000
ОтложитьЧитал
© Илья Попов, текст, 2024
© ООО «РОСМЭН», 2024
Пролог
Жизнь.
Сколь много вкладывают в это слово простые смертные, даже не догадываясь о ее истинной ценности. И сколь мало она стоит на самом деле. Ведь, чтобы подарить жизнь, достаточно провести одну пьяную ночь с какой-нибудь шлюхой в дешевом борделе, тогда как отнять эту «драгоценность» можно одним быстрым движением не самого острого клинка, наточенного кое-как, на скорую руку.
Каждый человек считает себя особенным. Любой из живущих – даже самый жалкий и никчемный представитель рода человеческого – свято верит в то, что он явился на этот свет с определенной миссией, заложенной неким божественным промыслом. Будто бы сам факт его существования доказывает, что без него мир уже не будет прежним, а если он вдруг исчезнет, то колесо мироздания вмиг сойдет с колеи и осядет в придорожной пыли.
Чепуха.
Ороку, который был более известен под именем Жнец, знал истинную цену жизни, как никто другой. И поэтому, в отличие от многих, не испытывал к ней совершенно никакого пиетета. Даже к своей собственной, что уж говорить про чужие. Люди – просто инструмент. Ни больше ни меньше. Обыкновенное орудие из тех, каким свойственно приходить в негодность. И в этом случае его легко можно заменить на другое.
Помнится, давным-давно кто-то рассказал Жнецу, что он никогда не забудет лицо первого убитого им человека. Как же он ошибался. За прошедшие годы Жнец оставил за спиной столько трупов, что при всем желании не мог бы припомнить даже то, как выглядел тот недоумок Йоши.
Что же касается божественного замысла… За все это время Жнец успел узнать и увидеть столько, что уже начинал задумываться о самой природе демиургов и их роли в создании всего сущего. Впрочем, все его накопленные знания были лишь крупинкой, не более; и это если учесть, что он, наверное, познал такие тайны, которые не снились и умудренным годами старцам. То, что для Жнеца было не более чем дешевым фокусом, остальными почиталось за могущественную магию; ступени, которые другие покоряли годами, он преодолевал не задумываясь, по наитию. Однако даже Ороку смог увидеть лишь верхушку, но сколько же еще неизведанного таила вселенная… Скорее всего, ответ на этот вопрос не получит ни один из ныне живущих или кто-либо из их потомков.
К тому же, думается, у богов – или, во всяком случае, тех сущностей, которых за них почитают суеверные людишки, – есть дела поважнее, чем наблюдать за жизнью столь мелких, ничтожных созданий, не говоря уж о том, чтобы вмешиваться в их дела. Жернова мироздания работают многие тысячи лет и будут вращаться еще столько же – так чего же должна стоить очередная перемолотая ими песчинка? Что должно двигать исполином, чтобы он вдруг опустил свой взгляд вниз и склонился над муравейником, вникая в дела суетящихся на земле букашек? Разве что интерес исследователя.
Жнец размышлял об этом, глядя на обезображенные останки, которые не так давно были молодым мужчиной. Редкий и оттого еще более ценный экземпляр – невзирая на бродяжнический образ жизни, этот человек обладал поистине бычьим здоровьем. Как правило, подобные люди – ходячие разносчики всех возможных болезней, начиная от чесотки и заканчивая тифом, а то и сифилисом. Неудивительно, что их гонят даже из самых злачных притонов, заставляя ютиться под городскими стенами в компании себе подобных и бездомных псов. Причем последние зачастую вызывают куда больше понимания и жалости. Этот же бедняк умудрился сохранить даже зубы! Удивительно. Многие богачи тратят баснословные деньги на лекарства и знахарей, чтобы продлить свою «драгоценную» жизнь хотя бы на год, – и умирают от какой-то чепухи вроде заражения из-за царапины или пустяковой болезни. А кто-то ночует под открытым небом при любой погоде, питается любыми отбросами, которые сумеет найти в ближайшей выгребной яме, заливает в себя ведрами дешевое пойло – и по итогу даже не кашляет.
