Пролог
***Мирон***
– Опять ты его в драку втянул! – бегло осматривает Саша своего младшего брата. Но кроме пары царапин, повреждений я не заметил. Это при том, что дрались мы двое против четверых. – О чем ты думал! Зачем полез к этим уродам!
Она еще причитала, причитала, а я как идиот улыбался. Потому что приятно знать, что хоть кому-то не наплевать. Хоть кому-то важно, что ты живой и здоровый. Пусть и через младшего брата, но как же здорово, что теперь Сашка ругает и меня.
– У меня между прочим рана на плече, – делаю несчастный вид, отвлекаю ее. Она поднимает глаза. Обычно голубые, сейчас от гнева и слез страха – синие. Но чтобы она не говорила, как ни ругала, все равно не сможет отказать. И если любая другая будет строить ровеснику глазки, то Саша просто сделает своё дело. А потом и подзатыльник даст. – Это Митя меня в драку втянул.
– Как тебе не стыдно, Мирон! Еще и стрелки переводишь на мальчика!
– Саш, – подает голос Митяй. – Он правду сказал. Просто эти уроды сказали, что ты скоро станешь их подстилкой, и я не мог удержаться.
Саша на миг теряется и это выражения недоумения на ее лице бесценно. В такие моменты с нее слетает заумность и остается только женственность. Она быстро обнимает брата, гладит его по голове, я в такие моменты ненавижу Митю, что ему достаются такие нежности. И я бы хотел, конечно, быть ей братом, только вот в груди ноет не по-родственному.
Саша поднимается, открывает рот, чтобы сказать «спасибо», но не разочаровывает, потому что редко против своих принципов идет. Не благодарить парней в детском доме, это чревато лишением девственности.
– Не важно! Ты старше! Он к тебе тянется! Значит, ты обязан его оберегать.
– А ты?
– Что я? – наконец поднимает она смущенный взгляд. Ни грамма флирта, только напряжение.
– Ты тоже ко мне тянешься? Ну я же старше.
– Как магнит с противоположным полюсом, – отвечает она и встает с колен, берёт брата за воротник и тащит в свой блок, где продолжит его отчитывать.
И я улыбаюсь.
– Магнит же… – но только потом до меня доходит, что противоположные полюса отталкиваются. Но я все равно как дурак радуюсь. Ощущать ее свежий запах так близко почти счастье. А смотреть, как плавно её узкие бедра двигаются из стороны в сторону, поэзия. Вся такая хрупкая, маленькая, беззащитная, при этом совершенно несгибаемая. Настоящая скрипка. И мало кто не хотел бы сыграть на ней своим смычком.
Она редко улыбается. В основном только своему младшему брату, к которому часто бегает в другой блок нашего детдома. Она редко говорит на уроках, но, если спрашивают, отвечает по делу. Она не пытается выделяться, но с её внешностью это сложно. Внимание привлекают и чуть раскосые, голубые глаза и волосы, что она вечно прячет в пучок, и попка яблочком. Это все не говоря о дерзких, упругих грудях, которые очень выгодно смотрятся с отвисшими дойками ее ровесниц.
Саша Самойлова появилась в приюте несколько лет назад. Испуганная, нескладная, вечно всех поучающая. Я бы даже не заметил её, если бы не её брат Митя, который как банный лист везде за мной таскался. Мне приходилось защищать его. И волей не волей общаться с Сашей.
И если сначала я думал, что она такая, как все эти девочки, что принимают подарки за свои прелести, но потом понял, что ей это не интересно. Мало того, ей и мальчики не интересны.
В какой-то момент, воруя из очередного богатого дома неподалеку безделушку, мне очень захотелось подарить ее ей. Так сильно та балеринка напоминала мне Сашку. Приехав в ту ночь, я стал очередным профаном, который попытал с ней счастье. И был близок к победе, ведь шкатулка Саше понравилась. Она почти минуту не отрывала взгляда от нее, ее лицо светилось, ее зубки то и дело покусывали пухлые губы.
В тот момент я осознал, насколько хороша будет Саша в богатых шмотках и на крутой тачке. Она достойна этого. И когда Саша протянула руку, мое сердце готово было выскочить из груди. Но она лишь закрыла крышку, прервав мелодичное звучание. В тот момент я понял, что погиб окончательно.
