой?

Он моргнул:

– Полный порядок. – Он скрыл волнение, крепко ее поцеловав. – О тебе волнуюсь.

Джулия собралась ответить, но тут послышалось покашливание.

Они оба обернулись: в дверях стояла Ребекка, домоправительница и друг семьи – высокая, на голове пучок темных с проседью волос, соль-с-перцем, большие темные глаза.

Ребекка подошла к ним и обеспокоенно посмотрела на Джулию:

– Ты как?

– Нормально. – Джулия развела руки в стороны. – Просто глаза на мокром месте.

– Это гормоны. – Ребекка потрепала ее по плечу. – Организм не сразу вернется к норме. Еще много раз настроение будет мотаться вверх-вниз.

– А!

Лицо Джулии успокоилось, будто слова Ребекки стали откровением.

– Со мной то же самое было, когда у меня сын родился. Я то смеялась, то плакала. Но постепенно все улеглось, не переживай. Хочешь лечь? Ланч можно отложить.

Джулия посмотрела на Габриеля – он поднял брови.

– Нет, я хочу всех видеть, – сказала она. – И есть хочу.

Джулия голодными глазами посмотрела в сторону кухни.

– Ланч почти готов. Не торопись.

Ребекка обняла Джулию и скрылась в гостиной.

– Забыла я про эти гормональные флуктуации. – Джулия взглянула на Габриеля. – У меня такое чувство, будто я потерялась.

– Ничего подобного, – твердо возразил он. Взял Джулию за подбородок, нежно поднял к себе ее лицо и поцеловал медленно и сладко. – Мы не можем потеряться, пока мы друг у друга есть.

Джулия ответила на поцелуй.

– Я так рада, что ты здесь. Понятия не имею, как бы со всем этим одна справлялась.

Габриель сжал губы. Он опять вспомнил то важное письмо, но решил, что сейчас неподходящий момент о нем говорить. И показал рукой на окно:

– У нас там на газоне – тысяча и один фламинго. Нельзя сказать, что ты одинока.

Джулия глянула в очень-очень серьезное и слегка раздраженное лицо Габриеля. И разразилась взрывом смеха.