ОТ АВТОРА
Войны возбуждают.
Чаще всего их затевают хитроумные стариканы, вегетарианцы, содомиты и другие лица с порочными сексуальными наклонностями, представляя битвой добра со злом.
Ложь – кормилица и любовница всех войн.
Правда (до, на и после) войны – у каждого своя.
Божьи заповеди отменяются приказом военачальников.
Боги на войне разные, а вера одна.
Все умирают вовремя.
Трупы пахнут плохо.
Победитель платит дважды.
Справедливость войны прямо пропорциональна ее жестокости.
Автор отдает себе отчет в том, что ветеранам эти выписки из их же воспоминаний не нужны, а юношеству, возможно, будут полезны, поскольку «война – дело молодых», и выражает искреннюю признательность читателям за военные подвиги в настоящем и будущем.
Также следует особо упомянуть, что цитаты в тексте – интеллектуальная собственность участников войны в Афганистане 1979–1989 годов.
Войны.
Как бы ее ни называли раньше, теперь и потом.
«АФГАНСКАЯ БОРЗАЯ»
Афганистан – маленькая далекая страна. Что о ней мог знать советский юноша призывного возраста? Конечно, в газетах «Правда», «Известия», «Советская Россия» в 78—79-х годах попадались сообщения о революции в Афганистане, о визитах президента Нур Мухаммада Тараки, о помощи многострадальному южному соседу. Было и поздравление от Кремля Хафизулле Амину, после того как он своего учителя Тараки приказал удавить. А потом, в начале и в середине 80-х годов, еще больше сообщений было, и все такие светлые, оптимистические. О помощи южному соседу. Да кто же читал в восемнадцать мальчишеских лет что-либо официальное в этих газетах?
А если что-то и знали, картина не будет полной, хотя бы потому, что тринадцать тысяч триста (цифра официальная!) солдат, офицеров и служащих Советской Армии, Пограничных войск и Комитета государственной безопасности об этом рассказать не смогут. Они погибли, выполняя интернациональный долг в ДРА.
«До 15 августа 1979 года – ничего про Афганистан не ведал и не пытался. Служба была такая. Только в Баграме оповестили, где находимся и зачем».
«Была легенда в семье, что дед с басмачами на каком-то острове (!) в Афгане воевал. Кто-нибудь сегодня поверит? Где Афган и где море? Вот и я тогда отмахнулся. Что ни ветеран, то Ленина видел. А ведь было, насчет острова».
«Конкретно – ноль. А кто знал? Что война там идет, и только! Поинтересуйся в те времена, чем не надо. За один привод в милицию потом, в военкомате, в стройбат можно было загреметь».
«Что есть такая собака – афганская борзая. Но я их не видел в Кабуле. Потом, после Горбачева, в городе. Худая, сучка, морда печальная».
«Накачивали под Самаркандом сведениями про историю, традиции – два месяца. Из ТуркВО одна была дорога – «за речку». Но был ошарашен, когда увидел женщин в парандже! Они летели с нами из Кабула в Баграм».
«Подняли на учения Варшавского Договора. А вместо этого все четыре самолета в Кабул, потом в Шиндант. Меняли «партизан» и дембелей. По факту, значит».
«За месяц до призыва встретил соседа, вернулся из Афгана, так он буркнул: «Попадешь – узнаешь!» Попал. Не жалею».
«Ничего не знал. Только в военкомате разведал, что команда идет в Мары. Брат старший, как услышал, засмеялся: «Есть на свете три дыры: Термез, Кушка и Мары».
«В школе, по экономической географии, что каракуль нам поставляет и саженцы плодовые. По истории, что первым Советскую Россию признал, а мы, конечно, Афганистан. Еще помнил фото их Амануллы в Москве: на голове каска, как у английского полисмена. Я отличником был до десятого класса».
«Киплинга читал. Там все про Афган расписано. И все правдой оказалось. Особенно про самих афганцев и что их полицейские все чумазые».
«Только в учебке и уяснил, где он находится, какие языки, климат. Долбили на каждом политзанятии».
«Я вообще думал, что это в Иране или Индии где-то. Карты были мелкие».
«В Душанбе афганцев много было, задолго до войны. Веселые ребята. Говорили, что у них на родине места красивее есть, чем Варзобское ущелье. Можно было у них джинсы нормальные купить, батники (обтягивающие трикотажные рубашки), часы японские (подделку), «Джентан» (антиполицай), тогда его запрещали».
«Я написал в географическом диктанте «Авганистан»! Точно помню, учительница пристыдила. А зря. Он так до революции и назывался».