Впрочем, стоило Жнецу отвести взгляд от тела, как он тут же позабыл об этом жалком черве и его участи. Сейчас Жнеца беспокоили более насущные дела. Например, его слегка настораживало собственное состояние. Чувствовал он себя… Сказать «ужасно» было бы преувеличением, но и утверждать обратное он бы не стал. Воистину Разложение являлось просто удивительной наукой – именно наукой, ничуть не уступающей по сложности астрологии, математике или медицине, – но даже оно, увы, было бессильно в некоторых вопросах.
Быть может, обладай он более глубокими познаниями в этой области… О, если бы это искусство практиковали, как и прочие стихии: открыто и законно, подробно изучая его возможности, достоинства, недостатки и нюансы.
Но нет.
Все эти напыщенные трусливые идиоты так трясутся за свое существование и в то же самое время обеими руками отпихивают то, что при должном старании с годами позволило бы не просто изучить мироздание, но и обуздать его, подчинить, стать ему полноправным хозяином.
Ведь нельзя как следует познать жизнь, не изучив смерть; разобраться во всех тонкостях работы механизма можно, лишь разобрав его на мелкие детали и увидев, как он устроен. Так художник набирается опыта с каждым испорченным полотном, чтобы в итоге создать наконец тот самый шедевр. Нечто, что позволит ему жить в людских умах даже спустя столетия после того, как его останки превратятся в прах глубоко под землей, смешавшись с грунтом.
Жнец, наверное, познал Разложение как никто другой из ныне живущих. Он мог поспорить на что угодно, что ни один чернокнижник не сравнится с ним в теории и практике этой школы. Однако даже с учетом всех его познаний, всего опыта, что он сумел накопить, его умений хватало лишь на то, чтобы замедлить неумолимый процесс умирания. Отсрочить миг, когда ему предстоит переступить черту, – не более. При всех стараниях ему до сих пор необходимо было повторять кропотливые и довольно трудоемкие ритуалы, что приносило немалые неудобства, так как они требовали надежного укрытия, подальше от любопытных глаз и лишних ушей, до которых могли бы донестись вопли его жертв.
Дело было не во времени – хотя и его с каждым разом требовалось все больше. И даже не в «материале» – его и раньше хватало с избытком, а сейчас он и вовсе мог отправить на поиски какого-нибудь бродяги одного из своих подручных. Просто… Просто, наверное, где-то в глубине души – если она у него, конечно, еще была – Жнец осознавал одну простую вещь. То, что ему до ужаса надоело топтать землю, и желал он лишь одного – найти упокоение и воссоединиться со всеми своими…
Жнец стиснул кулаки, затянутые в плотные кожаные перчатки. Не время для сомнений – вероломный пес Симада пока еще жив, как и все прочие предатели. А значит, нужно это исправить, и Жнец уже выбрал подходящий день. Грядет Турнир Домов – пышный праздник, которого ждут многие, еще не осознавая, что он станет последним в их жизни. Эта мысль невольно заставила Жнеца растянуть губы – а точнее, то, что от них осталось, – в кривой усмешке. После этого он обвел глазами свое творение. Так скульптор кидает придирчивый взгляд на новую статую, изучая все ее изгибы, замечая малейшие трещинки или излишне грубые выступы. Подобным образом архитектор пытливо изучает построенный по его чертежам дом, непрестанно размышляя: простоит ли здание десятки лет или рухнет уже к концу сезона, когда почва осядет под обильными дождями?
