В лесу, на море, в небесах. Подлинная история избушки на курьих ножках

Эта самая любовь

Конечно, не всегда бабе-яге все удавалось. Случались и грустные происшествия. Вот, например, забежала к ней местная девчонка за приворотным зельем. Сидит, слезы глотает, рассказывает, как люб ей сын мельника Михаил, а у него невеста есть – конопатая Авдотья из соседнего села, дочь местного старосты.

– А уж какой он красивый, – всхлипывает глупая девчонка, – волос черный кольцами завивается, глаза карие ласковые, плечи широкие. Как он танцует с вывертом на гулянках, как соловьем разливается на вечерках!

Ну, чем ей поможет баба-яга? Приворотное зелье у нее, конечно, есть. Но предназначено оно исключительно для боярских женок-дур, которых старуха завсегда объегорить рада. А настоящего, чтобы сердце смягчило, и душу к душе преклонило – нет его у яги, да и быть не может. Не подвластны настоящие чувства травкам луговым да болотным. Только мороки лживые умеют эти снадобья наводить.

Объясняет это девке баба-яга, а та не верит. Думает, ведьма нарочно над ней куражится или цену заламывает. В общем, ушла обиженная.

Избушка тоже пригорюнилась. Квохчет: "Почто обидела девку? Не будет ей теперь ни сна, ни покоя. Пойдет она поутру к омуту, да и объявится потом у водяного новая приемная дочка – слезливая водяница".

– По-моему, все по-другому станется. – Ворчливо возражает старуха. – Даже если б и влюбился в нее мельников сын, добра от этого никому бы не было. Не пошел бы он против отцовой воли, все равно женился бы на конопатой Авдотье и тоже весь век страдал. А с девчонкой ничего худого не случится. Погорюет, да и перестанет. Сыщет ей мать на селе какого-нибудь годящего парня, вот, хоть Василья или Семена, нарожает она ему ребятишек, к сорока годам станет бабкой, а коли доживет до пятидесяти, залезет на печь да и будет там дни пролеживать, на родных ругаться, что нет у них почтения к старости.

Так по-яговьиному все и вышло. Только избушке отчего-то казалось, будто история стала еще грустнее. Уж лучше бы у водяного появилась новая приемная дочка.

Липовые куколки

Ножи в последнее время хороши стали. Лезвия острые, рукоятки удобные – так и тянет их в дело пустить. А какие дела у яги с ножами могут быть? Корешок какой из земли аккуратно извлечь, лук зеленый для тюри пошинковать, да мягкую горбушку свежего хлеба срезать – вот и всё. Разве что выучиться резать из дерева потешные игрушки? Велела старуха лешим заготовить удобных липовых чурбачков, и принялась те чурбачки строгать-портить.

Первое время старалась бабка вырезать ложки. Смех получался, а не ложки – кривые, косоротые уродцы, как на подбор. Избушка исподтишка хихикала. Потом яга пробовала всякую лесную животину изобразить. На удивление, получилось лучше. Заяц, почти как живой, только левое ухо отчего-то вперед загнулось. Наловчившись на зверях, яга затеяла делать человечков. Долго мучилась, но, наконец, вышла у нее женщина – просто загляденье, прям, совсем настоящая.

– А бабе одной скучно. Мужика надо бабе, – сурьезно сказала яга избушке и следующую неделю вырезала уже мужика, которого легко было признать по широким плечам и кривоватым ногам, а больше ничем он от куколки-женщины не отличался.

Весенней ночью лежали липовые куколки на столе, и снизошло на избушку вдохновение. Наполнилась она ночным звездным воздухом, мечтами и сказками наполнилась она и вдохнула в куколок жизнь. Дрогнули деревянные тела, задышали, задвигались.

Утром яга встала, а куколки сидят на столе, смотрят друг на друга деревянными глазами и держатся за руки. Обрадовалась яга и стала им из лоскутков одежду кроить. Только те не хотят одежду, не даются одеваться, знаками показывают, что не по нраву им. Так голенькими и остались.