«Что афганцы худые, черные, бедные и очень любят наших баб. Это я о студентах иностранных. К защите диплома все переженились. А тут апрель, революция. Некоторые остались».
«Ни одна бл…дь, ни в Ростове, ни в Буйнакске, в учебке, про Афганистан слова нам не говорила. А потом из Ростова в Кабул. Только там и сказали, где мы есть. Это было в 1982 году».
«Да соберите вы не роту, нет, кодлу пацанов, тех, что из ремеслухи-лапшеедки, уличных, промойте им мозги, дайте оружие – пойдут куда угодно, за компанию. С восемнадцатилетними и не такое прокатывает. А тут еще комбат с орденом, учебка замахала до рвоты. Все пошли добровольно, куда и без того было назначено – «за речку». Иначе зачем были эти учебные части в «чуркестанском» округе?»
КАК «ЗА РЕЧКУ» ПОПАЛ
Недаром утверждали дембеля мирных времен: «Самое светлое – дорога в армию и домой». Ну, по поводу «светлого» можно поспорить, а что в память эти дороги детально врезаются – точно!
«В военкомате завели в подвал, выстроили. Офицер-десантник, медаль «За отвагу», нашивки красные, сказал: «Вам предстоит служить в теплых странах. Все понятно? Кто не желает – два шага вперед». Шагнули городские в основном. Тут и заходят моряки, а десантник говорит про городских: «Забирайте. Это ваши». А мы в Фергану, учебка, потом Кабул».
«Нас в учебке никто не спрашивал, сказали, что с каждого взвода нужно выделить людей в Афган. И тоже не спрашивали. Все пошли как один».
«После пьянки перед призывом рано утром пришел в военкомат. Пришел первый в тот день, дежурный по военкомату сказал: кто первый встает, тому Бог дает! Бог дал, слава Ему – не замочили».
«Отправили в Таманскую дивизию: переодеть, недельный карантин. Вот там и узнали, куда идем. Помню, стоим, под дождем мокнем, а какой-то старший прапорщик говорит: «Не х. й их жалеть, все равно в Афгане сдохнут». Потом Иолотань, три месяца учебки и «за речку» в Кундуз».
«Я туда сам пошел».
«Честно спросили – есть желающие послужить в Афгане? Пишите рапорт, рассмотрим. При отборе смотрели, чтобы в семье был брат, сестра – кормилец родителям на случай чего…»
«Предлагали за некоторую сумму поменять команду, но я тогда страдал патриотизмом и отказался».
«Квартира была. Звание и должность светили (командира списывали, до цирроза печени допился), а чего-то не хватало. Рапорт написал. Наверное, фронтовикам в душе завидовал?»
«Многие перед выпуском рвались в Афганистан. Офицеры, послужившие там, имели особый авторитет. А я попал через год службы в Болграде, по рапорту, и то без конфликтов с замполитом полка не обошлось, не отпускал».
«Как положено попал, по тревоге. Посадили в Ил-76 МД. До этого дали каждому по бутылке шампанского и два пузыря водки. Сохранить рекомендовали! Уже на борту командир роты спросил: есть ли жалобы? А вот: деньги за прыжки не дали! Старшина с сейфом быстро нарисовался. А куда их девать, советские рубли? Кто-то крикнул: «Сержанту нашему, на дембель!» Отдали все. Сержант нас многому научил. И командир был майор, афганец. А шампанское, как взлетели, так и полилось. Кто же знал, что эти пузыри не для нас?»
«Сам. По рапорту. В Политуправлении ТуркВО услышал рекомендацию: «Не говори по телефону (открытому) про Афганистан. У нас говорят: «За речку». Вся страна знала, только в ТуркВО маскировались! Ага, вечером в «Саёхате», кабак такой был, рядом с гостиницей, все, что нужно и не нужно, узнал».
«Кабул. Конец октября 1984 г. Мы летели из учебки «Гайжюнай», несколько «илов». Первый сел нормально, второй был сбит, я летел на третьем. Наш резко дал крен, и мы улетели обратно в Союз, в Ташкент (по-моему), а через дня три-четыре приземлились в Кабуле, и где-то через час взорвалась «вертушка» на аэродроме».
«Через «малый дембель» – учебку. Запомнилось, что сержанты – один наглее другого. Особо отличался беспредельной дедовщиной сержант из Балашова. А командир роты, кстати, афганец, ему в этом не очень мешал. Пришлось собрать группу единомышленников и давать отпор. Отдавали на работу местным. Нас вывели и пожалели, в обед узбек накормил и допустил роковую ошибку – выставил графин водки. Разморило и развезло, заговорили о доме, о жизни на воле, больше нас никто заставить работать не смог. Обошлось без особых разборок, думаю, потому, что эта работа была нелегальной. Понос в первый месяц был неудержимый. Глоток воды – и бегом в сортир. Туалет в казарме не разрешали засирать, поэтому бегали за триста метров, задача – добежать!
