Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)
В оформлении использована фотография:
© heckmannoleg / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru
* * *
Все персонажи, события и ситуации, описанные в романе, являются плодом художественного вымысла. Все возможные сходства и совпадения с реальными людьми, событиями и ситуациями – случайны.
* * *
«И предал я сердце моё тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это – томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
(Книга Екклесиаста)
«Я хочу, чтобы твоя власть надо мной была освящена законом, чтобы моя жизнь была в твоих руках, чтобы ничто в мире не могло меня защитить, спасти от тебя. О, какое огромное наслаждение было бы чувствовать, что я всецело завишу от твоего произвола, от твоего каприза, от одного мановения твоей руки!»
(Леопольд фон Захер-Мазох. Венера в мехах)
Это исповедь рабыни, записки рабыни, бессвязный рабский шёпот без исходов и без начал. Не больше, не меньше. Рабыня не ответственна за совпадение имён и событий с реальными. Не ответственна ни за что, кроме своих слов.
Пролог
До Сотворения. Несколько лет назад
Холодно. Ломкий морозный воздух проползает в щели оконной рамы. Я сижу на кровати, стараясь держаться в тени. Кровать – лагерная и, следовательно, продавленная; ржавые пружины скрипят от любого движения на ней, что неимоверно меня смущает. Меня – в тот день семнадцатилетнюю, полноватую девушку в очках и чёрно-сером свитере. Комната слишком тесна даже для трёх-четырёх человек и весьма аскетична – опять же, в лагерном духе; и – в духе лагеря, где проходят региональные олимпиады школьников: помимо четырёх кроватей, шкафа и тумбочек, есть ещё настенные полки для книг. Пустые, почти бесполезные: из-за лекций, бесконечных мероприятий (порой, впрочем, довольно интересных – даже для крайне замкнутых и замученно-заученных девочек вроде меня) и, собственно, самих олимпиад здесь вряд ли хоть у кого-то остаётся время для чтения. У меня остаётся – но только на школьную программу: скоро выпускные экзамены, и, честолюбиво собирая лавры на олимпиадах, я всё же боюсь отстать. Прозвище «Профессор» не случайно прилипло ко мне в том же лагере, годом раньше.
Ныне стратегическая цель – заключительный этап по литературе (в обиходе «всерос») и – вновь – призовое или победное место по русскому языку. Гонка честолюбий. В прошлом году я привезла своей классной руководительнице – саркастичной, уставшей от жизни женщине с чересчур ярким макияжем и грубыми чертами лица – и второе место в регионе по русскому, и пресловутую победу по литературе, но после поздравлений услышала нечто вроде: «Жаль, что всё же не до Москвы. Ты могла бы, Юля». «Ты могла бы, Юля», – повторила я себе – и приступила к подготовке. «Подросток» Достоевского был временно отложен, как и очередная фэнтези-история, неспешно расцветающая в толстой тетради А4. Сами победные места были не так важны мне, как возможность снова оказаться в том лагере, в его душевной интеллектуальности, среди весёлых и юных лиц, среди чужих надежд и влюблённостей.
Чужих – потому что всё это мало меня касалось. Я всегда была за чертой, вовне, но мне нравилось наблюдать, слушать и писать. Писать – особенно. Это неспешно становилось манией: я рвалась к своим тетрадям, как одинокая женщина рвётся вечерами к бокалу вина – сдержанно, но со скрытой страстью. Я слышала песни других миров и видела судьбы, сплетающиеся на карте с чернильными реками и холмами.
Я жила в коконе. Я ещё не знала тебя.
В тот день, в послеобеденное свободное время, я сидела с учебником алгебры – что-то о производных – и тщетно пыталась сосредоточиться, не отвлекаясь на щебетанье соседок. А потом – потом просто открылась дверь (сейчас я не помню сам момент, так что резоннее написать «просто открылась», не правда ли? память – странная штука), и Лера Карпова – как всегда, улыбающаяся, с огнистыми золотыми волосами, стянутыми в хвост-комету, – вошла вместе с тобой.
Ты не произвёл на меня впечатления.
Ни плохого, ни хорошего – просто никакого. Обычный парень, каких в городе тысячи; в толстовке и джинсах. В толпе я прошла бы мимо, отстранённо глядя в асфальт. Довольно симпатичный – наверное: стесняюсь приглядываться. Выглядит, как старшеклассник или студент. Может быть, любит футбол, или играет на гитаре, или увлекается историей – что угодно, сразу не прочтёшь. Может быть, мечтает об университете в Т., как и я – как многие здесь; может быть, нет. Смотрит так, будто извиняется за то, что пришёл. Это мне импонирует.
