000
ОтложитьЧитал
Матрона Прокофьева
Сопрано и флейта
Оратория в прозе
Что происходит, если выйти из кружевных кулис бутафорской жизни. Откровения оперной певицы. Страсти и не только… Кто должен любить сильнее: мужчина или женщина? Вы все узнаете…
Данная книга является художественным произведением, не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет и не пропагандирует их. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.
© Матрона Прокофьева, 2023
ВНИМАНИЕ! КНИГА СОДЕРЖИТ НЕЦЕНЗУРНУ№Ю БРАНЬ
18+
Часть первая
Глава первая
Плохо прилегающие щетки размазывали грязную жижу, летевшую на лобовое стекло не нового автомобиля-внедорожника с мартовского московского асфальта. Тусклые придорожные фонари расплывались на полосках воды, оставляемых «дворниками», плоскими тусклыми звездами, как с детских аппликаций. В машине сидели двое: мужчина и женщина. Мужчина был похож почти один в один на американского актера, главного персонажа фильма «Пианист», он улыбался, скорее даже если бы не его природная интеллигентность, которая не позволяла ему этого сделать, можно было бы сказать, что он ухмылялся с некоторой степенью самодовольства. Женщина, сидящая рядом с ним, была роскошна, правда, не по представлению середины нулевых годов, а лет этак на сто раньше. Распущенные белые длинные волосы, начесанные в пышную гриву, правильные черты лица, высокая грудь выдавали, несомненно, породу, ведущуюся незримым образом от Клеопатры и Елены Прекрасной, породу смертельную для окружающих, попавших так или иначе в круг достижения их влияния. Все соприкоснувшиеся с ними должны были подчиниться или исчезнуть, погибнуть или испариться. Глаза женщины, если бы удалось заглянуть в них при освещении более достойном, чем в данный момент, например, в свете софитов, оказались бы радикально зеленого цвета. Но сейчас их лучезарный цвет был не виден, так как она вытирала согнутым указательным пальцем слезы, собирающиеся в их уголках.
– Зуфар, я не понимаю, как это получилось… мы с тобой прожили почти семь лет – и ничего. А сегодня я узнаю, что я беременна. Да, ты мой муж, но я люблю тебя как брата, я люблю тебя как человека. Но я не люблю тебя как мужчину! Я не понимаю, когда и как это произошло? Мы же почти не занимались любовью, а если это случалось, мы всегда прерывались перед окончанием. Ты хороший человек, хороший врач, но почему именно сейчас? – продолжая вытирать слезы, спрашивала женщина.
– Люба! – мужчина не отрываясь смотрел на дорогу. – Ребенок – это прекрасно! Я так давно мечтал…
– Мы живем в двухкомнатной квартире с мамой в Новогиреево! Нам и кроватку ставить некуда! Что, пианино выбросим? – Люба боялась, что у нее начнется приступ агрессии к совершенно невиновному человеку. – Я же тебе сказала, что встретила и полюбила человека, что теперь делать?
– Ты можешь любить кого угодно, жить с тобой все равно никто кроме меня не сможет… – мужчина был удивительно невозмутим. – Родится ребенок, у нас есть фамильный дом в горах, я его продам, купим квартиру… Тебе нельзя волноваться.
– Поражаюсь твоему спокойствию… маме пока ничего не говори…
Всю дальнейшую дорогу они ехали молча, молча поднялись на четвертый этаж пятиэтажки, Люба приняла горячую ванну, а когда вышла, Зуфар уже спал, завернувшись в свое одеяло на раскладном диване. За дверью в соседнюю комнату спала мама, тяжело ворочаясь во сне. Голова Зуфара практически упиралась в ее ноги, только тонкая перегородка мешала это сделать. Люба завернулась в свое одеяло и уснула. Она не любила проблемы и тяжелые мысли. Ее бурная натура и представление о собственной исключительности не позволяли ей хандрить.