Мужчина и женщина получились забавные и длинными осенними вечерами развлекали и ягу, и избушку. Правда, говорить они не умели, только смотрели жалостно и руками старались изъясниться со своими создательницами. Впрочем, это нисколько не мешало бабе-яге, которая думала, что прекрасно их понимает. А еще куколки очень любили танцевать, и при свете лучины им вторили две длинные тонкие тени на стене. Ночью куколки спали, обнявшись, на лавке, покрытой полосатым ковром.

Есть куколки ничего не ели, и пить не пили, питаясь, как говорила ученая старуха, солнечным светом и воздухом, как питаются все деревья. Большое они развлечение доставляли избушке и ее обитательнице.

А однажды зимним утром не проснулись. Яга горевала, и долго деревянные тельца, постепенно рассыхаясь и покрываясь трещинами, валялись на лавке, пока бабка не бросила их в печку, где они превратились в золу и дым.

И тут избушка призадумалась. Кто они были, эти мужчина и женщина? Хорошо ли им жилось, безъязыким и непонятым? О чем пытались они рассказать своим танцем? Не тосковали ли, не мучились ли своей подневольной жизнью?

А, может, все было не так и грустно? Может, им было довольно того, что они сидят рядом, взявшись за руки, и танцуют при свете лучины, пока две тени на стене вторят им, переплетая тонкие тела?

Наливное яблочко

Зашел как-то вечером водяной к бабе-яге в гости, принес иноземную диковину похвастаться. А диковина такая: серебряное блюдо, а к нему яблоко, будто настоящее, да только вырезанное из молочно-зеленого нефрита. Яблочко катится по кромке блюда, а само блюдо показывает, что хошь.

– Прям-таки, что хошь? – сомневается баба-яга. – А, ну-кась, пусть покажет лешего.

И точно – показывает блюдо лешего, который из кустов за бабами, малину собирающими, подглядывает, выжидает момент громким угуканьем их напугать до полусмерти.

– Так, – говорит баба-яга, – а соседку мою с черного болота показать может?

И в блюде вмиг появляется крючконосая беззубая физиономия противной-препротивной ведьмы. Склонилась она над котлом и варит в нем корешки какие-то. Никак зелье новое? Ай, любопытно! Нет, не зелье. Похлебку себе на обед варит. Ничего полезного…

– А теперь пусть покажет твое диво самого Кощея, – командует баба-яга.

Зеркало на минутку замутилось и вот кажет дивную картину: потемневшую улицу каменного города, слугу, держащего фонарь, балкон, на балконе едва заметна женская фигура, закутанная в черное кружево. Под балконом – Кощей! Как есть Кощей, в длинном плаще (чтоб мослы свои спрятать – догадалась баба-яга), в шляпе с пером (чтоб лысина не видна была, смекает старуха), в руках гитара, поет что-то, жаль, не слышно, приятным голосом или козлетоном каким. Эта картинка самая завлекательная выходит.

С тех пор повадились водяной и яга вечерами встречаться и за Кощеем подсматривать. А картинки одна другой интересней. То Кощей в пудреном парике какой-то дамочке, затянутой так, что непонятно, как дышит, в заморский прибор-мелкоскоп что-то показывает, а сам под столом ей белую ручку пожимает. То Кощей в парчовом халате лежит на пышных подушках. В правой руке у него трубка, от которой провод к медному кувшину тянется, а в левой – пышнобедрая черноглазая красавица. То Кощей по горам скачет на вороном жеребце, а через седло у него что-то, в ковер закутанное, мотыляется. В общем, насыщенную жизнь ведет бессмертный старик, аж завидно.