Опускаю глаза в учебник. Друг Леры, о котором она рассказывала. Приехал на олимпиаду по информатике, увлекается программированием. Что ж, всё в порядке – но в целом это не имеет ко мне отношения, и лучше бы ей предупредить заранее, что она его приведёт. В воздухе сгущается неловкость.
– …так и зачем вообще тогда сравнивать эти баллы, если… – вход в комнату застаёт тебя на полуфразе; ты смущённо улыбаешься (один уголок губ поднимается чуть выше другого) и машешь рукой – намеренно неуклюже, забавно подчёркивая свою нерешительность. – Привет!
– Привет! – говорю это в унисон с Машей и Надей; они смотрят на тебя в вопросительном любопытстве. Надя поправляет юбку.
– Девочки, это Дима. – (Лера разводит руками, словно извиняясь: ну, не могла же я не пустить). – Мы посидим тут до концерта, ничего страшного?.. Дим, это Маша. Только даже в шутку не говори «Мария» – она это очень не любит… Надя. Юля.
– Очень приятно! – серьёзно говоришь ты, изобразив полупоклон. Ты сильно картавишь – так, что между «п» и «и» в «приятно» будто возникает рыхлый стог сена, в который хочется уютно упасть. Смотришь на всех вместе, и потом – на каждую из нас. У тебя лёгкий и ненавязчивый взгляд, но есть в нём что-то странное – пока не могу понять, что. Лукавое, хищное, хитроватое?.. Не то. – Девушки, извините, пожалуйста, если побеспокоил. Если кому-то из вас моё присутствие помешает, так и скажите – и я уйду, не обижусь вообще-вообще. Понимаю, что я довольно невежливо пришёл, без приглашения и… всё такое.
Маша и Надя переглядываются, удивлённые такой галантностью; Маша пожимает плечами.
– Да нет, вроде бы всё в порядке. Ты присаживайся.
– Тебе тоже не помешаю? – переводишь взгляд на меня, кивнув на учебник алгебры. Из вежливости улыбаюсь в ответ и закрываю учебник. Да простят меня производные.
– Нет, всё хорошо.
Ты садишься на кровать Леры, между нею и Надей; Надя краснеет ещё сильнее – она вообще краснеет «пожаристо», одной вспышкой от ключиц до бровей. Мысленно мне почему-то хочется называть её Наденькой – в ней много наивно-детского: дюжина заколочек, сердечки в никнеймах, розовые блокноты с пандами и котятами. Когда вечерами она звонит своему парню – покрытому татуировками амбалу из строительного техникума, – то зовёт его исключительно «заинькой» или «лапой». Она милая, стеснительная и, пожалуй, не очень умная – на местном фоне, среди областной интеллектуальной элиты от шестнадцати до восемнадцати. Она не то чтобы не нравится мне, но и никакого интереса не вызывает; я знаю, что не смогу сблизиться с ней так, как в прошлом году – здесь же – сблизилась с Машей Чулковой. Маша смотрит на тебя с пытливым интересом, близоруко прищурившись (она не носит очки, вопреки зрению минус восемь – я, со своими минус шестью, могу представить, как это мучительно); её, как и меня, отличает лёгкое недоверие к незнакомым парням.
В тот день я ещё не знаю, что пришёл ты не столько за компанию с Лерой, сколько ради охоты на Наденьку. Узнаю годы спустя.
Несмотря на подчёркнутую скованность и извинительность в речи, садишься ты расслабленно – быстро забрасываешь ногу на ногу (щиколоткой, с красивой небрежностью) и откидываешься к стене. Бегло оглядевшись, произносишь:
– У вас комната попросторнее нашей. Я вот сколько ни хожу, ни сравниваю – есть уже ощущение, что у нас самая тесная в корпусе! Знаете, в длину примерно от двери и вот дотуда. – (Рукой показываешь, докуда именно; у тебя очень живая, тщательно подогнанная под слова жестикуляция). – Представьте? И ещё шкаф больше вашего. Вам вообще повезло.
