Слезы богов

© Прямицын В. Н., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Слезы богов

* * *

Небо Заполярья почти всегда низкое и хмурое. Люди рождаются, стареют и умирают, любят и ненавидят, созидают и разрушают, а оно тысячелетиями не меняется в своей серости. В жизни людей происходят изменения, случаются роковые перемены, а небо всем своим неприветливым видом показывает человеку, что возня, происходящая внизу, не более чем мгновение в его размеренной жизни.

В ожидании тех самых роковых перемен на лавочке у входа в двухэтажное деревянное здание военного комиссариата сидели два молодых человека. Полярный день давно закончился, и теперь по ночам было темно и холодно. Ребята только что окончили школу и, несмотря на то что по возрасту не могли быть призваны в армию, все равно пришли сюда, чтобы записаться добровольцами на фронт. Чтобы оказаться среди таких юношей первыми, они применили военную хитрость, которой были чрезвычайно горды. Они оба сказали своим матерям, что переночуют друг у друга, а сами заняли очередь у дверей здания комиссариата еще с вечера. Легкая одежда не располагала к ночному бдению под осенним мурманским небом. Парни продрогли, и, вероятно, в глубине души каждый из них уже пожалел, что пришел сюда настолько рано. Однако ни один из них не допускал мысли о том, чтобы пожаловаться своему компаньону, – слишком желанной была их цель.

Чтобы отвлечься от мыслей о холоде и скоротать мучительно тянущееся время, один из парней, который постарше, возобновил разговор, угасший уже более часа назад:

– Ты куда хотел бы попасть?

– Я-то? – переспросил второй, очевидно обрадовавшись новому витку беседы. – В танкисты. Вот уж кто задает жару фрицам.

– Ничего подобного. Все держится на пехоте, – возразил тот, что постарше. – Кроме того, пехота – это сразу в бой. Прямо с поезда – в атаку. В танкистах сначала надо поучиться, а мне эта учеба уже вот где. Хочу делом заниматься, а не тетради марать.

Беседа снова угасла, не получив дальнейшего развития. Да и какое развитие могло быть. Как обмануть военкома, в какие войска попасть, как скорее отправиться на фронт – эти темы непрестанно занимали приятелей и были уже многократно ими обсуждены.

В начале войны немецкие войска предприняли решительное наступление на Мурманск. В своих планах немцы отводили на взятие города считаные дни и с присущей им педантичностью уже распланировали жизнь города в условиях оккупации. Однако героические усилия воинов 14-й армии и Северного флота не позволили противнику с ходу овладеть городом. Остановившись на подступах, немцы втянулись в позиционную войну. Не сумев взять город с суши, они стали методично разрушать его с воздуха. Каждый день мурманчане подвергались налетам, получая передышку лишь при нелетной погоде. В некоторые дни фашисты совершали до 15 воздушных налетов. Город был преимущественно деревянным, и немцам, применявшим фугасные и зажигательные бомбы, удавалось наносить ему большой урон.

В ночь, когда два молодых человека, стуча зубами от холода и поддерживая друг друга беседами о желанной отправке на фронт, ожидали открытия дверей военкомата, погода благоволила жителям Мурманска. Низкие тяжелые облака укрыли многострадальный город одеялом, позволив спокойно поспать. Так что юноши, сидевшие на лавочке у военкомата, могли без опасений мечтать о предстоящем призыве на фронт, куда каждый из них рвался всем сердцем.

К утру оба парня уже изрядно замерзли, но их страдания были щедро вознаграждены: к моменту начала работы призывной комиссии у дверей уже собралась солидная очередь, и друзья были в ней первыми. Даже самые нахальные и бойкие юноши, привыкшие локтями прокладывать себе дорогу вперед и имевшие все физические возможности оттеснить героев ночного бдения от заветной двери, отдавали должное их терпению и не настаивали на своем. Посиневшие от холода приятели первыми предстали перед сотрудниками военкомата – вершителями судеб и почти божествами, решающими, кому стать мужчиной и воином, а кому остаться тружеником тыла.

