Пролог. Грамотка
Солнце Темного полудня ползло за горизонт. Алые лучи его языками костра лизали высокие каменные стены замка, отражались в слюде арочных окон, а двор, вымощенный булыжником, превращали в ковер, рисунком похожий на тот, что лежал у трона батюшки.
Слове́н тяжело вздохнул, разглядывая, как молочно-белая кожа крепких рук в свете Черного солнца окрашивается в розовый. Он терпеть не мог этот час. Куда приятней Середина ночи с россыпями звезд на фиолетово-синем небе или восход Желтого лика, когда все вокруг обретало смутные облики Я́ви.
Это у тетушки в ее царстве, тридевятом государстве, лес походил на обычные хвойные пущи, здесь же – во втором царстве Нави – он напоминал сборище костлявых чудовищ. Они тянули вверх обломки ветвей и держали в вечной осаде подножье скал, на которых угнездился замок Кощея. Все вокруг говорило: пара шагов, и начнется Пе́кельное царство с курганами из черепов, кривыми низкорослыми зарослями скелетника и вечными туманами.
Словен смахнул с лица угольно-черные пряди и заново стянул их бечевкой в низкий хвост, снова вздохнул и вернулся к прерванному занятию. Острым ножиком он слой за слоем снимал тонкую стружку с колышка – так ему лучше думалось, – и, не боясь пораниться, наблюдал за разговором родичей: наливное яблочко кружилось по блюдечку с голубой каемочкой, со всех сторон показывая парадный зал замка и родителей со старшим братом в придачу. И слышал их Словен, словно рядом стоял, а не сидел на каменной перемычке, что соединяла две башни, между которыми зияла пропасть. Подвесил блюдечко Словен в воздухе так, чтоб и смотреть можно было, и колышек обтесывать.
Эх! Знала бы тетка, кто стащил у нее любимую безделицу, полетели бы темно-синие перышки во все стороны: не ощипала бы, чай, не петух, но трепку задала бы знатную, куда серьезнее той, что сейчас старший брат требовал для Словена у родителей.
– Я вас совсем не понимаю. Он не ребенок!
Брат сжимал в руке золотой кубок, разглядывая игру света в гранях камней, что диковинными цветами его украшали. Встречаться взглядом с матушкой он явно не хотел. Еще бы! От взгляда полного укора давно бы скисло молоко. Обычно Мстислав сдавался сразу, но сейчас, как видно, решил, что ему терять нечего. И куда только подевалось почтение, о котором он уже все уши прожужжал Словену? Оно точно кануло в колодец, что батюшка стережет пуще зеницы ока.
– Покрываете его во всем. А вы, матушка, все не налюбуетесь. Он парень, а не девица!
Ой, завидует братец. Ну смазливей Словен, и что?! Волосы лаковые, блестящие, как шкатулки восточных соседей. Это брат в отца пошел: кудри крупными кольцами вьются, не собрать, торчат во все стороны. И в глазах Словена колдовская зелень горит – чистый смарагд, а у старшего Мстисла́ва очи в мать – бесцветные, почти прозрачные. Так ей положено! Мара как-никак! Богиня смерти. Пусть брат радуется, что хоть глазами похож на одну из самых сильных Дасуней. Ему-то такая сила и не снилась!
И сложением Словен куда лучше брата вышел, недаром же матушка вдрызг переругалась с батюшкой. Под угрозой смерти многократной и жуткой она затолкала его в молочные воды Ирия, чтоб сыночка зачать «младшенького ненаглядненького». Зависть – это плохо, братец!
Словен знал, где злость брата истоки берет. Это все оттого, что никак у Мстислава не выходило обойти Словена в силе магической и удали молодецкой. Да во всем! Задумал брат первым получить вотчину в свое владение, и тут ему от ворот поворот: не давали ему Старшие Боги положение. Глядишь, Словен его и на этом поприще обыграет, давно уже цель такую определил: богом стать, а то «младшенький, да младшенький». То-то крику будет.
Словен усмехнулся своим мыслям и порадовался: Мстислав их не слышит и знать не знает, что младший брат рядом, только в окно выгляни. И слава Темному небу: узнал бы, и к его воплям еще бы и родительские добавились. На что уж батюшка к высоте привычный, и тот глаза закатывает, когда за младшим сыном наблюдает. Ну нравилось Словену над пропастью по каменным перемычкам гулять. Зачем же сразу матушку звать-то?!
