– Ты считаешь, что это правильно мучать старушку?
– Не бойся Роберт. Она живучая. Во время интервью точно не помрёт.
Роберт, который привык к медицинскому цинизму своего друга врача, тем не менее воскликнул:
– Ей же почти 100лет!
– Ну и что? Она ещё простудится на наших похоронах. Балерины мало болеют. Всю жизнь в движении – это залог здоровья.
– А какой ей смысл делиться своим прошлым?
– Ну это, мой друг, уже твои проблемы. Тут ты должен проявить свой талант журналиста. Моё дело вас свести, ну а дальше пусть твоя смекалка заработает.
Роберт поежился, предвидя сложную журналистскую работу. Марек почувствовал озабоченность друга.
– Ты не очень то тушуйся. В последнее время помимо прочих болячек у неё начались такие типичные для старчества явления, как воспоминания о давно забытых событиях. Кшесинская может не вспомнить что она ела во время вчерашнего завтрака, но зато точно опишет что ей подарил великий князь Сергей Михайлович на Пасху 1905 года. Да, да! Не удивляйся. Это очень характерно для старческих мозгов, и ты должен этим воспользоваться.
– Может возьмём мою помощницу? Она будет вести записи.
– Это не совсем удачная идея.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Матильда терпеть не может присутствие девиц повышенной смазливости. Твоя помощница ведь смазливая тёлка?
– Ну есть у неё такой недостаток.
– И уж точно не старушенция?
– Лет этак 23.
– Ну вот видишь.
– Но мне нужно, что бы кто то аккуратно записывал.
– Ничего обойдёшься. Помни – Кшесинская живая история русского балета, самодержавия, революции и эмиграции – короче первоисточник всего того что произошло в России за последние 100 лет. Она – олицетворение целой эпохи. В ней информации – на 10 репортажей хватит.
Они подъехали к роскошному дому расположенной на одной из центральных улиц Парижа.
– Ого! – вскинул брови Роберт, выходя из машины, – а прима царского двора в Париже вовсе не бедствовала. Ты мне рассказывал, что она до последнего времени давала уроки балетного мастерства богатым российским отпрыскам. Зачем она это делала будучи обеспеченной женщиной?
– Для души наверное, – уклончиво ответил Марек и добавил уже тихо, – а может для отвода глаз. Ладно пошли в дом. Я тебя познакомлю с самой приближённой к Кшесинской особой.
– С мадам Жозефиной? Я наслышан про неё. Слушай, тогда у меня вопрос. Как в таком случае Кшесинская терпит рядом с собою Жозефину? Ведь она уж точно не стара и отнюдь не страхолюдина.
– Хороший вопрос. Ну во-первых Жозя её близкая родственница, которую она знает с малолетства, ну а во вторых срабатывает эффект, который именуется в психологии «зеркальная ностальгия».
– Не мудри, объясни толком.
– Ну это когда человек уже в пожилом возрасте ищет в ком то другом своё молодое подобие.
– Ты хочешь сказать, что Матильда видит в Жозефине себя в молодые годы?
– Ну вроде того. И это близко к истине. Жозя и правда во всём напоминает её в те славные годы, когда мужчины императорской семьи в том числе и наследник престола клялись ей в любви.
Доктор Марек вежливо пропустил вперёд ко входу Роберта.
Внутреннее убранство дома вполне соответствовало её наружному облику. Роскошь чувствовалась во всём: дорогие напольные ковры, золотистая лепнина на потолках, фарфоровые вычурные вазы повсюду, статуэтки вдоль лестниц, живописные картины на стенах, – всё это говорило о том, что хозяйка дома вовсе не бедствовала, а наоборот, не жалела средств, чтобы жить в роскоши и великолепии.
Со второго этажа, по лестнице к ним спустилась сама Жозефина – элегантно одетая ухоженная женщина лет сорока, с проницательным взглядом хитрой лисички.
– Добро пожаловать, Роберт! Я много лестного наслышана про вас и не только от Марека.
– Приятно услышать об этом, мадам.
– Вы особа достаточно известная в широких журналистских кругах как в Америке, так и в Европе. Роберт Джексон младший – продолжатель дела своего деда Роберта Джексона старшего – прославленного журналиста.
Все трое уселись на мягких креслах у камина и прислуга принялась разносить напитки и угощения.
– Я подготовила Матильду для сегодняшней беседы. Основное её условие – никакого записывающего устройства. Я имею ввиду магнитофон, она его терпеть не может. Упаси вас Бог тыкать ей в лицо микрофоном.
– Я хотел для записи привлечь свою помощницу, но Марек категорически был против.
– Марек прав. Ваша молодая помощница на неё бы подействовала хуже магнитофона с микрофоном.
– Вы меня пугаете. Неужели госпожа Кшесинская настолько замкнута, что мне не удастся её расположить на душевную беседу?
– Ну зачем так пессимистично? Ваш респектабельный вид и профессиональная сноровка сыграют нужную роль, и она откроется вам. Ведь сумел же в своё время разговорить ваш дед самого русского императора Александра Третьего.
