© Евгений Красницкий, 2022
© Андрей Посняков, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
ЦИКЛ Евгения Красницкого
ОТРОК
Внук сотника
Бешеный лис
Покоренная сила
Перелом
Ближний круг
Женское оружие
Стезя и место
Бабы строем не воюют
Богам – божье, людям – людское
СОТНИК
Беру все на себя
Уроки Великой Волхвы
Так не строят!
Позиционные игры
Не по чину Кузнечик
В ответе за всех
Глава 1
Турово-Пинское княжество. Село Ратное. Лето 1127 г.
Ах, как же здорово пробежаться босиком по траве! Высокой, в пояс. Пройтись по тропинке, по заливному лугу, спуститься к реке… окунуться, нырнуть… В такую-то жару – лепо, ах, лепо! Жаль вот только некогда. Старуха Брячислава строго-настрого наказывала к полудню вернуться. Надо было пойти ворошить лен, потом еще натаскать воды в дом и в баню, покормить гусей да уток, да сбегать на межполье – глянуть, как там пастушонок Вячко с овцами управляется. Может, разбежались они там у него давно, или волки утащили.
Подумав так, Горислава замедлила шаг и резко тряхнула головой, так, что косы ее взметнулись, ударили будто хлыстами по плечам.
Нет, не должны бы волки! На то у Вячко пес есть – Гробой. Гробой – умный. Если что не так, давно бы поднял лай – тут и мужики бы с полей прибежали. Да и Михайлов городок – рядом. А там – младшая стража, отроки. Да и Гробой – здоровенный такой псинище, потомок знаменитого на все село Чифа. Черный, с подпалинами рыжими, а уж клыки-и-и! Вячко, правда, глуповат, да и маловат еще – едва девятый год пошел.
Зато отроки младшей стражи хоть куда, оружные, к бою умелые. И боярич Михаил с ними – сотник молодой. Многим девкам Мишаня глянулся, а вот Гориславе, Горьке – не особо как-то. Смурной он какой-то, Миша-Михайла-Михаил, да весь всегда в заботах, в трудах. С родичем своим недавним, Тимкой Кузнечиком, все шушукаются – а о чем, бог весть. Да Тимка такой же – себе на уме… Так и Миша. Виданное ли дело – молодой-то парень, что недавно шестнадцатое лето разменял?! Ему бы по девкам да в игрищах… Однако же положение не позволяет – сотник, боярич, золотая гривна на груди – от самого князя Туровского! Да и есть у него зазнобушка – лекарка Иулия, в просторечии Юлька. Русая, худая – на что и смотреть-то? То ли дело она – Горислава Путятична! Ну и что с того, что сирота – многие в недавнюю пору от лихоманки сгинули, многие. В Нинеиной веси вон, почти что все… Пара деревень только и осталась, да и те… Вот и родители Гориславы – тоже от лихоманки «сгорели». Саму Горьку взяли на воспитание родичи – семейство бедовой вдовицы Брячиславы, – всегда так и было. Уж не оставили, все в Ратном – родня. А невест ратнинские парни завсегда в соседних деревнях высматривали, не в своей – так веками повелось, так положено было. Вот из одной такой деревни – Василькова, что меж Нинеиной весью и землями смурного боярина Журавля – и возвращалась сейчас Горислава. Ходила проведать родичей, заодно – подарки от старой Брячиславы занести да пригласить по осени в гости.
Ох, хитра Брячислава-вдовица, не смотри что старая – лет сорок уже, – а себя в порядке держит. Да не только себя, все семейство! Муж ее Велимир погиб лет с десяток назад, там, на поле брани и схоронили. А Брячислава вот осталась… Все семейство под ней, и семейство немалое. Ум у старухи востер, а рука тяжелая! Сколько раз Брячислава Горьку лупила, таскала за косы – уму-разуму беспутную девку учила! Ну да, беспутную – что уж тут говорить. Где бы промолчать – так Горька съязвит, где бы потупить очи скромно – так наоборот, глянет нагло, с вызовом. В играх ли, в работе – никому спуску не даст! Ни на какие заслуги не смотрит. Говорят – вся в отца…
Эх-х… Подняла девушка голову да, прикрыв от солнца глаза, глянула в небо. Прикинула – далеко полдень аль нет? Солнышко-то – эвон, от старой сосны слева. Значит, еще до полудня… Ну, не то чтобы очень, но время какое-то есть. Выкупаться можно! А что – потной сразу за все дела хвататься? В этакую-то жарень? Накось, выкусите!