И, уж не знаю, сколько бы вечеров провели водяной и яга, наслаждаясь похождениями неугомонного Кощея, да только однажды появилась в блюде особо завлекательная картина. Прелестный город под яркими голубыми небесами показала диковина, и весь город прочерчен зелеными каналами. А по каналам ходят диковинные длинные лодки с загнутыми носами. И вот сидит на скамеечке, обитой малиновым бархатом, прекрасная девица в лазоревом, шитом серебром, платье и черной полумаске, а Кощей, весь в белом, стоит перед ней на одном колене и ей на палец кольцо с рубином надевает.

У яги с водяным аж дыханье от любопытства сперло. Но тут Кощей повернулся к ним, вперился взглядом, будто увидел что-то и подмигнул. И с тех пор блюдо стало показывать только какие-то пейзажи неинтересные. В крайнем случае, дальние острова, населенные нецивилизованными дикарями. Поломалось, стало быть, заморское диво.

Пятница, тринадцатое

В лесу кто смотрит на календарь? В лесу календарь иметь и вовсе не зачем. И так понятно в лесу, когда зима, когда лето. Да и луну на небе никто не отменял – то растет месяц, то убывает, то полная луна, то новая, молодая. Все понятно в лесу без календаря.

Но вот эта история точно произошла в пятницу, тринадцатого.

Стояла себе избушка в июльский полдень, на солнышке грелась. Баба-яга к своей товарке с черного болота ушла поболтать, так избушка ничего не делала, просто себе мечтала. Как вдруг почувствовала избушка, что кто-то за ней наблюдает. Встрепенулась, всеми своими глазами вперилась в лес – никого нет. И пробрала избушку неожиданная дрожь: а вдруг это какой злоумышленник пришел с бабой-ягой счеты за неправильное зелье свести? А вдруг это ополоумевший леший с дубиной готовится все ее хозяйство в щепочки разметать? А вдруг это грозный Кощей обиделся на ягу, что та не в меру любопытна, и мстить явился?

У избушки уже зуб на зуб не попадает от страшных мыслей, все тарелки и чашки по полочкам трясутся. А хозяйка, как на зло, все не возвращается. И черные думы лезут в голову избушке. А ну как повстречала её яга по дороге бешеного медведя и тот заломал старуху? Или, того хуже, заплутала бабка на черном болоте, и теперь засасывает ее самая глубокая топь, а никто на помощь не приходит? Или ведьма соседская вздумала извести свою подружку-соперницу, да вместо чая и напоила ее отваром поганок?

Стоит избушка, холодным потом обливается, а ощущение, что кто-то на нее смотрит, не проходит.

– Да что ж такое! – думает изба, – что ж я так разнюнилась! Надо собраться и разобраться. – Напрягла все свои силы волшебные и еще раз поляну оглядела, особым взглядом, всепроникающим.

И видит: почти у самых ее курьих ног стоит среди травы муравей и сетчатые глаза на нее пялит. Фу ты, пропасть! Отлегло от сердца. А муравей, нисколько не смущаясь, еще минут десять глазел на избушку, потом как-то залихватски помахал ей усиками и пошел по своим делам.

Атрибут (псевдонаучное отступление)

В древние времена у каждого выдающегося персонажа был особый предмет, который он всегда зачем-то таскал с собой. Ну, там у Афины – шлем и копье, у Артемиды – лук со стрелами, у Аполлона – кифара, у Тора – молот и так далее. Может я чего и напутала, но вы же мне простите? Тем более, что мы живем не в те времена, когда образованному человеку полагалось за пять минут объяснить любую аллегорию и опознать любого античного персонажа. И слава богу. Но вот если взять не такие древние времена, и задуматься о бабе-яге… Какой предмет является атрибутом этой вредной, но порой очень даже полезной старухи? И тут недалекие люди вспомнят об избушке на курьих ножках. И будут не правы. Как избушка может быть атрибутом, если она сама по себе, без лесной ведьмы, вполне существовать может и жизни радоваться? Тогда недалекие люди вспомнят про ступу, пест и помело – вещи, без сомнения, в хозяйстве очень нужные, но уж больно тяжелые. Совсем несподручно такие вещи с собой всегда таскать. Тогда в дело вступят умные люди и скажут, что атрибутом яги является заячья кацавейка. И попадут впросак. Конечно, моя яга нигде без этого полезного предмета одежды не появляется. Но ведь это только она. Вон, товарка ее с черного болота предпочитает вязанную жилетку носить. Некоторые старухи овчинные безрукавки оченно уважают. Которые побогаче, в душегреях на куньем меху щеголяют. В общем, каждая яга наряжается по-своему, лишь бы потеплее было.

