Глава 1
Пико
– Эй, чудовище!
– Чудовище, выходи! Тебе от Его Величества подарок!
Кричали громко, так что не услышать нельзя. Пико медленно разогнулся и похромал к выходу из своей берлоги. Ему нет дела до короля и его подарков. Но шутить с ним всё же не стоит. Ещё свежо было воспоминанье о королевской охоте, когда его ради забавы привязали к крупу лошади и король хохотал, глядя как он пытается удержаться на ней.
Ненависть, а ещё злость на весь мир, вот, пожалуй, и все чувства, что у него остались. Верно, и правильно его назвали чудовищем. Ни от кого, даже от собственной матери он не встречал иного обращения. И имя то свое помнил, только из чистого упрямства. Ибо человек без имени обречён умереть. А был ли он вообще человеком?
Пико открыл дверь и посмотрел на людей, что собрались перед домом. При оружии, в королевской форме, на конях. Что им надо от него? Чего они хотят? От непривычного яркого света слезились глаза. Как только он вышел, все голоса смолкли. Он настолько страшен? Хотя, впрочем, он знал, что да. Горбун, уродец – вот кто он на самом деле.
– Вот. Его Величество тебе жену передал. Развлекайся!
Вышел вперёд самый воин и вытолкнул вперёд девушку. Такой красоты Пико никогда ещё не видел. И обозлился ещё больше. Потому что он уродлив, а она – красива. Мысли с трудом ворочались в голове, а говорить он и вовсе отвык. Жизнь в лесной глуши отучила его от этого.
– Забирай! – И воин сильней толкнул девушку ему в руки. А следом полетели бумаги. Прихоть короля.
Пико схватил её за тоненькую руку и втащил в дом, потом подобрал бумаги и захлопнул дверь, отделяя свою берлогу от мира людей, в котором ему нет места. Значит теперь она – его жена. Подачка Его Величества. И что ему с ней делать? Он был растерян. Слишком долго не общался с людьми, отвык.
Перехватил её покрепче за руку и потащил за собой, на кухню. Маленькая каморка, почти под землёй, где света даже днём едва хватало. Но зачем ему смотреть на свет? Он слишком уродлив для этого.
Остановился, перевёл дыхание. Лестница очень тяжело ему давалась. Поднял глаза на девушку и тут же опустил. Она была слишком красива. Настолько же, насколько он уродлив. Голова заболела от непривычных мыслей. Интересно, такие волосы на самом деле бывают? Золотые, словно колдовство. Или это лишь кажется ему? Дотянулся, дотронулся. И она вдруг затрепыхалась в его руках, вырываясь. В глазах застыл ужас. Он сжал её руку посильнее, но девушка дернулась раз и ещё раз. Она сражалась с ним молча и яростно. Трепыхалась, как птица, попавшая в силки или как мотылек. Он видел таких. Попадали в паутину и дёргались до последнего, даже когда паук впрыскивал свой смертельный яд. Оставляя пыльцу и остатки крыльев.
И эта девушка будет биться до последнего, пока не умрёт. Но он не желал ей смерти, понял вдруг Пико. Наоборот. Хотелось рассмотреть её поближе. Уродство всегда тянется к красоте. А грязь – к чистоте. И он отпустил её руку.
Девушка тут же дёрнулась, обернулась пугливо, отступила к стене и сжалась в уголок возле печи, стараясь стать как можно незаметнее. Пусть её.
Пико отвернулся от неё и шагнул к столу. Достал нехитрую посуду – глиняные кружки, миски, да пару ложек. Снял с печи чугунок с супом и поставил на стол. А потом налил обе тарелки до краёв. От супа шло тепло и, наверное, запах. Да только он не чувствовал. Давно не ощущал ни вкуса ни запаха. Съедобно, да и ладно. Дичь, да прочие запасы он брал у охотников. Им же отдавал шкурки животных, что попадались в силки.
Медленно уселся на деревянный табурет. Спина сегодня болела сильнее обычного. Суп казался слишком горячим, обжигая рот. В сторону девушки старался не смотреть, но и забыть не мог, постоянно ощущая её присутствие. Словно светлое пятно в его тёмной каморке.
