Борис Годунов

© Российское военно-историческое общество, 2022

© Оформление. ООО «Проспект», 2022

Предисловие к серии

Дорогой читатель!

Мы с Вами живем в стране, протянувшейся от Тихого океана до Балтийского моря, от льдов Арктики до субтропиков Черного моря. На этих необозримых пространствах текут полноводные реки, высятся горные хребты, широко раскинулись поля, степи, долины и тысячи километров бескрайнего моря тайги.

Это – Россия, самая большая страна на Земле, наша прекрасная Родина.

Выдающиеся руководители более чем тысячелетнего русского государства – великие князья, цари и императоры – будучи абсолютно разными по образу мышления и стилю правления, вошли в историю как «собиратели Земли Русской». И это не случайно. История России – это история собирания земель. Это не история завоеваний.

Родившись на открытых равнинных пространствах, русское государство не имело естественной географической защиты. Расширение его границ стало единственной возможностью сохранения и развития нашей цивилизации.

Русь издревле становилась объектом опустошающих вторжений. Бывали времена, когда значительные территории исторической России оказывались под властью чужеземных захватчиков.

Восстановление исторической справедливости, воссоединение в границах единой страны оставалось и по сей день остается нашей подлинной национальной идеей. Этой идеей были проникнуты и миллионы простых людей, и те, кто вершил политику государства. Это объединяло и продолжает объединять всех.

И, конечно, одного ума, прозорливости и воли правителей для формирования на протяжении многих веков русского государства как евразийской общности народов было недостаточно. Немалая заслуга в этом принадлежит нашим предкам – выдающимся государственным деятелям, офицерам, дипломатам, деятелям культуры, а также миллионам, сотням миллионов простых тружеников. Их стойкость, мужество, предприимчивость, личная инициатива и есть исторический фундамент, уникальный генетический код российского народа. Их самоотверженным трудом, силой духа и твердостью характера строились дороги и города, двигался научно-технический прогресс, развивалась культура, защищались от иноземных вторжений границы.

Многократно предпринимались попытки остановить рост русского государства, подчинить и разрушить его. Но наш народ во все времена умел собраться и дать отпор захватчикам. В народной памяти навсегда останутся Ледовое побоище и Куликовская битва, Полтава, Бородино и Сталинград – символы несокрушимого мужества наших воинов при защите своего Отечества.

Народная память хранит имена тех, кто своими ратными подвигами, трудами и походами расширял и защищал просторы родной земли. О них и рассказывает это многотомное издание.

В. Мединский, Б. Грызлов

«Третий сорт» на царстве. Александр Сергеевич Пушкин о Борисе Годунове

Историю царя Бориса Федоровича из рода Годуновых, преобразившуюся под пером Александра Сергеевича Пушкина в пьесу, нельзя воспринимать как одну лишь фантазию великого художника на историческую тему.

Это еще и размышление русского дворянина о судьбе русского дворянства и ноше русского государя. Притом размышление беспощадно правдивое.

Но прежде всего, в первую очередь, это колокол, звон которого бьет в сердца русских людей, взывая к христианскому чувству. Деяния персон, находящихся при власти, в том числе на вершине ее, могут быть темны, греховны. На высоте соблазнов много… Трудно не сбиться с пути спасительного, трудно не пасть. Однако в финале пути – не только отчаяние перед последним судом, но и надежда.

Венчание на царство

Вглядимся в 1598 год, ключевой в судьбе Бориса Федоровича Годунова да и всего семейства Годуновых. Царский шурин получил власть русского самодержца, основал новую династию, царствовавшую, правда, недолго – всего семь лет. Триумф! Как его личный, так и рода в целом, более того, обширной придворной «партии», ориентировавшейся на Годуновых.

Настроение триумфа с большой силой передано в пьесе Александра Сергеевича Пушкина. Борис Годунов истинно желает быть образцовым государем: справедливым, сильным, почитающим веру. Он внушает окружающим и себе самому, что в радостный день избрания на царство он берет на себя ответственность за всю страну с чистым сердцем, безмятежно, в полной уверенности в справедливости всего им совершаемого. В кремлевских палатах, обращаясь к патриарху и боярам, Борис Федорович возглашает:

Ты, отче патриарх, вы все, бояре,

Обнажена моя душа пред вами:

Вы видели, что я приемлю власть

Великую со страхом и смиреньем.