Ну что ж, неплохой способ завязать разговор в незнакомой компании, отмечаю я. Неплохой, хоть и банальный: всё наглядно, просто и настраивает на сочувствующий ответ.
Я не знаю, почему думаю об этом. Мне часто хочется осмыслять подобные мелочи – это почти так же увлекательно, как писать анализ стихотворения или рассказа.
А рядом с тобой осмыслять их почему-то очень… естественно? Я странно себя чувствую.
– В тесноте, да не в обиде, – улыбаясь, говорит Наденька. Ты игриво улыбаешься в ответ. Почему-то мне чуть неприятно от этой игривости.
– В целом-то да, да и бываем мы там не то чтобы подолгу. Но вчетвером – вообще не развернуться, тесно капец… Ничего, что я слова вроде «капец» использую? Извините, если вдруг кому-то неприятно такое слышать.
Покаянно прикладываешь руку к груди; сначала мне кажется, что ты шутишь, но твоё лицо вновь становится серьёзным. Оно меняется мгновенно – так быстро, что трудно отследить игру выражений, рыхлые границы между ними; рыхлые, как твоё «р». Поток.
– Да всё нормально вроде… Все люди, все человеки, – усмехается Маша.
– И что такого уж ужасного в слове «капец»? Опять ты, Дима, перебарщиваешь, – говорит Лера почти хором с ней.
– Уточняю только потому, что вы литераторы. Значит, наверное, очень внимательно относитесь к языку. – (Обводишь всех вопросительным взглядом – видимо, предчувствуя, что удачно нащупал тему). – Нет? Так это глупые стереотипы – что вы всегда поправляете и так далее?
– Ну, исправлять ошибки в речи – это одно, а ругаться за такие безобидные слова – другое. – (Лера поднимает палец – она вообще очень здравомыслящая и рассудительная – и улыбается тебе без доли кокетства, в отличие от Наденьки). – Ты же не матерился.
– А что, если бы сматерился – то всё, конченый я человек, да? Нечего со мной и разговаривать: безнадёга? – (Приподнимаешь брови и выглядишь опечаленным до комичности; Лера и Наденька смеются, Маша и я улыбаемся). – Просто, если честно, на самом-то деле я и матерюсь. Ну, Лера знает. Хоть и приехал вот на олимпиаду, но всё равно – быдло я лештинское, как ни крути!
– Лештинское? Ты из Лешты? – интересуется Маша.
Поднимаешь над головой руки, сплетаешь пальцы в замок и потрясаешь ими, как ликующий болельщик.
– Из Лешты. Лучший город на земле! Культурный, промышленный и ещё не знаю какой центр региона!.. Вот подставьте вместо всех этих слов противоположности – ант… Боюсь ошибиться в термине, а то вы, литераторы, залошите меня. Антонимы же, правильно? Слова с противоположным значением?
– Да-да, всё правильно, – кивает Лера.
– У нас тут один эксперт в языке. – (Маша улыбается мне. Сердце начинает биться чаще: вот чёрт, придётся вступать в дискуссию). – Антонимы же, Юль?
Вздыхаю.
– Антонимы, да. Но тут, по-моему, и ошибиться нестрашно: в контексте всё равно понятно, что ты имеешь в виду.
– В контексте… – повторяешь, будто смакуя слово; смотришь на меня в упор, и мне это совсем не нравится. Ухмыльнувшись, встряхиваешь головой. – Та-ак, я уже понял, что мне, как быдлу, будет непросто! Но – правда – рад такой тренировочке. – (Общий смех). – Так вот, подставьте антонимы – и получите правду про Лешту. Вот если представить большую, унылую, серую свалку, где из ярких пятен только пивнухи, – это она. Никогда не приезжайте туда, если там ещё не были!
– Ну, зачем же так про свой город? – укоряет Маша. – У меня там подруга живёт. Судя по фотографиям – есть вполне милые места.
– Есть, но, кроме этих милых мест, есть остальные девяносто девять и девять десятых процентов города. И это никто никогда не фотографирует, чтобы у людей психика не травмировалась. Знаете, засекреченная информация – как последствия генетических опытов.