Тяжело встал, отодвинув табурет и направился к печи, подкинуть дров. На улице была уже поздняя осень и его берлога промерзала, если не топить. Дрова он заготавливал сам, только с каждым годом это становилось всё тяжелее и тяжелее. А по осени невыносимо болело всё тело.
Он подбросил дров, прикрыл заслонку в печи и снова нашёл взглядом девушку. Она сидела обняв колени руками, забившись в угол. Позвать есть? Он не любил говорить. Зачем? От чудовища никто не ждёт речей. Он взял со стола кружку с чаем и шагнул к девушке. Присел на колени. Так было не больно. И протянул ей чашку с чаем.
– Пей!
Она отшатнулась от него и только в защитном жесте вытянула вперёд руки.
– Не прикасайся ко мне, чудовище!
Почему-то стало больно. Но он ведь правда чудовище. Горбун. Уродец.
Пико оставил чашку на полу возле девушки, встал и похромал прочь. Пусть сидит. В груди снова взметнулась злость. Так всегда. С детства. Он хотел помочь. А в него плевали и боялись. А за помощь благодарили палками.
В комнате было темно. Он не зажигал свечей. Скинул ботинки и улёгся на кровать в чём был. Легкое одеяло почти не давало тепла, а сон был некрепок. Слишком болела спина.
А ночью он проснулся от странных звуков. На что они похожи? Он давно не слышал ничего подобного. Привык жить один. И ни собаку ни кошку не заводил. У горбуна не может быть друзей. И всё-таки в ночи раздавались какие-то звуки. Словно кто-то всхлипывал. Рыдал в его доме? Пико встал и похромал в кухню.
В углу у печи, скрючившись рыдала девушка. Кружка с чаем была не тронута. Суп на столе остыл. Почему-то он не разозлился. Только что-то зашевелилось в заржавленной душе.
Он похромал к девушке. Она уползла ещё глубже, сжалась в угол, словно стараясь стать ещё незаметнее, чем была. Но она не подходила этому уродливому дому, так как свет не спрячешь в темноте. При звуке его шагов девушка закрыла лицо руками. Пико подошёл к ней.
– Почему ты плачешь? – Слова с трудом срывались с губ. Он отвык говорить. Не было желающих общаться с горбуном. Но ему было интересно. Почему она плачет? Он не плакал никогда. Не умел.
Она отняла руки от лица. Наверное, в темноте она не видит его, а он различал её силуэт. И ещё вдруг тонкий запах пробился в ноздри. Такой слабый, цветочный, манящий. Он напоминал о лете и полевых травах. А она сидела и молчала. Просто смотрела в темноту, на него. Он думал, что она не ответит. Но она заговорила. И голос колокольчиками рассыпался по его дому. Ему даже показалось что его каморка прислушивается к небывалым звукам.
– Я боюсь, – она тихо всхлипнула. И тут же в испуге зажала рот руками и вздрогнула. Такая тоненькая и маленькая, словно тростиночка. Он мог бы если захочет, переломить её одной рукой. Мотылёк, попавший в лапы пауку.
Он не знал, что сказать. Не умел успокаивать. Только подвинул ей кружку.
– Пей. Это чай.
В этот раз она взяла кружку, поднесла к губам и выпила почти всю. А он встал и вернулся в свою комнату. Снова устроился на кровати, поворочался немного, да так и не уснул до утра. Лежал и смотрел в потолок.
Юлла
Ей было страшно. До безумия. Казалось, хуже в жизни уже ничего не будет. Грязная закопченная комната, которая больше походила на пещеру, страшный хозяин. От ужаса её трясло и слёзы текли и текли по щекам, без остановки. Но теперь она плакала беззвучно, боялась разбудить его.
А всё было так хорошо. Яркий залитый огнями дом, весёлый отец с матерью. Они ушли за неделю, сгорели от страшной лихорадки, что пришла в тот год. Выжила только она и Джаред, старший брат. Прошло время, и она даже снова научилась улыбаться, а Джарри делал всё, чтобы её порадовать. Он баловал её. И когда пришло время первого бала – разрешил ей выбрать любое платье. И она выбрала самое красивое. Они с братом допустили роковую ошибку.