Он же не зовет ее, когда батюшка перед девками красуется, а мог бы, потому что матушку – Мару, или Морену, как ее в Яви кличут, – Словен любил и почитал. Но и отца жалко, ему ж тоже отдохнуть надобно, пашет, как проклятый, и мужик он видный – косая сажень в плечах – это люди его задохликом жутким представляют, так это ж все из-за второго облика. Радует, что Словен во всех обликах хорош, и давно уж и брата, и отца обошел на поприще «кто сердца девичьи завоюет-разобьет».
Раздражение брата змеиным шипением прошлось по ушам, и Словен поморщился.
– Ему бы только развлекаться! У каждого есть обязанности. Посмотрите на девочек: днем и ночью трудятся не покладая рук. А он словно кот в сметане!
Огромный черный кот-Баюн, любимец матери, недовольно прошипел:
– Позвольте, хозяин, когда это я в сметане катался?! Я от трудов праведных похудел уже.
Он с обиженным видом погладил круглое пузо мохнатой лапой.
Мстислав сразу же осек:
– Помалкивай! Не о тебе речь.
Матушка виновато покосилась на кота, погладила между ушей, ободряя сникшего помощника, а потом принялась уговаривать Мстислава:
– Сынок, пошто кричишь? Если твоему брату еще вотчина не дадена, как и те…
Батюшка громко кашлянул, брат глянул на нее оскорбленно: еще бы, по больному прошлась. Ай да маменька! Всегда поддержит.
А она быстро исправилась:
– Но это ж не значит, что он ничего не делает. Словен столько поручений выполняет, бедненький, – и попеняла, укоризненно покачав головой: – и твоих тоже, между прочим.
Мстислав коротко рассмеялся, поставил с глухим стуком на стол кубок, и с горькой иронией уточнил:
– Выполняет? – он водрузил локти на стол, сжал пальцы в замок и устроил на них подбородок, с полуулыбкой глядя на матушку. – С чего вы так решили, мама? Когда ваш младший сын хоть что-то сделал так, как ему велели, вы помните? Я нет. Он все и всегда по-своему переиначит.
В разговор вступил отец, как всегда взяв на себя роль примирителя:
– Сын! Ну да, у Словена свой подход, – он споткнулся, подбирая слово. – Своеобразный. Но ведь выходит все, как надобно. И результат хорош, и довольны все. Чего ж ты сердишься?
Смотреть на то, как сам царь-Кощей оправдывается, было забавно, но братец порыв отца не оценил.
– А вы бы не сердились, батюшка, если б от этого зависел результат, который вы продумывали несколько весен? Я столько времени убил, столько сил, мне приходилось улыбаться тем, с кем разговаривать не хотелось, а мой брат взял и все переиначил. Видите ли он решил, что так будет лучше!
Терпение брата истончилось и лопнуло, как струна на гуслях. Кудри Мстислава взвились вокруг головы, напоминая корону Черного солнца, глаза вспыхнули алым – видать, знатно братца-то допекло. Посуда на столе зазвенела, кубки попадали, выплеснулся вишняк, прямехонько прилетев в миску Баюна. Кот поморщился, макнул лапу в молоко, приправленное вишняком, брезгливо облизнул и подвинул миску к себе поближе, косясь на хозяйку, но ей было не до него.
Родители беспомощно переглянулись, и матушка расстроено спросила:
– А что сделать ему-то было надобно, сынок?
Словен замер, внимательно наблюдая за братом. Скажет или нет?
Мстислав мгновенно успокоился, откинулся на резную спинку стула и недовольно посмотрел на мать.
– Мама! Соль не в том, что ему сказали, а в том, что он снова проигнорировал меня. Я больше с этим мириться не намерен. Я – старший брат, а мои слова Словену не указ. Это где ж такое видано, чтобы младшие старших не уважали?!
Началось! Словен возвел глаза, разглядывая пламенеющее небо. Наша песня хороша, начинай сначала. Братец, как от Ясуней воротится, так и твердит о традициях и почитании, хоть вовсе домой не приходи. Натура батюшки и так не мед, а после разговоров брата он полностью подтверждает одну из своих личин – бога лютых морозов Карачуна, и тогда лишь тетка его усмиряет, даже матушке он не по зубам, а прятаться от разозленного Кощея – задача не из легких. Ну братец, погоди. Поквитаемся еще. Посмотрим, как ты будешь изворачиваться, когда отцу известно станет, что за письмо ты в Велер передал.