– Очень красивая, – только и сказала она, а мне захотелось прояснить.
– Я бы мог шантажировать тебя Митей.
– Мог бы, – пожала она плечами и ушла, а я остался стоять и усиленно думать, как мне завоевать сердце такой девушки.
И я пытался. Но намёков Саша не понимает, на пошлости не реагирует. Только иногда кивает в знак благодарности. Но это простое беззвучное «спасибо» ценнее благосклонности любой давалки в коридорах. Тем более, что в моменты кульминации я всегда думаю о Саше. О том, как сверкают золотом её волосы на солнце, а как грудь просвечивает через два слоя казенной ткани. Или о том, как она подставляет лицо каплям дождя, а они скользят по гладкой коже, теряясь в самых потаенных уголках ее тела. Но по-настоящему фантазию распалила ручка, колпачок которой она кусает, когда напряженно о чем-то думает.
И я даже готов был спросить прямо не готова ли она сменить колпачок на нечто более увесистое, смелости мне не занимать, как вдруг идя по коридорам я случайно услышал «Самойлова».
Я сворачиваю и иду за нашей директрисой и крупным мужчиной в синем костюме. Взрослый и, судя по одежде, при деньгах. Почему-то меня тронул страх, что Сашку хотят в бордель продать, а квартиру, положенную по государству, отнять… Такое нередко бывает, но я был уверен, что Сашку это не коснется. Поэтому нужно послушать, чтобы знать точно… Но услышанное повергает меня в ступор, а ноги немеют и подгибаются. В груди зреет боль утраты, хотя еще ничего не произошло.
Митю усыновят, а над Сашей возьмет шефство этот хрен. И что значит шефство?
– Вы уверены, что её не трогали?
– За ней хорошо наблюдают, как вы и просили. Я, конечно, не могу следить за ней круглосуточно, но как я слышала, Александра никого к себе не подпускает.
– Замечательно…
– А… Вы её себе хотите? – очень подобострастно спрашивает директриса, и меня передергивает. Ей бы только бабла срубить.
– Это вас не касается. Где она? Хочу взглянуть.
Я проследил, как этот хер пялится на Сашу. И понял две вещи…
Он точно её хочет себе. И если он начнет подкатывать яйца, то мне лучше отойти в сторону. Хотя бы потому что у такой умной девочки будет шанс на достойную жизнь, а со мной только на долги или возможность стать беременной женой зэка. Потому что я пока что не знаю, как иначе жить, не нарушая закон…
* * *
Эта история о золушке Саше в современном мире, только вот принца у нее будет два. Приятного чтения!
Глава 1
– Нет, нет и еще раз нет, Саша. Я тебе уже говорила и еще раз скажу, что восемнадцатилетней выпускнице приюта никто никогда не отдаст на иждивение девятилетнего брата. Ну сама подумай, зачем тебе такая обуза?
Каждое слово этой высокоморальной женщины, спящей с женатым мэром, при этом толкающей речи о важности правильного воспитания, отдается набатом в мозгу.
– Ну вы же можете сделать исключение? Вы всегда для меня делали исключение! Он мой брат! – вопрошаю я в который раз, потому что не могу оставить его здесь. И дело не в обещании, которое он трясет с меня каждый день на протяжении пяти лет, что мы здесь были, а просто потому что…
Там за стенами целый мир в котором у меня никого нет. А Митька, он… Умный. Он книжки читает. Даже курить еще не начал, хотя вся его банда уже смолит, прячась по туалетам. Дураки. Можно подумать это их взрослее сделает.
– А тебе не кажется, что для тебя было сделано и так слишком много исключений? Ты разве что на постелях шелковых не спала и суши на завтрак не ела.
– Моя жизнь здесь ничем не отличалась от жизни других девочек, – почти. – Это вы меня выделяли, а теперь говорите, что я не могу даже на патронаж взять брата? Как так?
– Не смеши мою силиконовую грудь, милая, – хохочет она, сидя за своим дорогущим столом из дуба. И это при том, что окна в приюте все деревянные. – Тебя разве что на руках не носили. Тебя никогда не били, не наказывали, кормили лучше всех, одевали в новое.