Представив грозное лицо Брячиславы и ее тяжелую руку, Горька было заколебалась… Но тут же, плюнув, побежала по косогору к реке. Босиком, по траве, по цветам – нет, ничьих тут покосов нет, на косогоре-то – неудобье. Вот и чернотал, вот и заросли ивы – и отмель, а невдалеке – омуток. Тут – любимое Горькино место! С детства раннего. Местечко укромное. Песочек мелкий, горячий. Волны речные на плесе бьются, стекают… Камыши, рогоз. На косогоре – видимо-невидимо разных цветов. Яркие солнечно-желтые ромашки, золотистые лютики, синие васильки, фиалки лиловые… Ну, до чего же красиво, лепо! И хорошо как. Как бы покойный батюшка, отец Михаил, сказал: благостно. Прямо петь хочется!
– Ой, Ярило, Ярило-о-о!
Венок можно сплести…
Да уж, с теткой Брячиславой сплетешь, пожалуй! Нет, сплести-то можно, только вот у деревни лучше выбросить. Не то этим же венком по лицу и получишь! «Чтоб дурью не маялась и дела все делала в срок!» Да уж… У Брячиславы не забалуешь, лучше уж попросить боярыню Анну Павловну (самого Михайлы-сотника матушку), чтоб по осени – в девичий десяток, в Михайловский городок. Да! Допрежь того у наставницы Арины заручиться нужно. Девок там и грамоте учат, и рукоделью всякому, и этим… «хорошим манерам и политесу» – так Миша-сотник говаривал.
Ну, это по осени… А сейчас? Все же выкупаться, что ли?
Бросив недоплетенный венок, Горька улыбнулась и быстро сняла рубаху – длинную, праздничную, выкрашенную дубовой корою в приятный глазу желтовато-коричневый цвет. Конечно же с вышивкой. По вороту, по подолу, по рукавам. Как же без вышивки-то? Это же издревле повелось – оберег от всякой нечистой силы. Узоры все эти, уточки, цветы – Горислава сама вышивала, кто же еще?
Ай! Забыла совсем про кольца височные. Рубашку-тунику снимала – едва не потеряла в траве. Одно упало – ага. Вот оно, вот. Три круглые узорчатые бусинки – между прочим, серебро! – вместе в одно целое. Кто в ушах носил, кто к волосам заколкой цеплял, кто лентой. У всякого племени кольца височные свои, наособицу. У дреговичей, вот – три бусинки, а у иных – лепестками. Хорошие кольца, красивые, такие Тимка Кузнечик (наставник Тимофей!) вместе с Кузьмой Лавровичем на приданое девам делали…
Ладно!
Аккуратно сложив платье-рубаху, девушка потянулась и стянула нижнюю сорочку тонкой льняной ткани – не из шелка, увы.
Косы расплела, вошла в воду… Встала, глянула на свое отражение, погладила сама себя по бокам… Ай, красива – ведь правда же! Тонкий стан, ноги длинные, а бедра… да и грудь уже туга! Тонкий нос, чуть припухлые губки, ресницы пушистые, черна бровь. Волосы – чистое золото, а в глазах – глубокая весенняя синь.
Сколько ей было лет, Горислава точно не знала – никто ведь особо-то не считал. Но первую женскую кровь два лета назад уронила и с тех пор частенько ощущала внизу живота жаркое – и приятное такое! – томление. И на парней стала смотреть по-другому. Уже их почти что не била. Ну, не всех.
Замуж тебе, девка, пора! Или… или все же поначалу – в девичий десяток? Да туда-то давно бы можно… кто бы только пустил!
Да и замуж… уж пора, чего ж. Правда, тетка Брячислава не очень-то того хочет. Невыгодно ей работницу добрую в чужую семью отпускать. Невыгодно, а придется! Рано или поздно – придется. Не будешь же племянницу вечно в девках держать. Это же против обычаев, против рода. Да и не холопка Горька, не раба, слава богу… Интересно, куда замуж отдадут? По обычаю – в соседнее селенье надо. Или в земли боярина Журавля. А лучше бы – в город!
Усмехнулась девчонка, фыркнула – помечтай, помечтай.