В просторной комнате за двумя столами располагались люди в военной форме, которым предстояло побеседовать с желающими вступить в Красную армию добровольцами. Приятели вошли первыми, сели на стулья, приставленные к столам, и стали снова прокручивать в голове заранее заготовленные ответы на пока еще не заданные вопросы. Когда началась беседа, парни бодро отвечали, стараясь, чтобы манера их общения как можно более походила на ту, которой общаются военные. Заученными и отрепетированными фразами они оба заявили, что им только что исполнилось по 18 лет и что они не могут больше безучастно наблюдать за тем, как враг топчет родную землю. Молодые люди довольны собой. Им удалось воплотить в жизнь то, что они столь долго и столь тщательно планировали. Тот, что помладше, не удержавшись от соблазна, даже подмигнул своему коллеге, мол, дело в шляпе!

Внезапно одного из кандидатов в ряды Красной армии, того из двух, что был постарше, схватил за ухо подошедший сзади одноногий человек с костылем. Он поднял его со стула и вывел из помещения, громко объявив на выходе: «Следующий!»

– Эдуард Павлович, отпустите ухо, больно! – заголосил подросток уже в кабинете, куда привел его этот бесцеремонный мужчина.

Мужчина, которому и без болтающегося в руках подростка было передвигаться непросто, запыхавшись, ответил:

– Больно, Тихон, это когда нога отморожена и тебе ее в медицинской палатке на морозе отпиливают, чтобы ты не окочурился. А ухо – это пустяки.

– Вам не удержать меня. Все равно сбегу на фронт немца бить! – юноша вскочил с табурета, на который был усажен, подбежал к двери, но не решился покинуть помещение. Слишком большим авторитетом для него обладал человек на одной ноге.

– Сбежит он. Слово-то какое нашел, – съязвил инвалид. – На фронт надо не сбегать, а осмысленно уходить. В 16 лет человек на это еще не способен. Уйдешь на фронт обязательно, но только когда 18 исполнится. А пока я здесь работаю, не видать тебе фронта. – Эдуард Павлович решительно стукнул костылем и внимательно посмотрел на парня.

Эдуард Павлович был соседом и другом семьи Тихона Маркина. Он был офицером запаса, участвовал в Советско-финляндской войне, где лишился ноги. С началом Великой Отечественной ветерана, имеющего опыт военной службы, но не годящегося к ней по инвалидности, пригласили работать в военкомат. Здесь ему не раз приходилось закрывать глаза на приписки возраста. Но отправить на фронт соседского мальчишку Тихона он категорически не соглашался.

– Почему другим можно, а мне – нет? – Тихон не оставлял надежды заставить соседа изменить свое решение. – Вон одноклассник мой, Вася, он даже младше меня. Вы же его возьмете? Да тут половина очереди себе годы накидывает, и вы об этом прекрасно знаете.

– А ты меня не стыди. Твоя мама уже лишилась мужа. Хочешь ее и без сына оставить? Матери твоего Васи мне в глаза не смотреть, когда его разорвет в клочья немецкой гранатой, а твоей матери смотреть до конца жизни, – одноногий говорил подчеркнуто спокойно, но в завершение прикрикнул: – А ну, домой!

– Вы поступаете не по-мужски! – выкрикнул Тихон.

– Хочешь разговора по-мужски, заходи вечером. – Эдуард Павлович повернулся к подростку спиной, давая таким образом понять, что больше им говорить не о чем.

Тихон, чье воображение всю ночь, проведенную в ожидании, строило картины предстоящих героических боев, теперь был в полной растерянности. Он сел на лавку в коридоре, где ждали своей очереди будущие красноармейцы, и стал безучастно наблюдать за происходящим. Действительно, среди ожидающих было немало ребят, о которых Тихон точно знал, что им нет восемнадцати. Эдуард Павлович тоже знал о возрасте многих кандидатов, но стране нужны были солдаты, и комиссариаты имели установку набирать как можно большее количество добровольцев. Враг все напирал и напирал. Чтобы сдержать его на подступах к Мурманску, город изыскивал все возможные резервы.