Батюшка поднялся, провел рукой над столом и красные пятна вишняка собрались в капли, кубки выстроились в ряд, и вишняк заполнил их наполовину. На грозный взгляд Кощея кот Баюн лишь виновато отвел желтые глаза и вздохнул, понурившись. Отец недовольно покачал головой, но укорять кота не стал, а обратился к старшему сыну:
– Тогда поступим вот как. Ты безусловно прав, и младшие должны почитать и слушать старших.
Словен нахмурился, решая, как же дальше быть: рука у батюшки тяжеловата. Но тут Кощей продолжил:
– Но не забывай, Мстислав, что у Словена отличное чутье, о чем тебе известно. Поэтому сейчас мы у него самого спросим. Если виноват – накажем, а если так, как он сделал, лучше вышло, то ты сердиться перестанешь.
Ой-ой-ой! Пора ноги делать, пока не заметили! А с другой стороны, очень уж хотелось дослушать, чем дело закончится. Потому что Мстислав на предложение отца хмыкнул и ядовито уточнил:
– Его спросим? А где он сам? Я ему третьего Вестника отправляю, ни один с ответом не вернулся.
Словен усмехнулся, смел рукой черные перышки, и в пропасть полетели маленькие черепа: он терпеть не мог вестников Мстислава. Нет чтобы живую птичку прислать, так брат все мертвых поднимал – пакость еще та. Словен ему уже не первый раз высказывал, но кто б его слушал! А раз так, то пусть не обижается – пришлет еще одного, он и его развоплотит и в птичий Ирий отправит.
Батюшка решительно развернулся к окну и отрезал:
– Придет! – и обронил, виновато косясь на сына: – Мало ли. Вдруг чем занят.
На скептичный взгляд Мстислава кашлянул в кулак и воодушевленно продолжил:
– Придет! И всю правду нам расскажет.
Словен поморщился. Удружил ему теткин муж – Велес, чтоб ему трижды икнулось. Нормальные боги на рождение ребенка дарят каменья или драгоценности, но кто б мог подумать, что бог богатства и колдовства скупцом окажется. Подарил он Словену чудесное свойство – отличать правду от лжи. Никто при нем соврать не сможет, он сразу узнает. Шикарная вещь! Живи и радуйся! Ага. Мечтать, как говорится, не вредно. Довеском к этому шло то, что Словен сам врать не мог. Хоть удавись! Временами от этого подарочка ему волком выть хотелось, выкручиваться и выворачиваться приходилось, как шкваркам на сковороде.
Словен выбросил колышек в пропасть, спрятал сокровище тетушки, быстренько набросил на себя Покрывало Невидимости и только поднялся, как услышал:
– Словен, вот ты где!
И как он только запамятовал, что батюшка через любое заклинание насквозь видит? Пришлось его срочно сбрасывать. Словен повернулся к окнам зала, увидел отца и помахал ему рукой.
– И что вы так кричите, батюшка? Я и так все прекрасно слышу.
Мстислав высунулся из окна рядом с отцом, потрясая кулаком.
– Ах ты ж мер… – он проглотил слово от прилетевшего тумака от матушки и быстро исправился: – Бессовестный! Я ему Вестников шлю, а он здесь сидит, да еще и подслушивает!
Словен с размахом приложил руку к сердцу, балансируя на каменной перемычке, собирался поклониться, но окрик отца его остановил:
– Эй! Ты там поосторожней!
И тотчас, расталкивая мужа и сына локтями, в окне появилась матушка, а с ней и кот-Баюн, который завопил на весь двор:
– Убьется! Как пить дать! Убьется!
Матушка заголосила, заламывая руки:
– Сынок! Ты с ума сошел! Так и упасть недолго! Сладкий мой! Дай я тебя перенесу!
Возмущенный возглас прозвучал сразу с двух сторон:
– Мама!
– Матушка!
Мстислав оттащил мать от окна.
– Как залез, так и слезет. Что с ним сделается?!