Сколь тяжела обязанность моя!

Наследую могущим Иоаннам —

Наследую и ангелу-царю!..

О праведник! о мой отец державный!

Воззри с небес на слезы верных слуг

И ниспошли тому, кого любил ты,

Кого ты здесь столь дивно возвеличил,

Священное на власть благословенье:

Да правлю я во славе свой народ,

Да буду благ и праведен, как ты.

От вас я жду содействия, бояре,

Служите мне, как вы ему служили,

Когда труды я ваши разделял,

Не избранный еще народной волей.

Бояре

Не изменим присяге, нами данной.

Борис

Теперь пойдем, поклонимся гробам

Почиющих властителей России,

А там – сзывать весь наш народ на пир,

Всех, от вельмож до нищего слепца;

Всем вольный вход, все гости дорогие.

И, казалось бы, ничто не предвещало общественной катастрофы, которая выйдет из этого дня, как офицер выходит из военного училища…

Но это лишь на первый взгляд.

Борис Годунов и кудесники, представляющие ему царствование.

А. Д. Кившенко. 1880.

Иллюстрация к изданию «Русская история в картинах»

Триумф – подделка, и с точки зрения общества, и с точки зрения законов небесных, данных людям свыше. Следует подчеркнуть: успех Годунова нес в сердцевине своей гнильцу не только по мнению Пушкина, но и в исторической действительности.

Венчание Бориса Федоровича на царство, очевидно, породило волну ненависти к нему, притом ненависти, переходившей и на всех его многочисленных кровных родственников, брачных свойственников, друзей, товарищей, «клиентов». «Новый летописец», памятник XVII века, сообщает об одном лишь примере подобного недоброжелательства: «Царствующего же града Москвы бояре и все воинство и всего царства Московского люди ото всех городов и весей собирали людей и посылали в Москву на избрание царское. Бояре же и воинство и все люди собирались к патриарху Иову и молили его, чтобы им избрать царя на царство. Патриарх же и все [духовные] власти, со всей землей посоветовавшись, порешили между собой посадить на Московское государство царя Федора Ивановича шурина – Бориса Федоровича Годунова, видя его при царе Федоре Ивановиче праведное и крепкое правление к земле, показавшее людям ласку великую. Они же чаяли от него и впредь милости, а не чаяли люди на себя от него гонения. И молили его многие люди, чтобы он сел на Московское государство; он же им отказывал, как бы не желая, сердце же его и мысль давно этого желали. Князья же Шуйские одни его не хотели на царство: познав его, что быть от него людям и себе гонению; они же от него потом многие беды и скорби и утеснение приняли».

«Временник» Ивана Тимофеева повествует об инсценировке «всенародного приглашения на царство», срежиссированной приближенными Бориса Федоровича: тот изначально с большим притворством отказывался от трона, заставляя толпы специально собранных людей приглашать его вновь и вновь: «Притворно разыграв перед множеством народа свое нежелание, он заставил поверить себе менее сведущих, но не остальных, которые в понимании <происходящего> были выше и этих ловчих сетей его обмана. Но что принесло это понимание? Хотя и поняли, но не смогли предотвратить то, что хотел попустить Бог, ибо Бог позволил этому совершиться для предостережения в будущем тех, кто захочет действовать так же».

«Спектакль», как можно убедиться, понимающими людьми, т. е. той же аристократией, встречен был с разными оттенками терпения или же нетерпимости, но весть этот спектр эмоций, безусловно, подсвечивался недоброжелательством.

Причина ненависти – вовсе не в личных качествах нового царя. И подавно не в отсутствии у него способностей к управлению державой. Примерно с 1586 года, т. е. с того момента, когда потерпели поражение и были фактически разогнаны две иные придворные партии – худородных выдвиженцев Ивана Грозного и знатнейшей княжеской верхушки – Годунов оказывается в роли своего рода «премьер-министра» при государе Федоре Ивановиче. И пока святой блаженный царь царствует, его шурин отлично играет роль главного администратора в Московском государстве. Двенадцать лет – заметим, срок достаточно долгий! – проявляет он свои способности в делах большой политики. Царство процветает. Только военное дело не дается Борису Федоровичу, хотя он и являет порой мечтание о лаврах полководца. Тактика – не его. В остальных действиях он разумен, энергичен, осторожен, да, можно сказать, талантлив. На политическом поприще он как рыба в воде.

