Фитнес для Красной Шапочки

Татьяна Полякова
Фитнес для Красной Шапочки

– Очень сожалею, – сказал он и виновато улыбнулся, а я торопливо поднялась и шагнула к двери. – Полина Владимировна, – окликнул он, я повернулась, и мой шеф, пряча глаза, со вздохом добавил: – Я действительно очень сожалею.

Я пожала плечами и вышла, стараясь выглядеть довольной жизнью, дошла до своего кабинета, захлопнула дверь и грязно выругалась. Я только что лишилась работы.

Шеф вызвал меня десять минут назад и, чувствуя себя, как уж на сковородке, заявил, что фирма испытывает трудности и сокращение штата неизбежно, а так как я пришла к ним недавно… ну, и прочее в том же духе. Говорить все это ему было неловко, и он, скорее всего, действительно сожалел, только мне от его сожалений радость небольшая.

– Вот дерьмо, – пробормотала я, достала из шкафа коробку и принялась складывать в нее свои вещи.

Дела в фирме шли прекрасно, и никаких сокращений не предвиделось. Меня выставили просто потому, что я в этом городе в черном списке. Возможно, никакого списка вовсе и нет или он состоит из одной моей фамилии, но то, что работы в родном городе я не получу, совершенно очевидно. А я-то надеялась, что после пятилетнего отсутствия смогу жить спокойно. И вот такое многообещающее начало…

Коробка заполнилась наполовину, когда дверь приоткрылась и в кабинет заглянула Ольга Шевцова. За три недели, что я здесь работала, мы успели подружиться, и выражение тихой печали пополам с недоумением на ее лице меня ничуть не удивило.

– Ты куда собираешься? – почему-то шепотом спросила она.

– Меня уволили, – ответила я, продолжая сборы.

– За что?

– По сокращению штатов. Фирма испытывает трудности… И все такое…

– Он так сказал? – нахмурилась Ольга.

– Ага.

– Он спятил. Какие трудности? Что за бред?

– Если очень интересно, спроси у него.

Ольга присела на краешек стула и, все еще хмурясь, заявила:

– Ты хороший специалист.

– Надеюсь.

– И у нас нет трудностей.

– Наверное.

– Но тебя уволили. Он что, приставал к тебе?

– Нет.

– Нет? Тогда с какой стати…

– Слушай, – разворачиваясь к ней, сказала я, – меня уволили. Официальную версию ты знаешь, а обо всем остальном мне ничего не известно. – Я, конечно, лукавила, ибо истинную причину увольнения знала наверняка, а не просто догадывалась. Но посвящать в свои дела Ольгу я не желала, не потому, что очень скрытная по натуре, а по той простой причине, что помочь Ольга мне не сможет, чего ж тогда понапрасну загружать человека своими проблемами. Сборы я закончила, накинула куртку и, подхватив коробку, шагнула к двери.

– Что, вот так сразу и уйдешь? – спросила Ольга.

– Если меня уволили, я не обязана сидеть здесь целый день. Пока.

– Я к тебе после работы зайду. Ладно?

– Заходи. – Держа коробку под мышкой, я вышла в коридор и, на прощание кивнув Ольге, направилась к выходу.

Оказавшись на улице, я преодолела несколько десятков метров до парка и хлопнулась на ближайшую скамью. Тяжко вздохнула и потянулась за сигаретами. Очень хотелось зареветь, говорят, слезы приносят облегчение, только выглядеть это будет довольно нелепо: сидит девица в парке в обнимку с коробкой и рыдает.

– Ну и черт с ним, – пробормотала я, но относилось это не к моему внешнему виду, а к открывающимся передо мной перспективам.

В другой ситуации я бы особо переживать не стала, потому что специалист я действительно хороший и работу непременно бы нашла, только что толку, если недели через три-четыре после этого все, что произошло сейчас, повторится? Очередной шеф вызовет меня и заявит, что ему очень жаль. Я опять вздохнула, бросила сигарету и, подхватив коробку, побрела домой.