Ты остришь непринуждённо, точно делал это всю жизнь, но остроты не пошлы и не навязчивы. Мне нравится тебя слушать, хотя ты всё ещё не кажешься мне ни слишком уж умным, ни привлекательным. Уже минут через двадцать ловлю себя на том, что заслушиваюсь: когда ты говоришь долго и одна мысль – внешне до банальности простая, но всегда вписанная в общий узор, – легко цепляется за другую, это действует почти гипнотически. Наденька уже смотрит на тебя, как заворожённый кролик на удава, и больше не одёргивает юбку. Лера смеётся, но как-то натянуто. В комнате медленно копится непонятное напряжение.
Я в основном молчу.
– Вот, кстати! – восклицаешь ты, щёлкнув пальцами, когда тема меняется в очередной раз. У тебя длинные, отточенной формы пальцы – пальцы музыканта или вора. – Если честно, не понимаю, зачем нужна эта система с порогом. Ведь где смысл: занял человек первое место, значит – он лучший в своей сфере в пределах региона, значит – достоин его представлять в Москве. А он из-за этих пороговых баллов раз – и не едет! Не добрал, видите ли, один-два, и всё. И регион никто не представит, и человек не самореализовался. Может, он на всеросе бы выиграл? Я, конечно, в этом не шарю, но, по-моему, победителей куда логичнее допускать до всероса автоматически.
– А по-моему, порог – это справедливо, – возражаю я, и ты смотришь на меня с тенью изумления: как, не промолчала?.. – В прошлом году я была именно в такой ситуации, как ты говоришь. Четырёх баллов не хватило для всероса по русскому, двух – по литературе. Но всё равно считаю, что пороговые баллы нужны. Они же считаются по полученным результатам, по среднему баллу в стране. Отбор «самых лучших из просто лучших», можно сказать.
– Так, стоп-стоп-стоп! – улыбаешься, подавшись вперёд. – То есть ты выиграла регион по двум предметам сразу? В один год?
– Ну, не то чтобы там и там выиграла. По русскому второе место, а вот по литре – первое, – спокойно сообщаю я.
Прокашливаешься, делая вид, что у тебя запершило в горле.
– Так это же, ну… Офигеть просто. Слов у меня нет, честно! Снял бы шляпу, если бы она была. – (Дружески толкаешь Леру локтем в бок). – Лер, а чего ты мне не говорила, что с вами такой человек живёт? А я-то тут несу свои речи дегенеративные!..
– Да, Юля у нас Профессор, – ласково говорит Лера. – Ходячая энциклопедия.
Не показываю, что мне не нравится, когда меня так называют. Занудное клише, утомившее ещё в детстве.
– Да ничего особенного, просто много ботаню. И люблю олимпиады. – (Впервые искренне улыбаюсь тебе). – И в твоих речах не вижу ничего дегенеративного.
– Ну, так и… Как это было хоть? Чувство триумфа? Слава в родной школе? – встряхиваешь головой. – Извини, если я навязчиво себя веду. Просто, кажется, впервые сталкиваюсь с человеком, который до такого уровня добрался. То есть здесь-то это, наверное, норма, но у нас в Леште про тебя бы сняли спецвыпуск новостей!
Все опять смеются. Наденька продолжает краснеть – будто ты говоришь о ней, а не обо мне. В твоей речи много клише, но звучат они почему-то красивее и сложнее – осознаннее?.. – чем звучали бы в чьей-то ещё. Добрался до уровня, чувство триумфа, самореализация, в данной сфере… Подавляю ироничную улыбку.
– Не знаю насчёт триумфа. Было приятно и сложно. Но вообще… ничего невыполнимого.
– А в чём твой секрет? Я поизображаю репортёра по такому случаю, можно?
Достаёшь воображаемый блокнот и ручку; движения твоих рук так убедительны, что я почти слышу в воздухе шелест невидимых страниц. Наденька окончательно очарована. Это всё – просто смешной блеф? Ты – ещё один из испытанных остряков Блока или?.. Я всё ещё не вижу в тебе ничего исключительного, но почему-то волнуюсь; начинает гореть лицо.
– Итак… Юля, правильно?
– Да.
– Как ты этого добилась? Что нужно, чтобы стать олимпиадником такого класса и… вообще? – ухмыляешься. – Начал по-местному, закончил по-лештински. Так?..
Пожимаю плечами.
– У меня уже не раз такое спрашивали. Не знаю, на самом деле. Много трудиться, больше читать. Искренне любить то, что ты делаешь. Могу ответить только банальностями.
– Ну, не такие уж это банальности, Юль, – замечает Маша, отчего-то нахмурившись. – Сказать легко, но делать это в такой полноте, как ты, далеко не все могут. И доля таланта, думаю, тоже важна.