Хоть в чем-то Словен был согласен с братом. Что с ним могло б сделаться, если он птицей под самые небеса забирается?! Нет же! Они с ним, как с ребенком малым обращаются. Это понятно, что среди богов и полубогов Словен самый младший, можно сказать, пацан-пацаном, но ему же даже не двадцать!
Пробежал Словен по тонкой перемычке, оттолкнулся и на окно прыгнул. Едва успел за каменный уступ ухватиться, чуть вниз не загремел, а то пришлось бы перекидываться. Тут же заработал он от батюшки подзатыльник и поспешил отойти подальше от возмущенного родителя.
Словен буркнул, потирая ушибленное место:
– Да за что?! Батюшка! Прислушайся к мудрым словам моего брата, – он отвесил Мстиславу поясной поклон. – Спасибо тебе, братец! Один ты отстаиваешь мою независимость от чрезмерной родительской опеки. И чтоб я без тебя делал?
Мстислав процедил раздраженно:
– Зубы скалишь?! Поговори мне еще.
Словен вложил в ответ всю искренность, на которую был способен.
– Я?! Да ни в жизнь! Я к тебе со всем почтением, а ты?! – он бросил на брата оскорбленный взгляд, подскочил к матери, обнял, мимолетом целуя ее в щеку. – Матушка, я давно уже оперился и летать обученный. Ты же знаешь.
Мать легонько стукнула его по макушке, тут же пригладила ему волосы и поцеловала в лоб, проворчав по-доброму:
– Ишь ты! Оперился он.
– Значит, от чрезмерной родительской опеки? – от батюшки прилетел еще один подзатыльник.
Словен рванул за спину брата и схватил его за плечи, разворачивая так, чтобы не дать отцу подойти.
– Брат! Спасай! Они меня затиранят, и как я буду выполнять тобой задуманное? – Словен выглянул из-за плеча ошарашенного его напором брата и заглянул ему в лицо. – А ты, кстати, еще ни разу мне до конца так и не рассказал, что задумал. Если б я знал, то точно бы выполнил все от и до. А так какие вопросы?
– Ах, ты… – от его нахальства Мстислав потерял на мгновение дар речи. – А ну иди сюда! Я тебе покажу какие вопросы! Скоморох!
Словен увернулся от удара и заскочил за мать. Она же расставила руки в стороны, не подпуская к нему ни брата, ни отца.
– Угомонитесь! Не трогайте ребенка! И дайте ему все объяснить.
Кот-Баюн стал рядом с хозяйкой, исподтишка показывая Словену знаки поддержки: лапу лапой сжимал, тряс.
– Обижают дитятко! – Словен легонько его пнул, и кот моментально завел другую песню: – Не дают нашему доброму молодцу даже слово в свою защиту вставить! Где ж правда-то?!
– Тоже верно! – Словен, с трудом скрывая улыбку, посмотрел на брата. – Какой я тебе скоморох?! Еще раз обидишь, и никакого пророчества никому больше не понесу.
Глаза Мстислава вспыхнули недобрым светом, и он прошипел, запуская в него волну Немоты темным облаком:
– Замолчи, дурак.
Но слово вылетело, а оно, знамо, не воробей – не поймаешь. Полупрозрачное марево Щита отца смело заклинание брата, а от матушки прилетел грозный взгляд – это она в своем обычном облике добрая и благостная, а как Марой станет, так беги куда глаза глядят.
– А ну успокоились! Оба!
Балаган закончился. Батюшка вспомнил, что он – царь Второго царства Нави, и сейчас черты его лица заострились, залегли под глазами тени, и Словен невольно поежился – не от страха, от холода. Вторая ипостась отца явила себя миру не полностью, но теплей от этого не становилось.
– Что еще за пророчество?
Словен руками развел и как можно невиннее посмотрел на отца.
– А что я?! Я ниче! Он сказал отнеси, я отнес. Смотрю, а там пророчество. Ну, значит, так надобно. Старший братец плохого не попросит выполнить. И я все по совести исполнил. Передал письмецо вещунье. И все!
На лице Мстислава от злости стали проступать звериные черты – бурый медведь рвался наружу. Ну все. Словен его точно допек. А нечего младшего братца любимого в неприятности втягивать!
Кощей развернулся к Мстиславу и сурово потребовал:
– Рассказывай.
