Посвящается моему мужу
Jess Ryder
THE EX-WIFE
© Jess Ryder, 2018
© Березко Д., перевод, 2019
© ООО «Издательство АСТ», 2019
Пролог
У моей постели сидит ангел в сияющем нимбе светлых волос. Над правым ухом раздается небесная музыка – высокое монотонное пиканье. Здесь тепло и странно пахнет. Я парю на мягком белом облаке боли.
Она прекрасна, мой ангел. Ее глаза сияют радостью. Я не знаю, кто она, но черты ее лица кажутся знакомыми. Мы словно знали друг друга в ином месте, в ином, отдаленном, времени – прошлом или, быть может, даже будущем.
Неужели это Эмили?
Эмили.
Я произношу ее имя, но звук остается у меня в голове. Рот пересох, и в горле что-то мешает. Во сне мне казалось: это змея пытается заползти мне в желудок. Но это не змея, это трубка.
Ангел держит на коленях чью-то руку, видимо, мою. Рука кажется безжизненной, как будто принадлежит кому-то другому. Ангел нежно сжимает ее, потом смотрит на меня, ожидая, что я сожму ее ладонь в ответ. Мне так хочется это сделать, дорогая, но я не могу. Мне хочется рассказать тебе через пожатия все, что случилось, но я не в силах.
– Ты снова с нами, – говорит Эмили.
Вот только она не может быть Эмили, ведь это означало бы, что меня не было так долго, что она успела стать взрослой женщиной.
От нестерпимо яркого света перед глазами все расплывается. Я несколько раз моргаю, она наклоняется ко мне, и ее лицо растворяется в слезах. Все, что я могу различить, – это два размытых пятна и розовую линию, растянутую в улыбке. Я чувствую, что она часть меня. Что мы одна плоть.
Вытащи трубку, пожалуйста, пожалуйста, вытащи трубку. Но слова остаются беззвучны.
Свободной рукой она гладит меня по лбу, отбрасывает прядь волос. Как долго она уже сидит здесь, ждет, тратя свою драгоценную жизнь в надежде, что однажды я приду в сознание? Я ведь действительно в сознании – или это тоже сон?
Мой ангел склоняется ко мне. Я чувствую на шее ее нежное дыхание, когда она шепчет мне на ухо:
– Что они с тобой сделали?
Часть 1
Глава 1
Сейчас
Анна
Обычно я возвращаюсь домой по красивой дороге: перехожу по железному мосту на ту сторону реки и иду вдоль большого поля, разбитого на площадки для разных видов спорта, – здесь его называют просто Зоной. Но в эти выходные в городе проходит музыкальный фестиваль, поэтому путь мне преграждают временный забор и пластиковая лента, как на месте преступления. Остановившись у заграждения, я смотрю на детей в очереди за браслетами. Родители-хиппи со спутанными дредами и цветными татуировками стоят рядом с маленькой девочкой в коляске, доверху нагруженной походным снаряжением.
Пора домой – хотя там я еще не чувствую себя как дома. В любом случае, пора обратно.
Через поле не пройти, поэтому приходится снова пересечь реку и направиться по дороге. Но оказывается, что и дорога перекрыта: проезд только для участников фестиваля. Распорядитель в ярком жилете говорит мне обогнуть задами. Вот только задами чего? Непонятно.
В отличие от большинства местных жителей, я родилась не в этом городе. Здесь я всего несколько месяцев, передвигаюсь исключительно на работу и с работы и иногда езжу на автобусе до большого супермаркета рядом с регбийным клубом. Маргарет из отдела финансов пообещала сводить меня на матч, когда начнется сезон. К сожалению, я терпеть не могу регби, да и спорт в целом, но Маргарет взяла меня под крыло, поэтому отказаться будет нелегко. Нужно начать заводить друзей, предпочтительно моего возраста, но я еще не готова.
Похоже, под «задами» имелся в виду индустриальный район – лабиринт зданий с плоскими крышами, решетками на окнах и пробивающейся сквозь асфальт травой у входов; большинство из них сдается в аренду. Вдоль угнетающих улиц тянутся металлические заборы, на воротах висят ржавые замки. Я прохожу мимо камер видеонаблюдения, надписей «Осторожно, собаки» и табличек с громкими объявлениями, гласящими, что район патрулируется круглосуточно. Сплошное вранье. Здания заброшены, в них не осталось ничего, что можно украсть.