– А вам известно, чем закончилось это интервью?
– Да, император к его завершению скончался. Но не беспокойтесь, здоровье Мали не подкачает. Если она дожила до ста лет, то интервью с вами как нибудь тоже переживёт.
На протяжении многих лет этот инцидент с русским царём словно дамоклов меч висел над репутацией издательского дома Джексонов. Однако слава Роберта Джексона -старшего, как интервьюера русского императора не померкла из за этого несчастного случая.
– У меня такой вопрос. На каком языке будет наше общение с госпожой Кшесинской? – спросил Роберт.
– Для неё родными являются польский и русский, но с вами она разумеется будет общаться на французском, однако предупреждаю – её французский язык отличается от парижского. Он – салонный, на нём общалась русская знать в Петербурге.
Роберт примирительно покачал головой.
– Ну если больше вопросов нет, господа, то я велю прислуге выкатить коляску с нашей подопечной сюда в гостиную, поближе к камину.
Вскоре в комнату въехала коляска с худенькой иссохшей старушкой. Умудрившаяся дожить до 70 годов двадцатого столетия, Кшесинская повидала и общалась вживую с великим Чайковским, легендарным Петипа, отцом наследника престола императором Александром Третьим, побывала в постели последнего русского царя, его брата и дяди, пережила две самые кровавые войны человечества и теперь в качестве живой истории предстала перед теми кто ещё не успел прожить и трети её пройденного жизненного пути.
Несмотря на солидный возраст она выглядела живо. Множество морщин на лице, обвислая кожа на шее и старческие кисти рук не могли испортить того впечатления какие производили маленькие проницательные глазки и аккуратно уложенные волосы, сплетённые на затылке в узкую длинную косичку.
Престарелый возраст женщины скрывала также умело применённая косметика, вовсе не уродующая её лицо. А вот улыбаться Кшесинская не любила. Причиной тому был кривой ещё с молодых лет прикус её зубов. Стоматология тех и последующих лет не смогла справиться с этой задачей, и потому на всех фотографиях прима балета запечатлена с закрытым ртом, без ослепительной голливудской улыбки.
В качестве доказательства того что её тело ещё проворно и не совсем одряхлело, Кшесинская самостоятельно перебралась из коляски в одно из кресел у камина.
Находящиеся в гостиной с удовлетворением наблюдали как упорно противостоит неумолимым годам полная жизни бывшая прима царского балета.
Поймав на себе взгляд восторга, Кшесинская заговорила первой, видоизменив на свой лад знаменитую фразу Марка Твена.
– Как видите слухи о моих поминках сильно преувеличены.
Марек кисло улыбнулся, но Жозефина решила не давать волю циничности своей подопечной и сказала:
– Маля! Давай я тебе сразу представлю нашего сегодняшнего гостя – корреспондента журнала «Североамериканское ревью» Роберта Джексона.
Внимание Кшесинской сразу переключилось на незнакомца. Она пронзила Роберта глазами женщины, которая обязана оценить достоинства и недостатки любого мужчины.
Роберту стало неловко от буквально обнажающего душу и тело осмотра и он потупил голову.
– А я знала вашего деда, Роберт, – произнесла Кшесинская, сполна насладившись своей неиссякаемой магией властвовать над мужчинами, – Этот талантливый репортёр в своё время сумел так разговорить нашего царя, что в конце интервью тот буквально протянул ноги.
Матильда расхохоталась тем универсальным женским смехом, который означает неподдельную радость и сарказм одновременно, отчего Роберт ещё больше смутился и потерял репортёрский дар.
Ситуацию решила сгладить ушлая Жозефина, этакий знаток душевных фибр Матильды.
– Интервью тут ни причём, Маля. Просто царь в тот день перебрал с водочкой. Покуражился человек перед американским гостем. Прислуга тогда доложила, что они вдвоём опорожнили несколько бутылок беленькой, лишь изредка закусывая икрой.
Лицо Кшесинской изменилось, выражая полное несогласие.
– И это ты мне говоришь? Мне которая воочию была свидетелем того, как наш царь за столом опорожнял мужицкими темпами литры водки, изредка занюхивая солёным огурчиком, а после этого шёл на конюшню и разгибал одним взмахом лошадиные подковы. Наш царь был ещё тот выпивоха. По этому делу мог заткнуть за пояс любого конюха из своей конюшни. Нет уж, моя дорогая, царя в тот день свалила не пустяшная доза выпитого.
Доктор Марек утвердительно кивнул, подтверждая, как врач сказанное.
– А что? – спросил вышедший из состояния оцепенения Роберт.
Кшесинская лукаво посмотрела на осмелевшего американца и произнесла:
– Налейте-ка этому американцу для храбрости моего любимого коньячка. Посмотрим на что он способен?
– Может по бокалу шампанского? – озаботилась Жозефина.
– Нет! Я сегодня буду пить с этим молодым человеком коньяк, – произнесла Кшесинская тоном не требующего возражения, и подала знак прислуге.
