Маленькие трагедии

Это финальная рецензия на пушкинский сборник «драматических этюдов», как он сам их называл. Я не буду здесь разбирать сюжеты пьес и их главных героев, потому что уже делал это в отдельных рецензиях, посвященных каждой из частей. Последнюю из них я опубликовал сегодня.Найти их можно здесь:"Скупой рыцарь""Моцарт и Сальери""Каменный гость""Пир во время чумы"Здесь я бы хотел обратить внимание на некоторые «архитектурные», как бы я их назвал, элементы сборника. Пьес – четыре, и для меня непонятен вопрос: что же они образуют – квадрат или крест. Они соединяются по внешнему контуру (квадрат) или по внутренним линиям (крест), или в их конструкции присутствуют оба принципа?Давайте вспомним: какие страсти человеческие подвергаются рассмотрению в каждой из пьес. В «Скупом рыцаре», само собой, речь идет о скупости, в «Моцарте и Сальере» – о зависти, в «Каменном госте» – о любовной страсти, в «Пире» – о гордыне, поскольку главный герой отвергает бога на пороге неизбежной смерти. Кажется, что каждое из этих проявлений самостоятельно, и никак с другими не связано, образуя таким образом, внешний контур.Но каждый из главных героев каждой пьесы предстает настоящим мыслителем, можно даже сказать, философом, поражающим своей интеллектуальной мощью, и в чем-то схожим с остальными. Эта схожесть, как мне кажется, в превозношении человека, даже если он порочен, и в попытке бросить вызов высшим силам. В какой-то степени каждый из них – богохульник, и это качество проявляется в главных героях по нарастающей, усиливаясь в Дон Гуане, и достигая апогея в последней части – в образе Председателя.Таким образом все части оказываются связанными друг с другом, как по ребрам, так и по диагоналям. Этой связанности способствует еще одно общее качество каждой из пьес. Не помню где мне попадалась мысль о том, что каждая из частей «Маленьких трагедий» является своего рода пятым актом некой большой пьесы, как будто четыре акта уже сыграны, их предысторию мы узнаем из речей героев, и перед нами разыгрывается последний, самый волнительный и трагичный, заключительный эпизод.Есть еще два аспекта, образующих в некотором роде пространственно-временной континуум. События этюдов происходят в четырех европейских странах: Германии, Австрии, Испании, Англии – перечисляю в порядке расположения сюжетов в сборнике. И здесь уже вырисовывается крест: сначала идет горизонитальная перекладина – две центрально-европейские немецкоговорящие страны, а затем вертикаль – с юга на север.С временной константой тоже вырисовывается крест. Так, первый сюжет переносит нас в средневековую Германию, предположительно XV век, прототипом Герцога считается Филипп Добрый, живший как раз тогда. По времени описываемых событий – это самый ранний сюжет. Далее – переносимся в XVIII век, в Вену времен Моцарта – это самый поздний сюжет. Снова у нас есть вертикаль. В «Каменном госте» XVI век, в «Пире» – XVII век, известен даже точный год описываемой чумы – 1666. Так возникает временная горизонталь.Вот такая интересная «архитектура» получается. Может быть, я навыдумывал лишнего, не судите меня строго, но мое внимание привлекли описанные выше особенности. В любом случае, они есть, другое дело, стоит ли им уделять внимание, хотел Пушкин этим что-то сказать, или так получилось случайно. Мне кажется, что у Александра Сергеевича случайностей не было, но никого не убеждаю.

О Пушкине бессмысленно что-то писать. Что, спрашивается, можно написать о нашем величайшем авторе, светиле творческой мысли, достоянии России, создателе русского языка в его привычной оболочке, главном поэте, «солнце» и «небе», «безбрежном океане» и «бесконечной Вселенной»? Да отрежут посягнувшему на него его гнусный язык… в смысле, его шаловливые руки. Тем более невозможно внятное написать на «Маленькие трагедии». Они прекрасны, замечательны, волшебны, значительны, красивы, великолепны, божественны, очаровательны, обворожительны… и что там еще? Пожалуй, уважаемый читатель сам сможет выбрать одно слово, лучше всего описывающее данное баловство Сергеевича (да простит он меня за амикошонство, все-таки он был наш человек, почти брат нам, и уж чего у него не было, так это неуместного снобизма). Любимое мною лично у него – это «Каменный гость». Вот нравится мне образ, простите, командора, его искренне жалко. Жалко и его жену, дону Анну. Не жалко только главного героя, того Жуана, типичного «лишнего человека», этакого Печорина своего времени, которому нечем заняться, вот он и вмешивается в чужие жизни, уничтожает, а потом становится жертвой своих же бессмысленных поступков. Потом – «Скупой рыцарь». Поэма не менее мрачная, но в ней, опять же, не жалко умирающего. К слову, я так и не смогла понять, где происходит дело. Может быть, Франция – главного героя зовут Альбер. Но отчего-то имя его слуги – Иван, и это как-то… сбивает с толку. В любом случае сопереживать хочется Альберу, Ивану, герцогу, но никак не упомянутому скупцу, который бессмысленно копит свое богатство, но не хочет, чтобы оно послужило ему или его сыну. Вообще в «Маленьких трагедиях» много о бессмысленных поступках. В «Моцарте и Сальери» последний совершает бессмысленное в своей жестокости преступление (и сейчас не имеет значения, что это вымысел). Пушкинский Сальери движим завистью и злобою, но убийство не может принести ему ни выгоды, ни облегчения. Все равно, что бы Сальери ни делал, Моцартом ему не стать. Нельзя преступлением отобрать у человека его талант. А апофеоз сей бессмысленности – это «Пир во время чумы». Поэма о бессмысленности переживаний из-за смерти. Пожалуй, это самый неоднозначный сюжет в «Маленьких трагедиях». Он – уже об искусстве принятия смерти, о фатализме настолько циничном, что он избавляет человека от страха и боли. Так поэмы составляют небольшое вечное целое. Каждая что-то говорит о смерти, о пустоте, хаотичности, бесконечности наших вопросов. Они замечательно дополняют друг друга, и читать их стоит одну за другой. Мрачный Пушкин все-таки самый яркий, самый смелый. И – самый человечный.

Совершенно не представляю (и каждый раз восторженно поражаюсь): как можно так глубоко познать и так тонко передать психологию самых разных людей – да еще и уложить всё в особый ритм, рифмы, размер?!.С девятиклассниками акцент делали на «Моцарте и Сальери» (вместе читали полностью). После довольно долгих и интересных обсуждений и даже споров пришли к выводу, что «гений и злодейство» вполне могут быть «совместными», а точнее думалось вот о чем: можем ли мы с точки зрения среднестатистического человека объективно оценивать, а тем более препарировать и обсуждать/осуждать психику человека, который априори отличается от нас своей гениальностью и небожительством? Хотелось бы верить, что где начинается злодейство – заканчивается гениальность. Но…но… можем ли мы рубить с плеча, если в нашей жизни всё так не просто и так неоднозначно?Спасибо, друг Пушкин, что даешь нам бесконечное количество поводов для раздумий и дискуссий!