Раз в несколько минут в дверях появлялся одноногий и произносил одну и ту же фразу: «Ну, кто еще желает поскорее отправиться на тот свет?» Он специально при желающих записаться в Красную армию называл фронт «тем светом», при этом наблюдая за реакцией молодежи. Делал он это от отчаяния. Ведь он, калека, должен был протирать штаны в военкомате, а эти юнцы отправлялись на фронт, куда рвалась и его душа. Еще одним резоном стращать юношей был расчет на то, что кто-то, идущий на фронт за романтикой, задумается: а надо ли ему так спешить на тот свет? Досада Тихона многократно возросла, когда через полчаса его одноклассник Вася, обойдя несколько кабинетов, заявил, что его приняли и что завтра ему предписано явиться на сборный пункт с вещами. Тихон в расстроенных чувствах побрел домой.

Семья Маркиных, состоявшая теперь лишь из матери и сына, жила в комнате большой коммунальной квартиры неподалеку от порта. Отец, как и многие другие мужчины в Мурманске, был рыбаком. Тихону было десять лет, когда он погиб в море, после чего мама вышла замуж за другого мужчину. Отчим Тихона тоже был рыбаком и принял его с сестрой, как родных детей. С началом войны отчима забрали на фронт. Известно было только, что он воюет где-то под Ленинградом, но вот уже полгода от него не было никаких вестей. Младшую сестру Тихона, как и большинство мурманских детей, вывезли в эвакуацию, и теперь они с мамой остались вдвоем. Юноша прилежно учился в школе, налегая на точные науки, и занимался в секции беговых лыж. Он был физически крепким и много времени проводил на свежем воздухе. Семья Маркиных была религиозной, насколько это было возможно в советском Мурманске. Религиозные обряды совершать было нельзя, но Тихону и его младшей сестре мама Евдокия Семеновна привила самое главное – искреннюю веру в Бога.

Мама работала в хозяйственном отделе гидрометслужбы Северного флота и получала пайку хлеба как вольнонаемный сотрудник. Тихону после окончания школы полагалась лишь пайка иждивенца. Еды в семье не хватало. Видя, как маме тяжело, сын помогал ей, осенью собирал грибы, а летом пытался ловить рыбу. Спасало то, что моряки в порту помнили отца Тихона и знали его отчима, так что иногда семье перепадала рыба и от них. Мама не раз подмечала, что Тихон характером был очень похож на своего отца в юные годы. То же упрямство и тот же юношеский максимализм, не желавший мириться с полумерами. Она знала о настроениях сына и очень переживала, что он, такой юный, может попасть на фронт.

Вернувшись домой, весь остаток дня Тихон негодовал. Он не мог поделиться переживаниями с мамой, от которой скрывал свои замыслы уйти на фронт, поэтому нервно расхаживал по комнате.

– Да кто он такой? Как он смеет? – рассуждал юноша вслух. – Когда, наконец, все уже поймут, что я взрослый?

Тихон расхаживал по комнате, пока не остановился перед зеркалом. Массивное зеркало в красивой раме разбилось еще при первых бомбардировках, и теперь юноша пользовался одним из его наибольших осколков. В отражении перед ним предстал рослый симпатичный парень с широкими плечами, крепкими руками и детским лицом. В 16 лет он был крупнее многих взрослых мужчин. Но вот слегка оттопыренные уши и большие добрые глаза, доставшиеся ему по наследству от отца, не оставляли ему шансов сойти за взрослого, предательски выдавая большого ребенка. Еще меньше желанному образу взрослого способствовали коротко стриженные волосы.