Пообещав взглядом Словену знатную трепку, Мстислав отрезал:
– Не о чем рассказывать. То мои дела.
Зря он так с батюшкой! Ой зря! В зале заметно потемнело, черты лица отца заострились сильней, очерчивая череп, морозец крепчал, и Мстислав отступил.
– Ты опять к Ясуням бегал?!
По стенам пошла изморозь, и Словен невольно обхватил себя руками – мороз он терпеть не мог, не то что теплое солнышко. Голос отца напоминал далекие раскаты грома:
– Я тебе сколько раз говорил. Не якшайся с ними!
Мстислав хмуро посмотрел на батюшку.
– Если б мы одни на свете жили, то вопроса нет. Мне с ними говорить – легче удавиться. Но не от нас только все зависит, так что и ходить, и говорить приходится.
– О чем?!
Волосы отца посеребрила седина. Ой, они же сейчас выпадать начнут: третий облик батюшки – Кощей Бессмертный – благостным видом не отличался.
– Да надоело мне с моря погоды ждать! – брат тряхнул угольными прядями и сжал рукоять меча, что на поясе носил. – Надоело мне за вашими спинами прятаться! Ну я и пошел к Мо́коши. Хотел узнать, сколько мне еще ждать. А она мне: «отдашь грамотку в Велер князю старому, и все у тебя будет». Кто ж после такого откажется?!
Мать зыбкой тенью переместилась к нему и схватила за руку, с надеждой заглядывая в глаза.
– Да неужто ты меня послушался?! Женишься-таки?
Мстислав, на беду, со стола кубок взял, глоток сделал, и после слов матушки подавился, закашлялся. Батюшка оторопело уточнил:
– На ком женится?
Словен от хохота завалился на стол. Кот-Баюн у его ног от еле сдерживаемого смеха пофыркивал. Словен с трудом выдохнул:
– Мама! Там княжичи! Их там четверо. Вряд ли Мстислав на них женится. Ай! – старший брат все-таки сумел его достать, но от этого меньше смеха не стало. – Брат! Я ж за тебя горой стою! А ты сердишься.
Словен спрятался за резную спинку высокого стула, давясь от хохота.
– Да не про Велер я! – матушка раздраженно топнула. – Вернее, не про князя и не про княжичей. Сам мозгами раскинь, дорогой. Ясуни за новую вотчину удавятся. Они и так считают нас чересчур сильными. Значит один путь – женитьба! А там глядишь, по-родственному, и вотчину выбьют.
Кощей, недоумевая, пожал плечами.
– И что? Как просьба Мокоши с женитьбой Мстислава связана?
Словен выдохнул, стараясь смех унять, семья у него – никаких скоморохов не надобно, и пояснил:
– А то, батюшка, что мама, кажись, сама к Мокоши вместо тебя наведалась, – и не удержался от колкости: – бедный братик. Неужто ты у нас уже обещанный.
Матушка с умилением посмотрела на Словена и заворковала:
– Ах ты ж моя умница! Сразу видно, кто у нас самый сообразительный.
Мара с насмешкой на старшего сына покосилась, а Мстислав ошеломленно уставился на мать.
– Матушка, это правда?
Она уперла руки в боки.
– Что матушка?! Я уже несколько раз была у Мокоши, просила невесту тебе подыскать – она обещалась. Только разве сестра Сварогова за просто так что сделает?! – мама передразнила Мокошь: – «Все на равновесии держится.» Сказала, что подумает, чего с мальчика моего затребовать. И вот! Пожалуйста! – она радостно указала на потрясенного Мстислава. – А я-то все прикидывала, как тебя к ней направить, а тут ты сам пошел. То-то радость! Когда свадебка?
Мстислав в досаде стукнул по столу:
– Да что ж такое-то?! Никакой свадебки! И жениться я не хочу, матушка, так что не придумывайте – не заставите! И разговор у нас не обо мне, а о Словене и его поступках. Но видно мне не добиться правды! – он погрозил пальцем Словену и мрачно посмотрел на родителей. – Ой, смотрите! Вы его балуете – добалуетесь, влипнет в очередные неприятности, не просите меня из них его вытаскивать!
Словен в обнимку с котом сидел на полу, прикрываясь рукой, чтобы лишний раз брата не злить улыбками. Кот-Баюн не то плача, не то хихикая, пушистым хвостом стирал крупные слезы, но, когда Словен захотел его хвостом лицо вытереть, не дал – жмот.