Но обретение Шапки Мономаха «главным администратором» не имело никакой санкции со стороны ушедшего в могилу государя Федора Ивановича. Легитимация власти Годунова происходила от, перефразируя Ивана Грозного, «многомятежного человеческого хотения» (Земский собор) и, что намного важнее, от одобрения со стороны Церкви.

А в стране, где родовое начало еще сильно, подобной легитимации… как бы правильно выразиться? Наверное, просто не хватило. Она оказалась слабовата. Годунов повел себя как революционер в традиционном обществе. Соответственно, общество (вернее, его политическая элита) оказалось настроено против него.

Получение царской власти Борисом Годуновым не только необычно для Руси: да, Москва доселе не знала подобного способа престолонаследия, но из хронографов было известно, что в Константинопольской империи нечто схожее случалось. Тут дело в другом. К тому времени, когда клан Годуновых поднялся высоко, а его глава дерзнул протянуть руку к Шапке Мономаха, в России выстроилась лестница местнических «счетов». Она позволяла с высокой точностью определить степень знатности как целого рода, так и отдельного его представителя. Первостепенную роль играло вовсе не родословие, как может показаться, а занятие выходцами из прежних поколений рода более или менее высоких должностей на службе у московских государей.

Был ли знатен, если судить по местнической иерархии XVI столетия, род Годуновых? И да, и нет одновременно. Годуновы входили в число аристократических родов, получавших ключевые назначения в воеводском корпусе, на гражданской службе, при дворе и в Боярской думе. Но таких родов ко второй половине века существовало 60–90. И эти семейства, в свою очередь, могут быть разделены по «сортам».

К «высшему сорту» относились рода, представители которых имели право получить боярский чин, минуя окольнический, в армии занимали посты воевод в полках и самостоятельных полевых соединениях, сидели наместниками в Новгороде, Пскове, Смоленске и Казани, а также возглавляли высшие придворные ведомства. Их представители всегда сидели в Боярской думе.

Среди Рюриковичей таковы, например, князья Шуйские (своего рода «принцы крови» Московского царства), Ногтевы, Микулинские, Палецкие, Пронские, Воротынские, а порой некоторые князья Ростовского дома Рюриковичей. Среди Гедиминовичей (потомки литовского князя Гедимина на московской службе) таковы князья Бельские, Мстиславские, Голицыны, Щенятевы, Трубецкие. В названную «обойму» входили также представители нетитулованных родов старомосковской боярской знати: Морозовы, Романовы (Захарьины-Юрьевы), Шереметевы. Особняком стоят князья Глинские – знатные выходцы из русско-литовской магнатерии. Но Глинские тоже – на верхнем этаже пирамиды знатности.

Чуть пониже, «вторым сортом» шли князья Куракины, Сицкие, Татевы, а из нетитулованной знати – Головины, Сабуровы, Салтыковы, Шеины. Эти, попадая в Боярскую думу, получали чин окольничего и лишь потом, по прошествии изрядного периода, могли возвыситься до положения бояр.

Боярская дума XVI–XVII вв.

С. В. Иванов. 1907. Местонахождение неизвестно

«Третий сорт» выше окольничих не поднимался или попадал в бояре за великие заслуги, путем удачной матримониальной комбинации, словом, в виде исключения. Притом княжеский титул ничуть не спасал от «захудания». А рода захудалые, будь они хоть трижды Рюриковичами, на пребывание в Боярской думе или же на ключевых постах в армии рассчитывать не могли. Князья Пожарские, например, или, скажем, князья Болховские, чистокровные Рюриковичи, оказались ниже уровня аристократии, даже ее «третьего сорта».

Где, на какой ступеньке невидимой, но четко осознаваемой всеми аристократическими семействами иерархии находились Годуновы? Не в первой десятке родов и не в первой двадцатке. Хорошо, если в первой полусотне. Еще в середине XVI столетия они шли «третьим сортом»: в армии и на придворной службе их еще иногда можно заметить, а вот до Боярской думы Годуновы «дотягивались» разве что в виде исключения (и ниже будет рассказано, что это за исключение). Старшая ветвь их рода, Сабуровы, стояли намного выше и, очевидно, могли «протежировать» уступавшую им в знатности родню. Ниже – еще две ветви того же рода: Вельяминовы и Пильемовы, коих могли «протежировать» уже и сами Годуновы.