В этот момент из-за угла мне навстречу выходит человек со свирепой на вид собакой. Он смотрит прямо перед собой, но когда мы оказываемся рядом, собака натягивает поводок и хорошенько меня обнюхивает. Я сворачиваю за угол и чуть не сталкиваюсь с группой подростков, которые сидят, вытянув ноги, на стене. Двое в болтающихся на тощих телах футболках кружат по дороге на велосипедах с маленькими колесами, самоуверенно свесив руки. Они едут за мной, но через несколько метров возвращаются к приятелям.
Не стоило идти этой дорогой. Я единственная, кто на это решился. Местные явно знают, что от индустриального района лучше держаться подальше.
До меня доносятся глухие удары басов – похоже, фестиваль начался. Я шагаю в такт музыке, позволяя ритму поглотить меня: 1-2-3-4, 1-2-3-4. Не та музыка, под какую я пошла бы танцевать, слишком тяжелая и напористая, но от ее звуков мне не так одиноко. Спокойнее.
Где я сейчас относительно своей квартиры? Я достаю телефон и ищу на карте свое местонахождение. Вот она я, одинокая стрелка среди серых квадратов и безымянных улиц, где голубая линия реки – единственный ориентир. Хмм… Дальше – налево, потом по изгибающейся полукругом дороге.
Запах, долетающий с пивоварен, крепчает, даже несмотря на то что большинство из них расположены к северу от города, а я иду на юг. Здесь все зависит от того, куда дует ветер, – во всяком случае, так говорят. Иногда я чувствую запах пивных дрожжей повсюду: он цепляется к волосам и одежде, забивает нос.
– Не волнуйтесь, скоро вы привыкнете, – сказал мой начальник, когда я упомянула об этом на собеседовании. Так я поняла, что меня взяли.
Это неплохой городок. Могло быть и хуже. А так здесь есть торговый центр с обычными брендами, кинотеатр, музей пивоварения и арт-центр, расположенный в здании бывшего бутылочного завода. Я как-то взяла их рекламную брошюрку и прочитала, что там можно записаться на уроки керамики, рисования, изготовления украшений, ушу и зумбы. Обычные курсы, только гораздо дешевле, чем я привыкла. Надо как-нибудь попробовать. Нельзя каждый вечер сидеть одной в квартире, я так с ума сойду.
Поправка. Уже сошла. Сумасшествие теперь моя норма жизни. Я должна «научиться снова любить себя», но кажется, будто это невозможно.
Дорога плавно сворачивает, и в поле моего зрения возникает низкое одноэтажное здание. Красно-сине-белое, с потрепанной табличкой над опущенной металлической дверью: «Автомастерская «Мортон» – техосмотр за пять минут!» Снаружи стоит БМВ с тонированными стеклами, дверь у переднего сиденья распахнута, и мне видны свисающие оттуда голые ноги. Гладкие белые икры. Женские ноги. На ступнях с грязными пятками болтаются желтые шлепанцы. Она лежит на животе, и, судя по всему, ее голова там, где должны быть колени водителя.
Из машины доносится грубая, агрессивная музыка, заглушая успокаивающие звуки фестиваля, захватывая все воздушное пространство. На земле, прислонившись спиной к гаражу, сидит еще одна девушка, в мешковатых штанах и пуховике. Одета по-зимнему, хотя сейчас июнь, прихлебывает пиво из банки и затягивается косяком. Рядом стоят два парня, лицом к стене, склонившись над чем-то. Один высокий и тощий, как героинщик, в растянутых трениках и мешковатом жилете. Второй, с крысиными хвостиками на затылке, пониже и выглядит более упитанным, на нем свисающие драные джинсы и заляпанная грязью и краской куртка. Вся картина предстает передо мной целиком. Так вот куда ходят оторваться в славном торговом городишке Мортоне-на-Тренте.
Не останавливайся. Не глазей на них. Иди своей дорогой, но не беги. Просто смотри вперед и иди ровным шагом.