Однако самая тяжелая работа была впереди. Сейчас перед ним на полу лежала только заготовка; бездушное создание, найденное им в старинном склепе, пустая оболочка, что чудом уцелела при некогда случившемся обвале. Теперь же Жнец должен был вдохнуть в нее жизнь. Навсегда лишиться частички своей Воли и передать ее другому существу. Наверное, это походило на то, как призыватели поднимают элементалей, однако магики лишь временно воплощали материальный отклик стихии. Здесь же он сам становился Творцом. Жнец закрыл глаза и положил руки на безволосое бледное тело, отдаленно напоминавшее паука. А потом принялся медленно и нараспев произносить нужные слова, полностью очистив свой разум от сторонних мыслей. Ведь произнеси он неверно хоть один слог – и в лучшем случае он временно лишится сил. А в худшем…
Когда Жнец произнес половину заклятия, тварь чуть шевельнулась – или ему показалось? – но голос его не дрогнул. Жнец не открыл глаза, даже когда ворвавшийся невесть откуда сильный порыв ветра разметал по всему залу его записи и погасил свечи. Лишь произнеся последнее слово, Жнец отступил на пару шагов и стал выжидать, пытаясь привыкнуть к странному ощущению пустоты. Впрочем, он пожертвовал уже слишком многим, чтобы жалеть о подобной мелочи, и если такова плата за его месть – так тому и быть. Прошло немало времени. Ему уже начало казаться, что он все же допустил ошибку. Возможно, неверно перевел какое-либо слово – язык чудом обнаруженной формулы этого заклинания был весьма и весьма сложен для понимания, и о значении некоторых символов он мог только догадываться – либо же начертил на полу не тот знак, или же…
Нет, у него получилось! Жнец замер от восторга, глядя на то, как создание поднимается на лапы и обводит зал непонимающим взглядом. Наверное, так мать смотрит на первые шаги своего любимого дитяти или кузнец наблюдает за тем, как кусок раскаленного железа под его молотом становится грозным оружием. Думается, Жнец был единственным человеком во всем мире, кому удалось воочию увидеть подобное существо, чей вид вымер многие сотни, если не тысячи лет назад, ведь даже найти простое упоминание об этом существе и месте его возможного захоронения он смог по счастливой случайности на страницах одного пыльного манускрипта.
Создание тем временем остановило свой взгляд на Жнеце и издало тихий звук, напоминающий рычание. Хоть он и слегка изменил заклятие, дабы подавить волю чудовища и подчинить его себе, но что, если оно смогло ему воспротивиться? Все представители данного вида буквально дышали магией – превзойти их могли разве что вымершие века назад драконы, – а значит, он не мог быть полностью уверен в том, что его затея удалась. В этом случае Жнецу предстояла долгая, выматывающая схватка, которую он легко мог проиграть; ведь ритуал отнял у него почти все силы, а перед ним находилась одна из самых опасных тварей, которых только знал этот мир. Медленно подойдя к Жнецу, чудовище снова рыкнуло – а после, принюхавшись, слегка потерлось уродливой башкой о его перчатку, видимо признавая в нем хозяина.
– Ты слышишь меня? – с облегчением произнес Жнец, все еще не веря в успех.
Тварь не шелохнулась, но в глазах ее промелькнул огонек разума. Жнец удовлетворенно кивнул, двинулся к ближайшей двери и откинул тяжелый засов. Внутри крохотной комнатки – длиной и шириной примерно в два человеческих роста, не более – находился молодой парень в одной набедренной повязке, сидевший в углу возле грязного ведра. Завидев своего мучителя, он кое-как поднялся на ноги, но не сделал и шага – несколько выбитых зубов в прошлый визит Жнеца научили наглеца покорности.
– Господин, прошу вас! Ради всех богов! Отпустите! – заверещал парень. – У меня жена и дочь! Пожалуйста! Я не скажу ни слова! Прошу…
– Это тебе, – бросил Жнец и отошел в сторону, не обратив на скулеж этого червя ни малейшего внимания. – Наверное, ты успел порядком проголодаться… или успела? Впрочем, какая разница.
Тварь благодарно заклокотала и переступила порог. Хныканье пленника в тот же миг сменилось воплем ужаса, который вскоре перешел в булькающий хрип, раздались звуки разрываемой плоти и громкое чавканье. Жнецу же оставалось только ждать.
Спустя время раздались шлепающие шаги – и из темноты вышел тот самый парень; точнее сказать, то, что приняло его обличье. Двигалось оно медленно и осторожно, еле-еле переставляя ноги и придерживаясь за стены. Остановившись в центре зала, оно приблизило к глазам свою ладонь и несколько раз сомкнуло и разомкнуло кулак, словно свыкаясь с новыми ощущениями.