И тут в дело вступят люди не глупые, но и не шибко умные, зато знающие.

– Нос, – важно скажут они. – Нос – вот яговьин атрибут на все времена.

И попадут в точку. Сколько бы ни было ведьм лесных, где бы они на просторах России-матушки не обретали, объединяет их одно – чрезвычайно длинный нос, который с возрастом становится все длиннее и заворачивается от того крючком, угрожающе нависая над верхней губой.

И, как всякий уважающий себя атрибут, этот нос олицетворяет главную отличительную черту всякой бабы-яги – неуемное любопытство. Все-то старуха норовит вызнать, во всякую-то она щель заберется, все правдивые и не очень байки в лесу соберет, каждое тайное знание сложит в копилку. Вдруг пригодится? И ведь пригождается! А что нос оттого растет – так то не велика беда. Не хвост же!

Зеркало

Сейчас кривое зеркало можно встретить только в комнате смеха или  в примерочной кабинке магазина женской одежды. А в прежние времена все зеркала были кривыми. Не такими кривыми, конечно, как покрытая рябью поверхность ушата с водой или полированный медный щит, в который, бывало, созерцала свою божественную красоту Венера, но все-таки правдивой картинки от таких зеркал ждать не стоило. А так хотелось!

Поэтому-то баба-яга и растаяла, когда галантный водяной поднес ей в ночь на Васильев день дорогой подарок – настоящее прямое зеркало. Взглянула в него бабка и видит: отражается в нем без всякой фальши в меру лохматая в меру морщинистая и не в меру длинноносая физиономия. Настоящая ведьма. Вот только глаза у той ведьмы словно с другого лица украдены – молодые, блестящие, ярко-синие. В общем, всю правду кажет волшебное стекло.

И тут яга задумалась о коммерции. Это сколько же серебряных рублевиков можно будет набрать, если боярским да купеческим женкам давать в это зеркало посмотреться! Размечталась старуха. В мыслях уже и шаль себе индийскую купила, и ступку медную для перетирания трав, и даже настоящие аптекарские пузырьки под снадобья. Да только ничего из ее затеи не вышло.

А все дело в том, что каждая женщина в уме имеет представление о том, какая она из себя красавица. И прежние, кривые, зеркала ее в этом заблуждении поддерживали. А тут увидит боярышня или купчиха свое истинное изображение, и сразу ей обида и поношение. Потому что каждый прыщик, каждая морщинка, каждый седой волос как на ладони видны. Там оспина лилейную щеку портит, здесь нос на сторону смотрит, у которой барышни преуродливая родинка прямо посередь лба торчит. В общем, осерчали бабы на ягу. Слух пустили, что злобная старуха нарочно им чудовищ всяких в волшебном стекле показывает, чтобы надсмехаться над честными женщинами.

Пришлось бабе-яге запрятать зеркало подальше. Правда-то, она, оказывается, не нужна никому.

Детективная история

Как-то пошла баба-яга в торговое село на ярмарку – обновить запас пряников да ленту себе прикупить, красную, яркую. Хозяйство все на избушку оставила. Та не волнуется – дело привычное, нередко старуха уходит на целый день то за травами колдовскими, то к соседке на Черное болото в гости, то, как сегодня, по базару погулять, людей поглядеть, себя показать. Так что избушке не впервой сторожем оставаться.