Нужно сказать, что у Любы была особенная профессия. Она была оперная певица, работала в одном из московских немногочисленных музыкальных театров, но, главных ролей не получала. Обладая природным уникальным голосом, но взбалмошным характером и не имея музыкального образования, на авансцену, где могли разглядеть ее зеленые глаза, пробиться было трудно. Да, может быть, и не в этом было дело. В театре, в котором ей довелось служить, художественным руководителем был человек, который не любил примадонн, может, просто не очень любил женщин. Без раболепства, преданного заглядывания в глаза и беспрекословного послушания ничего добиться было нельзя. Его любимым занятием было вытащить человека из хора, дать ему разучивать партию, а перед премьерой затолкать его обратно на антресоли. Этого Люба никак не могла себе позволить. Да и не без оснований. Ждать было совсем не в ее характере. Она не могла ждать ни минуты, никогда и ничего! Даже в очереди в женский туалет стоять она не могла, шла в мужской. А тут сиди на собраниях, слушай пространные речи, любезничай с ненавистными конкурентками – совершенно невозможно. Люба по характеру была больше дагестанка, чем ее муж. Особенно вспоминая пословицу: «Если гора не идет к Магомеду, то Магомед пойдет к горе», трудно было бы представить двух более чем несовместимых людей. Зуфар, талантливый зубной врач из интеллигентной семьи старинного дагестанского рода, отличался совершеннейшей неорганизованностью. Он мог проспать свою смену, потерять только что изготовленную челюсть пациента, приехать не в ту клинику (поскольку своей практикой он так никогда и не обзавелся) или ввязаться в совершенно не свойственную для него историю: открыть ресторан на привокзальной площади в строительном вагончике или финансировать открытие строительного рынка. Особенно потешно было, когда он на свадьбе в родной Махачкале влип в драку и ему сломали челюсть… Отложенная благодарность от расстроенных пациентов. Зато, в отличие от Любы, он играл Шопена на фортепиано. Люба же во время обучения в ГИТИС выучила всего одну композицию про «сурка»: «По дальним странам я бродил, и мой сурок со мною» – да так и проиграла ее все пять лет на всех экзаменах, до самого окончания.
Хотя, несмотря на это, она получала все главные роли в курсовых спектаклях, в дипломной постановке, выигрывала какие-то конкурсы, что прогнозируемо предвещало ей блестящую карьеру. Не сложилось. По ряду причин, поэтому она решила в какой-то момент действовать самостоятельно. Этого, несомненно, следовало ожидать, потому что Люба всегда действовала быстрее, чем думала. Нам всем наверняка приходилось встречать людей, чаще всего женщин, которые могли говорить и думать одновременно. Люба превосходила их всех многократно! «Делать, потом не думать» – таков был ее девиз. Ее решительность зачастую приводила к положительным результатам, она тараном проламывала почти любое сопротивление! Но как из этого становится ясно, и велика была опасность расшибить себе голову в очередной авантюре. Что ж, в какой-то момент ее и осенило: «Буду сама организовывать себе концерты и сама в них петь». В логике не откажешь. Сказано – сделано. Первый опыт их проведения она приобрела, еще будучи студенткой. Со своим сокурсником они снимали зал в Пушкинском музее и заманивали туда иностранных туристов. Время для классической музыки было тяжелое, участвовать в подработке соглашались и звезды. Так Люба познакомилась с Зурабом Соткилавой, Еленой Образцовой, да и прочие ведущие солисты оперных театров Москвы не гнушались заработать по двести долларов за пару арий. Это был конец девяностых, время «жирных» бюджетов еще не наступило. Успех в малом порождает надежды на успех в большем, не гарантирует, конечно, но вселяет уверенность. Для натур пробивных, коей, несомненно, являлась Люба, эта легкость зарабатывания денег внушила на всю жизнь убежденность, что именно концерт – ее призвание. Не желая понимать, что сам по себе концерт является результативным пиком предыдущих заслуг, которых у нее не было, она с настойчивостью, достойной лучшего применения, решила посвятить себя именно этой деятельности. Примерно за год до начала описываемых событий она поняла, что ей нужен партнер, желательно финансовый, но и практичный подойдет. Такой счетовод-организатор. Скукотищу с цифрами, планами и прочей нудятиной Люба органически не переносила. Тут-то партнер и подвернулся… Им оказался винницкий еврей, живший в Лондоне, но малодушно удравший от жены в Москву, с греческим именем и украинской фамилией. Назовем его Александр. Или Саня… Шурой не будем, не кошерно…