Не поспоришь, только вот она не знает, как часто мне прилетало за эти самые «блага» от других девочек.
– У тебя будет свое жилье, пособие. Найдешь богатого папика. С твоей мордашкой это труда не составит. Зачем тебе малолетний брат?
Богатого папика.
Почему каждый взял за правило напоминать мне, что у меня есть гипотетический благодетель, который растит меня себе в любовницы? И почему каждый раз думая об этом, я сравниваю себя со свиньей, выращенной на убой? Противно.
И вот снова, теперь от директора нашего приюта, нашей «мамы» Илоны Валерьевны, которая давно и прочно повязана с организованной преступностью.
Ее волновало, чтобы ее благодетель был доволен, а благополучие детей побоку. Ничего удивительного, что все они напомнили волчат, разбившихся по стаям. Моей был брат. И я хотела его забрать. Нет, не так… Он мне просто жизненно необходим.
– Заберите мою квартиру. Это же недвижимость, она много стоит…
– Твоя студия? Копейки…
– По закону… – начинаю я очередной разговор о своих правах, чувствуя, что терпение кончается, а паника захлестывает, – по закону я его сестра, и вы обязаны позволить нам хотя бы видеться.
– Я обязана лишь Богу, – усмехается она, рассматривая свой маникюр, который из-за летнего солнца бросает слепящие блики на мое лицо. – Но Бога здесь нет, как видишь. Так что будь добра, исчезни и ты. Если опоздаешь на автобус, в город придется идти пешком.
И, наверное, вот этот ее издевательский тон не позволяет мне сдаться.
Мысль о том, что Митя останется под надзором этой твари, не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Особенно остро я думала об этом при приближении выпускного.
И вот аттестат об образовании на руках, как и ключи от студии под Москвой на самой дальней ветке метро, а брата я так и не придумала, как спасти.
– Я не уйду отсюда без брата, – заявляю я громким, четким голосом, сев прямо там, где стою.
На что «мама» преспокойненько набирает нужный номер, и пара парней, которым еще год здесь чалиться, хватают меня за руки и несут на выход.
Но я так просто не сдамся.
Я царапаюсь.
Кусаюсь.
Кричу:
– Митя! Митя! Я никуда не уеду без Мити! Митя, беги!
– Саша! Сашка! – он уже рвется за мной, выбегая из двухэтажного здания, но его хватает Илона и тащит от меня, не взирая на все попытки мальчика вырваться.
– Митя!
– Мирон! Сделай что-нибудь! Мирон! – орет Митька одному из парней, которые идут к автобусу. – Я без вас здесь не выдержу! Я не смогу! Саша-а, не оставляй меня! Ты обещала! Обещала!
– Митя-я! – кричу, когда меня вдруг бросают лицом в лужу со смехом и шутками.
– Освежись, дура.
А я медленно поднимаюсь, чувствуя, как слезы уже сплошным потоком текут по лицу, смешиваясь с грязью, а горло перехватывает от очередного крика.
– Митя-я-я!
Глава 2
Рядом с собой вижу худую руку, но отталкиваю ее и встаю сама.
– Ты мог хоть что-то придумать?
– Чтобы меня тоже бросили в лужу? – заявляет этот бомж, по-другому и не скажешь. Вечно нечёсаный. Вечно нежелающий учиться, и где-то шатающийся, худой как трость. Не парень, а доходяга.
Никогда не понимала, что в нем нашел Митька и почему таскается за ним, как за старшим братом. Лично мне даже говорить с ним было не о чем, хотя со слов брата я знала, что он любит детективы и головоломки, а на уроках постоянно дерзит учителям.
– Это твой брат, тебе и нести за него ответственность, – говорит он так хладнокровно, что вызывает у меня не меньше ненависти, чем Илона и все, кого я встретила в этой богадельне.
Я была уверена, что нас с братом после смерти отца и матери при пожаре заберут бабушки или дедушки. Дяди, тети. Кто угодно!
Но никто не приехал. Ни через месяц. Ни через год. Ни через пять лет.