Когда я подхожу к гаражу, сидящая на земле девица грубо окликает парней, и они оборачиваются. Их взгляды мгновенно устремляются к моему телефону, как мухи к меду. Я все еще, как дура, держу его в руке, чтобы смотреть на карту, и теперь уже слишком поздно его прятать. Тот парень, что пониже, остается на месте, съежившись в тени и отвернувшись к стене, но второй, пошатываясь, подходит ближе.
– Эй! – окликает он. – Эй! Ты! Ты чего здесь?
Он останавливается передо мной, загораживая дорогу, и кивает бритой головой, уперев в бока тощие руки.
– Потерялась? – усмехается девица в пуховике, потом встает и тоже подходит.
Во рту у меня становится сухо, коленки начинают дрожать. Я делаю шаг вправо, но парень снова преграждает мне дорогу, тогда я шагаю влево, и он повторяет за мной. На другую сторону улицы не перейти, мешает машина, а разворачиваться и бежать бессмысленно. Я на каблуках, в которых хожу на работу, и он, хоть и наркоман, в два счета меня догонит. К тому же есть еще эта пьяная девица и второй, жмущийся к стене, парень, не говоря уж о распростертой девице в шлепанцах и о том, кто с ней в машине. У меня ни единого шанса.
Парень протягивает руку:
– Давай по-хорошему.
Я знаю, что надо просто отдать ему все. Телефон, сумочку, кошелек с кредитками, 50 фунтами и, самое главное, бесценной фотографией, которую я никогда не смогу заменить. Голос у меня в голове умоляет: «Не возражай, не сопротивляйся, просто дай ему все, что он хочет». Но я не могу. Я просто не могу.
– Это дерьмо того не стоит, – произносит из тени второй парень. – Она видела твое лицо, дебил.
Я пошатываюсь, как будто от удара под дых.
Этот голос.
Я бы узнала его где угодно.
Но это не может быть он. Невозможно. Мой мозг, наверное, обманывает меня. Стрессовая ситуация оживила в памяти прошлое, и оно смешалось с настоящим. Совпадение, только и всего. Это никак не может быть он.
– Сейчас же фестиваль, – продолжает голос. – Повсюду гребаные легавые.
Я должна быть напугана, но забываю про страх. Та же легкая хрипотца. Те же интонации. Неспешный ритм. Я всматриваюсь в тень, но мне удается разглядеть лишь его затылок. Нет… волосы слишком длинные, и он ни за что не стал бы ходить с такой грязной головой. И в такой отвратительной одежде. Это не может быть он. Он никогда бы так не опустился.
Втянув щеки, я набираю достаточно слюны, чтобы выдавить:
– Мне не нужны неприятности. Просто отпустите меня, и, обещаю, я не пойду в полицию.
Снова раздается знакомый голос:
– Пусти ее, чувак.
Бритоголовый неохотно отступает в сторону:
– Ладно, проваливай. Пошла.
Я прохожу мимо него с высоко поднятой головой. Иду ровным шагом, хотя меня так и подмывает сбросить туфли и рвануть.
Никто меня не преследует. Когда я отхожу на достаточное расстояние от гаража, музыка в машине стихает, и звуки концерта снова становятся слышны. Бум-бум, 1-2-3-4, 1-2-3-4. Я прохожу еще пару сотен метров, потом сворачиваю за угол.
Мир вокруг возвращается в норму. Я оставляю индустриальный район позади и перехожу через дорогу на светофоре. Слева от меня знакомый круговой перекресток, в центре которого – пестрая клумба, высаженная к конкурсу на лучший городок в Великобритании. Слава богу, я всего лишь в половине километра от дома.
Я сворачиваю на Ашби-лэйн, поднимаюсь в гору, прохожу вдоль вереницы магазинчиков и наконец поворачиваю на третью улицу справа.
Моя квартира находится на первом этаже таунхауса в середине улицы. Это мрачный, плохо спланированный дом: мне приходится ютиться в двух узких комнатушках и крохотной ванной. Надо мной, вроде бы, никто не живет: по крайней мере, я никого не встречала и не слышала. Каждый день приходят письма, адресованные десятку разных людей, – их я складываю у лестницы.