Больше всего на свете Саня любил женщин и чужие деньги… Поскольку от природы он был наделен недюжинным умом и творческими способностями, но совершенно комичной внешностью, то, чтобы добиться расположения женщин, ему приходилось впихивать себя в им же придуманные проекты на роль их же продюсера, принимать женщин на работу и, пользуясь служебным положением, соблазнять. Кем только Саня не был: учась в университете, он читал лекции по атеизму, был членом клуба юмористов и команды КВН, после окончания остался на кафедре, защитил кандидатскую диссертацию по теме «почвоведение» в Академии Наук Башкирской АССР, он избирался депутатом в местный совет, снимал телепередачу, открыл консалтинговую компанию, уехал жить в Лондон с женой и дочерью, купил там дом (если здание площадью сорок квадратных метров можно назвать домом), удрал из Лондона, оставив дом жене, и в тот момент, когда Люба начала искать себе менеджера, Саня усиленно искал себе новую жену, прикидываясь писателем. Для этого он оборачивал шею в несколько раз чьим-то забытым у него на вешалке вытянутым шарфом и томно курил, прищуривая глаза… Правда, красивые женщины попадали в его объятия редко, ибо автоматически срабатывали внутренние противоречия. Готовый было вспыхнуть огонь любви в его большом еврейском сердце неминуемо продувал холодок предполагаемых затрат. Между женщинами и деньгами (красивые таки всегда дороже обходятся) Саня предсказуемо выбирал середину. Недорогих женщин. Его несомненным даром были красноречие и обаяние (пока он не начинал говорить о деньгах), дар рассказчика его заключался в том, что он умел подмечать и описывать самые, казалось бы, незначительные детали, особенно когда он намечал себе очередную жертву для вытягивания денег (это касательно мужчин, альфонсом он не был, надо отдать должное). Человек он, как и Люба, был деятельный, только всеядный, если Люба была заточена только на себе, то Александр прекрасно понимал, что это будет выглядеть комично, поэтому тянул «одеяло на себя» довольно скрытно. На момент знакомства с Любой он работал в британской консалтинговой компании, снимал квартиру недалеко от старого Арбата. Целыми днями шарился в тогда только появившихся социальных сетях, на сайтах знакомств с целью если не жениться, так кого-нибудь трахнуть. Их компания консультировала тогда какой-то металлургический завод, наш почвовед ездил туда, дул ноздри своего выдающегося носа, оттопыривал всегда красные, как рога марала, уши и вещал с видом человека, выросшего у прокатного стана, о перспективах развития российской металлургии. Тогда консалтинг был в моде, денег в стране много и шарлатанство подобного типа хорошо оплачивалось. Хотя было, конечно, очень скучно. Не желая разбираться в тонкостях диаграммы железо-углерод, наш друг решил потренироваться игре на пианино. Нужно сказать, что неоконченные четыре класса винницкой музыкальной школы давали для этого все необходимые предпосылки, так же как диссертация о кислотности почв позволяла консультировать всех: от животноводов до фармацевтов. В число его консультируемых жертв попал и какой-то производитель бюстгальтеров из Германии. В результате длительных исследований, создания фокус-групп, куда он лично отбирал кандидатов, они пришли к выводу, что наиболее распространенными размерами женской груди в Российской Федерации являются второй и третий, что, несомненно, можно было отнести к выдающимся научным результатам, подтвержденным некислым гонораром. Для убедительности Саня поднимал две руки, растопыривал пальцы на разную ширину и говорил:
– Второй и третий, сам замерял!
Так вот, шарясь по сайтам знакомств, будучи человеком многоплановым, он наткнулся на объявление: «Даю уроки игры на фортепиано» и подпись каким-то толстовским именем – Наталья Львовна. Воображение Александра вознесли его чуть ли не к портрету Натальи Гончаровой или как минимум Болконской. Всенепременной представлялся тонкий стан, высокая грудь, грациозная шея и многоэтажная прическа. Наталья Львовна оказалась маленькой серой мышкой с хвостиком, интеллигентской московской юродивостью и отсутствием сексуальности. Если бы Сашок знал, что у нее четырехкомнатная квартира на Чистых прудах, может быть, он смотрел бы на нее другими глазами. Но… пошлепав без удовольствия по клавишам, заведя каким-то образом разговор о специфике концертной деятельности (дело в том, что давным-давно, еще живя в Уфе, Саня решил, что увлекается концертами фортепианной музыки, это очень подходило для имиджа), скорее чтобы выпроводить бесполезного преподавателя, он неожиданно получил предложение от Натальи Львовны познакомить его с Любой, преподавателем ГИТИСа, которая, как раз этой темой и занималась. Так, скучный урок музыки определил судьбу целой группы людей разного возраста на десятилетия вперед. Встретились Александр с Любой в кафе «Кофемания» на Никитской. Когда он ее увидел, у него в животе не бабочки запорхали, а два жука-скарабея покатили шары по толстому кишечнику.