И я не могу сказать, что мы жили совсем уж ужасно, ко всему можно привыкнуть, спасибо не трогали и не унижали, как других. Но сам факт нашего здесь нахождения доводил порой до истерик со слезами.
Я была уверена, что как только мне исполнится восемнадцать, я смогу забрать Митю, со временем найти хоть какого-то родственника. Но эта коза внезапно дала добро на его усыновление. Мол в полноценной семье ему лучше будет.
Да что может быть полноценнее, чем родная сестра?
– Все в автобус! – кричит водитель и сажает свою огромную тушу в пазик, от которого валит чёрный дым и до тошноты пахнет бензином.
Стою, не двигаясь, реву, пытаюсь понять, как мне действовать.
Может найти адвокатов? У нас была богатая семья, должно же было хоть что-то остаться? Заплатить этой жадной твари квартирой не получается, а что еще? Как забрать Митю…
Может ему действительно будет лучше с новыми папой и мамой?
Наверное, лучше… Но как же ломает, словно душу на части рвет.
Ненавижу, как я всех их ненавижу…
Не поверю, никогда не поверю, что где-то ему будет лучше, чем со мной…
Все еще стою, когда даже Мирон, выкинув сигарету, забрался в автобус.
Он повезет нас во взрослую жизнь. Кто-то верит, что она лучше будет, а я считаю: не сдохнем в канаве и уже хорошо… После карцера, голодных ужинов, наказаний струей воды, этих детей, кажется, уже ничего не может напугать.
Кроме разве что одиночества. Вот его я особенно боюсь. Без Мити я добровольно и навсегда сажусь в тот самый карцер.
– Самойлова! Либо ты садишься в автобус, либо я оттащу тебя за волосы! – орет из окна водитель, от жары раскрасневшийся как помидор. Может он лопнет?
– Иду, – кричу так, словно вместо этих трёх букв стоят другие. Потом топаю до открытой дверцы заваленного пазика. Залезаю внутрь и сажусь на одно из свободных мест. Сегодня из одной тюрьмы в другую уезжает всего девять человек. И скольких ждет такая же тюрьма. Работа… Часть девушек уже ждут в притонах, а парней там, где пригодятся их воровские способности. Остаётся понять, чем я буду заниматься.
Но сначала надо вытащить брата. Того самого мальчика, которого я держала на руках, когда мама принесла его домой после роддома. Папа стоял рядом с огромным медведем. О, да, наконец он получил своё продолжение…
А я получила малыша, которой наконец стал мне другом в огромном, безликом особняке, в которым мы жили.
Я уже забыла, какой была та моя жизнь, но брата я не забуду никогда.
– Самойлова, – подсаживается Мирон, и мне ничего не остается, как посмотреть в его зеленые глаза. Слишком большие на худом лице. – Ты дура.
– Как мило.
– Иди в прокуратуру и пиши на Илону заявление.
Теперь мне стало слушать гораздо интереснее, но страх, что Митю уже сегодня повезут куда-то там, буквально захлестывает.
– И что сказать? Что она тебя домогалась? Ты не в ее вкусе, – говорю язвительно, но Мирон даже внимания не обращает.
– Тебе надо сочинить байку про нее и про насилие над твоим братом. Если они спустят на тормозах, идти в прессу.
Слушаю, вроде смысл слов понимаю, но волнует другое.
– Зачем ты мне это говоришь? Почему хочешь помочь?
– Ну, – он заправляет длинную прядь непонятного цвета за ухо. – Я думал, ты как все. Ждешь богатого папика…
«И он туда же», – думаю зло.
– И что тебя натолкнуло на эту мысль?
– Ну ты в зеркало себя давно видела?
– В отличие от тебя, смотрюсь каждый день, – огрызаюсь, смотря на его сальные патлы, а потом примерно прикидываю, сколько мы уже проехали, и станет ли водитель поворачивать назад.
Этот патлатый прав, надо идти и трезвонить о беззаконии, но все это я буду делать, когда брат будет рядом со мной.
Поэтому, повинуясь безумной идее, я резко хватаюсь за живот и оглушительно кричу.
Пазик ведет в сторону, а водитель, тормознув на обочине, орет, брюзжа и выпучивая глаза.