Вечером он пришел к соседу на мужской разговор. Судя по нахмуренным бровям, он собирался высказать своему обидчику все. Сосредоточенный взгляд говорил о том, что это «все» тщательно обдумывалось целый день и было не раз отрепетировано, вплоть до конкретных фраз и формулировок.

– Ну, входи, входи, я тебя ждал. – Эдуард Павлович посторонился, давая Тихону пройти, и жестом показал в сторону кухни, приглашая туда. На кухне сосед достал из шкафа графин с водкой, налил себе и гостю по рюмке. Брови юноши, до этого момента имевшие характерный изгиб негодования, теперь показывали скорее его удивление. До сих пор Тихону ни разу не приходилось пить водку. Он был так удивлен действиями соседа, что все заготовленные мысли как-то вылетели из головы.

– Эдуард Павлович, я не буду водку, – растерянно возразил гость. – Я ни разу ее не пробовал, и вообще, выпивать нехорошо. Мама очень расстроится, если я выпью, а мне не хотелось бы ее расстраивать.

– Вот, значит, как! – хозяин грубо оборвал лепетание гостя. – Если выпьешь, мама расстроится? А если в 16 лет запишешься добровольцем и раскидаешь свои кишки с мозгами по берегам реки Западной Лицы, то мама обрадуется?

Тихона как по голове ударили. А ведь верно! Крыть такое нечем. Сосед добавил:

– Ты уж определись, сынок, маленький ты или взрослый.

После этих слов вчерашняя обида на соседа и желание доказать, что он уже не маленький ребенок, вновь вихрем поднялись в душе Тихона. Он схватил со стола стакан и разом опрокинул его содержимое в себя. С непривычки он сморщился, но изо всех сил постарался скрыть от собеседника, что вкус водки показался ему омерзительным. Теперь-то уж у Эдуарда Павловича не должно остаться никаких сомнений по поводу его взрослости! Впрочем, как оказалось, умудренного опытом офицера эта бравада ни в чем не убедила. Он отлично понимал, что, как бы Тихон ни старался казаться взрослее, он все еще оставался ребенком со свойственным его возрасту набором романтических представлений, заблуждений и комплексов.

– Понимаете, Эдуард Павлович, я пользу хочу приносить, а вы меня за ухо при всех, – отдышавшись после водки, Тихон решил все-таки высказать соседу, что он думал.

– Приноси пользу, приноси! Только зачем же сразу умирать? Пользы больше принесешь, коли будешь жив. Я обещал мужской разговор, поэтому буду с тобой как с мужчиной – начистоту. – Эдуард Павлович тяжело опустился на табурет. – Пока я работаю в военкомате, тебе не приписать себе возраст. Я этого не допущу. Однако мы можем заключить с тобой джентльменское соглашение.

Одноногий сосед со свойственным ему прищуром посмотрел на Тихона, чей цвет лица от выпитой водки стал меняться от розового к красному. Он пытался разглядеть, сработала ли его уловка, интересно ли парню джентльменское соглашение. И опыт сотрудника военкомата не подвел – парню польстило, что его считают достаточно взрослым для заключения соглашений, да еще и джентльменских: слово-то какое, как из приключенческих романов. Тихон даже подался вперед, чтобы не пропустить ни одного слова.

Выдержав театральную паузу, Эдуард Павлович продолжил:

– При управлении гидрометеорологической службы Северного флота в Мурманске открывают курсы наблюдателей. Там нужны толковые ребята. У тебя ведь в школе хорошо было и с математикой, и с физикой? Если поступишь на эти полугодовые курсы и успешно их закончишь, я клянусь, что лично призову тебя в Красную армию, сколько бы тебе лет ни было.

– Но зачем вам это? Какая разница, сейчас мне ехать воевать или через полгода? Все равно ведь запишусь добровольцем и поеду на фронт.