– Понимаю, не самая завидная шкура, – усмехнулся Жнец, глядя на то, как оно рассматривает в настенном зеркале собственное отражение. – Сначала я подумывал достать тебе какую-нибудь симпатичную барышню, но смазливая мордашка привлекла бы слишком много внимания. Иди ко мне, я хочу тебе кое-что показать.
Оно медленно приблизилось к своему создателю. Хоть их и разделяло всего несколько шагов, путь этот занял немало времени; оно то и дело спотыкалось, словно перебравший пьяница, а пару раз и вовсе падало на колени. Однако Жнец проявил терпение. Ничего страшного. Уже к рассвету оно освоится со своим новым обличьем и будет двигаться так уверенно, что никто и не заметит подвоха. А проведя какое-то время среди людей, быть может, даже научится имитировать их речь – ну хотя бы на примитивном уровне. О, Жнец бы многое отдал за то, чтобы понаблюдать за этим созданием неделю-другую или хотя бы несколько дней… Увы, в текущей ситуации он не мог себе позволить подобную роскошь.
Достав из кармана большую монету – как две капли воды похожую на ту, что он ранее отдал трактирщику, – Жнец протянул ее твари. Та осторожно взяла ее обеими руками и принюхалась, а потом даже попробовала на зуб.
– Вряд ли ты поймешь, что держишь в руках настоящую реликвию. Такие монеты когда-то давным-давно чеканили монетчики моего рода. На золото наложено особое заклятие – человек знающий, обладая хотя бы одной подобной монетой, способен отыскать и остальные. Не стоит и говорить, что воришек, пытающихся запустить свою грязную руку в казну, настигала суровая кара… Но сейчас не об этом. После падения моего Дома практически все наше золото переплавили. Таких монет осталось всего две. Найди того, кто прикасался ко второй, – и убей его. И всех, кто окажется рядом с ним. А потом возвращайся ко мне – у меня на тебя грандиозные планы.
Не произнеся ни звука, оно сжало монету в кулаке и направилось в сторону выхода. К счастью, Жнец успел остановить свое творение, осознав, что человек, сверкающий везде голой задницей, вызовет как минимум праведное возмущение. Достав из сундука заранее приготовленные одежды, Жнец принялся одевать тварь – и, проклятье, это оказалось едва ли не тяжелее, чем вернуть ее к жизни! Стоило Жнецу застегнуть рубаху – как оно тут же оторвало все пуговицы, видимо поведясь на их блеск; Жнец нацепил на башку создания широкополую шляпу – через миг оно стащило ее с головы и впилось зубами в бамбук… Закончили они ближе к рассвету – и за это время оно уже научилось произносить простейшие слова, а Жнец успел возненавидеть все на свете.
С первыми лучами солнца в сторону Каноку бодрым шагом выдвинулся молодой парень – с виду такой же, как и тысячи других. Он с любопытством осматривал округу, то и дело пытаясь подражать щебету птиц или стрекоту сверчков, но не останавливался ни на миг, с каждым шагом неумолимо приближаясь к своей цели. Тварь ни разу не видела место, куда лежал ее путь, не знала, как пахнет или выглядит тот человек, которого ей предстояло отыскать, но знала, что совсем скоро он будет мертв.
Как и все, кто попытается встать на ее пути.
Глава 1
– Ты точно уверен, что не хочешь хотя бы попробовать принять участие в Турнире? У тебя еще есть время до заката, – произнес Макото, наверное, в сотый раз за сегодняшний вечер.
Кенджи в ответ только лениво помотал головой. Разговаривать у него не было ни сил, ни желания, и сейчас его куда больше интересовала кисть винограда, чья кожица чуть ли не лопалась от сока, чем новый виток бессмысленного спора. Получив очередной отказ, Макото тяжело вздохнул, закатил глаза и одним глотком осушил бокал.