Присылали пару раз бандероль, но сержанты поджидали возле почты или шли якобы сопроводить – «половинили» в лучшем случае.
Наряды по столовой мы называли «дискотекой» из-за жирности полов в мойке, надо было иметь сноровку удержаться на этом полу с разносами и посудой. Два-три наряда подряд, и все: ты на грани срыва. Ложки, миски, кастрюли хлорированы до кристаллов, еда огненная: не ели, а глотали, как утки. Плакат о тщательном пережевывании вызывал нездоровый хохот. В столовую ходили с голым торсом и полотенцем в пакете за поясом. В карманы хлеб не пихали, наказывалось отжиманием всей роты, пока вынесший кусок ел буханку без воды. На пути в столовую умер курсант, от теплового удара, а командир части после этого приказал всех побрить наголо. Не помогло – умер еще один, не помню, «Скорая» приехала или нет, но укол делали в сердце, не спасли. В Афган, за мизером, пошли, как на дембель, пусть не с радостью, но без страха, так подсасывало внутри от неизвестности, наверное».
«По своей воле. С декабря 1979-го просился. Через год оформили. Чему учили, то и получили. Жаль, воевали не с фашистами. Размазали войну».
«И не снился мне этот Афганистан. Готовился в зарубежную командировку. А потом политработники «промыли мозги», пообещали должность и квартиру. Да, рано или поздно – все равно бы пришлось!»
«Как обычно, ночью. Батальон был поднят, построен и по списку была вызвана некая команда, численностью около роты. В ее составе оказался и я. Мы получили указание срочно собрать личные вещи, получить оружие, караульные боеприпасы (именно этот факт и не позволил мне почуять подвох – караульные боеприпасы надолго не выносят из части) и построиться на плацу. В составе этой сборной команды я заметил единственную закономерность – все мы отслужили по году. Без всяких объяснений нас посадили по машинам, и мы поехали в неизвестном направлении. Высадили нас на вокзале, где ожидала еще одна команда, поменьше и из другой части, как потом выяснилось, даже не одной, и уже не десантники. Когда нас рассадили в теплушки времен Второй мировой, с нарами и буржуйкой, смутные подозрения в меня уже закрались. Однако все попытки выяснить что-либо у сопровождающих офицеров пресекались решительно. Когда же на следующий день выяснилась причина всей этой кутерьмы, для меня уже было поздно что-либо изменить. Оказалось, что была сформирована сводная рота для сопровождения какого-то важного груза в ТуркВО. Единственное, что меня удивило, так это то, что все, кто ехал со мной, были фактически добровольцы. Все они писали рапорты с просьбой отправить их в Афганистан. Кто-то сам, кого-то сманили вербовщики. Были в то время такие офицеры, которые ездили по гарнизонам и предлагали бойцам обычных частей служить во вновь формируемых десантно-штурмовых бригадах, заманивая романтикой, беретами и тельняшками. Так и осталось для меня загадкой, был я исключением или кто-то все же написал рапорт от моего имени. Сопроводили мы этот груз через Польшу и пол-Союза до города Мары. Оттуда нас по воздуху перебросили в Фергану, а через три дня в Кундуз».
«Я в Афганистан пошел добровольцем. Там много нас собралось».
«Вам предлагается спецкомандировка в страну с сухим и жарким климатом». Если Афган, так сразу и скажите, что мутите?»
«Очень сам хотел. Были причины. Кругом хохлы. А я, в тридцать с лишним, молодой старлей – старый «двухгадючник»! Да еще «чурка нерусская». Правда, квартиру дали. А в Афгане сразу – «спец».
«Утерял в такси партбилет. Потом вернули, но было поздно! Это судьба».
«Начальник политотдела вызвал, чаю налил и так проникновенно сказал, что нужно ехать в Афганистан, по замене. Остальное – как и у всех: Ташкент, пересылка (гнусное место, пусть все помнят!), Кабул, штаб армии (второй этаж, кадры) и Джелалабад».