– Я уважаю твое желание бить врага и даже завидую тебе немного. Я хочу, чтобы ты получил профессию и через полгода принял взрослое взвешенное решение. Я тебе обещаю, что соглашусь с твоим выбором, каким бы он ни был. Я даже запишу тебя в ту команду, которую ты выберешь.

Доводы соседа Тихона не убедили. Он злился на упрямого старика, как он называл его про себя, за то, что тот, из-за каких-то выдуманных обязательств перед его матерью, не позволил ему пойти на фронт. Юношу мучили зависть и немного стыд: как же так, его одноклассники совсем скоро будут бить врага, а он, как маменькин сынок, должен будет прятаться под маминой юбкой? Что про него скажут товарищи? Но делать было нечего: обмануть призывную комиссию ему не удастся, а курсы, которые ему предлагал сосед, были хоть каким-то шансом оказаться в действующей армии. Все равно это было лучше, чем отсиживаться дома и работать на «каком-нибудь заводе», как пренебрежительно выражался парень о работе своих сверстников в тылу.

Скрепя сердце Тихон согласился сдать вступительные экзамены. Эдуард Павлович был доволен: теперь ретивый парень, судьба которого ему была не безразлична, не только не уезжал на фронт на верную гибель, а даже шел учиться и получать профессию. Эдуард Павлович был доволен собой. Он сказал собеседнику, что выйдет на площадку покурить, а сам зашел к соседке и, рассказав ей о разговоре с Тихоном, попросил не ругать сына за выпитую водку.

Наступила зима, а вместе с ней и полярная ночь. Курсы наблюдателей располагались в центре города, так что ходить туда от порта было недалеко. Тихон с легкостью сдал вступительные экзамены и теперь ежедневно посещал занятия. Мама не могла нарадоваться на сына, который учился у ее коллег. В знак благодарности за мудрое решение она втайне от своего «студента» подарила соседу пол-литровую бутыль со спиртом. Не рад был только сам Тихон. На курсах оказались практически одни девчонки, и это очень его смущало. Многие его одноклассники, ребята, знакомые по двору или по занятиям лыжами, разными правдами и неправдами все-таки попали на фронт. На некоторых из них уже пришли похоронки. Друг, с которым по осени «штурмовали» двери военкомата, уже писал письма с борта торпедного катера. Многих мурманских старшеклассников и выпускников школ направляли на Новую Землю для заготовки гагачьего пуха, ловли рыбы и сбора яиц кайры. Некоторые сверстники, не сумевшие приписать себе возраст, работали юнгами на судах или изучали военное дело, осваивая какую-либо боевую специальность. Тихон же должен был ежедневно ходить на занятия вместе с девочками и парой мальчиков моложе себя возрастом. Учеба прерывалась только в случае объявления воздушной тревоги, когда, укрываясь от немецких бомб, все спускались в подвал.

Вместо того чтобы в решительной штыковой атаке бежать на врага, как Тихону мечталось, он слушал лекции об облаках, синоптических процессах и о подъеме частиц влаги в атмосфере. Это занятие казалось ему зазорным. Он воображал, что вся страна, изнемогающая от войны, смотрит на него с укоризной. Слабым утешением было то, что курсы были организованы при управлении гидрометслужбы Северного флота и что преподавали на них офицеры. Статус вольнонаемного персонала Северного флота, которым обладали все слушатели, был той тонкой соломинкой, за которую держалось юношеское самолюбие. Было у курсов и еще одно преимущество, которое Тихон просто не мог отрицать. До поступления он получал ежедневную пайку хлеба как иждивенец. Теперь же пайка вольнонаемного была в полтора раза больше, хотя ее все равно не хватало, чтобы наесться. После занятий Тихон шел домой, где ел свой хлеб, разрезая его на кусочки и макая в рыбий жир. Так было сытнее. Этой маленькой хитрости его научили девочки с курсов, которые жили вообще без родителей.