Она сжала губы и вытерла слёзы. Попыталась. Но они всё текли и текли по щекам. На её первом балу ей заинтересовался король. Юлла закрыла глаза и вспомнила.
В бальной зале ярко горят свечи, а глаза слепит от бесчисленных украшений знатных дам. Джарри гордо ведёт её под руку. Она прямо держит голову, а щёки пылают от смущения. Столько глаз и, казалось, все смотрят только на неё.
– Граф Джаред Ла Кло и леди Юлла. – Произносит распорядитель. А она мечтает только об одном – не опозориться перед всеми. Кажется, что и туфельки натирают и подол платья слишком длинен, а шпильки больно впиваются в голову. И всё же они подходят к трону. Джарри склоняет голову перед королём, а она делает неловкий реверанс. Из-за волнения, она не сразу решается поднять голову. А когда поднимает, видит с каким интересом смотрит на неё король. Ей скорее страшно от этого, но она молчит.
Начинается бал. На первый танец обычно приглашают родственники, так заведено. И она готовится танцевать с Джаредом, когда к ним медленно подходит Его Величество.
– Можно пригласить вас на танец, о прелестная дева?
Разумеется, королям не отказывают. Джарри хмурится. Она видит, что он тоже не доволен этим приглашением. Но, увы, он тоже ничего не может сделать.
И конечно этим балом всё не ограничилось. Когда они поняли, что попали в западню, было уже поздно что-то делать. Джарри рвал и метал, но ничем не мог помочь. Знали бы они, что король лишь разрушает и губит всё, к чему прикасается, они бы уехали, спрятались с братом, хоть на край страны. А теперь вот… Юлла всхлипнула и в испуге зажала рот руками. Если услышит хозяин этого дома и снова придёт к ней, она, кажется, сойдёт с ума от страха. Ей чудились в темноте его шаркающие шаги. А временами грезилось, что она уже на грани безумия. Нет! Лучше вернуться в грёзы. Вспомнить. Иначе правда от неё самой уже ничего не останется.
Она стоит на балконе. От танцев кружится голова. И ещё невыносимо душно. Она не рада каждый день танцевать. Но королю не отказывают. Да он и слышать ничего не хочет об отказе. Ей улыбаются. Перед братом вдруг открылись все двери, но на сердце тревожно. Она не хочет такой славы. Ей слишком тяжело от этого.
– Прекрасная леди! – Голос сзади заставляет едва ли не подпрыгнуть и резко развернуться. Его Величество собственной персоной. Что ему нужно? Зачем он пришёл?
– Ваше Величество, – Юлла приседает в реверансе.
– Оставим церемонии леди Юлла. – Он улыбается ей. – Вы нравитесь мне. Больше того – я без ума от вас. Вы прекрасны, как свежий цветок, покрытый утренней росой.
Он подходит к ней, наклоняется и берёт её за подбородок. Сейчас он её поцелует. Он привык брать своё, не спрашивая согласия. Но Юлла не хочет этого. Всё в груди сжимается в комок. Она боится короля. Он тянется к ней и всё происходит слишком быстро. Пощечина, и она отступает назад. А в глазах короля загорается нехорошее пламя. Боже, что она наделала?!
– У вас есть время до завтрашнего утра, чтобы загладить свою ошибку, леди Юлла. И вам придётся для этого очень постараться. Иначе, моя месть будет страшной.
Он криво улыбается и отходит, потирая щёку.
Его месть действительно оказалась страшной. О, они с Джарри даже не знали, насколько! Джареда бросили в тюрьму, а она… она теперь здесь. И лучше бы ей было вообще не появляться на свет.
Она сжалась в комочек, боясь задремать хоть на минуту. Задремать и пропустить, как придёт хозяин этого дома, чудовище.
Пико
Устав лежать без сна, он встал и похромал на кухню. Нужно было приготовить еду и помыть посуду. Спина болела больше обычного. Значит будет непогода. Надо бы пойти проверить силки. Всё равно их снесёт ветром. Ветра здесь ураганные и даже деревья не защищают.