«Ну что за упрямый осел» – так и читалось на его лице. Вылив в стакан последние капли из стоявшего прямо на полу кувшина, он крикнул юдзё[1] – и через несколько мгновений вокруг них уже хлопотали миниатюрные девушки в ярких разноцветных кимоно, в которых они походили на птичек. Лица их были выкрашены белой краской, глаза подведены углем, а блестевшие под лампами волосы, обильно смазанные не то воском, не то жиром, каждая из красоток разделила на два «крыла» и большой пучок на затылке, из которого торчали длинные деревянные шпильки.
– Одна к одной, верно? – подмигнул другу Макото, когда за последней девицей закрылась раздвижная дверь; но перед тем они успели наполнить пустые тарелки, принести еще вина и подлить кипятка на угли в жаровнях, пар от которых немедля наполнил весь зал, словно туман. – К слову, вон та рыженькая к тебе чуть ли не на коленки прыгала. И так к тебе прижмется, и эдак, а уж попкой крутила – у меня самого чуть башка не закружилась. Видать, ей твой шрам понравился.
– Который из? – усмехнулся Кенджи, наполнил кубок и с наслаждением растянулся на мягчайших подушках.
За последний месяц он уделял столько времени тренировкам, что старался насладиться каждым выпавшим мигом отдыха, который превратился в недосягаемую мечту.
– Тот, что посвежее. Ты б присмотрелся, чего клювом щелкать, – сюда, между прочим, работать устроиться не легче, чем стрелу мечом отбить. Девицы-то все как на подбор – воспитанные, умные, красивые. – Макото мечтательно закатил глаза. – А уж муштруют их перед тем, как к гостям выпустить… Это тебе не дешевый бордель какой-нибудь, где пиво в лучшем случае дождевой водой разбавляют, а разносят его уличные замухрышки, которые разве что не в рукав при гостях сморкаются. Нет, брат, здесь каждый может почувствовать себя королем.
– Естественно, за такие-то деньги, – заметил Кенджи.
И это было сущей правдой. Сейчас они проводили время в одной из самых дорогих купален столицы под названием «Алмазная цапля» и за неполный вечер уже успели спустить целое состояние, на которое, наверное, жители какой-нибудь деревушки могли питаться неделю, притом не особо стесняя себя в рационе. Ходят слухи, что сюда не брезгуют заходить богатейшие купцы, чиновники высшего звена и даже главы Великих Домов – и немудрено.
Заведение это буквально кричало о роскоши. Целых пять этажей здания из белого кирпича могли похвастаться как просторными светлыми залами, так и уютными кабинетами, в которых клубился полумрак; бассейны с холодной и чистой, словно слеза, водицей соседствовали с парными, а между ними располагалась оранжерея с живыми растениями, в лабиринтах которой нетрудно было заплутать на несколько часов.
То тут, то там журчали миниатюрные фонтаны и стояли статуи различных зверей и диковинных созданий, выполненные с таким мастерством, что на первый взгляд их можно было принять за живых; на стенах же висели искусные гобелены и картины в резных рамах. Под ногами – мягчайшие ковры и пушистые шкуры, над головами – светильники всех мыслимых форм и размеров. Напитки здесь наливали исключительно в серебряные и золотые кубки, что подавали на украшенных драгоценными камнями подносах, охрана могла сдержать натиск небольшой армии, а каждому гостю дарили столько поклонов и улыбок, что ты поневоле начинал ощущать себя чуть ли не самим императором. Впрочем, и просить монет за подобное великолепие владельцы не стеснялись.
– Но оно стоит каждого потраченного медяка, тут даже ты спорить не будешь. К тому же, думаю, в последнее время мы славно потрудились и заслужили возможность хоть немного себя побаловать, верно? Тем более на деньги моего отца. – Макото ухмыльнулся и шумно отхлебнул из бокала. – Однако давай все же вернемся к куда более интересным вещам – спорим, что у тебя духу не хватит хотя бы разговор завести с той рыжулей?