«Б… ть, – подумал Саня, – это она…»
Все сходилось: красивая, видная, похожа на оперную певицу… и еще и есть оперная певица… Главное – не спугнуть. Этот час первой встречи вдохновленный скарабеями наш многостаночник был осторожен в выражениях и высокопарен в прогнозах! Он предрекал их творческому союзу феноменальное будущее, продюсирование звезд первой величины и лучшие концертные площадки! Тут, надо сказать, он попал в точку… Его прожекты по масштабам совпадали с Любиными, только с одним отличием: он в них не верил, а Люба не сомневалась. В общем, знакомство удалось… Они договорились встретиться еще раз, уже в ближайшее время.
Следующую встречу Саня готовил заранее… Обстоятельно и продуманно. Он предложил Любе встретиться у него дома… Когда он открыл дверь, Люба чуть не расхохоталась. Саня стоял в фартуке, у рубашки были закатаны рукава, на ногах были туфли. Из-за спины этого лондонского денди тянуло бараньим бульоном. Любе стало очень весело.
– Хинкал готовите, Александр? – заходя в прихожую, спросила Люба. – Тапочки есть у вас?
– Может, в туфлях останетесь? – оторопело спросил Саня, он явно был не готов к такому сценарию. – Почему хинкал?
– У меня муж дагестанец, – разрушая намеченную атмосферу томного вечера, ответила
Люба, – хинкал часто кушаем, поэтому и спросила, спасибо за тапки…
Нужно сказать, что Люба научилась отшивать за многие годы с момента ее раннего взросления по сей день похотливых особ. Ее сильная глубокая сексуальность еще не вырвалась наружу и не обрушилась на какого-нибудь несчастного счастливчика, все это еще только предстояло. Александр явно не подходил на роль такого субъекта. Одним своим переобуванием она отправила все похотливые планы будущего партнера на дальнюю дистанцию. Ну, он был готов терпеть… Уж очень сильно она подходила ему на роль предполагаемой будущей жены… Он уже и представлял завистливые взгляды друзей и знакомых при их появлении. Надо сказать, что все пошло не совсем так, вернее, совсем не так, как представлял себе Саня…
Глава вторая
С ходу бастион взять не получилось, и Саня приступил к осаде. Совместно с Любой они организовали компанию с нежным названием «Музыкальная гостиная». Теперь они были почти неразлучны. Чуть не каждый день они ходили по встречам с разными представителями тогдашней бизнес-элиты. Саня начинал разговор, потом подключалась Люба! Как уже говорилось, ждать она не могла совсем, поэтому вступала, несмотря на все мольбы Сани, тогда, когда считала нужным. Это, кстати, относилось и к ее профессиональной деятельности. Запеть на пару тактов раньше было для Любы в порядке вещей. Дирижеры ее опасались, поэтому заранее показывали глазами: «Я тебе отдельно кивну, молчи пока». Александр не пользовался авторитетом дирижера, как, собственно, и никто из людей на земле, попадавшихся ей на пути. Кроме, может быть, ее учителя Анисимова, корифея советской оперетты. Совместные походы по многочисленным кафешкам и ресторанам в центре Москвы на данном этапе очень устраивали Саню. Одна из частей его проекта по заарканиванию Любы состоялась. Их видели вместе и спрашивали: «Это кто?» Саня многозначительно улыбался, делал легкое движение головой, что-то среднее между кивком и мотанием в сторону, и обстоятельно смотрел в глаза собеседнику, мол, неужели не догадываешься? Он познакомил Любу со всеми друзьями, родственниками, даже с мамой. Друзья, видя долгосрочное их совместное передвижение, спрашивали прямо:
– Сань, ну, ты ее уже того, чирикнул?
– Нет… – с явным неудовольствием отвечал он.