– Это да, – кивает Лера. – Светлана Васильевна мне всегда говорит, что человек, у которого есть способности к языку, всё равно выучит его быстрее и качественнее, чем человек без способностей. Даже если второй будет трудиться гораздо больше.
– Это очень интересный вопрос! – восклицаешь, позабыв о невидимом блокноте. Поворачиваешься к Лере, совершенно поглощённый её репликой и лицом, и легко отвлекаешься от меня. Почему-то чувствую укол грусти. – Про способности и труд… Примерно то же самое могу сказать в связи с программированием. Сфера, вроде бы, более узкая и специфическая, чем языки и литература, но в итоге иногда оказывается, что приобретённые навыки дают меньше, чем… какие-то свойства мозга. Врождённые. По сути, парадокс.
– Не такой уж парадокс, – снова не выдерживаю. Я испытываю что-то вроде азарта; ты не похож на моих одноклассников, спорить с которыми не более увлекательно, чем с кактусом или табуреткой. – В программировании много творческого, разве нет? Оно в чём-то родственно изучению иностранных языков.
Быстро киваешь, даже чуть приподнявшись от наплыва эмоций. Свет из окна падает как-то иначе, и теперь я вижу, что глаза у тебя правда зелёные – может быть, есть примесь серого или карего, но по общему впечатлению они совершенно зелёные, чистого кошачьего оттенка. Странно. У тебя асимметричные черты и сросшиеся над переносицей брови, но из-за живости этих глаз и раскованной мимики на тебя хочется долго смотреть. Долго, не отрываясь.
Я отворачиваюсь, делая вид, что стряхиваю соринку с одеяла.
Смятение. Ты скорее не нравишься мне, чем нравишься, но меня поглощает смятение – разумно-неразумное, как у задумчивых героинь в романах Джейн Остин.
Но ты явно не тянешь на мистера Дарси. Или на Дориана Грея. Или на Гамлета – и многих других, кто навечно врос в мою душу и никогда не существовал.
Ты, в отличие от них, существуешь. Очевидно, броско, почти нагло – как солнце, от которого нигде не спрятаться в жаркий день.
Но в комнате по-прежнему холодно.
– Вот именно! Как с языка сняла. Когда я кому-нибудь говорю, что изучать программирование – по сути, то же самое, что учиться формулировать свои мысли на иностранных языках, на меня часто смотрят, как на идиота. Обычно это, конечно, лештинские гопники – перед кем мне ещё такое вещать… Но тем не менее.
– Очень похоже, – соглашается Лера, хихикнув на словах о гопниках. – Тебе нужно передавать смыслы через другой язык… Другую систему знаков. По сути, тексты писать. Поэтому для программирования мало одного труда, и способности не помешают.
– Но на одних способностях тоже далеко не уедешь. Всё-таки, думаю, дело в сочетании того и другого, – заключаю я.
Я привыкла выигрывать в подобных спорах – да и предмет довольно-таки прост. Как человек, в двенадцать лет прочитавший «Братьев Карамазовых», в семнадцать я предпочитаю экзистенциальные вопросы.
Впрочем, страдаю из-за лишнего веса и безответной влюблённости в одноклассника-баскетболиста, как обычные семнадцатилетние девушки из плоти и крови.
– Труда и таланта? – (Ты приподнимаешь бровь). – А что по поводу любви к тому, чем занимаешься? Ты же так сказала? Я хотел уточнить, но отвлёкся.
Приятно-тёплая волна поднимается в груди: мне льстит, что ты это запомнил. Какое примитивное чувство. Поспешно душу его.
– Да, конечно. Без этого и трудиться регулярно не получится, и талант не проявит себя.
– А ты любишь то, чем занимаешься? Учёбу?
Смотрю на тебя пару секунд. Ты к чему-то ведёшь – я не понимаю, к чему. Взгляды Леры, Маши и Наденьки прикованы к нам, точно к гладиаторам на арене.
– Учёбу – не знаю. Я люблю литературу. Люблю книги. Поэтому, когда я анализирую тексты, мне интересно. То же самое – с языками и историей. Я люблю это.
Вдумчиво наклоняешь голову набок.