Брат круто развернулся, вышел из зала, громко хлопнув коваными дверьми. Щит, что батюшка от варягов привез, грохнулся на пол, гремя металлическим умбоном.
Матушка всхлипнула, и батюшка бросился ее утешать:
– Не грусти, лю́бая моя, – он обнял ее, тайком указывая Словену на дверь. – Не сейчас, так позже, но все сделаем, как тебе хочется. Женится как миленький.
Словен подпихнул кота в сторону матери: все ж любимец, пусть утешает, а сам быстро отполз на карачках за стол и ушел преломлением: пространство сложилось заморским веером, раскрылось, и Словен оказался в коридорах нижних уровней замка.
Тяжелые капли мертвой воды срывались с сырых стен, падали в желобки и по ним стекали к колодцу батюшки. Там верные отцу карлики собирали воду в бутыли, запечатывали. Часть на нужды богов шла, а другая – к соседям тайными тропами уходила. Тот же Один, старший бог варягов, прикупал, да и цинский бог Тянь не брезговал.
Словен пробежался по гулким переходам и выскочил в зал, главное окно которого высотой доходило до потолка, а подоконником почти вровень с полом шло. На горизонте горело алое солнце и за высокие горы щеку прятало, оживал лес, и шумела река Смородина.
Батюшка этот зал специально для младшего брата, Змея Горыныча, дядьки Словена, обустраивал. Не любил Горыныч в первом облике – человеческом – хаживать, а во втором, когда в змея двенадцатиглавого оборачивался, в парадные двери замка не пролезал.
Мстиславу зал нравился, отсюда братец предпочитал пути-дорожки тайные прокладывать, здесь Словен и решил его подождать. Он сел на каменный подоконник, свесил ногу за окно и помахал рукой Вилам – духам гор, вечно юным девушкам, – что парили над пропастью, разминая крылья перед ночными плясками. Они, его заметив, завизжали от радости, но Словен приложил палец к губам, покачал головой, давая понять, что не время сейчас в игры играть, и едва их угомонил, как услышал шаги Мстислава.
Братец грозной тучей появился в зале, замер на пороге и рыкнул:
– Чего надобно?! За трепкой пришел? Так я всегда пожалуйста, тем более вполне заслужено.
Словен улыбнулся и достал из-за пазухи тростниковую дудочку-жалейку – его грозное оружие. Он в нее крупицу своего дара вложил. Поет дудочка, а слушатели правду рассказывают. Только сил она сжирала, как дядька Змей Горыныч еды после очередного приступа борьбы с лишним жирком, который отчего-то только ему и виделся.
Мстислав замер, глядя на жалейку, и погрозил:
– Только попробуй заиграть! Ты силен стал, но я-то старше и сильнее буду. Накручу уши, не жалуйся потом матушке.
Словен фыркнул, склонил голову на бок по-птичьему:
– А тебе есть что скрывать, братец? Есть, конечно же, иначе бы ты до конца с родителями бился, выторговывая мне наказание, а не сбежал.
Словен подскочил на ноги и спросил уже серьезно, отметая из речи дурашливость:
– Я хочу знать то, что ты родителям говорить не захотел.
Мстислав глянул на него так, как обычно отец в минуты гнева смотрел – исподлобья, тяжело, опасно. Но Словен хорошо брата знал и видел, что тот на части разрывается: одна хотела гнать его взашей, вторая понимала – просто так он не спрашивает. Только взыграла гордость.
– Опять лезешь куда не надобно?
Словен покрутил жалейку, примерился, краем глаза наблюдая за Мстиславом. Ой нечисто дело! Побледнел братец, взволновался. И Словен еще надавил:
– Отчего ж куда не надобно? Не чужой чай. И представь на мгновение, что тебе родители скажут, когда узнают, что в той грамотке нацарапано.
Тут Мстислав побледнел так, что Словен оторопел. Испугался, что ль? Но ошибся, брат подскочил к нему, схватил за полы кафтана и встряхнул:
– Я ж тебе запрещал читать. Сквернодей ты эдакий! Я ж приказывал!