Неужели вновь придется уезжать из родного города? Скорее всего так оно и будет…

Несчастья мои начались семь лет тому назад. В то время я была юной девушкой с нездоровой склонностью к романтизму, этакой Красной Шапочкой. Склонность эта сыграла со мной злую шутку. В дождливый сентябрьский вечер я отправилась на прогулку со своей собакой по кличке Молчун, толкнула железную дверь подъезда и в то же мгновение услышала автоматную очередь. Само собой, тогда я еще не знала, что это такое, и, честно скажу, слегка обалдела, наблюдая, как в дверном проеме передо мной, точно на экране, разыгрывалась классическая сцена из боевика: в трех метрах от двери «Мерседес», изрешеченный пулями, влетел в дерево, а по соседству – мотоцикл и двое парней на нем. У того, что сидел сзади, как раз и был в руках автомат. Надо сказать, что рядом с нашим домом находился ночной клуб и во дворе устроили стоянку для автомашин, после чего назвать двор спокойным никому бы в голову не пришло. Но это было все-таки слишком.

Разумный человек поспешил бы скрыться в подъезде или завизжал бы, на худой конец, от ужаса и неожиданности, а я… я рявкнула: «Молчун, вперед!», и собака, появившись из темноты, прыгнула на автоматчика и вышибла его из седла.

Водитель рванул с места, но, как видно, не хотел бросать товарища и, достигнув угла дома, начал разворачиваться. Можно с уверенностью сказать, что в тот момент я действовала абсолютно бессознательно, потому что даже страха не чувствовала. Я просто надеялась, что выстрелы услышали и сию минуту, точно по волшебству, появится милиция и все это моментально прекратится. Милиция не появлялась, зато дверь «Мерседеса» распахнулась, и я увидела мужчину, он сделал шаг, упал, с трудом приподнялся, а я бросилась к нему. Пока Молчун сидел верхом на стрелке, водитель мотоцикла стремительно приближался, а я оказалась рядом с раненым и попыталась помочь ему добраться до подъезда. Однако роль санинструктора оказалась мне не по силам: парень был слишком тяжелым, и дотащить его до подъезда прежде, чем мотоциклист окажется в опасной близости, я не могла и опять же в беспамятстве подхватила автомат, который валялся у моих ног, и, не раздумывая, пальнула. От грохота заложило уши, а я едва удержала автомат в руках. Но толк от всего этого был – парень на мотоцикле поспешил удалиться, а я, с автоматом в одной руке, второй поддерживая раненого, ринулась к подъезду. Лишь только мы достигли убежища, я крикнула: «Молчун, ко мне!», собака влетела в подъезд, и я захлопнула железную дверь.

И тут силы меня оставили. Раненый сполз по стене, и я вместе с ним. Вцепившись Молчуну в ошейник, я отчаянно завопила: «Помогите!», а Молчун завыл. Когда из квартир высыпали соседи, их ожидало дикое зрелище: окровавленный парень без сознания, я в столбняке, в грязи и чужой кровище и мой верный пес с пеной у пасти. Вызвали милицию, «Скорую»… Меня увезли вместе с раненым, впопыхах не разобрав, что я жива-здорова, сама я пребывала в шоке и внятно объяснить, что произошло, не могла. Молчуна моя мама, прибежавшая на крики, заперла в квартире, а сама поехала с нами. Позднее выяснилось, что у «Скорой» в тот вечер был еще один пациент, тот самый стрелок, изрядно помятый Молчуном. Вот в такой компании я и оказалась в больнице.

Милицейские чины пребывали в недоумении, потому что ничего объяснить я так и не смогла, меня отправили в палату, не обнаружив, к радости моей мамы, никаких увечий. Но тем не менее состояние мое, несмотря на это обстоятельство, было хуже некуда. Я таращила глаза и не могла произнести ни слова. Однако к утру пришла в себя, и в палате появился молодой мужчина в штатском, представился и начал задавать вопросы. Когда все понемногу прояснилось, он выглядел не лучше, чем я накануне, – так его потрясло мое поведение. В милиции-то поначалу решили, что дело выглядело так: я пошла гулять с собакой и, услышав выстрелы, из подъезда не выходила, а вот Молчун выскочить успел, раненый же добрался до подъезда сам, прихватив автомат. Мне бы следовало придерживаться этой версии, но я оказалась не только глупой, но и правдивой, и рассказала, как все оно было, вызвав у молодого человека подозрение в моей нормальности.