– Ну, я вот тоже давно люблю программирование, но точно знаю, что высокое место здесь не возьму. И у многих других – так же. Привёл бы в пример кучу своих друзей, но ты с ними не знакома. Так часто бывает: есть и интерес, и упорство, и практика регулярная – а в итоге… Ничего. Никакой награды в виде, допустим, денег или престижа. Выходит, талант – всё же определяющий фактор и…
Тебя перебивает громкий «ах» Леры: она смотрит на экран телефона.
– Концерт через пять минут, надо же ещё добежать до зала! Дима, у тебя так никого и нет в комнате?
– До вечера. А ключ у нас один… А вы все туда идёте? Такой интересный разговор, даже не хочу прерываться. – (Смотришь на каждую из нас по отдельности; Лера уже застёгивает куртку у двери, Маша направляется к ней, Наденька краснеет и мнётся: ей явно и хочется, и неловко остаться с тобой). – Надя, верно? Всё хотел сказать, что у тебя очень красивое кольцо. Это же тот камень, который из смолы образуется? Вечно забываю название.
– Янтарь, да… Спасибо. – (Она часто дышит и вертит на пальце кольцо, но решительно встаёт). – Я, наверное, тоже пойду с девочками. Увидимся!
– Эх… Бросаете меня! – вздыхаешь с насмешливой горечью. – И что такого хорошего в этом концерте? Скукотень… Ладно, поброжу по коридорам, пока не вернутся мои пацаны.
– Ты можешь посидеть тут, Дима, – будто сжалившись, приглашает Лера. На фоне красной куртки её хвост ещё больше похож на комету – предвестницу бед. – Юля тоже не идёт.
Поворачиваешься ко мне.
– Да? Ты не будешь против?
– Н-нет, конечно. Оставайся, – отвечаю, не глядя на тебя: так почему-то проще. Меня не радует перспектива провести три-четыре часа наедине с незнакомым – или едва знакомым – парнем.
Но я вполне сознательно остаюсь.
Лера белозубо улыбается:
– Ну, вот и хорошо. Вы пока пообщайтесь, а потом мы вернёмся и вместе пойдём на ужин, да? Счастливо!
Когда дверь захлопывается, проходит пара секунд неловкой тишины. Я вдруг замечаю, что в комнате сгущается полумрак: здесь, на севере области, зимой темнеет очень рано. Ты произносишь вслух то, о чём я думаю:
– Тебе нужен свет? Я могу включить.
– Нет, наверное. Он тут слишком… яркий. Четыре лампочки.
Снова оживляешься, точно услышав радостную новость:
– Понимаю: я тоже не люблю яркий свет. Разговаривать в темноте как-то душевнее, да? Моя девушка смеётся – говорит, что я вампир.
Твоя девушка. Смотрю на твоё лицо, теряющееся в сумрачных тенях, и сцепляю пальцы в замок.
– Мне тоже так говорят, только дома. Мама и бабушка.
– Без отца?
– Без отца.
Киваешь.
– Я тоже. Сейчас, то есть, отчим, но… – улыбаешься, словно останавливая себя. – Не суть. Так ты, значит, любишь… как ты это сказала? Анализировать тексты?
– Да.
– И как это примерно происходит?
Будто опомнившись, пересаживаешься – одним тягучим движением, ближе в мою сторону. Почему-то у меня пересыхает в горле; память шепчет о древнем и вечном, до отсчёта времени: прелая зелень леса, загнавшееся сердце, за спиной – рык и дыхание с запахом крови, и нужно бежать, бежать, пока земля не улетит из-под ног, бежать, чтобы выжить…
Ты не нравишься мне. Совсем. Я не так себя чувствую, когда мне кто-то нравится.
– Ты сейчас, наверное, подумала, что я из вежливости спрашиваю или от скуки? – приподнимаешь бровь. – Это не так. Мне правда интересно.
– Я… – провожу рукой по лицу, отгоняя наваждение. У тебя очень мягкий, обволакивающий голос – ещё мягче из-за картавости. Ты толстая и некрасивая, – напоминаю себе. Толстая и некрасивая – значит, мне нечего бояться. Отличный защитный механизм. – Даже не знаю толком, как рассказать. Это от произведения зависит. Но, если в самом общем виде… Письменный комплексный анализ. Ты читаешь текст – обычно это стихотворение или малая проза, чтобы можно было уложиться в отведённое время. Читаешь, обдумываешь его и описываешь… своё ви́дение. Какие в этом тексте время, пространство, какие персонажи. Какая композиция… То есть – как он устроен, – поспешно добавляю, смутившись: вспоминаю, что ты технарь. Это странно, потому что манера вести разговор у тебя совершенно гуманитарная – неупорядоченная, вдохновенная, с причудливым сцеплением мыслей и их перекличками. – В чём роль деталей, символов… Как развивается сюжет. И так далее, и так далее. И как всё это, внешнее, отражает внутреннюю суть.