Положение Годуновых при дворе резко улучшилось благодаря двум бракам: сначала царевич Иван женился на Евдокии Сабуровой, и с ним семейство установило добрые отношения, сохранившиеся даже после того, как он развелся; затем царевич Федор стал мужем Ирины Годуновой.

Для Годуновых истинным «прорывом» стал брак Ирины Федоровны, сестры будущего царя Бориса, и Федора, сына Ивана Грозного.

Именно царь Иван выбрал невесту для сына. И выбор его должен был продемонстрировать отпрыску методы игры на матримониальном поле: дав царевичу в жены Ирину Годунову, он закрепил за ним небольшой, но крепкий клан надежных союзников. Годуновы, как уже говорилось выше, относились к числу старинных московских боярских родов, приходились родней влиятельным Сабуровым, но сами по себе, помимо милости государя Ивана Васильевича, значили не столь уж много. Они даже среди семейств московской нетитулованной знати стояли не в первом ряду по родовитости, богатству, влиянию на «дворовые» дела. Те же Захарьины-Юрьевы, Шереметевы, Морозовы, Головины, Колычевы-Умные, Бутурлины превосходили их. О высокородной титулованной аристократии и речь не идет. Но по благоволению царя Годуновы поднялись выше того, что давала им кровь, выше того, что предназначалось им по рождению. Теперь их будущее оказалось накрепко связано с будущим царского сына. Поддержат, будут верны, станут «прямить», как говорили в XVI столетии, так и самих ждет судьба высокая. Ну а если срежутся в чем-то, сфальшивят… о, тогда их ждет падение с большой высоты. Иван Васильевич рассуждал прежде всего как политик. И, вероятно, политическому подходу пытался научить сына. А тот, женившись, безмятежно привязался к супруге. Вся отцовская «политика» отлетела от него напрочь. Другое дело, что отец все-таки пытался встроить сына в шахматную партию политической борьбы, даруя ему Годуновых как свиту.

Точная дата женитьбы царевича науке не известна. Скорее всего, она приходится на первую половину – середину 1570-х годов. И вскоре после нее несколько Годуновых получают от царя Ивана IV чины окольничих. Первым – Дмитрий Иванович Годунов, дядя Бориса Федоровича.

Когда муж Ирины Годуновой сделается царем, и особенно позднее, когда на трон взойдет сам Борис Федорович, на Годуновых и Сабуровых прольется дождь из назначений на высокие посты: места в Боярской думе, при дворе, в армии… Вот уже несколько Годуновых в боярах! Но нельзя забывать: до этого поистине звездного брака Годуновы даже в воеводах редко бывали, а не то что в окольничих и боярах.

Итог: аристократ третьего сорта, возвысивший свою родню, но не способный, по законам божеским и человеческим, улучшить ее кровь, дать ей более высокое происхождение, в 1598 году Борис Годунов «обошел» несколько десятков более знатных родов. Можно быть уверенным: задолго до мятежа Самозванца, да с самого начала царствования, подданные-аристократы из обойденных родов задавались вопросом: «Почему на престоле он, а не я?» И не находили внятного ответа. Точнее, кто-то смирялся, сказав себе: «Такого уж царя Бог дал». Кто-то ярился в тишине, нимало не бунтуя: «За ним сила, надо терпеть». А кто-то, надо полагать, строил планы: «Только ошибись в чем-нибудь серьезном, только открой уязвимое место – и получишь туда шильце, а потом рассудим, кому царствовать на Руси после тебя».

Резюмируя: воцарение не-высокородного Годунова несло в себе чудовищный соблазн. И этот соблазн тревожил гордыню десятков влиятельных персон.

В некоторых, особо опасных случаях, он подпитывался дополнительными обстоятельствами генеалогического характера.

Проблема ведь не только в том, что человек 40–50 русских аристократов были знатнее Годунова. Проблема еще и в том, что у некоторых из них имелись предпочтительные права на русский престол.

Для того, чтобы раскрыть суть этой угрозы – а для Годуновых чужие права на трон составляли именно угрозу, притом смертельно опасную – стоит привести несколько примеров.

Кто такие, например, князья Мстиславские? Они ведь не только Гедиминовичи, они еще, по женской линии, родная кровь и наследники по прямой великого князя московского Ивана III.