«Догадаться ума немного – прибыли в Иолотань. Воду хлебали, как верблюды. Поносили две недели. Помню полотенце, висящее справа за ремнем. Через два месяца первый выход из части, как сказал ротный (афганец), переход на выживаемость. Умер от теплового удара один солдат. Его увезли, а мы пошли дальше. Добрались до Захмета, в пустыне, в заброшенном военном городке начались тренировки по сборке и разборке трубопровода. Отправка в Афганистан: ротный объявил: «Желающие остаться в Союзе по каким-либо причинам, шаг вперед!» Первый вышел молдаванин, он пытался косить всю учебку; удар в грудь, и он в строю. Попытка другого солдата тоже не увенчалась успехом. Было объявлено, что командование нами гордится! Ночью – в Мары, на аэродром. Приземлились в г. Шиндандт. Через три часа были под Гератом, в трубопроводном батальоне».
«И тогда не стеснялся, и сейчас скажу: «командировка» в ДРА, так это тогда называлось, была для меня единственной возможностью получить жилье и повышение по службе. Об остальном офицеру думать не надо – профессия такая: воевать».
«Не сын партработника. Не еврей, не в обиду сказано, просто их за границу редко брали, если не офицер, конечно. Главное – безотцовщина, некому было растолковать что к чему. Но все к лучшему: без афганской службы так и остался бы бараном из развитого социализма».
КАК ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Первые впечатления. Они как первая любовь – не из числового ряда последующих. Иногда обманчивы, но всегда влияют на будущее. Впрочем, об этом знали в годы Великой Отечественной, когда расстреливали начальников станций, прозевавших «теплую» встречу эшелонов на фронт (пополнение) и с фронта (санитарного). А полвека спустя – забыли. Поэтому в Афганистане в этом плане все шло как карта ляжет! Не всегда получалось, что «парня встретила славная, фронтовая семья…». Ну, не расстреливать же ответственных за идейно-политическое воспитание!
«Самарканд – Ташкент, поездом, в тамбуре. Сопровождающий, сука, сэкономил на билетах! Потом Ташкент, какой аэродром, не помню, но не Тузель. Офицер каждому по две бутылки водки в мешок, и поехали за реку! Кабул: подали трап – две трубы – спускаться – кайф! Дембеля все с «отвагами» и «забезе», их крики: «Вешайтесь, «духи»!». Затем изъятие водки офицерами; кто же знал, что она может стоить до 50 чеков?!»
«Яркое солнце. Прозрачный воздух. Немного смутил вид солдат. Кто в чем. Но это на пересылке».
«В Ташкент прибыли на поезде. Шесть человек из Павлодара. Добирались самостоятельно. В Авиагородке, где штаб воздушной армии, сразу двух немцев особый отдел отсеял. Потом Тузель. Поручили какому-то майору, его назначили старшим, а он орал, что мы ему на хрен не сдались за нас отвечать! Из Кабула, на Ми-6, в Баграм. Увидел с высоты Парванскую долину. После павлодарских степей раем показалась. Земляков сразу встретили. Казарма, столовая, баня. И песня, модная тогда: «Бай, бай-бай-бай-бай» – итальянцы. Дембеля одежду свою отдали. Мы-то прибыли со стоячими воротниками!»
«Когда вышли в Кабуле, ощущение непередаваемое. Все в касках, брониках с оружием – жуть. Да еще в горах шла перестрелка. Но потом все прошло».
«До Афгана довелось служить в Туркмении; солнцем, нищетой и «бабаями» не удивить. Но удивился сразу: вылез из Ан-26, а рядом человек пятьдесят аборигенов на асфальте сидят со связанными за спиной локтями, и наш узбек их охраняет. Пояснили, что так призывников у них перевозят».
«Перед посадкой на Ил-76 выдали по одному лезвию «Нева» на десять человек (у нас-то у всех электробритвы!): «Брейте яйца!» Со вшами так боролись. А лезвие после двух заходов как топор! До самого Чарикара зудело! А в части – ничего, нормально приняли, хоть нас и пугали в Баграме».
«Сто пятьдесят молодых десантников. Сейчас не могу сообразить, какая это была палатка (за пересылкой?), но мы, все сто пятьдесят, поместились. К вечеру зашли четверо «мобутовцев», попытались шмон устроить. Мы запустили, а назад их вынесли. Больше никто не приходил. А потом на «корову» – и в Гардез. Чего так дружно отпор дали? Сержант в Фергане научил. Как-то через наш строй караул рванулся, не по уставу. Мы-то прошли себе в столовую, а они остались лежать на асфальте без автоматов. Потом, конечно, отдали».
«Что помню из первого дня, меня самого удивляет. Присел в позе орла, одной рукой штаны держу, другой отмахиваюсь от тысяч мух, грызущих жопу. Вокруг горы пустых консервных банок – пересылка. Почему я запомнил именно это, не знаю».