– Ага, – задумчиво киваешь. – Типа, идею автора?
– Ну, не совсем. Не только. Вообще все смыслы, которые не выражены прямо. Они могут быть вне идеи автора, могут быть вложены им неосознанно. Потому что внутри текста выстраиваются свои законы, он, по сути, сам определяет их и… – умолкаю. – Я могу тебя утомить.
– Нет-нет! – (Яростно трясёшь головой и поднимаешь руки, словно умоляя. В твоём протесте есть что-то детское – ребёнок так отказывается от каши или отрицает, что сломал игрушку брата). – Пожалуйста, продолжай! Я это всё… Не совсем так представлял. Думал, вы пишете что-то вроде школьных сочинений. Ну, там, не знаю: «Вася Пупкин как герой-идеолог» или что-то подобное.
Улыбаюсь. Заменить какого-нибудь Онегина или Чацкого на Васю Пупкина – это святотатственно, но забавно.
– Нет, анализ – это совсем не школьные сочинения. Школьные я сама не люблю.
С недоверчивой ухмылкой округляешь глаза.
– Вот этого точно не ожидал! Думал уже, ты их пишешь просто для развлечения. Ну, вот нечего делать вечером – села, написала парочку сочинений.
Не выдержав, хихикаю.
– Эм, нет. Из-за того же «надо», что и все. И обычно они довольно… односторонние. Не порассуждаешь. Мне это не нравится.
– Точно! – (Снова щёлкаешь пальцами, будто мысленно накидывая мне ещё один балл). – Я часто такое замечал – что всё вот почти под копирку. Как будто заранее указано, что и как ты должен писать. И где смысл этого всего… А ты, наверное, будешь сдавать ЕГЭ по литературе?
– Да. Так себе вещица.
– Просто мерзость! Я как посмотрел – что сочинения, что тесты… Непонятно, как всё это знание и понимание литературы проверяет.
– Да. Дрессировка какого-то набора навыков, ничего больше.
– Дрессировка… – хмыкаешь. – Да уж. У меня к ЕГЭ по информатике тоже немало претензий, но с гуманитарными предметами такое устроить вдвойне сложнее, я понимаю… Кстати, вот захотел узнать, что ты думаешь по одному вопросу!
В тот вечер мне ещё неведомо, как важно для тебя это состояние захотел – во всех планах жизни – и какой страшной властью над тобой оно обладает. Спонтанное, отчаянное желание – недолговечное и пылкое, как молния. Оно будет вести тебя, подталкивать в спину, швырять с вершин в пропасти и обратно. Захотел отличную оценку, повышенную стипендию, работу, квартиру, друга, женщину – ты хочешь и берёшь с легкомыслием бога, нечасто заботясь о последствиях; хватаешь лакомое пирожное – и, перемазавшись кремом, бросаешь недоеденные остатки. Пирожное при этом не прощается тобой за то, что надоело, а сам ты – за то, что не доел.
– Давай.
– Я делаю один проект… Программистский. Называется «Прометей». Ну, ты-то наверняка знаешь эту историю?
Темнота клубится в комнате всё плотнее. В жилом корпусе тихо: почти все ушли на концерт, а кто не ушёл – разбрелись по комнатам. Для прогулок сегодня слишком морозно, под минус сорок. Сугробы и заснеженные ели дремлют за окном, и меня охватывает странно-взволнованная прострация. Мы будто одни во всём лагере.
– Конечно. Прометей принёс людям огонь, а боги за это наказали его и приковали к скале – под дождями, ветром, палящим солнцем. И орёл должен был каждый день клевать его печень.
– Вот именно. Идея жертвы и бескорыстной помощи, – прерывисто вздыхаешь. – Проект нацелен на образование, причём именно школьное. Я думаю – ну, не без оснований, – что со школьным образованием ситуация у нас печальнее, чем с высшим. Особенно в маленьких городках типа Лешты. Видно это и по результатам ЕГЭ, и по общему уровню подготовки… Да по всему. Причин тому много, но я бы выделил, в том числе, слабую оснащённость школ в смысле всяких обучающих технологий. Вот что у вас в школе такого есть? Ну, я не имею в виду библиотеку. Хотя, – (усмехаешься), – понимаю, что для тебя это важнее всего остального.