В кухне было тихо. И всё-таки Пико словно слышал её дыхание. Чувствовал. И ни на секунду не забывал про свою гостью. Она так и сидела в углу, сжавшись в комок. Печка потухла. В доме похолодало. Но она даже не дрожала. Он похромал к ней. Девушка спала. Глаза закрыты, только тихо вздрагивали ресницы. Дотронуться до неё? Непреодолимое желание прикоснуться к волосам, потрогать это живое золото, завладело им. Но Пико удержал себя. Снова увидеть в её глазах ужас… Почему-то от этого было больно где-то в груди.
Но, наверное, она замёрзла. Слишком уж холодно на полу, даже он чувствовал. Он вернулся в комнату, стащил с кровати старое одеяло и накинул на неё. Девушка вздрогнула. Показалось, что она сейчас проснётся и снова оттолкнёт его. Но она не проснулась. Только вздохнула чуть слышно. И Пико отошёл. Лучше бы ему не попадаться ей на глаза, когда она проснётся. Да по правде говоря он вообще не хотел, чтобы она видела его и не знал, что с ней делать. А вот самому хотелось только усесться в углу да наблюдать за ней. Смотреть, впитывать красоту. Такая живая. Как мотылёк в его берлоге.
Пико вздохнул и похромал к печи, готовить кашу. Нехитрые движения. Туда-сюда. Насыпать крупы, налить воды, размешать, да поставить горшок в печь. Закончив, он присел на лавку у стола. Он часто так сидел, наблюдая в единственное закопчённое окно за погодой на улице. Небо хмурилось и ему было необычайно печально. Так что и дышать тяжело.
Вдруг в углу у печи раздался шорох. Пико повернулся. Девушка не спала. Только сидела и из-под одеяла и пугливо смотрела на него, готовая трепыхаться в паутине до последнего, как мотылёк.
Ему бы отвернуться, но он не мог. Тоже сидел и смотрел на неё, боясь спугнуть неловким движением. А потом всё-таки встал помешать кашу. Девушка моментально отпрянула к стене. Она словно хотела слиться с ней, вжаться в неё. Так, чтобы стать как можно незаметнее. Пико не смотрел на неё, только чувствовал всем своим существом. Он вытащил горячую кашу, да поставил на стол. Потом разлил по тарелкам и громко произнёс:
– Иди есть.
Звучало грубо, наверное. Да только он не умел иначе.
Она помотала головой и ещё больше вжалась в стену. Он пугал её. А почему-то пугать не хотелось. Тогда он быстро поел кашу, сполоснул тарелку в тазу и положил на лежанку сушиться. А сам похромал на улицу, проверить силки. Пусть поест, пока его нет. Он не будет ей мешать.
На улице всё сильней и сильней темнело. Ветер рвал с деревьев последние запоздалые листья. Пико побрёл в лес, надеясь на добычу. И верно. В силки набилось много всякой живности. Хороший улов. Охотники много дадут за него.
Когда первые капли дождя упали на пожухлую траву, он уже торопился домой. Открыл дверь, оставив мешок со зверьём в сенях. Надо будет заняться им на досуге. И похромал вниз по лестнице.
Первым делом войдя, он поискал девушку глазами. И ничего с собой не мог поделать. Она всё так же сидела забившись в углу у печи, вот только каша на столе вся была съедена. Хорошо. Пико понял, что был бы не рад, если бы она умерла.
Он подошёл, взял тарелки и тоже сполоснув, вернул на место. Потом поправил огонь в печи. Надо бы дров наколоть. Да только вот дождь зарядил так, что и из дома не выйдешь. Да он и привык сидеть здесь, в логове, что и домом то назвать сложно, в темноте и сырости, словно наказывая себя за уродство. Книг не читал, грамоте обучен не был. Лишь труд – в доме и на небольшом огороде, чтобы прокормить себя. Он бы, верно, и не старался так сильно. Но смерть от голода – самая глупая из смертей, а здоровьем Господь наградил его отменным, словно в противовес уродству.
Пико мельком глянул на девушку, что продолжала всё так же сидеть, сжавшись в комок и глядя в темноту и похромал на двор. Надо было подготовить шкурки для охотников.