К обеду я пришла в себя настолько, что было решено: надобность в моем пребывании в больнице отсутствует. И тут моя мама, которая, несмотря на возраст, тоже тяготела к романтизму, заявила, что я просто обязана навестить спасенного мною мужчину, тем более что он находится в реанимации по соседству. И я пошла. В общем-то, в реанимации посещения запрещены, но для меня сделали исключение.

Я вошла и увидела на постели парня лет двадцати семи с бескровным лицом, тонкими губами и тяжелым подбородком. Не испытывая никаких чувств, я приблизилась, постояла немного и, решив, что выполнила свой долг, собралась уходить. Он вдруг открыл глаза, посмотрел на меня, губы его дрогнули, он вроде бы улыбнулся и с трудом протянул мне руку. Я ее пожала, а он прошептал:

– Привет.

После чего отключился.

Я поторопилась покинуть палату. В нескольких метрах от нее в похожей палате лежал вчерашний стрелок, возле двери дежурил мужчина в форме. Он сидел на стуле, листая журнал, а увидев меня, весело заметил:

– Ну ты даешь…

– Ага, – кивнула я и побрела к выходу, где меня ждала мама.

Сутки я спала и еще двое мало реагировала на окружающую действительность, а потом начала проявлять к ней интерес. Первым делом выяснилось, что стрелок скончался. Это здорово напугало и меня, и маму, маму даже больше, коли в больнице парень оказался благодаря нашему Молчуну. Но претензий нам никто не предъявил, более того, милиция встреч с нами не искала, а сосед Пашка Демьяненко, которому до всего было дело, трагическим шепотом поведал мне, что киллера «кокнули», и собачка здесь вовсе ни при чем.

– Кто его кокнул? – возмутилась я.

– Кто послал, тот и кокнул. Соображать надо.

– Его же охраняли, – не унималась я, припомнив дядьку с журналом.

– Не смеши, – хмыкнул он презрительно. – Охраняли… вот и доохранялись. Короче, парень скончался, и теперь концов не найдешь.

– Каких концов? – перепугалась я.

– Ну, это так говорится…

Его слова мне ужас как не понравились и я хотела побыстрее забыть о происшедшем, однако, когда мама сказала: «Надо бы тебе его навестить», я покорно побрела в больницу, хоть и не сразу поняла, о ком идет речь, и даже спросила:

– Кого?

– Как кого? Этого молодого человека. В конце концов, ты ему жизнь спасла и просто обязана…

Это было не очень понятно: раз я спасла ему жизнь, а не он мне, чем же я тогда обязана? Но с мамой я никогда не спорила, у нее своя логика.

Парня после двух операций успели перевести из реанимации в палату, возле которой расхаживали два неприятных молодых человека, которые, однако, без вопросов пропустили меня к больному. «Видно, Пашка не совсем дурак, – подумала я, – одного милиционеры прошляпили, теперь и этого сторожат».

Я постучала в дверь, вошла и увидела еще одного молодца, который сидел на стуле, но, заметив меня, поднялся и, кивнув, покинул палату. Я перевела взгляд на спасенного. Выглядел он неважно, но смотрел весело. Улыбнулся и как в первый раз сказал:

– Привет.

Протянул руку, и я ее пожала, ответив:

– Привет. – И вдруг подумала, что не знаю, как его зовут. То есть мне говорили, конечно, да я не запомнила. Вроде бы бизнесмен и богатый человек, хотя у Пашки была своя версия, не насчет богатства, а насчет бизнеса, но и он об этом говорил весьма туманно, так что я сразу заподозрила: ничего он толком не знает, а просто выдумывает.

Между тем парень смотрел на меня и улыбался, а я чувствовала себя крайне неловко. Ну вот я пришла, и что дальше? Сказать мне ему нечего, да и вообще… Я определила цветы, которые принесла, в вазочку, а кисть винограда на тарелку и собралась прощаться, но уйти сразу было как-то неловко, и я спросила:

– Как ваше здоровье?