А Гедиминовичи-Голицыны точно так же, по женской линии, восходили по прямой еще и к великому князю московскому Василию I Дмитриевичу, сыну Дмитрия Донского.

Князья Шуйские – выходцы из Суздальско-Нижегородского дома Рюриковичей, прямые потомки великого князя Владимирского Всеволода Большое гнездо. Их менее отдаленные предки занимали великокняжеский стол государя Владимирского в XIV столетии, вплоть до 1360-х годов. Соперничали с Москвой за власть над Русью в правление Дмитрия Донского.

У князей Ростовских тот же общий предок, Всеволод Большое Гнездо, притом они происходят от старшей линии его потомства, а московские Рюриковичи – от одной из младших. В 1216–1218 годах основатель Ростовского дома Рюриковичей, князь Константин Всеволодович Добрый, правил Русью из Владимира.

Бояре Романовы, они же Захарьины-Юрьевы, – брачные свойственники Ивана Грозного. Их общий предок Никита Романович приходился первой жене царя Ивана, Анастасии, родным братом. И дядей – царю Федору Ивановичу.

А князья Черкасские – родня второй жены Ивана Грозного, Марии-Кученей, да еще, по понятиям того времени, люди «царской крови», поскольку происходили от одного из правителей Северного Кавказа.

Достаточно? А список далеко не полон.

Парсуна с изображением Бориса Годунова.

Кон. XVII в. Государственный музей-заповедник А. С. Пушкина «Михайловское»

Все перечисленные аристократические семейства имели права на русский престол. У всех они как минимум сравнимы с правами Бориса Годунова, а у большинства они явно приоритетнее.

И можно быть уверенным на все сто процентов – о своих правах никто не забыл. Это для современного человека генеалогия пребывает на третьем плане повседневности, а для личности из русского Средневековья, особенно же для личности, представляющей «великий род», вопросы крови всегда актуальны.

В 1606 году, после падения Годуновых и Самозванца, Василий Шуйский займет престол абсолютно законно – по праву крови. А в 1613 году Мстиславские, Романовы, Черкасские, Голицыны будут претендовать на престол. А вместе с ними – люди, далеко не имеющие таких прав, но уже по праву высокой знатности вошедшие в круг претендентов, – Шереметевы, Трубецкие.

Можно ли хоть на мгновение, хотя бы чисто теоретически допустить идею, что несколькими годами ранее, а именно в 1598-м, все они, абсолютно все, до одного, не примерили на себя мысленно вожделенную Шапку Мономаха? Нет, нет, анекдот, в такое нельзя поверить.

И все они, соответственно, превратились в одну общую живую угрозу свержения для Годуновых. Те, соответственно, жестоко расправились с Романовыми, давили Голицыных, без конца отдавая предпочтение их соперникам в местнических тяжбах, не допускали князей Ростовского дома к высоким постам. А Шуйским и Мстиславским досталось «превентивно»: их разгромили еще в 1580-х.

Александр Сергеевич Пушкин с блистательной точностью показал все пересуды тайные, возникшие в связи с возведением на царство Бориса Годунова. У него князья Шуйский и Воротынский, беседуя, в нескольких репликах выдают полную гамму чувств, охвативших высшую аристократию:

Шуйский:

Какая честь для нас, для всей Руси!

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха…

Воротынский:

Так, родом он незнатен; мы знатнее.

Шуйский:

Да, кажется.

Воротынский:

Ведь Шуйский, Воротынский…

Легко сказать, природные князья.

Шуйский:

Природные, и Рюриковой крови.

Воротынский:

А слушай, князь, ведь мы б имели право

Наследовать Феодору.

Шуйский:

Да, боле,

Чем Годунов.

Воротынский:

Ведь в самом деле!

Шуйский:

Что ж?

Когда Борис хитрить не перестанет,

Давай народ искусно волновать,

Пускай они оставят Годунова,

Своих князей у них довольно, пусть

Себе в цари любого изберут.