А день такой хороший стоит, теплый, духмяный. Избушка и замечталась. А, замечтавшись, незаметно и задремала. Проснулась уже к полднику, встрепенулась и на всякий случай давай имущество пересчитывать. Кузовки, склянки, травки сушеные, зелья вареные, ступа, помело… Ахти! Помела-то и нету.

Пересчитала еще раз – нету, и все тут. Баба-яга – старуха аккуратная, у ней помело всегда рядом со ступой стояло, прислоненное к крылечку. Значит, пока избушка дремала, кто-то пришел и помело – вещь ценную, волшебную, необходимую – украл.

Избушка принюхалась – не пахнет ли человечьим духом, ибо человек – существо, более всего для воровства гожее. На удивление, не пахнет. Избушка прошлась кругом по полянке, следы изучая. И обнаружила массу следов. У сосны бок ободран свежими когтями – медведь проходил. Клевер на полянке сбоку общипан – зайцы проскакали. Свежей малины лукошко у крыльца стоит – влюбленный леший забегал. Лужица в кустах со стороны озера осталась – водяной наведывался. Зеленый волос в колючем шиповнике застрял – шишига заглядывала.

Зайцев избушка сразу отмела, как несерьезных подозреваемых. Медведя, подумав, тоже подозревать не стала. Медведь зверь солидный, уважительный – на что ему помело?

А вот шишига, особа востроносая и хитрая, подозрительна показалась избушке. И кинулась избушка по ее запаху. Нашла в осиновой рощице, где нечисть сидела на пне и полдничала: отправляла в рот один за другим сырые мухоморы.

– Ты что это, – сурово приступила к ней избушка, – по чужим дворам шастать стала да чужие вещи таскать?

– Ничего не знаю, – пищит шишига, – А что, пропало, что ли, что?

– Помело у бабы-яги кто-то утащил, – не таит избушка.

А шишига вдруг принялась хихикать. Отхихикала да и советует избушке:

– Ты сходи-ка, в озеро глянь!

На водяного, что ль, намекает?

Ну, сначала надо лешего проведать: он и живет поближе, и по влюбленной дурости мог помело на память прихватить. Леший нашелся у мелкого болотца, где он обучал лягушек приятную песню по вечерам для бабы-яги петь. И никакого помела при нем не было. А – известное дело – если б леший чего скрал, он бы по скудоумию своему не догадался вещь припрятать, а так бы и таскал с собой. Для порядку все ж таки спросила и его избушка, не видал ли он где помела. А леший заугукал, замотылялся от хохота и советует ей сходить в озеро посмотреть.

Ну, точно, водяной помело увел.

Кинулась избушка к озеру и грозным голосом принялась водяного царя выкликать. Тот появился не сразу, а для удовольствия сначала обдал избушку фонтаном мелких брызг, так что она расчихалась. Отчихавшись, избушка прямо приступила к делу:

– Отдавай помело, разбойник склизкий! На что оно тебе?

Водяной так и сел от смеха. А потом говорит:

– Избушка-избушка! Полдня ты по лесу помело ищешь, а уж все знают, где оно.

– Где?

– Глянь-ко в озеро.

Избушка ничего не поняла, но послушно заклянула в озеро. Ничего особенного там не увидела – вода как вода, и отражается в этой воде она, избушка, во всей красе. Ой! А что это за стреху над крыльцом засунуто? Что это торчит у ней из головы, такое знакомое и мохнатое?

И разом припомнила избушка, как утром яга воткнула ей в крышу помело, чтоб просушилось, как следует.

Вот стыд-то!

И как теперь она в глаза бабе-яге посмотрит? Хитрая старуха уже наверняка все знает от птиц пролетных… Опечалилась избушка. А зря! Яга не стала над ней смеяться. Так только, похлопала любовно по дверному косяку и сказала:

– Сыщица ты моя.