Сделав пару шагов, нырнула, поплыла… Ах, лепото как, лепо! Вот бы с кем-нибудь – наперегонки! Впрочем, и одной не худо. Сейчас выкупаться – и на косогор. Прямо так, голенькой. Посидеть, полежать в высокой траве, подставив ласковому солнышку плечи, обсохнуть, посмотреть на проплывающие мимо ладьи. На свои, русские, и на греческие моноксилы. О дальних странах помечтать – ой, про них много чего вечерами на беседах рассказывали! О Царьграде, о Киеве, о Новгороде и странах полуночных, варяжских. Даже не верится, что где-то такие есть! Где она, Горислава, за всю свою жизнь и была-то? Как и все девы, окромя соседних деревень – нигде больше. Ну, в Турове на ярмарке один раз. Ох уж там впечатлений! Почитай – на всю жизнь.
Ну, все! Пора вылезать, а то тетка и вправду прибьет, с нее станется!
Горька поднялась на отмели и не торопясь зашагала к берегу. По пояс вода… по колено… по щиколотку…
– Какая же вы красивая! Ну, просто вылитая Афродита. Доброго дня!
Чу! Это еще кто такой? Вышел из-за кустов, глаза бесстыжие пялит!
Девушка мигом прикрыла руками лоно и грудь:
– А ну-ка, не пялься! А то как счас врежу – мало не покажется.
– Ой… Прошу прошения, высокородная госпожа… Я вот случайно шел мимо и вот невольно залюбовался… Прошу простить…
Приложив руку к сердцу, незнакомец поклонился и, поспешно повернувшись, отошел в сторону…
– Вот… так-то лучше будет.
А ведь красивый парень! И богат – видно, что богат. Вон, как одет – длинная греческая туника из лиловой бархатной ткани златом-серебром заткана, вставки шелковые голубые небесами сияют. Пояс – золочен, на пальцах – перстни. Вот только обувь, пожалуй что, выделялась из образа. Отнюдь не царь-градские сафьяновые сапожки, а… остроносые какие-то, потертые… бедноватые.
Одеваясь, Горислава все рассмотреть успела. Как и все бы в те времена.
Вообще-то, чужаков боялись – мало ли кто? Может, вражина или лазутчик вражеский? Да и так – чужой, непонятно, какого роду-племени. Что от таких хорошего ждать? Боялись… Даже странников иногда убивали – от греха подальше, так, на всякий случай.
Однако в Ратном уже бояться немножко отвыкли. Знали – младшая стража есть! Везде дозоры, никто незамеченным не пройдет, никакой чужак. Да и соседи-«лешаки» – лесные стражники Журавля, что все в лоскутьях ходили – ежели что, помогут. Правда, не так давно случились с набегом ляхи… Так и все равно – о них стража предупредила заранее! Нет, никто незамеченным не пройдет, не объявится… А этот, верно, с ладьи греческой… Они тут проплывают во множестве.
– Вы оделись, юная госпожа? Могу я повернуться?
– Ну… да…
Горислава одернула рубаху и хмыкнула – ишь, как он к ней! «Госпожа»!
Незнакомец немедленно повернулся, но близко не подходил, просто смотрел, улыбаясь. Ничуть не страшный – наоборот. По виду, не намного старше Горьки. Смуглявый. Волосы длинные, черные, лицо худое. Тонкий породистый нос, бритые до синевы щеки. А глаза! А ресницы, а брови! Красив грек, что и сказать…
– Прошу простить меня за беспокойство, юная госпожа. Меня зовут Мануил Ларгис, я купец из славного града Константинополя! Ты про такой, верно, слыхала?
– Про Царьград-то? Да кто же не слыхал!
– Наш моноксил… корабль… здесь, неподалеку. Тут где-то есть родник? Хотелось бы набрать живой водицы. Немного – пару кувшинов. В реке какая-то теплая…
Как же этот чертов грек улыбался! Как смотрел… с таким восхищением, что… Если бы кто из своих так посмотрел… Да уж, вообще-то он – миленький!
– Родник, да – вон там. Где корявая сосна, левее…
– Благодарю, юная госпожа! Вы – как солнце.
Ну уж, как солнце… А вообще-то – да, приятно! Никто еще Гориславу с солнышком животворящим не сравнивал. Все больше по-другому кликали – Горька, да – пуще того – Горе луковое! А тут – солнце…
Улыбнулся грек. Подмигнул даже. Лукаво так подмигнул. Только не Горьке. Кому-то… Кто уже стоял за ней!