Его лицо делалось кисло-презренным. Дурни похотливые. Речь идет об искусстве. Планов своих он, конечно, не выдавал, да и никто особо его и не подозревал в желании жениться, было это как-то нелепо предполагать. Все друзья его на тот момент были женаты, некоторые не по одному разу, и предполагать, что кто-то ищет себе именно жену, не приходило и в голову. Дела же компаньонов, как ни удивительно при таком альянсе, начали двигаться. Саня мастерски рисовал бюджеты, диаграммы роста доходов, Люба темпераментно убеждала всех, что важнейшим из искусств является опера, применяя перед началом встречи неопровержимый аргумент: заходя в помещение, она оглядывала потолок и стены и с непререкаемым видом выдавала фразу: «Интересно, какая здесь акустика?» – после этого во всю мощь своих луженых связок выдавала фиоритуру в удобном ей диапазоне. Если кто-то имел счастье слышать сопрано с природно поставленным голосом в метре от своего уха, имеет представление о производимом эффекте. От неожиданности может смести со стула. Это производило нокаутирующий эффект. Люди исподволь начинали понимать, почему залы так неистово аплодируют по окончании оперного спектакля. Все становились рады, что все кончилось… и можно идти в гардероб. Но это в театре… Из кабинета так просто эта парочка выйти дать не могла. Чем-то они напоминали приодевшихся лису Алису с котом Базилио. Так что некоторых удавалось уговорить. Концерты они проводили в московских усадьбах, придавая мероприятиям натянутый лоск. Нужно сказать, что почти всем зрителям нравилось. Музыканты были высококлассные, певцы – лучшие солисты своих театров, качество было очень высоким. Саня натужно пытался руководить процессом. Люба во всю силу своего взбалмошного характера стремилась этот процесс разрушить. На этой почве каждый концерт проходил для них в исключительно нервозной обстановке с полным приложением сил. Ругались они беспощадно. Хотя называли друг друга исключительно на «вы». Оба были, да и есть, исключительно настырны в достижении своих «хотелок», поэтому после долгих препирательств Сане приходилось уступать, ибо Люба всегда шла олл-ин. У нее такое жизненное кредо: в спорной ситуации ставить на кон все. Не считаясь с перспективой, что все же можно и потерять. Мстил Саня по-еврейски. Он обсчитывал Любу. Благодаря тому, что ей было очень скучно проверять таблицы с дебетом-кредитом, он просто ее дурил. С каждого концерта он брал себе десять тысяч долларов, а Любе давал три. Так вот он понимал работу компаньонов пятьдесят на пятьдесят. Он же тоже художник, он так видел! Деньги он обналичивал у своего друга Марка. У того был небольшой, но достаточно доходный бизнес, связанный с интерьером, собственное производство и офис на Зубовском бульваре. Семья Марка жила в Германии, а сам он мотался туда-обратно, как на вахту, по две недели. Они были знакомы со студенческих времен, хотя учились в разных институтах. Связывало их кавээновское прошлое. Вместе в далеком 1988 году ездили выступать под эгидой башкирского сельхозинститута в Москву. Где их безжалостно вывели на команду МГУ и опустили на задницу самым тривиальным способом. Вырезали в трансляции все заключительные фразы. Зрители плевали им вслед, когда они вернулись в Уфу, позор был неизгладимым. Марка впечатлило во время поездки и совместного похода в буфет, что у Александра деньги хранились в кошельке на защелочке, который он почтительно разглядывал перед тем, как достать оттуда рубль. У всех остальных в обычной жизни деньги хранились просто в кармане. Потом им довелось готовить вместе закуску к выпивке после репетиции, и оба сошлись на том, что нужно придать пьянке некую эстетику: решили делать канапе из черного хлеба, шпротного паштета и костромского сыра. На этом и сдружились. Приятельствовали в Уфе, пока Саня защищал диссертацию, а Марк «бизнесил», пытались совместно заработать денег, поругались, Александр уехал в Лондон, Марк в Берлин, и оба вернулись в Москву, найдя веские причины оставить жен с детьми в благословенных странах, а самим рвануть на свободу. Москва тогда сильно к этому располагала. Такая жизнь на две страны приятелей очень устраивала, чего не скажешь об их женах. Обоим приходилось выкручиваться… Они были ровесники, выходцы из одной среды и культуры, можно сказать, жили оба недалеко от Арбата на съемных квартирах, и интересы на тему женского пола и легкой выпивки по любому поводу сильно их сближали. Дружба их раскололась об Любу, но об этом позже. В данный момент им было чуть за сорок, заработки позволяли вести веселую жизнь, и они не гнушались этим пользоваться. В описываемый момент оба были влюблены, что не мешало Сане искать жену, так как его избранница не собиралась выходить за него замуж. А Марк вообще не рассматривал возможности круто менять свою жизнь, просто не было в планах. За подобную легкомысленность впоследствии пришлось тяжело расплачиваться, законы сохранения работают везде и неумолимо. За все приходится в жизни платить. К сожалению, это вовсе не банальность, а суровая правда жизни.