Поначалу амбициозный парень дистанцировался от своих товарищей по курсам. Всем своим видом он стремился показать, что он не такой, как остальные слушатели. «Для вас курсы – это путевка в спокойный тыл, а для меня – препятствие на пути на фронт», – заявил он однажды девочке Тае. Тая тоже была не промах. Лишившись обоих родителей, потеряв дом, убежав от наступавшего на пятки немца и сменив несколько заведений для детей-сирот, она в свои юные годы уже имела собственное представление о фронте, полученное не из репродуктора или газеты. «Дурак ты, – буднично ответила девочка на высокопарные слова юноши, – курсы – это какое-никакое тепло, какая-никакая еда, это важная работа, это польза для Родины. А ты – дурак».

Метеорология как наука базируется на законах физики и описывается инструментами математики. И с тем, и с другим у Тихона было все в порядке, так что учеба давалась ему легко. Преподаватели, которые на самом деле были офицерами управления гидрометслужбы, а на курсах появлялись, только чтобы проводить занятия каждый по своему направлению, ценили Тихона за прилежание в учебе и за его способность воспринимать материал. А вот Тихон, напротив, относился к преподавателям с пренебрежением. Он не считал их за офицеров. По мнению юноши, человек в звании капитана должен был командовать ротой, батареей или кораблем, но никак не рассказывать девочкам о том, как же там все-таки частичка влаги поднимается в атмосфере при каком-нибудь сухоадиабатическом процессе.

Тихону было невдомек, что люди в форме с указкой и мелом, стоящие у доски, являются представителями особой касты. Все они гидрометеорологи, практически ученые в погонах, профессионалы своего дела. За плечами каждого из них годы напряженной учебы, стажировок и практик, годы работы в сфере гидрометеорологии. Эти люди обучены исследовать океан, изучать атмосферу, делать то, что простому смертному, кажется, и не под силу – предсказывать погоду. Каждый из представителей этой уникальной профессии является носителем большого количества знаний и практических навыков. К подготовке каждого Советское государство приложило значительные усилия, и бросить высококлассных специалистов этой редкой профессии в топку войны было для него непозволительной роскошью.

С началом войны и объявлением всеобщей мобилизации все органы гидрометеорологической службы были «переведены на военные рельсы». Гидрометеорологи стали использоваться Красной армией по прямому назначению, обеспечивая войска и флот всеми необходимыми сведениями об океане и атмосфере, составляя справки, описания, карты и прогнозы. Большинство представителей этой профессии продолжили свою довоенную деятельность в статусе вольнонаемного состава Красной армии, а многие были призваны на службу и надели военную форму.

Руководитель курсов гидрометнаблюдателей инженер-капитан Алексей Митрохин до войны был старшим инженером-синоптиком в Мурманском управлении гидрометслужбы. Несмотря на молодость, после выпуска из Московского гидрометеорологического института он был выдвинут в старшие специалисты. Благодаря глубоким знаниям он быстро завоевал в коллективе авторитет. Когда началась война, Митрохин писал во все инстанции рапорта с просьбой направить его на фронт, но постоянно получал отказ. В гидрометслужбе флота, куда он был призван в звании инженер-капитана, Митрохину разъяснили, что специалист с его уровнем знаний и опытом прогностической работы в Заполярье нужен здесь – в военной гидрометслужбе.

Митрохин даже записывался на прием к начальнику управления, но и там услышал те же слова: «Твой фронт здесь. Если отдел метеорологических прогнозов, который тебе доверили, будет успешно справляться со своими задачами, начальство в штабе флота сможет принять взвешенное и правильное решение. Это и будет твоя победа. Быть подорванным на немецкой мине – дело почетное, но нехитрое. Больших знаний для этого не нужно. Твое оружие – в твоей голове. Вот и воюй».

Митрохин все это понимал. Немало горя принесла заполярная погода морякам и в мирное время, а уж в войну цена точного прогноза многократно возросла. Важность своей службы, как и важность подготовки молодых гидрометнаблюдателей, для Митрохина была очевидна. Тихон же в силу юности был далек от таких мыслей.