Эх, поздно спохватилась девчонка! Куда там – бежать! Оглянуться не успела, как набросили ей на голову пыльный грязный мешок! Набросили, потащили… Не вырвешься, нет…
В Михайлове городке, обиталище младшей стражи и ее знаменитого сотника, боярича Михаила, с утра все шло своим чередом. Как и день назад, и неделя, и месяц, и даже год. Отроки младшей стражи тренировались, изучая воинское дело, по расписанию проводилась смена дежурных десятков.
Сам же Михаил-сотник нынче занялся делопроизводством. Следовало точно рассчитать необходимое количество продовольствия для всего отряда – на осень и – далее – на зиму. А с этим нынче было туго – ожидался неурожай. Весна выдалась затяжной, холодной, а лето – знойным, почти без дождей. Вот и…
Всем этим Михайла занимался не один, а вместе со специально приставленным к счетному делу человеком – Ильей. Ранее Илья вместе со всей своей бюрократией занимал пристройку к складу, а вот с недавних пор по задумке сотника выстроили целую управленческую резиденцию. Просторное дворище, сени, еще и прихожая – да. Начальник строительства – Сучок – заявил, что месторасположение власти одним своим видом должно вызывать уважение и трепет! Вот так и выстроил. Хоромы вышли – ничуть не хуже боярских!
Старшина плотницкой артели Кондратий Епифанович по прозвищу Сучок был мастером от бога. Он не только прекрасно «чувствовал дерево» и имел богатейший практический опыт, но и хорошо знал основы геометрии, умел работать с циркулем и угольником, держал в голове рецепты клеев и лаков.
Так вот этот самый мастер, вместе с помощником, родным своим племянником Питиримом (в просторечии – Пимкой или просто – Швырком) и выстроили здания для управления в Михайловом городке, а по сути – на выселках, в воинском лагере младшей стражи. Собственно, так выселки и прозвали, в те, не столь уж и далекие времена, когда парень еще не был сотником, однако уже имел невиданный для подростка авторитет. Нынче же, с Мишиной подачи, считалось, что «сей малый городок назван в честь тезоименитства духовного пастыря нашего иеромонаха Михаила, в успении вошедшего в сонм праведников, стоящих пред Горним Престолом».
Само здание «хором» было прекрасно приспособлено для управления. Чтобы можно было совет созвать, пир устроить, да еще было где писарей посадить, и казну держать, и с возвышенного места приказы объявлять. С крыльца. Почти что княжеского. Так ведь и задумано было – на крыльце сразу видно бывает, кто из бояр к князю ближе, а кто дальше. Когда князь по каким-то торжественным случаям на крыльце восседает, то бояре на ступенях стоят – ближние повыше, остальные пониже.
В хороминных сенях устроили большие окна, не только для света, но и для воздуха, иначе на пиру так надышат, что в волоковые окошки этакий дух не пролезет! На ночь и в непогоду окна закрывались ставнями – продумали и это.
Село Ратное – можно сказать, здешняя столица, столица всего Погорынья, земель по Горыни-реке – располагалось неподалеку и называлось так со времен киевского князя Ярослава, варягами прозванного Скупым, иными же – Мудрым. Именно по его велению сюда, на границу древлянских и дреговических земель, определили на жительство сотню княжеских воинов с семьями, обязанных по первому призыву сюзерена – князя Киевского, а позже Туровского – выступить в воинский поход. До того же – учиться ратному делу и иметь все для того необходимое – оружие, лошадей и прочее.
Таким образом, село Ратное было богато и многолюдно, поскольку по княжьей жалованной грамоте не платило никаких податей, рассчитываясь с князем за землю и привилегии воинской службой, совсем как европейские рыцари. Кроме пожалованных князем земель еще имелись угодья, захваченные по праву сильного у местных, почти что язычников. Ох, мутили волхвы водицу, мутили! Да еще как. Какая там «христианская Русь»?
Почти половина домов в Ратном топилась по-черному, совсем же старые и вообще представляли собой полуземлянки, почти на треть заглубленные в землю, так что при входе приходилось не подниматься на крыльцо, а спускаться вниз. Окошки в домах служили скорее для вентиляции, чем для освещения, и либо затягивались бычьим пузырем, либо просто задвигались дощечкой.