– Нормально. Скоро выберусь отсюда.

– Замечательно, – промямлила я, – очень рада.

Он улыбнулся шире и вновь взял меня за руку, минуты две таращился на меня, вгоняя в тоску, а потом заявил:

– Спасибо тебе.

– За что? – не придумала я ничего лучшего.

– Как за что? – засмеялся он. – Ты мне жизнь спасла. Долг платежом красен.

– Ничего вы мне не должны, – ответила я испуганно. – Я вообще не хотела… то есть все нечаянно получилось…

– Ты сядь, – кивнул он на стул рядом. – Расскажи о себе.

– Да мне уже пора, – заволновалась я. – Я только на минутку, узнать, как у вас дела. Я пойду, ладно?

– Тебя Полиной зовут? – спросил он, все еще держа мою руку.

– Да.

– А меня Николай.

– Очень приятно.

– Мне тоже, – засмеялся он.

– Я пойду, мне в институт.

– Где учишься?

– В экономическом. Вы извините, мне правда пора идти. До свидания, – неловко высвободив свою ладонь, я попятилась к двери.

– До свидания, – сказал он и добавил: – А ты отчаянная.

– Это не я, это Молчун. Собака. Это он вас спас.

– Привет ему.

– Обязательно. Выздоравливайте.

– Скоро встретимся, – заверил он.

Я выскользнула в коридор, испытывая странные чувства. В основном они сводились к злости на маму. Ну с какой стати она решила, что я должна его навещать? По-моему, выглядело это по-дурацки… К досаде на себя примешивалось беспокойство: парень мне не нравился. Было в нем нечто настораживающее, что ли… И я дала себе слово, что ноги моей больше здесь не будет, что бы там мама ни говорила.

Время шло, и я понемногу начала забывать о случившемся, то есть я, конечно, все прекрасно помнила, но теперь думала о происшедшем без дрожи душевной, как-то отстраненно, будто и не со мной все это произошло. Так продолжалось около месяца, пока однажды, подходя к своему дому, я не заметила возле подъезда новенький «Мерседес». Дверь его открылась, и очам моим предстал спасенный Николай с сияющей улыбкой на устах. На недавнее нездоровье в его облике ничто не намекало, бледность сменил румянец, но физиономия от этого приятнее мне не показалась, а беспокойство лишь усилилось, потому что стало ясно: здесь он появился неспроста.

– Привет, – по привычке сказал он, шагнув навстречу, и протянул руку, я протянула свою, но он не пожал ее, а поцеловал, я же покраснела, злясь на себя за это, но тут уж ничего не поделаешь: ранее к моей руке никто не прикладывался, было это мне в диковинку и оттого смутило.

– Здравствуйте, – ответила я, пряча руку в карман пальто.

– Рад тебя видеть.

Я рада не была и поэтому ничего не ответила. Парень смотрел и проникновенно улыбался. Стоять столбом посреди двора было нелепо, и я спросила:

– Как вы себя чувствуете?

– Отлично. Вот приехал в гости. В квартиру пригласишь?

– Пойдемте, – пожала я плечами.

Мама должна прийти только в пять, и гость мне был ни к чему, но отказать ему я сочла невежливым. Мы поднялись на третий этаж, я открыла дверь и вошла первой. Молчун бросился мне навстречу, увидев гостя, он замер, настороженно поглядывая на него.

– Спокойно, – сказала я и потрепала пса по загривку.

– Шикарный зверюга, – заметил Николай, опускаясь на корточки. – Так это ты проявил чудеса героизма?

– Он. Идемте на кухню, я вас чаем напою.

Мы прошли на кухню, я поставила чайник на плиту и собрала на стол, не сказав при этом ни слова. Молчание гостя меня отнюдь не тяготило, он чувствовал себя вполне комфортно, смотрел на меня, продолжая улыбаться.

– Расскажи о себе, – попросил он, когда мы выпили по чашке чая.