Два месяца назад, когда я сюда въехала, на двери был всего один хлипкий замок. Я поставила еще один, покрепче, и вдобавок к нему две щеколды. Теперь я запираюсь на все замки и засовы и задергиваю шторы на всех окнах. Мой желудок сейчас не в состоянии принимать пищу, поэтому я завариваю себе мятный чай и беру кружку в постель.
Чудом пронесло. Если бы второй парень промолчал, кто знает, что случилось бы. Я вытаскиваю из кошелька фотографию и целую ее. Потом кладу под подушку. Больше не буду брать ее с собой на работу, чтобы украдкой взглянуть в туалетной кабинке во время обеденного перерыва. Пусть с этого момента обитает здесь, в безопасности.
В голове все еще звучит голос моего заступника. Я мысленно сверяю модуляции с теми, что хранятся в моей памяти. Действительно ли они совпадают или мне просто почудилось? Если подумать, парень с улицы выглядел более худым, это был наркоман, бездомный. Если бы только я смогла разглядеть его лицо, это успокоило бы мои страхи.
Помог ли он мне по доброте душевной или тоже меня узнал? Может быть, ему уже известно, что я здесь, и он намеренно меня разыскивает. Я сердито отбрасываю эту мысль. «Не выдумывай. Это просто глупо». Никто не знает, где я. Между мной и тем местом, где все произошло, больше трехсот километров. К тому же, если бы это действительно был он и он действительно узнал меня, он бы стал подзуживать приятеля, а не спасать мою шкуру.
Так что это был не он, о’кей? Я со стуком ставлю кружку на прикроватный столик и беру книжку, которую читаю перед сном, но мои пальцы, переворачивая страницу, замирают.
А если все-таки он?
Глава 2
Тогда
Наташа
Я всегда знала, что он разговаривает с ней, даже если не слышала мелодии, которую он поставил на ее звонки. Это было видно по тому, как он прижимал к щеке телефон, приглушая голос, чтобы мне не пришлось слушать. По тому, что он никак не поддерживал разговор, даже не вставлял реплики типа «хорошо» или «м-м-м». Не то чтобы ее это задевало. Он мог сунуть телефон под диванную подушку, закончить ужин, помыть посуду и сделать себе кофе – она бы даже не заметила. Она все говорила и говорила, почти не останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Вечно портила нам вечер. Я понимала почему и, если честно, не винила ее. Уверена, если бы мы поменялись местами, я бы вела себя точно так же. Но все же мне хотелось, чтобы хоть раз, один-единственный раз, Ник сказал: «Давай поговорим в другой раз, я ужинаю», или: «Я смотрю кино», или даже: «Прости, Джен, я хочу провести вечер с женой».
Я отнесла его тарелку с остатками еды обратно на кухню. Духовка была еще теплой, поэтому я запихнула тарелку туда. Постояла на кухне, прислушиваясь к тишине в гостиной и гадая, что ей понадобилось на сей раз. Помощь с какими-нибудь бытовыми неурядицами или ей просто захотелось услышать его голос? Она явно проводила вечер пятницы в одиночестве и, скорее всего, уже выпила полбутылки джина. Это происходило регулярно, и ситуация никак не улучшалась. Для Джен время оказалось не таким великим целителем, каким его принято считать.
Разговор все не заканчивался, поэтому я на цыпочках поднялась наверх и тихонько открыла дверь в комнату Эмили. Она крепко спала, и кружащийся над ее головой ночник отбрасывал ей на лицо тени пластмассовых снежинок. Ее светлые с рыжеватым оттенком волосы прилипли к влажным от пота розовым щечкам, руки, как обычно, тесно обвились вокруг жирафихи Джеммы. Я нагнулась поцеловать ее в лоб, вдыхая запах детского шампуня. Она была моей первой и единственной, моим бесценным сокровищем. Я не представляла жизни без нее. Когда я вспоминала о друзьях, которые от меня отвернулись, о разладе в отношениях с матерью, о неодобрении семьи Ника, о проблемах с Джен – когда, признаюсь честно, меня охватывали сожаления, – я всегда думала об Эмили. Какую бы цену ни пришлось заплатить, говорила я себе, она всегда будет того стоить.