Он работал до вечера, ни на секунду не забывая о том, что в его дом заглянул мотылёк. Редкое создание и такое красивое. Он любил наблюдать за насекомыми, да, по правде сказать, у него иной раз и не было других занятий. Его берлогу бабочки и мотыльки не любили – слишком темно там было и тесно. Но иногда всё же залетали. И тогда Пико осторожно, стараясь не повредить крылья своими грубыми пальцами, сажал их на свою ладонь. В неволе они не жили долго. Наверное, тоже пугались его уродства.
Закончив свою работу, Пико вернулся на кухню. Разогрел еду и снова предложил девушке. Она снова промолчала. Если бы он не слышал её тонкий голосок, то подумал бы, что она немая. Тогда он встал, взял тарелку и поставил на пол возле неё. Она подняла на него глаза, вздрогнула и попыталась заползти ещё дальше. Но он отвернулся и отошёл, слыша за спиной, как она зашевелилась. Наверное, всё-таки принялась есть.
Пико уселся возле окна, но смотрел больше не на улицу, где уже стемнело, да ветер шумел в кронах деревьях, завывая всё сильнее и сильнее, а то и дело поворачивался к девушке. Она жадно и торопливо поела и поставила тарелку на пол. И снова свернулась в клубок.
Снова будет спать на полу? Нет, это для неё, такой красивой, ей не место на полу.
– Иди спать. – сказал он и шагнул к ней. Девушка снова вытянула руки вперёд, словно защищаясь, и он увидел, что глаза её блестят от слёз. – Там твоя кровать. – И он указал рукой на свою комнату. Кровать была только одна. А он? Он потерпит как-нибудь. Свернётся возле печи. Ему не привыкать спать и на голой земле. Если бы Его Величество не решил, что ему нужно личное чудовище, что пугает народ, так что те боятся и сунуться в королевский лес, то он бы давно умер от голода и холода.
Девушка осторожно встала и быстро метнулась туда, в комнату, куда он показывал. Вот и хорошо. А он устроится на полу.
Глава 2
Юлла
Ей было страшно, пусть и не так, как вчера или несколько дней назад, когда личная гвардия короля ворвалась в их дом и именем Его Величества опечатала его. Джарри бросила в тюрьму, а её… Её – вот сюда. Юлла снова всхлипнула. Ей было грустно и больно и страшно. И столько всего и… Совсем недавно они отпраздновали её восемнадцатый День Рождения. И было ярко, светло и радостно. И Джарри смеялся и немногие подруги, которых она пригласила – тоже весело заливались, слушая его шутки. Где он теперь? И неужели она никогда больше не услышит ничего про брата? Но гвардейцы, что везли её сюда, ясно дали понять, что стоит ей сбежать отсюда, вырваться из лап чудовища и вернуться в столицу, как Джарри умрёт.
Юлла закусила губу, стараясь не всхлипывать. Потому что слёзы так и норовили сами навернуться на глаза. А в этой берлоге и так ничего ни видно. И как её хозяин ещё не ослеп от темноты? Мысли её снова вернулись к настоящему. Юлла попыталась рассмотреть комнату, в которой оказалась. Низкая маленькая каморка, в которой всего-то было, что одна нехитрая кровать, сколоченная из досок, да полки – просто деревяшки, прибитые к стене. И никакого окна.
Стемнело. И ветер так страшно шумел за окном, что, казалось, вся избушка содрогается от его порывов. Юлла сжалась в комок на чужой кровати и натянула себе на голову одеяло. Накрылась с головой, как всегда делала в детстве, когда было слишком плохо и тяжело. Словно пряталась от всего мира.
Но сейчас это не помогло. В тёмной комнате и мысли приходили сплошь тёмные. А ещё не оставлял страх. Что надо хозяину этого дома? Когда её везли к нему, она представляла себе его настолько уродливым и страшным, что почти не испугалась увидев вживую. В её детстве таким как он пугали людей. А ещё она помнила, как случайно, проходя с мамой мимо рынка, увидела процессию уродов. Они танцевали и выставляли свои уродства напоказ и от увиденного брала жуть. Да такая, что она тогда разревелась и наотрез отказалась от дальнейшей прогулки.
И она знала, что где-то в королевском лечу живёт страшное уродливое чудовище, горбун, злой и жестокий, да настолько, что слуги пугали им друг друга. Говорили, что у него нет сердца и что Господь проклял его, видать его родители занимались чёрным колдовством. И Юлла не думала, как будет жить, встретившись с ним. Только надеялась на быструю смерть. А теперь… Пожалуй, растерялась.