Всем в широкие бокалы залили бархатистый напиток с золотисто-шоколадным отливом.
Матильда покрутила бокал, долго принюхивалась к её стенкам и мелкими глоточками испила, закусывая сладостями и фруктами, после чего велела повторить процедуру.
– Ну так что же погубило царя? – не унимался репортёр.
Матильда окинула присутствующих взглядом, потом внимательно посмотрела на Роберта и многозначительно произнесла:
– Совесть!
Сказав так, она жестом дала знак прислуге повторно заполнить бокалы.
– Может на сегодня достаточно? – засуетилась Жозефина.
– Да уж, госпожа Матильда, большие дозы спиртного вам лишь во вред. Неужели вы желаете мне прибавить работы? – добавил демагогично доктор Марек.
Кшесинская иронично посмотрела на них.
– А вы желаете продлить моё долголетие вашей показной заботой и прочей медицинской порнухой? Советую вам не позориться перед нашим гостем из Америки.
Кшесинская повторила жест, и прислуга покорно ей подчинилась.
– В тот день ваш дед прибыл в Крым рано утром на поезде из Петербурга, – начала вспоминать Матильда, – и уже в полдень они с царём вели самые задушевные беседы. Настолько задушевные, что царь умудрился рассказать о том, как поручил мне соблазнить Чайковского.
Услышав это, все подняли от удивления головы.
– Маля! – произнесла Жозефина, так и не успев откусить от изумления кусок итальянского пирожного, – а ты случаем не сочиняешь?
– Жозя! Стала бы я заниматься сочинительством в преддверии второй сотни своей жизни?
Все дружно переглянулись.
– Я вижу, что вы не желаете услышать подробности? Ну как хотите. Я больше ничего вам не буду рассказывать.
Кшесинская встала с кресла, подошла к роялю и стала легонько наигрывать мелодии из ноктюрнов Шопена.
– Очень даже хотим, – переполошился Роберт, – пожалуйста продолжайте. Мы вас внимательно слушаем. Итак царь уговорил вас соблазнить композитора Чайковского. Как же он вас смог убедить и какой ему был резон от этого?
– Очень просто. Он посулил мне все заглавные роли в предстоящем балетном сезоне. Разве я могла отказаться от такого подарка?
– Ну и с какой целью он пошёл на это?
Матильда на секунду прервала игру на рояле и с улыбкой посмотрела на свою аудиторию.
– Наш хитрый царь пожелал одним махом убить сразу двух зайцев. Во-первых опорочить меня в глазах Ники и разлучить нас, а во вторых – он очень надеялся, что после моих объятий и чар Чайковский войдёт во вкус и встанет на путь нормальных отношений с женским полом.
Присутствующие ошеломлённо посмотрели друг на друга.
– А что вы так удивляетесь? Про мою любовную связь с Ники знала вся империи, а про странное поведение Чайковского всегда ходили дурные слухи.
Кшесинская кончила играть Шопена и стала набирать ноты известного всем «Чижика-пыжика».
– Помните эту разудалую песенку? Пётр Ильич её сочинил когда одевал чёрно-жёлтый мундир юридического училища, которое располагалось на Фонтанке.
– А что, они в этом училище водку пили? – усмехнулась Жозефина.
Кшесинская иронично засмеялась.
– Сразу видно Жозя, что ты родилась в эпоху марксизма-ленинизма. Тогда на Фонтанке, в подвальном помещении трактир был куда и захаживали будущие юристы. Правда Чайковский водку вряд ли пил, но песенка про чижика-пыжика там прижилась.
– Ну кто виноват, что ты, Маля, родилась во времена царя Гороха и помнишь старозаветные подробности? – с наигранной обиженностью сказала Жозефина, провоцируя Кшесинскую на более существенные воспоминания.
– Я много чего помню, – многозначительно произнесла бывшая прима.
– Ладно, про твои интимные отношения с членами царской семьи нам хорошо известно. Лучше расскажи о том как ты соблазняла Чайковского?
– Очень просто. Я с утра пораньше пошла на квартиру к маэстро и сразу же применила самый надёжный приём.
– Какой?
– Женский плачь, переходящий в истерику. Действует на мужчин безотказно.
– Да но для плача нужна веская причина. Сам Чайковский не мог же тебя так обидеть, чтобы довести до истерики.
– Нет конечно.
– Ну и что стало причиной твоего плача?
– Не что, а кто. Петипа. Мариус Иванович Петипа. Этот лягушатник всегда преследовал меня, придирался, умышленно не ставил на первые роли. Особенно, когда в императорском ложе сидел сам наследник престола с матушкой -царицей.
– Зачем же он это делал? Неужели был так зол на тебя?
– Вовсе нет. Наоборот он был в восторге от меня.
– Тогда почему?
– По наущению императрицы. Эта немецкая карга всячески препятствовала нашей с наследником любви. Напомните мне Роберт, я как-нибудь расскажу вам на какие ухищрения мне приходилось идти, чтобы наперекор маэстро выйти на сцену и обрадовать Ники своим присутствием.