– Совсем одурела?! Че ты орешь?!
– Спазм… – говорю, выдавливая слезы и продолжая держаться за живот.
– Какой еще сарказм?
– Спазм! Больно мне! В туалет надо!
– Так вали уже… Еще не хватало мне салон загадить…
Салон, надо же…
Выхожу и, сгибаясь, бегу в лесок.
А большего и не требовалось. Засев за кустами, я жду, когда водитель перестанет ждать и уедет. Потому что меньше всего его волнует мое благополучие.
Через семь минут, как по расписанию, машина газует, а я преспокойно выхожу на дорогу. И застываю, заметив патлатого.
– Тебе чего? Только не говори, что у тебя тоже сарказм?
– У меня жизнь дерьмо, а у вас с пацаном есть благодетель. Так что мне очень хочется, чтобы золотым дождем полило и меня.
Вот же наглый придурок. Знал бы Митя, зачем он с ним возится.
– Даже если, как ты утверждаешь, – говорю я, подтягивая лямку рюкзака. – У нас есть благодетель. То зачем мне ты?
– А без меня ты Митьку не вытащишь. Или сдохнешь по дороге. Знаешь, что делают с одинокими красивыми девочками на дорогах? – поднимает он черные брови, а меня пробивает дрожь. Слышала я эти истории. – Рассказать?
– Не надо. Погнали. Надеюсь, ты хоть драться умеешь?
– Чего я только не умею, Саша на шоссе, ты еще влюбишься в меня.
– Скорее ад замерзнет, – фыркаю я, подстраиваясь под его широкий шаг.
Глава 3
Зная, как часто Мирон шлялся вне приюта, ничего удивительного, что он знает все дырки в заборе.
Вот только меня оставляет караулить возле нее. А я бы и хотела возразить, но попадаться на глаза, когда, по сути, воруешь государственную собственность, не стоит. А Митя принадлежал государству, и, по сути, меня могли привлечь. Так что мне как можно быстрее нужно привлечь к ответственности государство в лице силиконовой «мамы».
Радует, что вечер еще не скоро, а нам не придется идти по шоссе в темноте. Там и при свете прогулка не слишком приятное занятие.
Слышу треск веток и шепот и, резко поднявшись, вдруг падаю, так что дыхание перехватывает. Меня сбивает с ног Митя, тут же сжимая в объятиях.
– Я знал! Знал, что ты меня не оставишь, сестренка!
– Брешешь, – усмехаюсь, потрепав его по голове, ощущая, как грудь сжимают рыдания.
– Вот только соплей разводить не надо, – грубо говорит Мирон.
Черт. А я уже и забыла про него.
– Мы не разводим. Мы вообще втроем лучшая команда, как люди Икс, – восторженно восклицает Митька, и в припрыжку бежит от забора в сторону густого леса, средь которых и прячется наш приют.
А я только фыркаю и хочу уже сказать малышу, ради какой меркантильной цели патлатый возился с братом. Но не успеваю открыть рот, как его закрывает ладонь. Опять эта ладонь, крупная с мозолями, что ощущаются губами. Сколько можно?
– Заткнись… Если ты разрушишь его мечту об идеальной команде, искать тебе его потом по всему лесу. И я помогать не буду. Так что то, что я прошу мне насыпать золотых по итогу, только наше с тобой дело, усекла, красотка?
– Весьма доступно, – отталкиваю его руку и стираю с губ следы его кожи. – И не трогай меня, понял?
– Весьма доступно, – кривит он губы в усмешке и забрасывает свой рюкзак на плечо. – Если только ты оплату чем-то другим не хочешь отдать.
Он уже бежит за Митькой, а я только ловлю ртом воздух. Возмущаясь, что он вообще мог представить себя со мной в подобной ситуации. Да в любой ситуации!
Где я и где патлатый. О чем ему и говорю, когда наконец догоняю ребят, бегущих в сторону дороги.
– Даже думать не смей!
– О чем, – поднимает этот придурок брови, чем вызывает почти приступ бешенства.
– Об… Этом! Форма оплаты будет только денежная.
– Вы о чем? – поднимает Митя голову.