Ты – всего лишь смуглый худощавый парень, мой ровесник, и говоришь очень просто, – но почему-то мне начинает казаться, что я слушаю кандидата в президенты, который описывает свою программу в разгар предвыборной кампании, солидно откашливаясь и поправляя галстук после каждого кусочка речи. Тебе пошёл бы галстук. Улыбаюсь.
– Ну, есть компьютерный класс. Два-три проектора. Всякие колбочки, лампочки и магниты в кабинетах физики и химии – но вряд ли это в счёт… Наверное, всё.
– Ну вот! – киваешь с удовлетворённым видом. – Это самый распространённый ответ. Я проводил опрос среди школьников Лешты и Панинска, и все говорят, что резервы ну очень бедные! Нередко в школах нет Интернета, или он плохой. Ничего не рассчитано на внеклассную, дополнительную подготовку – а даже та же подготовка к ЕГЭ далеко не всегда проводится систематически. А если проводится, то часто превращается в тупое натаскивание на тесты по купленным книжкам.
– Да уж. Знакомо.
– И поэтому я предлагаю вот что. Бесплатное (это главный пункт: бесплатное) программное обеспечение, распространяемое по школам. Бесплатность достигается тем, что… Ты же об этом сейчас хотела спросить?
– Я…
– У тебя губы дрогнули – как будто собиралась открыть рот и передумала.
Твоя улыбка так лукаво-тонка, что это почти раздражает.
– Психологией интересуешься?
– Немножко. На уровне быдла, пролезшего в тусовку ботаников.
– Или, может, наоборот?
Ты продолжаешь улыбаться с невозмутимым лицом, но не отвечаешь на пару секунд дольше своей средней паузы. Я представляю, как стрела дрожит, вонзившись в красную сердцевину мишени.
– Может… Или, может, и то, и другое? Раз тебе хочется понять.
– Скорее… – (Усилием воли останавливаю поток рассуждений по этому поводу, уже готовый на тебя хлынуть. Не нужно. Это слишком личное, а мы почти незнакомы). – Извини, но мы, кажется, отвлеклись от темы? Твой проект.
Киваешь.
– Да, хорошо. Ты уже несколько раз за сегодня извинилась, я заметил.
– Ты тоже.
– Да, но у тебя это прям… Очень часто и всегда ни за что. Как будто постоянно за что-то себя винишь.
Шах. Удар явно ответный – за моё случайное открытие про «быдло» и ботаников.
– Нет, ничего такого. Просто… глупая привычка. Так какое программное обеспечение? И, действительно, как достать его бесплатно?
– Если производитель соглашается распространять результаты своего труда бесплатно, то они и будут бесплатными. Цену выставляет продавец, ориентируясь на спрос, правильно? Так работает экономика. Если спрос на дополнительные образовательные технологии большой, а в бюджете, например, города или области не хватает средств для их оплаты, то логичный вывод – они нужны бесплатными. Это первое. А второе – производителем буду я.
- Записки на простынях
- Кот Федот. Книга первая
- Дорога в новую жизнь
- Книга ошибок для испаноговорящих. Записки из тропического далека
- Сто кило историй
- Бог бабочек
- Немецкая мечта
- По весеннему льду
- Проститься
- Вкус к жизни
- Невозможный
- Мне холодно
- Папа
- Восемь-восемь
- В поисках желтого попугая
- Зовите меня Медведем
- Алина
- –OSIS
- Я ходила в детский сад
- Не плачь, палач
- Ноябрьские лепестки
- Назад дороги нет. Часть 1
- Теория невероятности
- Разговор с Безумцем
- Назад дороги нет. Часть 2
- Как быть нормальным
- Безупречный друг
- Я же твоя дочь
- Лидия
- Радио Регата
- На пороге ада
- Проводник
- В ожидании полета
- Сюрприз для дона Серхио
- Держи меня за руку / DMZR
- Манагер Антон
- Король темных земель
- Муаллим
- Дояркин рейс
- Стокгольмский синдром
- Записки почтальона
- Альтер эго
- Семь историй