Население, как и во многих местах, знало грамоту: неумение читать и писать считалось изъяном, и весьма существенным. Сюда же, в Михайловский городок, Михаил сманил самых, по его мнению, умных, к неудовольствию старосты и старого сотника, собственного деда Корнея Агеича Лисовина. Род Ли-совиных, к слову, имел отношение к Рюриковичам, вот так-то!
– Так что, Илья, говоришь? Совсем плохо с хлебушком будет? – Михайла отложил в сторону счеты.
– Ну-у… Совсем, не совсем… А думаю, эту зиму поголодаем. А там, как Бог даст!
– «Поголодаем»… Несподручно нам голодать-то!
Передразнив писца, Михаил вышел из-за стола и задумчиво заходил по горнице, точнее сказать – по сеням или даже по гостиной, что ли. Выскобленные до белизны доски пола покрывал четырехугольный светло-серый войлок с красными узорами. Бревна сруба скрывали гладко струганные доски светлого дерева, дощатый потолок был тщательно выбелен, правда, местами прокоптился уже от свечей, однако все равно в парадных сенях было непривычно светло.
Посередине, прямо на войлоке, стоял длинный стол, накрытый белой льняной скатертью, а вокруг стола – двенадцать резных полукресел из ясеня и граба. На стеллажах виднелась парадная, раскрашенная «под хохлому», посуда.
На столе, между двумя пятисвечниками, имелся поднос, тоже раскрашенный под хохлому, на котором стоял кувшин с квасом и лежал небольшой ковшик. Все это придавало горнице яркий, праздничный вид, а отсутствие стоящих вдоль стен лавок и сундуков добавляло простора… чем Миша сейчас и пользовался: ходил вот, соображал, думал.
Что же было делать с надвигающимся неурожаем и голодом? Что?
– Илья, в старину-то что делали?
– А ничего, господин сотник. Ложились да помирали. Бог дал – Бог взял. Против воли Господа не попрешь.
– Не попрешь… А надо бы попереть-то!
Пока что ничего не придумывалось и никаких умных мыслей в голову не лезло. Злясь, Миша по своей давней привычке морщил и приподнимал верхнюю губу, скалился, словно пес.
Вообще, Михаил заматерел в последнее время, прибавил в мускулах и весе и выглядел старше своих шестнадцати лет. О, теперь он уже не был тем белоголовым тонкошеим отроком, что еще года три назад. Доставшиеся от матери зеленые глаза смотрели жестко, цепко, создавая образ весьма недоверчивого и хмурого парня, чему способствовал и раздвоенный ямочкой упрямый подбородок, как у покойного отца. Губы, правда, еще остались почти что детскими, пухлыми, зато растительность на лице полезла уже давно. Светлая небольшая бородка, усы… мозоли на нижней челюсти, натертые подбородочным ремнем из-за постоянного ношения шлема. И еще мозоли, набитые упражнениями на костяшках пальцев. Вечные синяки и царапины, постоянный, несмотря на ежедневные купания, запах пота, въевшийся в войлочный поддоспешник…
Да уж! Ромейскую тунику, что ли, купить? Дорогущую, сшитую тяжелым золотом. Чтоб все видели – власть! Как-никак – сотник. Почти что барон или граф. Впрочем, не надо туники, вполне можно шелковым плащом обойтись… и посеребренной кольчужицей.
Снаружи вдруг послышались гулкие молодые голоса и топот. Все правильно – сменилась дозорная стража. Теперь шли с докладом. Ввалились уже…
– Господине сотник! Разрешите доложить? За время несения… ничего худого не замечено… Все, как обычно…
Выслушав, Миша махнул рукой:
– Ступайте отдыхать…
Сказал и вдруг услыхал стук копыт! Кто-то въехал прямо во двор… Спешил, похоже.
Писец тоже заволновался, оторвался от кипы бересты:
– Это кто же еще?
Михаил усмехнулся – узнал уж и по шагам – кто! Старый сотник и родной дед, местный боярин – Корней Агеич!
Вона как шел… далеко слыхать. Еще бы – одна-то нога деревянная! Свою в бою потерял.
Вошел. Глянул недобро. Выругался… Писцы под стол спрятались.
