Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки

На основе работ Владимира Проппа написаны почти все современные работы по писательскому мастерству, начиная от «Путешествие писателя» и заканчивая любой брошюрой по этой теме «Как издать бестселлер».В этом сборнике первой идёт работа по морфологии волшебной сказки. Написано, конечно, научным языком, но разобраться можно. Наверное, эта часть для общего развития. И, честно говоря, формулы из книги мне дались тяжело. А исторические корни волшебной сказки уже более интересно читать. Если кратко, то эта книга разбирает сюжет сказок, но этот разбор применим ко всей структуре сюжета любой книги. То есть вместо Ивана дурака вставляете своего главного героя и строите свой сюжет. Для себя лично понимаю, что книга не простая. Все сразу не запомнить, поэтому сделаю её настольной и буду перечитывать по главам. Если вам покажется сложным язык книги, то можно взять «Путешествие писателя».Эта книга полностью написана на основе Проппа, но очень простым языком. В общем, если интересуетесь писательским мастерством, мимо этой книги точно не проходите.

На эту книгу написано так много рецензий, что тому, кто решил написать еще одну, предстоит нелегкая задача избежать трюизмов или ничего не говорящих фраз типа «мне понравилось»/«мне не понравилось». Лично мне эта книга попалась в руки после того, как был закончен «Тысячеликий герой» Дж. Кэмпбелла, оставивший крайне неприятное впечатление. После выматывающего блуждания в дебрях психоаналитического начетничества, была необходима срочная инъекция ясной, строгой и выверенной аналитики. И Пропп не обманул ожиданий.Если Кэмпбелл ради подтверждения своих крайне спорных выводов тщательно подбирает только удобные и подходящие примеры, напрочь игнорируя все, что не укладывается в прокрустово ложе его юнгианского фантазерства, то Пропп вскрывает саму генетику мифа – художественным преодолением и отрицанием которого становится сказка.Некоторым рецензентам кажется будто Пропп препарируя генезис сказки убивает ее, лишает ее того мистического очарования, благодаря которому она сохраняет свою притягательность. С этим трудно согласиться.Прочитав книгу советского исследователя, ты не перестаешь любить сказку, но начинаешь ценить ее в большей степени, чем прежде. Отныне сказка, это не просто результат творческих усилий неведомых древних сочинителей, употребивших свой талант на выдумывание историй о говорящих волках, зачарованных лягушках и похищенных царевнах. Нет, сказка теперь воспринимается как отголосок еще более древнего, чем она сама мифа. Безжалостного, иррационального, мрачного и таинственного. Это подлинно языческий мир – жестокий и в то же время обезоруживающе практичный.Но этого мира больше нет. Он сгинул в круговерти тысячелетий, а его законы более не обязательны к исполнению. Осталась только сказка. Победившее в битве со временем отражение давно закончившегося карнавала хтонических монстров. К такому выводу (насколько я могу судить) приходит Пропп. А такой интересный вывод стоит того, чтобы с ним ознакомиться.