– Что рассказывать? – пожала я плечами. – Учусь, живу с мамой и братом. Брат старше меня, пришел из армии, сейчас работу ищет…

– Работу мы ему найдем без проблем. – Николай достал из кармана визитку, положил на стол. – Пусть позвонит вечером, договоримся.

– Спасибо, – вяло поблагодарила я. – А у вас как дела?

– Прекрасно. Знаешь что, давай отметим мое выздоровление, закатимся в ресторан…

– У меня времени нет, я по вечерам работаю.

– Как работаешь? – удивился он. – Ты же учишься.

– Учусь. А по вечерам работаю. Мне к шести. Сейчас обед сготовлю и побегу.

– Ясно, – не очень-то обрадовался он. – А где трудишься?

– В одной фирме…

– Бухгалтером, что ли?

– Нет. Я там убираюсь. – Видя по его лицу, что он, похоже, не понимает, о чем речь, я пояснила: – Полы мою. Восемь кабинетов, на все уходит часа два, но добираться далековато, возвращаюсь поздно, а надо еще к занятиям готовиться.

– А в выходной?

– В выходные мы обычно у бабушки. Она плохо себя чувствует, а к нам переезжать не хочет.

– Красиво живешь, – немного подумав, заявил он.

– Нормально живу, – обиделась я.

– А парень у тебя есть?

– Нет, – ответила я неохотно, так как считала, что это не его дело.

– Конечно, откуда ж ему взяться, если ты то дома сидишь, то полы моешь. Сколько тебе в этой фирме платят?

– Тысячу, плюс стипендия… в общем, неплохо получается.

– Неплохо? – вроде бы не поверил он. – Это за год двенадцать тысяч? – Он извлек из кармана бумажник, отсчитал двадцать банкнот по сто долларов и придвинул их ко мне. – Держи. Здесь твой заработок за пять лет. Бросай свою фирму и учись спокойно.

Это меня здорово разозлило, и то, как небрежно он отсчитывал доллары, и то, что всерьез решил, что я могу их взять.

– Вы мне ничем не обязаны. Я не хотела вас спасать, у меня нечаянно получилось. Если честно, мне бы поскорее забыть обо всем этом, так что встречаться нам ни к чему, и вообще…

– Я тебя обидел? – нахмурился он.

– Вы меня не обидели. Я верю, вы действительно хотите помочь, только у меня все в порядке и в помощи я не нуждаюсь. Вы извините, мне готовить надо, а то не успею.

Он таращился на меня не меньше минуты, но деньги забрал и, к моему облегчению, потопал к выходу.

– Ну что ж, до свидания.

– До свидания.

– Брату скажи, чтоб позвонил, я помогу.

– Спасибо, – кивнула я, и он наконец убрался восвояси.

Вечером, когда мы пили чай, я рассказала маме о визите Николая.

– Андрюшке помочь обещал? А где визитка?

– На холодильнике.

Мама принялась изучать ее.

– Я об этой фирме слышала. Очень серьезная фирма.

– А Пашка говорит – сплошной криминал, оттого-то хозяина чуть и не убили.

– Много твой Пашка знает. Думаю, Андрюшке стоит позвонить. – Я поморщилась, а мама насторожилась: – Что?

– Он мне деньги предлагал. Две тысячи баксов.

– Зачем?

– Не зачем, а за что. За спасение, должно быть.

– Ты не взяла?

– Конечно, нет.

– Правильно, за спасение брать деньги неприлично. Хотя, если человек от чистого сердца…

– Мама…

– Что мама? Думаешь, мне легко видеть, как ты надрываешься? Бегаешь с института на работу, полы моешь. У нас в отделе девчонки расфуфыренные, а ты в сапогах, которые тебе в десятом классе покупали. Джинсы и две кофты – вот и все наряды.

– Мама… – повторила я и добавила мягче: – Я не надрываюсь. И сапоги вполне приличные, мне их еще на пару лет хватит. Кофту я себе куплю…

– Ага. У нас долг за квартиру полторы тысячи, Андрюшке куртку надо, он же раздетый…

– Он на работу устроится и куртку купит.