Он был действительно уродлив и страшен – большой крючковатый нос, нечёсаные спутанные волосы и борода, свисавшая едва ли не до пояса. А ещё огромный горб на спине. Но он ничем не обидел её. И даже сейчас Юлла лежала на его кровати. Он без просьб и ругательств отдал ей свою кровать. Она была уверенна, что эта кровать – его. А ещё она вдруг вспомнила, как проснулась сегодня в тепле. Она всё-таки задремала, сидя в уголке у печки. Сказались бессонные ночи, пока её везли сюда. И проснулась под одеялом. Он накрыл её своим одеялом, пока она спала. Зачем? Юлла не понимала. Но он ничем её не обидел.
Спать не хотелось. И страшно было в темноте. Дома она никогда не спала без света. Или огарок свечи горел всю ночь или луна освещала комнату, или огонь в камине. А тут было так темно, что хоть глаз выколи. И только на кухне светился маленький огонёк.
Юлла встала и осторожно, на мысочках, стараясь не шуметь, вышла из комнаты. На кухне догорал огарок свечи в грубом железном подсвечнике. А в углу у печи возился урод горбун. Юлла видела в неверном свете свечи, как он устраивал себе…что? Кровать?
Вот он бросил какие-то тряпки на кучу в углу чего-то странно похожего на солому, примял эти тряпки рукой. Потом тяжело вздохнул и улёгся, словно проверяя новую кровать. Юлла видела, как тяжело ему было даже присесть. Словно он весь был сделан из железных шарниров, что заржавели и никак не хотели сгибаться.
Она, как завороженная наблюдала за ним, сама не зная, зачем. Пытаясь понять, почему он отдал ей свою кровать и пропустила момент, когда он встал, чтобы задуть свечу. Повернулся и увидел её. Тут же вернулись все страхи. Показалось, что он хочет шагнуть к ней. Юлла пискнула от страха и бросилась в комнату, улеглась на кровать, укуталась с головой в одеяло. Сердце стучало как у зайчонка. Она всё боялась расслышать в темноте тяжёлые шаркающие шаги. И жалела только, что в комнате не было двери, хотя можно подумать она помешала бы. От ужаса перехватывало дыхание. Но никто так и не пришёл. И напуганная и уставшая от переживаний она всё-таки задремала.
Пико
Мотылёк. Он так в мыслях звал девушку, потому что не знал её имени. Она боялась его. Его все боялись. А он не знал, как себя вести с ней. Хотел только одного – чтобы этот мотылёк как можно дольше не улетал из его берлоги.
Постель из старых тряпок и соломы была неудобной. От неё наутро сильнее обычного разболелась спина. Надо бы сколотить ещё одну кровать. Благо было из чего. А ещё Пико вдруг понял, на что обменяет шкурки в этот раз. Попросит у охотников одеяло и подушку. Негоже такой красивой девушке спать под старой тряпкой, которую он по привычке называл одеялом.
Утром он как обычно поставил кашу на стол. Обычная каша, которая лишь утоляла голод и ничего больше. Но он привык. Да, и, пожалуй, не знал другой жизни. Поставил снова тарелки за стол. Девушка ещё спала. Он видел, как она свернулась клубочком на его кровати. И даже мимо проходил, стараясь не дышать. Казалось, что он своим грубым дыханием может нарушить её сон.
За окном шёл дождь. Начался вчера, да так и лил стеной. И ветер шумел, шуршал ветками деревьев, обрывая с них последнюю листву. А значит сегодня он к охотникам не выберется. А там, глядишь, и снег пойдёт. Пико любил снег. Он скрывал всю грязь и уродство, что было в этом мире. И иногда он мечтал, что и его уродство однажды укроет снег своим покровом, спрячет от глаз людских. Он никогда не думал о том, что было бы, если бы он родился другим, таким как все. Что толку в этих мыслях? Они всё равно не могут ему помочь.
Девушка зашевелилась, потом встала с кровати. Он следил за ней краем глаза, не мог оторваться. А она словно не понимая, где находится, осмотрелась, потрясла головой, будто прогоняя нехороший сон. А потом тяжело вздохнула. И ему стало от этого больно. Он не хотел, чтобы она, такая красивая, печалилась.