«Сто сорок человек, друг к другу на плечи в «горбатый» странного цвета. Около часа полета, открывается рампа, и… дембеля с платочками «на подшивах» и напутствием: «Вешайтесь, «духи»!» Мы выходим – они заходят. «Горбатый», не глуша моторов, свечкой вверх!»
«Сели в Кабуле. Заночевали недалеко от «взлетки». Спали на шинелях, всех было 150 человек. Вечером было тепло, а к утру дали дубаря, пока солнце не встало. Утром съели весь сухпай и выпили всю воду из какого-то душа. К вечеру попали в часть».
«В ноябре в Кабуле, на пересылке, две недели кумарили. Ну и, конечно, всех нас разграбили».
«Прилетели на Ту-134 в Кабул. Ночь на пересылке. Холодно. Дембеля шинели поотбирали. 2 ноября на «мамонте» в Гардез. Идем от «взлетки», представления еще союзные. А тут налетели: кто шапку снимает-меняет, кто сапоги смотрит, кто еще что. Оно понятно – дембелям в чем-то нужно уезжать».
«В штабе дивизии в первую минуту какой-то мудак наорал, даром, что полковник! Писарь фамилию неправильно записал и не исправил. Через двадцать лет аукнулось! А потом еще это завещание. «Кому, в случае смерти, отправить имущество?» Или как там было? А все остальное как у людей: свои встретили, накормили, напоили, даже хэбэ нашли, прибыл-то в полушерстяном обмундировании, в апреле!»
«Прилетели утром. Заменили дембелей, которые сразу в Союз, а вечером выставили меня на пост. Около семи вечера поднялся такой грохот, думаю: все, пи…ц, накрыли снарядами. В испуге лег на брюхо, смотрю по сторонам, а вокруг все ходят, как ни в чем не бывало. Оказалось, артполк из «градов» зеленку обрабатывал».
«В Кундуз прибыл утром, потом понял, как повезло, что кабульскую пересылку миновал, а вшей нахватал за два дня на ташкентской, там же всего наслушался. Устроили свои ребята быстро, а вечером повели в медсанбат к земляку. А в конце «взлетки» ящики рядами стояли. Пояснили – гробы здесь так упаковывают».
«Вечером заменщик проставлялся, я вливался (заняли на водку без сомнений, кстати), встал со всеми на «третий», а чувствую – не могу по-честному выпить, некого мне еще поминать. Плохая мысль, но была. Да ведь это поначалу…»
«Дембеля на пересылке сразу к нам приценились. А взять нечего. Все грязные, оборванные. Вертолеты пошли по кругу, стрельба, шары огненные летят. Думали, что началось! Не знали же, что это перед каждым взлетом транспортников».
«Кабульская пересылка. Весь день сидели в клубе, и весь день играло: «Я буду долго гнать велосипед».
«Август 1986-го. Из Кушки – на военный аэродром Мары. Заночевали, не было самолета. На оставшиеся рубли набрали хавчика, загрузились в самолет и давай все жрать… А когда самолет пошел на посадку по «серпантину», ладно что оглохли, так и хавчик у некоторых выскочил из желудков в пустые коробки от сухпайков».
«Летели на Ан-12. Масок кислородных на всех не хватало, поэтому дышали по очереди. Ночью в Кабуле продали ящики бачатам, купили чарсу и оттянулись. А утром в Джелалабад».
«Только приземлились, нас в столовую повели. После «диеты» полигона к макаронам с тушенкой по второму заходу пристраивались. Потом пятый угол на вертодроме искали, животы крутило».
«Едем с Джелалабадского аэродрома, а навстречу БМП с солдатами на броне: в кроссовках, в солнцезащитных очках… После Союза – жуть! Приехали, офицер говорит: «Вы остаетесь здесь, а вы завтра утречком вылетаете на «вертушке» в Асадабад и Митерлам. Через пару часов будете на месте… Если долетите. Гы-гы-гы!»
«Высаживают среди какой-то пустыни. Бараки, колючка… а дембеля сбоку стоят, потешаются: «Вешайтесь, пацаны!»
«Счастливые глаза заменщика, ворвавшегося без разрешения в кабинет комбата».
«Первое, что услышали от дембелей, садящихся на наш самолет: «Стропы от парашюта не нужны?» Кто-то спросил: «Зачем?» Прозвучал ответ: «Вешайтесь!» Сами понимаете, какое после этих слов было настроение».
«Если взять весь Афганистан, то по насыщенности боевых действий это был как Сталинград. В какую палатку ни приглашают чаю попить – на столе стоят стопки, накрытые хлебом…»
«Чумазые, босые пацаны. Их крики: «Шурави-чоест – контрол – какделя-заеб…сь?» И все это быстро так, видно, научились у наших!»