– Ох, как без отца плохо… – Мама подошла ко мне, обхватила мою голову руками и прижала к себе. Я испугалась, что она заплачет, но в этот раз обошлось, мама гладила мои волосы и только вздыхала, а потом спросила: – А этот Николай, он как вообще, молодой?

– Вроде бы…

– Что значит вроде бы? Сколько ему: тридцать, сорок, пятьдесят?

– Лет двадцать семь. Я не уточняла.

– Не женат?

– Мама… Мне неинтересно, женат он или нет.

– Он что, урод?

– Глаза, нос, уши… все на месте.

Мама хихикнула, покачала головой и вновь спросила:

– Но он тебе не нравится?

– Ни капельки.

– Почему?

– Просто не нравится.

– Знаешь, что я тебе скажу, – главное, чтобы женщина нравилась мужчине, а все остальное… можно привыкнуть. Ну, вышла я за твоего отца по большой любви. И что? Осталась в тридцать лет с двумя детьми. Папаша копейки не прислал и ни разу не поинтересовался, как мы? Дохни с голоду, а ему и горя мало… вот и вся любовь. Ладно, – мама махнула рукой, – не взяла денег, и правильно. У бедных тоже есть гордость.

О гордости я особо не размышляла, но Мелех Николай Петрович, как значилось на визитке, мне не нравился, и с этим, как говорится, ничего не поделаешь.

На следующий день, вернувшись из института, я застала на кухне невероятную сцену: мама с Андреем пили шампанское, на столе стоял торт, разнообразная закуска, а лица обоих просто сияли от счастья.

– Что за праздник? – насторожилась я.

– Андрей работу нашел. Отгадай, сколько ему будут платить? Триста долларов, и это только в первое время.

Андрей подмигнул мне, я опустилась на табуретку рядом.

– Что за работа?

– Экспедитором. Конечно, командировки, но это ерунда, привыкну. Завтра выхожу.

– Как фирма называется? – Они переглянулись, не торопясь с ответом. Мне стало ясно, в чем дело, я кивнула и со вздохом заметила: – Ты ему звонил.

– Кому? – нахмурился Андрей, но тут заговорила мама:

– Звонил, и что такого? Мы не милостыню просим, а работу. В этом нет ничего зазорного. Сейчас на хорошую работу просто так не устроишься. И вообще, я не понимаю, почему ты так против него настроена? Андрюша говорит, он приятный человек. Правда, Андрей?

– Да. Классный мужик, такими бабками ворочает, а разговаривал со мной запросто и даже до двери проводил.

– Ладно, – кивнула я, – наливайте шампанского, будем праздновать.

Позднее, лежа в постели и укрывшись с головой одеялом, я попыталась понять, отчего я в самом деле настроена против этого Мелеха, но ответа так и не нашла. Возможно, сработало предчувствие, хотя тогда я еще не знала и не могла знать, что пройдет немного времени – и моя жизнь, пусть не очень веселая, но привычная и размеренная, полетит под откос и я не раз вспомню дождливый осенний вечер, свой дурацкий героизм, а точнее, глупость, и буду очень сожалеть, что нелегкая понесла меня гулять с Молчуном, сидела бы дома, глядишь, до сих пор жили бы спокойно…

Андрей начал работать у Мелеха, а тот стал частым гостем у нас в доме. Дошло до того, что прежде, чем идти домой, я непременно звонила маме, желая знать, не засиделся ли у нас благодетель, а если оказывалось, что и в самом деле засиделся, под любым предлогом отлынивала от дома. Разумеется, чем чаще приходилось придумывать поводы для того, чтобы избежать встречи с ним, тем больше он меня раздражал, пока дело не дошло до тихой ненависти.

Понимания в родном доме я не находила. И Андрей, и мама в один голос твердили, какой Николай Петрович замечательный, думаю, они лелеяли мечту о том, что я выйду замуж за богатого человека. За богатого я была не против, при условии, что он не будет вызывать у меня отвращения, так что случай с Мелехом был безнадежным, но родственники об этом не догадывались, а я старалась с ними данный вопрос не обсуждать.