– Иди есть, – позвал он её. И снова, чтобы не напугать, встал и отошёл от стола, к печи, повернувшись к ней спиной. Пусть ест. Он не будет смотреть на неё.
Он слышал, как она поела, как отложила тарелку. Невольно ловил каждый звук. Повернулся и похромал к ней. Девушка отшатнулась.
– Не бойся меня, мотылёк, – слова выговаривались с трудом, словно заржавели. Да он и не говорил так много давно. Разве что с охотниками. А Пико протянул к ней руку, словно надеясь, что мотылёк, как обычно, сядет к нему на ладонь.
Девушка смотрела на него со страхом, но хоть не отшатнулась и не назвала чудовищем. И то уже хорошо.
– Я – Пико, – продолжил он разговор и положив руку себе на грудь. Он видел когда-то давно на картинке в большой книге, которую успел подсмотреть случайно, как один красавец мужчина так клал руку на грудь, стоя перед девушкой. И вспомнилось некстати. Правда, потом его побили за то, что трогал хозяйскую вещь без разрешения.
Он думал, что девушка не ответит, но она, немного помолчав, всё-таки заговорила:
– Меня зовут Юлла.
Юлла. Красивое имя. Как раз подходит звонкой красивой бабочке. А ещё она заговорила с ним. И не насмехалась. И Пико растерялся. Никто никогда не говорил с ним по-человечески. Так что он даже и не знал, что ответить. Просто стоял и молчал. И смотрел на неё. Потом моргнул, отвернулся и похромал к столу.
Юлла тут же отпрянула от него и спряталась за печкой. Уселась на его топчан. А Пико снова выполнял нехитрые действия. Ополоснуть тарелки в тазу, да положить на печь. А ещё воды бы принести и дров. В его берлоге сильно похолодало.
Пико развернулся и побрёл к выходу. Воды в бочку верно набралось много, не надо будет ходить на родник. И дрова пока есть. Он сложил всё, что мог под крышу, в небольшой пристрой.
Вышел за дверь, шаркая ногами. На дворе было холодно. Так что с непривычки судорогой свело больную ногу. Он едва не упал. Постоял, держась за притолоку. Нога отказывает всё чаще и чаще. Он подождал пока дрожь в ноге утихла, набрал дров и вернулся в дом. При его появлении, Юлла, стоявшая посреди комнаты, снова юркнула за печку.
Он шагнул к печи и присел на колени, чтобы разжечь огонь. Поднял голову. Юлла смотрела на него, как вчера вечером. И тут же спрятала глаза, поймав его взгляд. Пико отвернулся. Сырые дрова не хотели разгораться. Он с трудом раздул угли и прикрыл дверцу печи.
Такие нехитрые дела, а день уже клонится к концу. Темнело. Огарок последней свечи догорал, оставляя после себя темноту. Надо будет свечи тоже выменять у охотников. Хотя зачем чудовищу свечи? Чтобы смотреть на своё уродство? Он и эту то зажигал лишь тогда, когда совсем не хватало света и не видно было, куда ложиться спать. И вот только сейчас, когда мотылёк появился в его логове, почти не тушил свечу. Слишком уж хотелось видеть её. Да только глазам, отвыкшим от света было больно. А может они болели от красоты. Такой, которой ему ещё не доводилось видеть.
Но как только свеча, догорев, погасла и кухню освещали лишь отблески огня в печи, он снова услышал всхлипы. Юлла снова плакала. Он похромал к ней.
– Почему ты плачешь? – Может быть она боится его? – Я не причиню тебе зла. – Выговорил он с трудом – отвык много говорить.
– Я боюсь темноты, – тихо ответила девушка.
Темноты? Он никогда ничего не боялся. И темнота была его другом, таким же привычным как одиночество или вот его уродство. Но она боялась. Правильно. Свет боится темноты, если не может прогнать её прочь.
– Сейчас, – сказал он громко. Хотелось быстрей разогнать темноту, лишь бы его гостья не боялась. Лишь бы мотылёк подольше радовался свету. В неверном отсвете горящей печи он нашёл щепку посуше, поджёг её и воткнул в железный подсвечник. Свет был слабый, щепка трещала и рассыпалась искрами. Пришлось поставить её на печь. Но она хотя бы немного освещала его убогую берлогу.
