Востоковед

Отставного разведчика возвращают на службу. Ему приказано найти и уничтожить опасного исламского террориста. Цель миссии – отомстить за взорванный пассажирский самолёт и предотвратить цепь терактов по всему миру. В аннотации жанр обозначен как «остросюжетный боевик», что помещает «Востоковеда» в одну жанровую нишу с романами о Джеймсе Бонде. Первые главы ассоциацию с «бондианой» поддерживают и углубляют. Современники попрекали книги Флеминга за «полное отсутствие каких-либо этических ориентиров». Английские критики писали: «…структура книги хаотична, сплошь состоит из инцидентов и случайностей, впоследствии забываемых также в случайной манере». Советские вторили: «Произведения Флеминга не отражают действительность, а искажают её.» И дальше разъясняли, что методика построения сюжета примитивна и откровенно спекулятивна. Что произведения лишены элементарной логики и правдоподобия, но эти изъяны Флеминг маскирует подробным описанием деталей. Всё это можно отнести и к «Востоковеду», начиная с того, что относительное правдоподобие достигается за счёт мастерски прописанных деталей, от лазурного блика на крыле сойки, до подземных тоннелей вокруг Газы. Но детали – единственное, чему хоть как-то можно верить, потому что в остальном рассказчик, определённо, ненадежен, то есть в лучшем случае сообщает неполную информацию, а в худшем – откровенно дезинформирует. Всё это очень похоже на «бондиану», но главный герой, подполковник разведки Леонид Торопов, мало того, что не похож на Джеймса Бонда – сверхвнимательного, самоуверенного, сверхловкого, – но вызывает вопрос, как такой человек в принципе может работать военным и, тем более, разведчиком? Он представлен как прекраснодушный интеллигент филфаковского разлива. То рефлексирует, то впадает в транс или медитативное состояние при виде культурных артефактов. Причём принадлежность артефактов не важна, айяты Корана он переживает, как лики херувимов. В общем, мысли Торопова постоянно взлетают в эмпиреи. Те самые, которые, согласно древним грекам, – верхняя часть часть неба, наполненная огнём. Вот и Торопов постоянно думает о чём-то, что выше того, что происходит на земле:"Торобов смотрел на прозрачные миражи, чувствуя таинственные прогалы, загадочные спирали, от которых голова начинала кружиться. Здесь не было покоя душе, и эта тощая земля плодоносила пророками, а душа неутолимо ловила из неба невнятные гулы, превращая их в священные тексты."Или:"Он вдруг испытал такое обожание, такую светлую веру и лучистую любовь к этой земле, к Хабабу, к садовнику, к далекому на дороге велосипедисту, что душа его на мгновение взмыла в небо и оттуда, исполненная благоговения, оглядела все мироздание."Вокруг Торопова при этом пылает «ближневосточный котёл»: война, религиозные фанатики, террористы, теракты, взорванные самолёты, разрушенные города, не стихающие перестрелки с бомбежками, убитые и изувеченные люди, реки крови, океаны горя:"Красный след пролег по Ливии, волдырями покрылся Ирак, в огненных язвах Сирия. Русские самолеты утюжат базы в Алеппо. Французские штурмовики пикируют на мечети Мосула. Американцы с воздуха взрывают дома в Латакии. Турецкие танки рвутся к курдским селениям. Саудиты готовят войска для вторжения. Иранские «стражи» воюют под Хомсом. Хизбалла атакует в Дирайе. Йемен громит саудитов. Эмираты бросают в бой спецназ. Все против всех. Племя на племя. Страна на страну. Моллюск войны становится все огромней. Всплывают в океанах подводные лодки. Авианосцы выпаривают Средиземное море. Крылатые ракеты летят с других континентов. Моллюск войны разбухает, наливается кровью." К середине романа внутренний мир Торопова с потоком прекрасных мыслей начинает почти раздражать. Контраст внутреннего и внешнего настолько огромен, что вновь задаешься вопросом, как Торопов с такой тонкой душевной организацией сумел дослужить до такого звания? И что за человек способен сохранить подобный душевный строй в таких условиях, как описывается? Это ж почти идиотом надо быть! И вот на этой мысли вспоминается другой, куда более известный персонаж русской литературы, которого обзывали и «идиотом», и «Иисусиком». После этой ассоциации «Востоковед» читается уже иначе, на первый план выходит противопоставление «моллюска войны» и внутреннего мира «нормального культурного человека». Вынужденно задумываешься об антагонизме, неизбежном в мире, где каждый – палач и жертва, причём одновременно. В «Востоковеде» нет ни одного участника событий, который был бы только палачом или только жертвой, поскольку речи о непротивлении злу насилием не идёт, а происходит ответ на насилие ещё большим насилием. И только мёртвых детей с каждым витком становится всё больше:"Торобов понимал, что бомбардировка города была ответом на ночное потопление катера. А ночное потопление было отмщением за зверский расстрел рыбака. А расстрел рыбака был ответом на взрывы в иерусалимском автобусе. А иерусалимский взрыв был местью за строительство еврейских поселений. Эта нескончаемая череда кровавых причин и следствий уходила в бесконечное прошлое и выныривала в бесконечном будущем. И он, Торобов, был включен в это неостановимое колесо. Город взрывался на его глазах, чтобы его душа проснулась, вырвалась из кровавого круга, разомкнула беспощадный обруч."Вот только не удаётся. Ни прервать череду кровавых причин и следствий, ни вырваться из кровавого круга… Колесо неоставимо, а обруч не разомкнуть. Флеминг писал: "Хотя триллер не может называться литературой с большой буквы, можно писать то, что я описываю как „триллер, предназначенный для чтения в качестве литературы“. Здесь тот же случай. «Востоковед» пригоден для чтения в качестве литературы. Но, увы, мало кто выдержит до конца без пропусков целыми страницами. Поэтому всего три балла.