Мелкие неприятности

Как-то случился особо хлопотный день у бабы-яги. Шибко устала она и через эту громадную усталость спала беспокойно. Поэтому решила для успокоения сделать себе отвар мяты и душицы, да еще и сдобрила его донниковым медом. Решила – сделала, да и поставила у открытого окна остывать. А сама прикорнула. Проснулась от того, что избушка квохчет озабоченно. Кинулась яга на кухню, а там вокруг котла сидит стайка маленьких человечков и из наперстка по кругу пьет ее душистый отвар.

– Вы кто такие? – хотела было вскричать возмущенно старуха. Но от возмущения голос у нее сел, и она только просипела что-то неопределенное.

А маленькие человечки все хором галдят в ответ:

– Маскарфушки мы. Мы маскарфушки. Теперь у вас жить будем. Оченно нам у вас нравится.

И такими шумными и шаловливыми оказались эти маскарфушки, что в какой-то час перевернули все в избушке вверх дном: все склянки на полках переставили, все метки на пучках травы перевесили, а под конец собрались кучкой, подняли крышку сундука, вытащили любимый яговьин платок, расстелили по полу и принялись на нем танцевать. Танцуют и припевают:

– Весело живем! Мяту с медом пьем!

Избушка при мысли, что теперь всю жизнь с этими маскарфушками жить придется, пригорюнилась. Баба-яга принялась в голове перебирать зелья для борьбы с насекомыми и прочими паразитами. А человечки, натанцевавшись, упали на платок и захрапели.  Старуха же с избушкой всю ночь не сомкнули глаз.

На утро проснулись маскарфушки все разом, тихие и смиренные. Поклонились яге в пол и сказали хором:

– Ты прости нас бабушка, что мы у тебя такой раззор учинили. Это все мята проклятая, не дает нам жить спокойно. – Навели в избушке порядок, еще раз поклонились и ушли восвояси.

С тех пор баба-яга такой отвар готовить остерегалась. А если и заварит себе чайку с мятой, то выпивала его скорехонько-скорехонько.

Конец сказки

Как ни тяни рассказчик волшебную историю, как ни умоляй его заинтересованные слушатели, а все равно рано или поздно каждой сказке приходит конец.

– Вот в этом, – поучала яга избушку, неумеренно любившую сказки, – и заключается главная сказочная ложь. Потому что в настоящей жизни ничто не кончается. Все только постоянно превращается во что-то другое. От съеденного яблока остается семечко, оно падает в землю и выпускает росток, росток стремится к солнцу и становится деревом, которое приносит много-много новых яблок, потом стареет, его срубают и пускают на дрова. На недолгое время вспыхнет огонь, а потом появится зола, которую добрая хозяйка соберет и высыплет на огороде, чтобы репа с капустой хорошо уродились. А на оставшемся в лесу трухлявом пеньке вырастут грибы, которые соберут ловкие белки и накормят молодых, а от того еще глупых бельчат.

И так происходит ежечасно со всем-всем-всем в мире. А в сказках твоих расскажут одну коротенькую историю, и так закончат: "И стали они жить-поживать да добра наживать". Как будто больше в их жизни ничего интересного не случалось. В общем, врут всё.

Избушка умом понимала, что старуха говорит разумные вещи, но своей неуемной любви к сказкам укротить не хотела. Самая же любимая сказка у нее была – "Гуси-лебеди". Потому что в ней рассказывалось о доброй бабе-яге, у которой на крыльце хорошенький Ивашечка спелыми яблоками играл. Но избушке тоже не нравилось, что у сказок бывает конец. Ей хотелось бы, чтобы дивные истории длились долго-долго, повествуя о все новых волшебных событиях и занимательных героях. Но таких сказок избушка не знала. У всех у них обязательно был конец. А зря!