Корней Агеич из рода Петра Лисовина. Матерый муж с проглядывающими сквозь густую седину русыми волосами и коротко стриженной бородой, пронзительно-синими глазами и рубленым шрамом через левую бровь и щеку. Этот-то шрам – след половецкого клинка – принес деду большую беду; когда вглядывался в отдаленный предмет или при сильном физическом напряжении у Агеича начинала трястись голова, мутнело в глазах – недалеко и до обморока.
Вот и сейчас косматая голова затряслась… правда, пока еще не сильно.
– А ну, Мишка! Где твои засранцы? Молодшая стража, мать ее ити! Да раскудык ваши через коромысло! Стражники, мх-х… Все перекрыли, все перекрыли! Везде дозоры – не проскочит и мышь! Не проскочит… туды вашу…
– Да ты, деда, присядь! – сотник кивнул на полукресло в торце стола. – Плащ, вот, сними, кваску испей… Да поведай спокойно, без сердца – что случилось-то? Илья, налей ему квасу…
– Угощайтесь, Корней Агеич! Милости просим…
– Случилось что?!
Дед все же выпил квасу – махнул кубок разом, одним глотком.
– Отроки наши пропали, из Ратного. Отроки – малые совсем, да и девки с ними. Девок больше всего.
– И много пропало?
– С полсорока!
– Так… может, заблудились где в лесу? Заплутали…
Миша тут же осекся – сам понял, что сморозил глупость. Деревенские заблудились в родном лесу? Ага, как же!
– До вечера-то подождать – явятся! Дело молодое, мало ли.
– Так-то оно так, – неожиданно ухмыльнулся дед. – Только вот по хозяйству-то кто управляться будет? Сам знаешь, и у старого, и малого на подворье всяко дела имеются. А тут вдруг – не явилися! Да не одна, не две – полсорока. Бабы у колодца уже с обеда толпились. Ко мне вот пришли… туды их рассюды! А я вот – к тебе. Кто у нас за безопасность в ответе? Младшая стража, так?
– Ну…
– Так вот я у тебя спросить и хочу! Ничего твои не проглядели? Может, лихие людишки? Или «лешаки» взыграли?
– Так ведь только что были с докладом! Нет, ничего… – Михайла покачал головой. – Не рано ль панику поднимаешь, Корней Агеич? С «лешаками»-то у нас все ровно.
– Тьфу! Да это ведь бабы всё… Говорю же – собрались у колодца. Языками чешут – мимо не пройти.
– Понятно…
Молодой человек поспешно спрятал улыбку. Ясно уже стало – достали деда скандальные ратнинские бабы! Ой, были, были средь них такие – палец в рот не клади. Вот Корней и поддался, панику навел – стар стал, чего уж.
– Я так думаю, надо бы просто пройтись, поискать, – подумав, предложил сотник. – Посейчас стражников своих пошлю. Это уж обязательно… Илья! Не в службу, а в дружбу – а покличь-ка сюда Демьяна. Его дозор как раз нынче сменился.
– Вот-вот!
Корней Агеич махнул рукой и вновь приложился к квасу. Хороший был квас – кисловатый, холодный и хмельной в меру. По такой-то жаре – самое оно то.
– Мы-то своих, из Ратного, сразу послали, – поставив кружку на стол, пояснил дед. – Вернутся – доложат. Сказано, чтоб сразу, ага.
Сказал – как в воду глянул.
– Гонец из Ратного, – войдя, доложил Демьян. Выглядел старшой дозора весьма презентабельно: серебристая кольчуга, червленый плащ, синяя – царь-градской ткани – рубаха вышита по рукавам и подолу.
– Ну вот, – хмыкнув, Миша махнул рукой. – Давай зови.
Уже по внешнему виду гонца – растрепанного молодого парня, судя по босым ногам – чьего-то холопа или закупа – стало понятно, что произошло что-то недоброе. Запыхавшийся споткнулся о порог и едва не повалился на пол.
– Беда, господине! Мертвяков двух нашли. Отроков двух. Лучку с Миркой… Э… Лучезара и Миронега.
– И что? Что? – вскочив со скамьи, Корней Агеич гневно притопнул деревянной ногой. – Кота-то за… не тяни! Как на духу рассказывай!
Посланец испуганно вздрогнул:
– Так я и…
Десятилетних мальчишек, братьев Лучезара и Миронега, нашли убитыми верстах в трех от Ратного, почитай – совсем рядом. В малиннике.