– Твоя сестра в меня влюбилась, – выкручивается Мирон, когда я осознаю, что ляпнула. Тут же даю ему подзатыльник. И не скуплюсь для молчаливого Мити.
– А мне за что?
– Чтобы из головы дурацкие мысли выкинул.
Мы идем вдоль шоссе все дальше, пока мимо нас в разные стороны несутся машины. Мне все так же некомфортно. Мирону же все нипочем. Он словно что-то в уме просчитывает.
– Надо было для легенды хоть гитары взять, – думаю вслух, когда пассажиры в очередной машине на нас обернулись.
– Зачем?
– Сошли бы за бременских музыкантов, – бурчу я, невольно поглядывая в лес. – Может туда?
– Нет, – отрезает Мирон. – Там идти дольше будем, а я уже жрать хочу.
– Я тоже голодный, – канючит Митька.
– Да вы че! – кричу я. – Хватит ныть! Нам дальше идти надо, останавливаться нельзя. Я не хочу спать на улице, в лесу!
– Ложись… – что? Ничего не понимаю, но мне и не требуется.
Мирон буквально толкает меня на дорогу поперек разметки и кладет ровно на край, при этом трогая тело и ноги.
– Хватит меня домогаться.
– Да кому ты нужна? Лежи, и не двигайся, – говорит он, и я вижу, как он достает из рюкзака внушительный камень и кидает на дорогу.
Именно в этот момент из-за поворота со стороны Приюта появляется джип, резко затормозивший из-за брошенного камня, а Мирон уже убегает и кричит из-за кустов.
– Притворись умирающей и не забудь про прокуратуру.
– А ты?! – кричу я, с волнением наблюдая, как он скрывается, словно еще один кусок мозаики, открывающей для меня мир взрослых. – Как же долг?!
– Я тебя найду, не сомневайся! – шипит он и скрывается ровно за секунду до того, как дверь машины открывается. А по асфальту слышатся тяжелые шаги. Я прикрываю глаза, шепчу Мите:
– Подыграй.
Пауза затягивается, а открывать глаза я боюсь. С другой стороны, может мужик маньяк какой, раз даже слова произнести не может.
Я даю себе установку открыть один глаз. Только один, чтобы узнать, что с Митей все хорошо. И тут же почти задыхаюсь от взгляда, которым осматривает меня мужчина.
Высокий, с этого ракурса кажется просто нереально огромным. И что самое главное, он не планирует даже спрашивать, в порядке ли я. Словно ему все равно, а я просто неинтересна.
– Отдохнула? – спрашивает он совершенно бестактно, что не вяжется с его стильным костюмом серого цвета и отчерченной квадратом челюстью. А руки в карманах говорят о его нетерпении. – Вставай, у меня нет времени с тобой возиться.
– Возиться? – не понимаю я совершенно ничего. Митя тоже хлопает глазами, смотря на мужчину. – О чем вы говорите?
– Кто кинул камень? – неожиданно спрашивает он.
– Мирон, – автоматически говорю я, невольно бросая взгляд на ту часть лесной полосы, где он скрылся, но в голове такой сумбур из мыслей, что меня начинает подташнивать. – Но откуда вы знаете, что камень бросили. И почему…
– Саша, – ошарашивает он меня знанием имени. – Не напрягай мозг, морщины будут. Просто садись с машину.
Он осматривает колеса на своем джипе, пинает их, после чего открывает заднюю дверцу, и мне действительно становится не по себе. Настолько, что я даже торможу уже было рванувшего Митю. Он всегда любил дорогие тачки, понимаю, в то время как вопросы плавают в голове пираньями, то и дело пытаясь сожрать часть сознания и повергнуть меня во мрак.
Почему Мирон остановил именно эту машину? Почему именно в этот момент? Откуда он знал? У них заговор? Что со мной хотят сделать?
– Вот, я же говорю, – усмехается он и первое, что я замечаю, это ямочку на щеке. – На лбу уже морщина. Садитесь быстрее.
– Мы вас не знаем.
– Зато я знал ваших родителей. Садитесь, я все вам расскажу, – говорит он, уже теряя терпение, что выражается раздувавшимися ноздрями и почти шипением. – Ну!?