Словен отодрал его руки от себя и отступил, холодно обронив:
– Я тебе не ленник, брат! Ты попросил отнести, я отнес. Но отдавать неизвестно что вещунье, которая кланяется на все стороны – и Ясуням, и Дасуням улыбается, – я не соглашался. Не смей использовать меня втемную!
Язык ледяного пламени обвил запястье Словена, дернул его к брату, но он вырвался и выставил Заграждение, что игольчатым забором разделило их.
Мстислав замер, оглядел заклятье, кивнул и с горечью вымолвил:
– Вот, значит, как! Маленьким был, к брату бежал, помощи просил, а решил, что вырос, и старшие тебе не указ. На почтение и уважение глаза закрыл. Хорошо. Но тогда и ты не обессудь, когда батюшка узнает, с кем ты шашни водишь. Вряд ли ему понравится, что ты у берегинь частый гость.
Палка о двух концах – туда и сюда бьет. Словен знал, что шантаж чреват последствиями, но не для взаимных упреков и угроз он разговор затевал. Словен обменялся с братом тяжелым взглядом, а потом решительно спрятал жалейку. Не хочет говорить – и не надобно! И заставлять он его не будет. Его жизнь, пусть что желает, то и делает. Но все равно не удержался, вымолвил:
– Думай, что хочешь. Трепку от отца я, так и быть, вытерплю, не велика цена за живого брата, только вряд ли тебе, Мстислав, от этого польза будет: ума точно не прибавится.
Он развернулся решительно, шагнул к пропасти, но тут Мстислав поймал его за плечи и повернул к себе уже бережно.
– А ну стой! Ишь, горячий какой выискался. – Он встряхнул Словена легонько, с тревогой в его лицо вглядываясь. – Так что ты там про живого брата обмолвился? В грамотке про смерть мою было сказано?
Словен на этот раз вырываться не стал. Хоть и цапались они с Мстиславом частенько, и дрались, бывало, и в детстве он ремня от него отхватывал, но все ж Мстислав его брат. Вредный до жути, но другого нет. Вздохнув, Словен принялся объяснять:
– Про смерть не было, там куда хуже участь тебе уготовили.
Руки брата соскользнули с его плеч, посмурнел Мстислав, и Словену не по себе от его вида стало. Он отвел взгляд и продолжил:
– Говорилось там, что окажешь ты услугу старому князю Велера и превратишься в чудовище. Но едва я прочел, как потекли строчки, размылись и сложились в другое послание, и тебя оно не касалось. Там о Велере, о престолонаследии и чаровнице какой-то было. Дочитать не успел – налетели утки, вырвали грамотку и вещунье Чаре отдали. Сам видел. Так что не злись.
Мстислав шумно выдохнул и вытер рукой вспотевший лоб.
– А почему ко мне не прилетел? Почему тебя с Прией видели? Появился бы сразу и вопросов не было.
Словен отступил в сторону и улыбнулся, склонив голову на бок.
– Так вышло. Я просьбу твою выполнил, так чего ж обратно спешить? Тем паче ты сначала ругаешься, а только потом слушаешь. Вот я и променял твои громы и молнии на приятную ночку.
– И денек заодно, – ворчливо добавил брат, а потом взлохматил с досадой волосы на затылке. – Вот знал же, что доверять ей не стоит! Знал и все равно опростоволосился. Да еще ты своим молчанием да отсутствием, подбросил в огонь дров. Пакостник.
Неожиданно Мстислав поймал его за рукав, притянул к себе, крепко обнял и отпустил сразу же. Брат к нежностям склонен не был. Расчувствовался, вот и расщедрился, а значит, можно осторожно расспрашивать.
– Что хоть обещали-то?
Брат, раздумывая о чем-то, нехотя ответил:
– Вотчину дать. Мокошь клялась, что все исполнится. Но не видать мне, кажись, вотчины как своих ушей.
– А взамен что?
– Да Велеса с… – Мстислав запнулся, исподлобья глянул на него и погрозил пальцем. – Не суй любопытный нос, прищемят. За грамотку, конечно, спасибо, если не врешь.
Словен недовольно поморщился – уязвил-таки напоследок, а брат мягко рассмеялся:
– Не злись. Шучу. Но ежели снова решишь кровь попить, не вини меня в том, что отцу все известно станет.
Словен усмехнулся.
– Так и я в долгу, братик, не останусь. И на свадебке погуляем.