Она хныкнула во сне и снова мирно засопела.
– Люблю тебя, – прошептала я, прежде чем крадучись выйти из комнаты и закрыть дверь.
К моему удивлению, телефонный разговор закончился, и Ник на кухне голыми руками пытался достать тарелку из духовки. Чертыхнувшись, он уронил ее на гранитную столешницу и стал посасывать обожженные пальцы.
– Прости, я думала, вы надолго, – сказала я. Рекорд был 53 минуты; я старалась не считать, сколько времени они разговаривают, но у меня не получалось. – Все в порядке?
– Да, да. У бедняжки разболелась голова, ей пришлось отключиться.
Мы вернулись в гостиную и снова сели за стол, но романтическое настроение испарилось. В воздухе появился холодок, свечи отбрасывали ироничные отблески на наши вытянутые лица. Ник казался усталым, а у меня начало звенеть в голове от алкоголя.
«Не спрашивай, о чем они говорили», – мысленно велела я себе. Ник только что вернулся из деловой поездки, предполагалось, что нас ждет праздничный вечер. Я постаралась привести себя в порядок, чтобы понравиться ему. Постелила свежие простыни, приглушила свет в спальне и включила диффузоры с экзотическим ароматом. Поправила лямки на кружевном лифчике с пуш-апом из дорогого комплекта, что он подарил мне на Рождество. Этот вечер должен был стать особенным. «Не позволяй ей все испортить», – велела я себе, зная, что вред уже нанесен. Я почти видела, как ее призрак сидит за столом, промокая глаза краешком салфетки.
Ник увлеченно вернулся к еде, а я уставилась в тарелку, вспоминая, как с радостным предвкушением чистила лук-шалот и обжаривала сало в масле, как вылила целую бутылку красного вина на бесстыдно дорогую говядину. Я была не самой лучшей поварихой, но я старалась. Родители Ника очень любили расписывать, как потрясающе готовит Джен, как она одним мановением ложки создает кулинарные шедевры, – так оно, скорее всего, и было, но говорили они это для того, чтобы меня задеть.
– Просто пальчики оближешь, дорогая, – сказал Ник, подливая вина в бокалы. – Ты устроила настоящее пиршество. Хотя за последнее время я так объелся деликатесов, что был бы рад и яичнице в хлебе.
«Вот и вся похвала за труды», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Я цеплялась за наш вечер кончиками пальцев. Он мог полететь в тартарары из-за одного лишь неудачного слова.
– Знаешь что? Хейли собирается крестить Итана, – сказал Ник через некоторое время.
Я нахмурилась.
– С чего бы? Она же не особенно религиозна. Остальные дети ведь некрещеные?
Итан был поздней неожиданностью, плодом неудачной вазэктомии. В свои сорок три Хейли уже считалась «старородящей матерью», она сильно рисковала, забеременев. Может быть, подумала я, она решила таким образом отблагодарить Господа за благополучное появление сына на свет. Или, скорее, хотела сделать так, чтобы тому наверняка досталось место в церковно-приходской школе их округа. Я не слишком хорошо ладила с младшей сестрой Ника – и неудивительно, учитывая, что та была лучшей подругой Джен.
– Она хочет, чтобы мы были крестными, – сказал Ник, отрывая кусок хлеба и собирая им насыщенный соус.
– Что? – засмеялась я, откладывая вилку. – Я же для нее адская стерва.
Он покраснел и опустил глаза.
– Прости, я имел в виду, мы с Джен. – Мне в живот как будто вонзилось холодное, острое лезвие. – Джен вне себя от радости. Ты же знаешь, она обожает детей. Из нее выйдет потрясающая крестная.
– Прости, но так не пойдет, – ответила я срывающимся голосом. – Это неправильно. И Хейли должна это понимать, – я замолчала, дожидаясь ответа, но его не последовало. – Что ты ответил, когда она попросила?
– Хейли? Она еще не просила. Джен позвонила, чтобы предупредить. Она беспокоится, что тебе будет неприятно, но надеется, что ты поймешь.