– Тогда почему вы раньше не объявлялись? – упираю руки в бока, начиная заводиться от злости и осознания собственного невежества. Но тут вдруг рядом с нами затормаживает черный мерседес. И на заднем сидении я вижу пару отморозков, что не раз появлялись у нас в приюте. Именно это, а не что другое, заставляет меня схватить Митю за руку и сверкнуть пятками в сторону машины.
Мужчина хмурится такой реакции и вдруг поднимает полы пиджака, где на поясе я вижу кобуру с пистолетом.
Он идет разговаривать с отморозками, что вышли из своей тачки и уже прицелили взгляд в нас. Жестикуляцией я понимаю, что они начинают борзо угрожать, демонстрируя оружие. Мы с Митей переглядываемся.
– Может сейчас убежим?
– Не волнуйся, – прошу я, хотя у самой душа давно плашмя валяется в пятках. Просто учитывая целый неизвестный мир, мужчина, знавший наших родителей, кажется почти надежным.
«И красивым», – мелькает мысль. Может и глупая. Это ведь только в детских сказках красивый, значит, добрый, а уродливый, значит, злой. В жизни это так не работает, и порой за позолотой скрывается ржавчина.
– Ты думаешь, он хороший? – спрашивает Митя, а я только и думаю, что понятия хороший и плохой сильно размыты. Вот и сейчас высокий незнакомец демонстрирует свое оружие, и после того, как мужчины посверлили его взглядом, что-то им говорит и преспокойно разворачивается к машине.
Сердце на каждый его широкий, почти солдатский шаг отбивает стройный ритм, особенно от того, как он на меня смотрит.
Не могу понять, как к этому относиться, не сказать, что я много общалась с мужчинами. Особенно такими вот загадочными. Обычно парни предлагали мне разные финтифлюшки, типа украшений или сигарет за возможность со мной встречаться. И я бы может и согласилась бы хоть раз, но в слово «встречаться» мы вкладывали разный смысл. Так что мне приходилось их отваживать, порой отбивать атаки на свое тело. И почему-то сейчас меня волнует вопрос, смогла бы я сопротивляться такому крупному и сильному мужчине. Но самое главное, захотела бы?
Незнакомец открывает двери, садится за руль, заводит двигатель. И я уже хочу открыть рот и начать задавать череду своих вопросов, как он поворачивается к нам, вынуждая провалиться в омут его серых глаз.
– Я – Алекс.
Я Алекс. Как просто. Имя под стать его равнодушию. Но меньше всего я должна думать о нем. И об этом человеке в принципе. Уж точно не замечать изгиб губ или форму ушей.
– Они хотели забрать Митю? – законы вежливости меня не очень интересуют. Тем более мое имя он знает. – Почему они даже не попытались?
– Потому что я бы не позволил, – говорит Алекс, смотря мне в глаза. Да еще так пристально, от чего щеки начинают буквально пылать. И я бы умерла, но благо моя бледная кожа не выделяет никаких пигментов, и мое волнение можно разглядеть разве что по вспотевшим ладоням и постоянно влажным от языка губам.
– Значит, вы нам поможете? Поможете Мите остаться со мной?
– Нет, – говорит он настолько категорично, что все волшебство иллюзии тает, делая пробоину в моем душевном равновесии. – Его скоро усыновят, и это не обсуждается.
– Но почему! – рвусь к ручке, но они все заперты. – Если ты знал наших родителей, если ты… Откуда ты знал, когда нужно поехать…
От вопросов, появляющихся в таких количествах, начинает болеть голова…
– Я несу за него ответственность, – пожимает он плечами. – Моя по отношению к тебе закончилась месяц назад, так что осталось пристроить его.
– Тогда зачем ты посадил нас в машину?! Лучше бы дал нам сбежать! – огрызаюсь я, прижимая к себе Митю. Не отпущу! Не отдам!
– Потому что, если я не присмотрю за вами, ты снова его выкрадешь. А этого я допустить не могу, потому что тебя посадят! – объясняет он поджатыми губам, а меня начинает колотить. За что? За то, что забрала родного брата? – Поживете пока у меня…