И в этой темноте, лицо Юллы словно светилось своим собственным светом. Она испуганно смотрела на него и жалась к печи. Наверное, ей холодно.
Пико вдруг почувствовал острую жалость, как боль от ножа, она пронзила его сердце и защемило где-то внутри. И ему захотелось, чтобы эта девушка улыбнулась. И чтобы никогда не исчезала из его дома. Смотреть на неё было радостью. А он редко радовался. Слишком мало у него было поводов для этого. Она радовала его. А он – хотел радовать её. Пусть она не страшится больше темноты и не боится его. А ещё – не мёрзнет. Он стянул с себя тяжёлую жилетку из сшитых шкур и протянул ей:
– На, возьми. Здесь холодно.
Юлла быстро схватила её и на секунду дотронулась своими тонкими пальчиками до его руки. И Пико застыл, словно его пронзило молнией. Даже покачнулся. Настолько странными были ощущения. Ему показалось, что даже сердце у него на мгновенье замерло. Но девушка уже отшатнулась от него и уселась в углу у печи, закутавшись в его жилетку. И казалась в ней такой маленькой и беззащитной. Светлый мотылёк. Пико улыбнулся, если бы умел.
Когда совсем стемнело, а лучина почти догорела, Юлла встала, выбралась из угла.
– Я пойду спать, – тихо прошептала она и юркнула мимо него в комнату. Пико слышал, как она ворочается на кровати, устраиваясь поудобнее. И в первый раз в своей жизни ему захотелось, чтобы кому-то было в его доме уютно и удобно.
Он сам устроился на топчане у печи и в первый раз, пожалуй, засыпал, даже довольный. Слушая, как дождь шуршит за окном. И Пико казалось, что его привычная жизнь изменится, уже изменилась. Но он не знал пока, как именно. И всё же был доволен чем-то, сам не понимая чем. На душе, пожалуй, первый раз, за много лет было светло и спокойно.
А утром дождь завершился и даже солнце выглянуло. Пико смотрел на умытый дождём мир и ему казалось, что он какой-то новый, иной, не такой, что он знал раньше. Юлла пока ещё спала. И Пико осторожно, чтобы не разбудить её, вышел на двор. Проверил шкурки. Они высохли достаточно. Пожалуй, после завтрака, пока снова не начался дождь, надо будет проведать охотников. Идти до них было долго, почти до края леса. Но он не спешил. Если можно было так сказать, он любил лес. Только здесь ему было хорошо. Только среди деревьев он чувствовал себя свободно. Тогда как в городе, среди людей, ни на секунду не забывал о своём уродстве.
А, здесь, в лесу, и уродливые деревья были нужны зачем-то. И росли ведь! Почти упав на землю, переплетённые ветвями между собой, искривлённые, изломанные, они всё равно были живы. И их точно так же, как и другие деревья бережно оплетал собой плющ. И лозы дикого винограда свисали по их ветвям. А снизу их нежно укрывал ковёр из мха. Деревья не гнали своих собратьев. И только люди ненавидели всякого, кто не похож на них.
«Господи, за что мне такой урод? Хоть бы ты прибрал его! Никакого житья нет!»– В сердцах восклицала мать, каждый раз, как видела его. А иной раз и поколачивала. Уж слишком он был страшен. Соседи плевали ему вслед и крестились, отгоняя беду. И шептались, что, верно, мать его сильно нагрешила. Отца он и вовсе не помнил.
Пико отвернулся. Солнечный день сразу будто померк. Он набрал дров и похромал в дом. Надо поставить кашу и собираться к охотникам. Он спустился в кухню и замер, держа в руках дрова. Юлла, словно и правда, обладала крыльями, порхала по комнате. Так легко. Она осматривалась вокруг. И зачем-то дотрагивалась пальцами. То до закопчённого горшка, то до старого мешка с крупой, то до стола. И ему казалось, он видит, как она словно светлячок, освещает собой всё, до чего дотронется. Словно стряхивает пыльцу с невидимых крыльев.