– Да говори же! – совсем разгневался дед. – Как именно убиты? Чем? Что там, с малинником, рядом?
Миша молча кивнул – Корней Агеич правильные вопросы ставил. Еще бы спросил – при каких обстоятельствах сие смертоубийство случилось? Впрочем, гонец с того и начал. Путано, через слова «мыкая»… но понять можно было.
– Они это, за ягодами пошли…
– Стоп! – вскинул глаза Михайло. – А что, малина уже поспела?
– Да, прости господи, нет. За земляникой. Там, за малинником, земляники тьма. Ну, ближе к реке, на косогорье.
Оба подростка были убиты. Застрелены из луков. Стрелы так и торчали. А Миронегу еще и перерезали горло.
Тут дед с внуком переглянулись:
– А горло-то зачем? Если стрелой.
– Эх, хорошо бы самим глянуть…
Поздновато спохватились – тела убиенных уже привезли домой на санях-волокушах. Две слеги привязывали к лошади – использовали и летом, а в распутицу – так лучше и нет!
– Надо точно все узнать… деда! Сам поеду, расспрошу.
Уже выли. Уже плакали бабы. Еще бы! Все-таки – сыновья, надежда и опора семьи. Мужики судачили, хмуро глядя на убитых подростков. Во всем винили половцев – стрелы-то половецкие, ага! Видать, опять пробрались. Как обычно – через переяславльские земли. А могли – и через киевские, там тоже ротозеев полно. Эх, чего говорить! У соседей-то, в том же Переяславле, Стародубе, Чернигове, не только раззяв, но и прямых половецких родичей – полным-полно. И все – не простые люди. Бояре, да и сами князья.
– Черные перья, и вон, у наконечника знак, – мужики обсуждали стрелы со знанием дела. Уже вытащили из ран, отмыли от крови – можно и рассмотреть.
– А ну-ка! – Корней Агеич протянул свою медвежью ладонь. Стрелу, однако же, взял осторожно, глянул. – Перья-то соколиные, да не простые, не от охотничьих соколов. От тех, что только в степи водятся. В половецких вежах!
Что ж… Похоже, и вправду половцы! Но зачем?
– Набег какой задумали? А отроки воинов чужих увидали случайно, – негромко вслух рассуждал Михаил. – Вот и… Но как степняки пробрались? Ведь стража! Дозоры…
– Во-во! – скосив глаза, дед посмотрел на внука, хмыкнул недобро. – Я и говорю – дозоры-то твои, Мишаня, где? Проспали?
– Коли так – в плети всех! – на раз взъярился сотник. И тут же охолонул: – Да нет, не должны бы. Не так, деда, у меня служба поставлена, чтоб на посту спать!
– Так, а как же…
– Выясню. Разберусь. Дело, полагаю, нечистое. Своих я послал уже… А тут поглядим, может, еще кто пропал.
Михайла, как в воду глядел, накаркал! Ох, предчувствовал! Пока готовились к поминкам, к вечеру еще кой-кого недосчитались. Да и посланные дозорные зря коней не загнали – убитых нашли! Ах, лучше бы зря… лучше никого не нашли бы, эх…
На следующий день сотник лично осмотрел все места, где нашли убитых. Кроме тех двух отроков, и еще один, четыре девы – убиты. Кого-то просто зарезали, а кого-то взяли на стрелу. Стрелы все одинаковые – половецкие. Опять же – зачем убивать? Ладно, украли бы, в полон увели. Но убить?
Вот ведь проблема… И большая – по окрестным-то деревням слухи разносятся быстро. Скоро дойдет и до Турова, скажут – ни Аристарх-староста, ни боярин Корней, ни новый молодой сотник порядка удержать не могут! Смешки, недоверие пойдет… полное неуважение! Исчезнет и страх. А нет уваженья, и страха – нет и власти. С такими делами рано или поздно любой власти конец. Еще и неурожай…
Думать надо, думать! И расследование провести – как можно быстрей! И с Кузнечиком… с Тимофеем переговорить – да!