Тут подошел мой день рождения. Сообразив, что визита дорогого гостя не избежать, я заявила, что тратить понапрасну деньги не хочу и отмечать день рождения не буду. Но мама с братом опять-таки в один голос твердили, что отметить его просто необходимо, а с деньгами проблем нет, так что экономить ни к чему. (Андрей действительно стал зарабатывать приличные деньги, а по нашим меркам, просто сумасшедшие.) Было ясно: родственники чего-то ждут от этого праздника, то есть надежды не теряют. Николай Петрович к тому моменту у нас так прижился, что разве только ночевать не оставался, называл мою маму «мамулей», отчего та радостно хихикала и целовала его бритую головушку, а он начал заводить разговор о том, что нам надо менять квартиру, наша никуда не годится, и в самом деле принялся что-то там подыскивать. Соответственно, я так распланировала свой день, что домой являлась только на ночлег и счастливо избегала встреч со спасенным. Это положение ни родственников, ни его самого, как видно, не устраивало, и теперь они делали ставку на торжество. Я им немного подпортила игру: отказалась от ресторана и пригласила институтскую группу в полном составе, девчонки у нас трещотки, и болтали мы только о своем, так что Николай Петрович сидел вроде свадебного генерала и, подозреваю, скучал, зато мне было весело. В подарок от него я получила золотые часы, что вызвало бурную радость у мамы и легкий шок у подруг. Николай Петрович, как всегда, никуда не торопился, гости разошлись, а он все сидел в кресле с постным видом. Я отправилась мыть посуду, и он появился в кухне следом за мной, а мама удалилась. Николай Петрович (из вредности я называла его только так, хотя разница в возрасте не была столь уж существенной и позволяла вполне демократично говорить ему «ты» и называть, соответственно, Колей), так вот, Николай Петрович устроился возле подоконника, закурил, а я мыла посуду и делала вид, что его присутствие меня не раздражает.

– Ты довольна? – спросил он, имея в виду празднество.

– По-моему, все прошло отлично, – отозвалась я. – Как вы считаете?

– Лишь бы тебе понравилось. – Он сунул руки в карманы брюк и уставился на меня, да так, что мертвого проймет. Я поспешила вернуться к посуде, но его взгляд жег мне затылок. Я мысленно чертыхалась и думала о том, что не худо бы ему провалиться вместе с часами и взглядами. Ночевать он остался у нас, правда, инициатива исходила от мамы.

– Куда ты поедешь на ночь глядя? – заявила она. – Андрюшка не придет (Андрей отправился провожать девчонок). К Надьке своей завернул, значит, до утра.

Николай Петрович согласился. Я хоть и не пришла в восторг, однако и пакостей от судьбы не ждала. Спали мы в одной комнате с мамой, а Николая Петровича определили на место Андрея.

Выпила я в тот вечер довольно основательно и оттого уснула как убитая, а когда проснулась, обнаружила рядом с собой Николая Петровича, который пытался слиться со мной в жарких объятиях. Поначалу я даже не испугалась, меня прямо-таки потрясла его наглость, и я подумала: теперь-то мои поймут, какую пакость пригрели, и ноги Николая Петровича в нашем доме не будет.

– Вы что, спятили? – сурово и громко спросила я.

– Да брось ты, – ответил он, намереваясь продолжить в том же духе, а я позвала:

– Мама…

– Ее нет, – усмехнулся он. – Ушла куда-то по срочному делу.

С полминуты я приходила в себя, ну а потом живо напомнила ему, что характер у меня с момента нашего трагического знакомства ничуть не изменился: изловчилась и съездила ему по физиономии, и не по-бабьи ладошкой, а так, как меня учил драться старший брат. А когда Николай Петрович, слегка обалдев от неожиданности, откатился в сторону, добавила ему ногой и заорала:

– Молчун, ко мне…

Песик тут же возник рядом, грозно рыча, хотя к моему врагу он успел привыкнуть, раз уж тот буквально жил у нас в доме, но, в отличие от родственников, сориентировался быстро.