На краю Ямы, возле деревянного кумира Владыки Проппа, остановились, чтобы подождать коротконогого князя. Кумир был вырезан грубовато, но умело:всякий враз признал бы высокий лоб, добрый взгляд, аккуратные усы и крошечную бородку. Очи Владыки обведены были двумя кружками – без них, верили, он плохо будет видеть. Поклоняться Проппу стали еще в незапамятные времена, такие незапамятные, что никто и не помнил, что это за Пропп такой и зачем ему следует поклоняться. Много чего знали про Белбога и Чернобога, про Громовика и Мокрую Мокриду, да и про Отсекающую Тени рассказывали немало лишнего; некоторые самолично видели издалека Мироеда, а вот насчет Проппа никто ничего определенного сказать не мог, у него даже жрецов своих не было. Знали только, что жил он на свете семь с половиной десятков лет и установил все законы, по которым идут дела в мире. Законов тоже никто не помнил, хотя исполнялись они неукоснительно.Жихарь взглянул в лицо идолу, вздохнул:– И ты такой же! Я ли тебе не жертвовал – и новеллы сказывал, и устареллы!Пропп ничего не ответил, только вздохнул в ответ и, казалось, хотел бы развести деревянными руками, да были они вытесаны заодно с туловищем и ничего не вышло.Вряд ли многие из тех, кто в конце девяностых-начале тысячных читал и смеялся над книгами Михаила Успенского о приключениях Жихаря, понимали хотя бы половину содержащихся в нем шуток, в частности, имели представление о том, кто такой Пропп и почему ему следовало рассказывать новеллы и устареллы. Лично я только с обретением рабочего интернета узнала наконец, что Владимир Яковлевич Пропп – выдающийся русский фольклорист, ученый, работы которого оказали большое влияние на отечественную и мировую науку, поскольку ему удалось сформулировать законы, в соответствии с которыми строятся волшебные сказки, а также составить их типологию. Прочитать его работы я собиралась уже довольно давно, но все как-то откладывала.Сборник состоит из двух частей – «Морфология волшебной сказки» и «Исторические корни волшебной сказки». Это не научпоп, это полноценные научные исследования и адресованы они не широкому кругу читателей, а специалистам, поэтому за эти книги не следует браться любителям сказок, которые ждут увлекательного и вдохновенного рассказа в духе мифов Древней Греции в пересказе для детей. Излишние ожидания могут привести к разочарованию читателей и страданиям по поводу того, что автор разложил сказку на составные части и лишил ее волшебства. В особенности это касается первой части. Представленная в ней информация является специфичной, сугубо научной и уж точно никогда не пригодится в жизни.Слово морфология означает учение о формах. В ботанике под морфологией понимается учение о составных частях растения, об их отношении друг к другу и к целому – иными словами, учение о строении растения.Морфология в языкознании – наука, которая изучает слово как часть речи.Таким образом, в области изучения сказки под морфологией понимается рассмотрение форм и установление закономерностей, в соответствии с которыми строятся сказки.В этой работе автор приводит уже известные классификации волшебной сказки, рассуждает об их недостатках, и предлагает собственную классификацию – довольно сложную, на мой взгляд. По его мнению, изучение структуры всех видов сказки есть необходимое предварительное условие изучение исторических корней волшебной сказки.У малоподготовленного читателя может возникнуть вопрос: не занимается ли наука такими отвлеченностями, которые, в сущности, вовсе не нужны? Не все ли равно, разложим или неразложим мотив, не все ли равно, как выделять основные элементы, как классифицировать сказку, изучать ли ее по мотивам или по сюжетам? Поневоле хочется постановки каких-то более конкретных, осязаемых вопросов – вопросов более близких всякому человеку, просто любящему сказку. Но такое требование основано на заблуждении. Приведем аналогию. Возможно ли говорить о жизни языка, ничего не зная о частях речи, т. е. об известных группах слов, расположенных по законам их изменений? Живой язык есть конкретное данное, грамматика – его отвлеченный субстрат. Эти субстраты лежат в основе очень многих жизненных явлений, и сюда именно и обращено внимание науки. Без изучения этих отвлеченных основ не может быть объяснена ни одна конкретная данность.Пропп основывает свою типологию волшебной сказки на функциях сказочных персонажей, делая вывод, что для изучения сказки более важно, что делают персонажи, чем кто и как это делает.Под функцией понимается поступок действующего лица, определенный с точки зрения его значимости для хода действия.Автор делает вывод, что количество функций ограничено и можно выделить лишь 31 такую функцию, а далее рассматривает каждую в отдельности. Не буду скрывать – это чтение далось мне нелегко."Исторические корни волшебной сказки" оказались намного увлекательнее.Ни угадывать исторических фактов, ни доказывать их тождества с фольклором мы не будем. Для нас вопрос стоит принципиально иначе. Мы хотим исследовать, каким явлениям (а не событиям) исторического прошлого соответствует русская сказка и в какой степени оно ее действительно обусловливает и вызывает. Другими словами, наша цель – выяснить источники волшебной сказки в исторической действительности.Наверное, у каждого человека, читающего сказки, в том числе ребенку, возникает вопрос, почему один и тот же сюжет повторяется у разных народов, а другие сюжеты оригинальны, кто такие Баба-Яга и Кощей на самом деле, зачем героя надо сначала побрызгать мертвой, а затем уже живой водой, каковы источники различных гейсов, запретов и табу, зачем нужно было стоптать три пары железных башмаков, почему героя сажают в печь? На эти и многие другие вопросы Пропп дает ответы, и разбираться в этом действительно интересно. Хотя, разумеется, первичной его задачей было проследить, какие исторические (и доисторические) события и каким образом отражаются в сказке, рассматривая при этом связь сказки и обряда, сказки и социальных институтов, сказки и мифа, делая вывод, что миф перерождается в сказку, но не всегда является источником сказки. Большое значение имеет тотемизм, обряды посвящения и инициации, а также мотив смерти.Некоторые выводы очень интересны. Почему у Бабы Яги костяная нога, нам еще в юности поведал преподаватель культурологии, а вот факт, что «Одиссея» и греческий миф – более позднее явление, чем сказка, для меня был совершенно новым. И забавно было встретить в этой работе упоминание о Мауи)))).Когда читаешь такие книги, осознаешь, что все явления мира действительно связаны между собой, и от этого начинает кружиться голова. Теперь хочу взяться за «Золотую ветвь» Фрэзера – к этой работе у Проппа очень много отсылок.