– Немец, небось, не сидит сейчас за партой, – в который раз сокрушался парень. – Он ощетинился танками, пушками, самолетами. Нет чтобы все силы бросить на борьбу с врагом, чтобы раз и навсегда прогнать его с советской земли. Так у нас тут боеспособных людей за партами мучают никчемной учебой, а целые капитаны, вместо того чтобы вести солдат в бой, играют в бирюльки. У фашистов такого бардака нет, потому и дошли они до Москвы.

Юноша и не подозревал, насколько сильно он ошибался. Из всех держав, принимавших участие в мировой войне, именно Германия лучше всех готовилась к ней в гидрометеорологическом отношении. Все, что советские гидрометеорологи спешно организовывали на морях и суше в 1941 году, немецкими коллегами было продумано еще до начала боевых действий. В нужный момент они, надев военную форму, стали делать привычную работу при штабах разных уровней и воевали на территории противника не в качестве пушечного мяса, а командирами метеорологических взводов. Слишком горьки были уроки Первой мировой войны. Слишком очевидна после нее стала важность гидрометеорологического обеспечения сил флота.

* * *

– Как некстати эта война, – задумчиво произнес молодой бородатый мужчина.

– А разве бывают войны, сынок, которые случаются кстати? – ответил ему немолодой мужчина, чье лицо также украшала борода.

Двое ученых, один из которых был отцом, а другой сыном, сидели в глубоких креслах в кабинете и пили коньяк. Младший Бломберг жаловался старшему – профессору – на то, как все изменилось в худшую сторону с тех пор, как началась очередная мировая война.

– Первая Мировая тоже была некстати, – продолжил пожилой профессор. – Я тогда оказался в таком же подвешенном положении, как и ты сейчас. Но, следует отметить, Карл, что война – это далеко не всегда прекращение научных изысканий.

Мужчины соприкоснулись рюмками коньяка, не произнося тостов и не прерывая разговора.

– Порой война, наоборот, подстегивает ученых, дает их работе новый импульс. Не мне тебе рассказывать. Наша с тобой наука, гидрометеорология, совершила в Германии решительный рывок вперед именно благодаря Первой мировой с ее самолетами, кораблями и боевыми газами. Помяни мое слово. Свернув нашу научную работу ради экономии, государство еще обратится к нам за помощью. Без погоды – никуда.

Сын возбужденно пытался парировать:

– Но, отец, Адольф же все ориентировал на обеспечение нужд фронта!

Однако его слова встретили подчеркнуто спокойную реакцию отца:

– А я и не возражаю. Ведь гидрометеорология – это и есть «нужды фронта». Куда им с их самолетами и кораблями без прогнозов погоды? А уж твоя аэрология – так это вообще неотъемлемая составляющая любых артиллерийских стрельб.

– Уж лучше бы я вел свою работу просто так, для углубления фундаментальных знаний об атмосфере. Неприятно, папа, от мысли, что твоя работа нужна для того, чтобы кого-то убивать, – сын поднялся из глубокого кресла и подошел к окну.

Ответ старшего Бломберга он слушал уже спиной.

– Ты идеалист.

– Я уважаю Германию и немецкий народ. Но идея Гитлера о превосходстве немцев над другими…. Ясно, почему чернь подхватила эту мысль. Приятно считать себя лучшим и избранным априори. Я не понимаю, как в рядах национал-социалистов оказались мыслящие люди? Почему интеллигенция поддержала Гитлера?

Профессор был безмятежен и все своим видом показывал, как буднично и очевидно для него то, что говорит сын. Он, видный ученый, был горд своим отпрыском, делавшим в науке первые шаги, и наслаждался общением с ним. Отцу доставлял большое удовольствие интеллектуальный разговор о высоких материях, ему нравилось следить за ходом мыслей сына, закидывать в беседу все новые темы и аргументы, наблюдая, какие доводы будет приводить сын. Одобрительные покачивания седой головы отца, сопровождавшие реплики сына, как бы говорили ему: «Молодец, сынок, правильно рассуждаешь».