– Пока мы платим – она вся внимание, – пожал плечами Кенджи. – Какую бы чушь ни городил любой из нас.
– Проклятье, твоя правда… – задумчиво произнес Макото, закидывая ноги на ближайший пуфик. – Тогда предлагаю кое-что получше: ты отправишь ей завтра корзину с цветами и предложением встретиться как-нибудь вечерком. Если она откажет – ты выкинешь эту проклятую крестьянскую шляпу в ближайшую канаву. Ну а если проиграю я…
– Дай угадаю – ты улучишь момент и все равно выбросишь ее сам, верно? – со смешком перебил его Кенджи.
Он искренне недоумевал, с чего вдруг Макото так взъелся на его касу из бамбука. Тот же постоянно твердил, что подобное убожество пристало носить лишь пастухам и свинопасам. Однако Кенджи, если честно, было совершенно на это наплевать – от солнца шляпа защищала отлично, а большего ему и не требовалось. К тому же за ней удобно было прятать лицо, что с каждым днем становилось все более кстати.
После похорон Сато слухи о трех молодых воинах – сам Рю предпочел остаться в тени, и Кенджи, сперва не понимавший причину подобной скромности, впоследствии успел сотни раз пожалеть о том, что не последовал его примеру, – которые спасли императорского мэцукэ[2], наголову разбили банду Черепов и вернулись живыми и невредимыми из Одиннадцати Звезд, мигом разлетелись по всему Каноку.
Теперь в любом мало-мальски людном месте их сопровождали десятки, если не сотни любопытных взглядов. Шуноморо ко внезапно нахлынувшей славе остался равнодушен, обращая на шепот за спиной не больше внимания, чем на шорох листьев под ногами. Макото же, напротив, обретенной популярностью явно наслаждался, с удовольствием рассказывая каждому желающему о том, как они ловко пробрались в логово Черепов, расправились с коварной колдуньей, пытавшейся их отравить, или же перебили целую стаю цутигумо[3], причем с каждым рассказом число павших демонов неуклонно росло.
Хоть поначалу самому Кенджи и льстил всеобщий интерес, однако довольно скоро он понял, что у этой медали есть и обратная сторона. Сложно сохранять спокойствие, когда толпа шушукающих незнакомцев следит за каждым твоим шагом и чуть ли не в кружку заглядывает, коль ты решил зайти в ближайшую харчевню промочить горло. Именно поэтому Кенджи старался как можно реже покидать квартал, где находилась резиденция Дома Змея, а в город он либо выбирался по ночам, либо предпочитал самые тихие улочки, старательно избегая столпотворений.
– Слушай, так если тебе эта барышня так сильно в душу запала, может, сам к ней и подойдешь? – предложил Кенджи и с усмешкой добавил: – Или ты все вздыхаешь по своей Маи?
Макото в ответ только густо покраснел, пробормотал что-то невразумительное и уткнулся в бокал, точно его вдруг замучила жажда. Маи Мицу из Дома Паука – девушка лет двадцати, с тонкой талией, длинной косой, большими грустными глазами и, если верить слухам, довольно холодным сердцем, – была давней зазнобой Макото.
Не так давно он и Кенджи столкнулись с ней и ее семьей, прибывшими на Турнир, – Маи едва ли удостоила их взглядом, тогда как Макото чуть голову не свернул, таращась вслед своей ненаглядной, за что и поплатился здоровенной шишкой на лбу, столкнувшись с так некстати подвернувшимся на пути столбом. И нет, не то чтобы Кенджи хотел задеть друга или посмеяться над его чувствами, – просто это было единственным, что могло заставить того умолкнуть хотя бы на пару мгновений. Разумеется, кроме его отца.