Ближе к вечеру сотник заперся в сенях, всех выгнал да велел, чтоб на дворе не шумели. Уселся, вытянул ноги… Разложил перед собой на столе приготовленную для записей бересту, железные писала… Так лучше думалось. Усмехнулся…
«Ну, что, сэр Майкл, скажете? Придется вам переквалифицироваться в комиссара Мегрэ? Или хотя бы в “знатоков”, пожалуй…»
Такие вот мысли пронеслись в голове. Совсем для двенадцатого века не характерные. Для двенадцатого – нет, а для конца двадцатого – очень даже! Не для юного сотника Миша Лисовина, а для Михаила Ратникова, депутата Госсобрания и Государственной думы, управленца… успевшего посидеть в «Крестах»… Да так оттуда в двенадцатый век и отправившегося. Не сам собой конечно же – лишь сознание.
Да-да, сотник младшей дружины Погорынского воеводства Михайла Лисовин на самом-то деле – беглый зэк Михаил Ратников, осужденный по части 1 статьи 108 УК РФ (убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны). Лет шесть – да, уже шесть с лишком! – назад он был перенесен сюда, то ли игрой случая, то ли силой науки, то ли волей богов, осознав себя в теле двенадцатилетнего средневекового отрока. За это время пройден немалый путь. От слабенького подростка, неспособного противостоять в драке более сильным сверстникам, до боярича, стоящего во главе сотни готовых на все парней, постепенно превращающихся во все более и более серьезную силу. Впрочем, не только в этом итог прошедших лет, отнюдь! Миша узнал людей, для которых война – не только профессия, спасение и дело чести, но и сама жизнь. Они сделали с ним то, что не удалось офицерам во время срочной службы в армии – он стал одним из них. Принял их взгляд на действительность, их понимание своих обязанностей и их видение своей ответственности: «Если не я, то кто? Никто не придет и не справится с твоими бедами, отрок: богам – божье, людям – людское. Ты есть, прежде всего, то, на что способен сам!» Сам!!!
И никто больше.
Михаил не уверовал ни в богов славянских, ни в богов, принесенных варягами, ни в бога христиан, но понял: даже если богов не существует, они все равно правят этим миром, потому что именно вера управляет поведением людей. Атеистов в те времена не было! Даже до появления рационального взгляда на действительность еще оставалось лет пятьсот, если не больше. Вера – закон! Не подчиняясь законам, диктуемым верой, не выжить, а потому, коли не способен уверовать, то должен понять! Не веру понять, ее невозможно, на то она и вера, а людей! А еще хорошо бы правильно понять свой долг и суметь его исполнить! Неумехи, пусть даже правильно все понимающие, ничего не могут, а без понимания не помогут никакие умения. За эти года жизнь продемонстрировала это Мише неоднократно.
И управление здесь иное. Хотя управленческие технологии действуют и ЗДЕСЬ, слегка иначе, но действуют, однако возможности управленца и спрос с него – принципиально иные! Управленец ЗДЕСЬ может карать вплоть до смерти (что и в XX веке возможно), но и сам он, если не справится, запросто может ответить головой (а вот это ТАМ редкость). Ответственность объекта и субъекта управления одинакова – вплоть до высшей меры, и даже высший уровень управления ЗДЕСЬ от этого не застрахован.
«Ну, что, сэр Майкл, скажете? Что будете делать?»
Когда начались эти внутренние беседы с самим собой? С самого начала появления в чужом теле? Или – чуть погодя? Миша уже и не помнил, знал только одно – сии внутренние монологи-диалоги сильно помогают мыслить. Вот и сейчас нужно было мыслить, решая не одну большую проблему, а сразу две… из которых, согласно теории управления, по мере решения вырастет еще множество проблем, точно так же требующих решения. Но эти, новые – уже будут решаемы легче. Главное – начать.
Проблемы, проблемы… эх…
Послышались на улице шаги… вошел Тимофей, по прозванию Кузнечик… Димка… тот в двадцать первом веке саркомой страдал… и сюда его, в прошлое, те же люди перенесли, что и Михаила… и сгинувшего боярина Журавля – Сан Саныча, и мастера Данилу… Худенький, востроносый, Кузнечик не выглядел даже на свои четырнадцать лет… Однако уважением пользовался всеобщим… поскольку очень много чего знал и умел! Прицелы, приспособы разные… ножи точить, бумагу делать, да всякое такое… техническое. Просто незаменимый человек! Ну и еще… Мише приятно было, что не один он теперь… здесь… Тем более – родственник: два года назад юного беглеца усыновили наставник Макар и жена его, Вера. Ох, как дочь их, Любава, радовалась – родной брат появился!