– Глупые искренне верят. А умные боятся. Да и не забывай Первой мировой. Унижение, которое немцы испытали, распространялось и на плебеев, и на богему. Всем хотелось реванша, всем хотелось, чтобы великая страна воспрянула духом, встала с колен. Гитлер именно это и предложил. – Профессор поставил бокал на столик и посмотрел сыну в глаза. – Карл, я воспитал тебя человеком со своей головой на плечах. Приди к ответам на эти вопросы сам. И, прошу, не обсуждай эту тему ни с кем более, кроме меня, и нигде, более, кроме моего рабочего кабинета.

Карл Бломберг вырос в семье образованных людей. Его отец Херберт Бломберг, датчанин по национальности, был профессором Берлинского университета, где заведовал кафедрой геофизики. Мать Карла Эльза была представительницей старого немецкого дворянского рода. Ради троих детей она пожертвовала научной карьерой и стала домохозяйкой. Она ревностно относилась к воспитанию своего потомства и сумела вырастить сына и двух дочерей в лучших немецких традициях. В детстве Карл много читал, увлекался рисованием и играл на фортепиано, изучал английский и французский языки. Наряду с мировой художественной культурой, мальчик был неплохо знаком и с русским культурным наследием. Все эти знания и умения Эльза считала неотъемлемыми спутниками образованного и разностороннего человека. Таким Карл и рос. В подростковом возрасте он стал увлекаться точными науками и по окончании школы без труда поступил в Берлинский университет.

Студент Бломберг полностью оправдал доверие своего отца. Став лучшим выпускником факультета, он сразу принялся писать диссертацию, которую через несколько лет блестяще защитил. Сферой научных интересов Карла была аэрология. Этот молодой раздел физики атмосферы специализировался на исследовании ее верхних слоев. Карл был горд своей принадлежностью к передовой метеорологической державе, однако с большим уважением относился и к советской метеорологической школе. Одним из его кумиров был профессор Павел Молчанов, который в 1930 году изобрел радиозонд, а в 1931 произвел первые в истории аэрологические наблюдения в Арктике. Карл был хорошо знаком с его трудами и гордился тем, что одна из его научных статей попала на рецензию ведущему советскому аэрологу.

Карл был из тех молодых ученых, которые с головой уходят в предмет исследования, посвящая ему всего себя. Жить с таким человеком очень непросто. Эльза Бломберг в свое время нашла в себе силы делить любимого мужа Херберта с наукой. Жена Карла Мария такого испытания не выдержала. Подъем частиц влаги в атмосфере настолько увлек ученого, что несколько лет он почти безвылазно провел на аэрологической станции близ Берлина, запуская в воздух метеорологические зонды и ставя различные эксперименты. Добавил масла в огонь и воинствующий атеизм гидрометеоролога, который религиозная Мария так и не смогла принять. Распад семьи не повлиял на работу Карла. Собранные молодым ученым обширные сведения теперь должны были лечь в основу фундаментального научного труда, но война нарушила его планы.

В первые годы Второй мировой войны Берлин жил нормальной, насколько это было возможно, жизнью. Конечно, были военные патрули, светомаскировка, воздушные тревоги и бомбоубежища. Были, однако, и товары в магазинах, и киносеансы, и вечера танцев – в общем, все атрибуты мирной жизни. Работал и Берлинский университет, где, как и до войны, студенты сидели в аудиториях, а преподаватели стояли за кафедрами. Однако положение дел в науке существенным образом изменилось. Многие из сотрудников аэрологической станции, где вел исследования Карл Бломберг, были призваны в армию и зондировали атмосферу, обеспечивая баллистическими данными немецкую артиллерию на фронте. Значительная часть оборудования научной станции также была направлена в войска. Карл не раз жаловался на это своему отцу.