– Вот, значит, как, да? – проворчал Макото. – Я уже начинаю жалеть, что вообще тебе тогда душу открыл… Ладно, ладно, намек понял. Отстану я от твоей дурацкой шапки, а ты перестанешь тыкать мне пальцем в рану, идет? – Дождавшись кивка Кенджи, которого подобная сделка вполне устроила, Макото снова затянул старую песню: – Слушай, ну назови мне хотя бы одну вразумительную причину, по которой ты не хочешь попробовать свои силы в Турнире! Ты же с этой своей демонической штукой… прошу прощения, со своими внезапно открывшимися талантами, – быстро исправился он, поймав взгляд Кенджи, – влегкую можешь обойти добрую половину участников, а то и вообще победителем выйти. Ты хоть представляешь, от чего отказываешься? Во-первых…
Кенджи только вздохнул и откинулся на подушку, слушая его болтовню. Сам-то Макото, в отличие от друга, внес свое имя в списки претендентов одним из первых – и, признаться, это стоило ему немалых усилий. Решив схитрить, он поднялся задолго до восхода солнца, надеясь избежать толкучки, – но подобных умников оказалось куда больше, чем Макото рассчитывал. Некоторые заняли места чуть ли не со вчерашнего вечера!
Самураи победнее мужественно ночевали прямо под открытым небом, кутаясь в плащи и шерстяные одеяла, – несмотря на то что не прошло и половины осени, ночью уже становилось прохладно. Воины и маги побогаче отряжали на это дело слуг, а то и вовсе нанимали крестьян или бродяг, которые хоть круглый год с радостью бы переминались с ноги на ногу за пару лишних медяков. Еще до полудня очередь растянулась чуть ли не на полгорода, а едва солнце достигло зенита, как призывать народ к порядку явились почти все хатамото – личная охрана императора, состоящая из лучших бойцов и заклинателей, настоящая элита.
Шутка ли, такое количество скучающих бойцов в одном месте, не знающих, чем себя занять. Кто-то достал кувшин саке, кто-то прикатил из ближайшей таверны бочонок эля, прямо на земле застучали игральные кости и зашелестели карты; парочка юнцов решила померяться силами на потеху всем прочим, тут же особо пронырливые начали принимать ставки на исход драки. И чем меньше становилось выпивки, тем чаще среди толпы начинали вспоминать старые обиды…
В общем, тот день обошелся городу как минимум в семь разгромленных таверн, пять закрытых купален, одиннадцать разрушенных фонтанов и упряжку испуганных коней, очутившуюся на крыше ближайшего храма. Снимали их аж до полуночи, а то, каким образом они вообще туда попали, на следующее утро не смогли объяснить даже протрезвевшие виновники сего безобразия. Удивительно, но будущие участники отделались разве что сломанными ребрами или разбитыми носами, хотя первые жертвы могли появиться задолго до начала Турнира.
Все это Кенджи поведал лично сам Макото, вернувшийся только глубокой ночью – вымотанный, лишившийся куска рукава и одного сапога, с ног до головы пропахший потом, вином и луком; но лицо его, несмотря на пару свежих синяков и похожую на лопнувшую сливу губу, просто светилось счастьем.
– Ты представляешь, приперся даже этот засранец Хияно! – фыркнул Макото, прикладывая к лицу смоченную в холодной воде тряпку. Заметив недоуменный взгляд Кенджи, он пояснил: – Это хлыщ Дома Тигра, отпрыск правящей семьи. Ты наверняка видал его на совете – худой как каланча, плюгавый такой и вечно на всех зыркает, словно бы в дерьмо вляпался. Еле-еле в прошлом году четвертую ступень одолел – подозреваю, не без помощи казны своего семейства, – а уж гонору… Стою я рядом с ним, а он башку поворачивает к своим дружкам и говорит, будто бы меня тут и нет: «Не знал, что в этом году дети тоже соревноваться будут». Дети, ха! Да он меня старше на пару лет, не больше! Ох, попадись он мне – не то что меч больше держать не сможет, ходить будет с палочкой…
Последнее время мысли Макото – впрочем, как и всех остальных жителей столицы, – занимал только Турнир. Воины и заклинатели тренировались до седьмого пота, оружейники, бронники, портные, держатели борделей, владельцы гостиниц и им подобная братия подсчитывали барыши, купаясь в деньгах, и даже уличные мальчишки ругались до хрипоты и лезли друг на друга с кулаками, защищая честь любимого Дома. Который, впрочем, утром мог быть совершенно другим, нежели вечером, а к полудню поменяться еще пару раз.