Надобно помнить: Пушкин не только классик русской литературы, не только поэт, писатель, драматург. Он еще и представитель древнего рода. Во времена Годунова, до его всевластия и позднее Пушкины высоко летали. Бывали в воеводах, бывали и в боярах. По знатности они сравнимы с Годуновыми, если не выше. И для Александра Сергеевича все это – родное, понятное. Для него та занимательная генеалогия, которая приведена выше, – нечто, растворенное в крови. Он ведь тоже из высокородных, и ему внятны игры борьбы за власть у подножия престола, – внятны в гораздо большей степени, нежели для какого-нибудь разночинца, духовной особы, купца или крестьянина. Поэтому Пушкин чувствует и выводит на арену даже то, что не занимает Карамзина, то, чего у Карамзина нет. Недаром он и одного из предков своих выводит на сцену, словно бы показывая: мы, Пушкины, имеем право судить, ибо к великим делам Царства причастны, хоть и ходили порой кривыми дорогами.

Каковы сплетни, занимавшие умы знатнейших людей в 1598 году? А вот они: «Борис Годунов – вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач». Что тут правда? Татарин? Родословная легенда Годуновых, выводившая их из ордынской знати, всего вернее, выдумка. Да и была бы она правдой, за множество поколений Годуновы успели бы обрусеть так, что ничего татарского в них не осталось бы. Вчерашний раб? Годуновы, следует напомнить, боярского рода люди, никакого рабства они не знали. Но еще четверть века назад их семейство при дворе было малозаметно. Для Шуйских и Воротынских, как и для прочих великих родов, Годуновы того времени – невесть кто, полезные создания вроде псов или коней. Возвысились… быстро. И вот клеймо: «Вчерашний раб!» Оба говорящих знают, что это не так, оба чувствуют, что с их точки зрения, с высоты их крови, это так, а Пушкин подает игру слов не как преувеличение, а как часть беседы понимающих людей. Вчерашний раб – это, используя современную лексику, парвенюшка. Какой там был Годунов «в душе палач» – один Бог знает. Исторические источники не доносят сколько-нибудь внятных известей о его зверствах в опричнине. Но для понимающих людей все и без того ясно: побывал внутри опричной затеи государя Ивана Васильевича, постоял рядом, когда летела во все стороны кровь знатнейших людей Царства, так, значит, замарался, а замаравшись, в какой-то мере перенял свирепый опричный обычай, принял его в душу свою.

Ведущий мотив совершенно таков, каким он и должен был быть в исторической реальности: отторжение. Психологически, социально, культурно Пушкин невероятно точен. Изрыгая ложь про «татарина», «палача в душе» и «вчерашнего раба», русские аристократы, с одной стороны, понимают: да, все это чушь, ложь; а с другой стороны, они понимают с еще большей силой сокрытую, внутреннюю правду своей лжи – нельзя парвенюшке на царство, держава зашатается!

Портрет Лжедмитрия I.

Симон Богушович. Ок. 1606 г. Государственный исторический музей

Еще раз: аристократ «третьего сорта», усевшись на престоле русских царей, взял то, что не ему принадлежало и не для него предназначалось. Естественно, он наполнил политическую элиту страны настроениями вражды и ненависти. Когда явился Самозванец, царские воеводы, по отзывам иноземцев, воевали против него так, словно у них «нет рук, чтобы биться». Нетрудно их понять: сражались за… не вполне настоящего царя против «царя», который, если не приглядываться, мог показаться настоящим.

А царский сын Федор, не столь ловкий интриган и не столь одаренный политик, как его родитель, допустил после смерти отца кое-какие «незначительные» ошибки по части кадрового подбора. И вскоре Федора Борисовича с ближайшей родней убили.

1605 год закрыл историю царской династии Годуновых.

Но соблазн «почему не я на царстве?!» остался. И он терзал нашу богоспасаемую страну еще много лет. Пока народ не осознал: «Мы поставим царем того, кто меньше всех замаран, и убьем того, кто попытается вновь поднять знамя смуты. Ради Бога, да будем тверды и неколебимы, да будет порядок, да будут честь, совесть и верная служба!» Тогда все закончилось.

Соблазн этот выкорчевали огнем и железом. Уничтожили его, как старую, то и дело воспаляющуюся болячку Русской цивилизации. Слишком много в устройстве Государства российского было родового, слишком мало служилого, регулярного, государственного. Амбицию родовой аристократии следовало кастрировать. Но какой ценой? Дал Бог России почувствовать всю греховность ее политической элиты, дал урок по домостроительству своему. Горек урок, но хватило его на целое столетие.