– Брысь отсюда! Еще накаркаешь! – Мстислав шутя замахнулся на него.
– Это не ко мне, братец! – Словен улыбнулся, уклоняясь, – я каркать не умею, я песни пою, заслушаешься. А с карканьем – это к отцу! Только учти, долг платежом красен, и у нас с тобой все на взаимности.
Он шагнул в пропасть, обернулся малой пташкой-соловушкой и увидел, как брат вслед за ним сорокой перекинулся, крылья расправил и путь-окно в Правь раскрыл. Чего это Мстислав к Ясуням отправился? И гнева отца даже не побоялся. Неужто Мокошь к ответу призвать решил? Это богиню-то Судьбы?! Да вряд ли. Мстислав дураком не был. Так зачем? Жуть как интересно было. Да и что он там про Велеса, мужа теткиного, сказывал? Мстислав его терпеть не мог и никаких дел не имел, что он пообещать-то мог?
Но тут на Словена налетели Вилы, закружили в колдовском хороводе, и вскоре забыл он о происшествии, развлекаясь с воздушными красавицами. А зря.
Время пролетело стрелой каленой, пронеслось, ударило в сердце, пробило насквозь. В суете дней Словен и думать забыл о грамотке, о предсказании, пока не обернулось оно горькой реальностью. Сестрица любимая, дочка тетушки, замуж вышла, да не за суженного, а за ряженого: обманом ее под венец вовлекли. Остановить-то не получилось. Не сложился брак сестрички с ее женихом Финистом. Брак с Всеславом горьким вышел, безрадостным. Лишь сыночек, ясно солнышко, стал для Даны отрадою.
Словен делал все, что мог, чтобы загладить вину перед сестрой. Даже в Велер, в княжеские палаты отправился. Только не смог уберечь Дану от судьбы худой. Что поделать, если он и сейчас юнцом выглядит, да и считают его таковым. А тогда, да со стороны людей, он вообще мальчишкой казался. Только если его возраст и был для всех оправданием, для Словена он таковым не являлся.
Вот и топтался он сейчас на пороге избы тетки, собираясь духом, чтобы распахнуть дверь и войти с улыбкою, словно не ела его совесть огромными зубищами, не терзала душу вина. В своих метаниях Словен запросто обойти сестриц плакальщиц мог. Только вот они по другим плакали, а он по себе, и от этого еще тошнее становилось. И исправить он ничего не мог. Ладно б отец с матушкой запрещали, мол, мал еще, так против его участия вся родня плечом к плечу стала. Сначала и вовсе заклятья навешали, потом, когда Словен их снял, надавили своей волею – не рыпнешься.
– Ну и чего ты топчешься? – Дверь избы распахнулась, и на пороге появилась тетушка – старушка, с виду милая, румяная, в цветном платке, расшитом обережными знаками платье. Кто не знает, сказал бы «добрая бабушка». А кто знает Бабу Ягу, поостережется вообще рот раскрывать.
Из глубины избы послышался женский голос, что выводил тихую колыбельную и звучал так уж душевно ласково. Лишь в глубине его печаль звенела горькою нотою.
Тут из Словена словно спицу внутреннюю выдернули. Плечи поникли, сползла с лица улыбка, стекла снегом, потаявшим под весенним солнышком. Посмотрел он на тетку взглядом кутенка побитого, Яга только головой покачала.
– Я тя стукну сейчас. Клянусь Родом батюшкой. Ты когда дурь из головы выкинешь? Говорили тебе уже не раз. Не твоя то вина. Не уж-то ты думаешь, знай я, что это ты натворил, так пускала бы тебя сюда безнаказанно?
Словен хмыкнул, вздохнул.
– Знаю я, что вы на меня зла не держите. Только сам я себе катом1 стал.
Не успел речь завершить, как получил со всего размаха рушником да по физиономии.
– Я те сейчас дурь-то из головы повыбью, малец! Катом он себе стал!
Словен взвыл, назад отскакивая.
– Тетушка! Зачем вы так?! Я же искренне!
– Вот и я искренне! – Баба Яга на крыльцо вышла, метлу подхватила, что на пороге стояла. – Ты когда старших слушать научишься!? Говорят тебе, не твоя вина! Так нет же! А-ну, давай побегаем! Мож тогда у тебя в голове-то проветрится?