Самого же Кенджи всеобщая суматоха волновала не больше, чем ежегодное соревнование по поеданию риса, – да, в Каноку проводилось и подобное увеселение, к слову, имеющее немало поклонников. Нет, сейчас его тревожили куда более серьезные вещи. Пускай Жнец потерял бо́льшую часть своих союзников и едва не погиб сам, но он по-прежнему был могучим противником. Быть может, самым опасным человеком, с которым можно было скрестить мечи… Да и человеком ли?.. Кенджи своими глазами видел, как в него дважды вонзали кинжал почти по рукоять. Ни один воин, даже самый стойкий, не смог бы оправиться от подобной раны, даже если бы выжил, а Жнец не только не шелохнулся, но и смог продолжить бой, будто бы и вовсе не испытывал боли.
Не было сомнений, что его феноменальная живучесть была каким-то образом связана со сферами, что он разыскивал… как он там их называл – частицы Творцов? Чем бы они ни являлись на самом деле – клочьями души Пепельного Короля или же просто могучими артефактами, Кенджи чувствовал, что у мощи, которую он поглотил, есть свой разум. Холодный, яростный, не знающий пощады. В тот краткий миг, когда неведомая сила захватила над ним контроль, он ощутил такую густую волну ненависти, что еще чуть-чуть – и он бы обрушил ее на собственных друзей.
Хоть с той поры голос молчал, но эхо его злобы до сих пор звучало у него в голове. И даже сейчас Кенджи нутром чуял, что сила эта не ушла и не спит, а лишь притаилась; точно поняв, что не сможет сломить Волю своего носителя, просто выжидает удобного момента. Сможет ли он одержать верх над паразитом, вцепившимся не в его тело – в душу?
Кто знает.
Но если он поможет ему свершить свою месть…
– …К слову, у тебя есть мысли, куда запропастился этот брюзгливый старикашка? – спросил Макото.
Кенджи в ответ только пожал плечами. От Рю не было ни слуху ни духу уже несколько дней. Видимо, он отправился на поиски того самого человека, который, по его словам, знает что-то про эти таинственные сферы. Впрочем, ни Кенджи, ни Макото не сильно расстроило его внезапное исчезновение, и они решили сполна воспользоваться шансом перевести дух. Ведь с момента их возвращения они с самого раннего утра до позднего вечера проводили за тренировками под неусыпным и строгим взглядом Рю.
Бой на мечах. Бой с двумя клинками. Удары копьем, посохом и топором. Стрельба из лука. На своих двоих, лежа на земле, сидя на верхушке высоченного дерева, чья ветвь того и гляди надломится, и даже вниз головой. Метание дротиков и камней из пращи. Рукопашная – до сбитых в кровь кулаков. Все вышеперечисленное, но с завязанными глазами. Лазанье по практически отвесной стене, прыжки на одной ноге по врытым в землю столбам и бесконечное заучивание правильной группировки тела при падении.
«Плюхаетесь на задницы, как мешки с дерьмом», – с неумолимой прямотой заявлял Рю, когда они, кряхтя, поднимались с земли, ощупывая новые синяки.
Бесконечные маятники, подъемы в гору с мешком песка на плечах и бег, бег, бег. Кенджи уже не помнил, когда передвигался по городу неспешным шагом, так как за малейшую задержку Рю выдумывал им все более изощренные наказания. Наконец-то они узнали, что такое Камень Болтуна, которым тот любил грозиться, – правда, лучше бы им было оставаться в блаженном неведении. Когда Макото в очередной раз что-то брякнул прямо посреди речи старика, тот не стал осыпать его уже привычной бранью и лупить палкой, а вместо этого окинул взглядом тренировочный двор, выбрал самый тяжелый валун и сказал, что до самого заката Макото обязан таскать его в сумке за спиной, – при этом, разумеется, прочие упражнения тоже никто не отменял.