– Нет, не пойму, – я отбросила салфетку и резко отодвинулась на стуле. – Ник, это несправедливо. Нельзя позволять Хейли вытирать об меня ноги. Я твоя жена.
– Они с Джен дружат еще со школы. Это не имеет никакого отношения к… сама знаешь… к разводу.
– Твоя сестра меня ненавидит, и родители тоже.
– Нет, ты несправедлива. Они потрясены, что я бросил Джен, но уже смирились. Они видят, как я счастлив с тобой, и они без ума от Эмили, – он встал и попытался меня обнять. – Я поговорю с Хейли. Наверняка у Итана могут быть две крестные.
– Не хочу я быть крестной, – ответила я, отстраняясь. – Я не верю в Бога. Так же, как и ты.
Ник примирительно поднял руки.
– Но я не хочу огорчать Хейли.
– Конечно. Я единственная, кого ты не против огорчить.
– Милая, это неправда, и ты это знаешь.
Я промолчала, сдерживая себя. Мне совсем не хотелось ссориться, но так трудно было не поддаться на провокацию. Я представила, как сестра Ника поднимает у себя дома бокал вина, триумфально смеясь. Для нее не было ничего более приятного, чем сеять между нами зерна раздора.
– Я понимаю, как тяжело Джен, – сказала я, помолчав, – но ей нужно забыть о тебе. Двигаться дальше. Найти себе кого-нибудь. Знаю, это звучит ужасно, но…
– Нет, ты права, – вздохнул он. – Хотелось бы мне, чтобы все было так просто. Джен давным-давно стала членом нашей семьи. Мы не можем просто вышвырнуть ее, это было бы жестоко. К тому же все ее любят.
– А ты? Ты ее любишь? – я глубоко вздохнула, страшась того, что услышу в ответ.
– Конечно, нет, – быстро ответил он. – Тебе не надо даже спрашивать. Мы с Джен через многое прошли вместе, но я никогда ее не любил, не по-настоящему, не так, как тебя.
Его слова проникли мне прямо в сердце, и я задержала их там на мгновение, поглаживая.
Потом спросила:
– Не думаешь, что пора сказать ей правду? Ради ее же блага?
– Нет. Достоинства правды сильно преувеличены, – не моргнув глазом ответил он.
Я уставилась на него, не веря своим ушам.
– Нельзя так говорить… Правда – это главное!
– А вот и нет. Люди все время искажают правду. – Он прошелся по комнате и остановился у мраморной каминной полки, на мгновение отвлекшись на фотографию нас троих, сделанную через несколько часов после рождения Эмили. – На следующей неделе я обязан сказать правду в суде, – продолжил он. – Правду, только правду и ничего, кроме правды. Но если я это сделаю, то лишусь прав. А я этого не заслуживаю, я хороший водитель.
Месяц назад Ника остановили, когда он проехал на красный свет, проверили на содержание алкоголя в крови и обнаружили, что оно превышено. Его адвокат сочинил историю о том, что Эмили заболела и Ник мчался домой, чтобы за ней ухаживать. На самом деле он развлекал китайского инвестора.
Я поджала губы.
– Я говорю об эмоциональной правде. Нельзя врать людям о своих чувствах.
– Иногда можно. Иногда это гуманно. – Он вернулся к столу и взял свой бокал. – Я хочу наладить отношения с сестрой, поэтому соглашусь быть крестным отцом Итана. А если она хочет, чтобы крестной матерью была Джен, – что ж, это ее право… – он залпом допил вино. – Знаю, тебе неприятно, но я ничего не могу поделать. Если тебе не хочется ехать на крестины, мы поедем вдвоем с Эмили. Уверен, все поймут.
Я покачала головой. Именно этого его семья и добивалась, и я не собиралась доставлять им такое удовольствие. Я должна была постоять за себя.
– Не говори ерунды, – ответила я. Это будет мучительно и унизительно, но я справлюсь. – Давай не будем больше об этом. Десерт? Я приготовила шоколадный мусс.
– Может быть, потом, сейчас у меня на уме нечто повкуснее, – он приблизился, и на этот раз я дала ему себя поцеловать. Мы погрузились в объятия, и мое тело запылало под его прикосновениями.
И в этот миг снова зазвенела мелодия Джен.