– Катись отсюда, – сказала я дорогому гостю, – и чтоб я тебя больше не видела, не то собаку спущу.

– Вот так, да? – спросил он, поднимаясь с пола, где отдыхал некоторое время.

– Вот так, – ответила я.

– Значит, не нравлюсь, – хмыкнул он, натягивая брюки.

– Не нравишься.

– И кто же из этих прыщавых твой дружок? – продолжал резвиться Николай Петрович.

– Не твое дело. А про собаку я не шутила. Ей-богу спущу.

– Посмотрим, – ответил он, но из квартиры убрался.

Мама появилась под утро и, пряча глаза, сообщила, что звонила тетя Валя, ей вдруг среди ночи стало плохо, и мама побежала к подруге, сильно беспокоясь о ее здоровье. Предательство близкого человека потрясло меня гораздо больше поведения Мелеха. От него-то я ничего хорошего не ожидала, но мама… Ненавидеть и презирать родную мать я была не в состоянии, и вся моя ненависть обратилась на Мелеха. Собравшись с силами, я поставила родных в известность, что не желаю его видеть, и если он еще раз появится у нас, уйду из дома. Это произвело впечатление. Впрочем, Николай Петрович встреч со мной не искал. На этом бы и успокоиться, но жизнь, начав катиться под гору, продолжала свое движение. Андрей ошалел от больших денег, много пил, а вел себя в пьяном угаре так, что с души воротило. Ясно было, добром это не кончится.

– Уходить ему надо от этого Мелеха, – не выдержала я. Мама молчала, а Андрей презрительно фыркал, к тому времени он уже купил квартиру, жил отдельно и мои увещевания ему были безразличны.

Однажды вечером я вернулась с работы и застала маму в слезах, Андрей маялся с перепоя, злой, с красными глазами и опухшей физиономией, а Молчун отсутствовал.

– Где собака? – испугалась я. Мама зарыдала и скрылась в ванной, а Андрей заявил:

– Под машину попал. Я с ним погулять вышел, и вдруг какой-то придурок…

Я опустилась на стул, сверля брата взглядом, он его выдержал и зло сказал:

– Чего уставилась? Я, что ли, виноват?

– Ты врешь, – ответила я.

– Тебе что, собака дороже брата?

– Куда ты его дел?

– Закопал возле помойки. Хочешь – проверь, – усмехнулся он.

– Идем, покажешь, где зарыл, – кивнула я.

– Не дергайся. Сдох твой пес. Сдох.

– Сволочь ты, Андрюшка, – вздохнула я. Он заорал, прибежала мама и принялась нас увещевать. А я собрала кое-какие вещи и отправилась к девчонкам в общежитие, где и прожила неделю.

Каждый день ко мне приходила мама и плакала. Домой мне пришлось вернуться, а через месяц, в течение которого мы так ни разу и не встретились, Андрей погиб. В городе болтали разное, мне было не до досужих разговоров, но и в мамину версию об ограблении три огнестрельных ранения не вписывались. Похоронами занялся Мелех и денег не пожалел. На поминках подошел к нам, обнял маму, пообещал, что не оставит ее в беде, говорил трогательно и даже со слезой, а потом сграбастал мою руку и пробормотал сочувственно:

– Сожалею. – Но в его взгляде мне чудилась насмешка. От горя и растерянности я плохо справлялась с эмоциями и сделала то, что в любом случае делать не следовало: плюнула ему в физиономию. Не думаю, что он был виноват в смерти брата. В конце концов, Андрей сам сделал свой выбор, но тогда я склонна была во всех несчастьях винить Мелеха. Он вытер лицо, усмехнулся, пожал плечами, ничуть не смущаясь, и на некоторое время исчез из моей жизни. Правда, раз в месяц от него приезжал человек и привозил маме деньги. Иногда Николай Петрович звонил ей, и она с ним подолгу разговаривала.

– Зря ты к нему так относишься, – со вздохом увещевала она.

– Мама, он втравил Андрея в гнусную историю…

– С ума сошла, в какую еще историю? Андрюша…

– Я не знаю, чем занимается этот Мелех, но одно ясно: Андрей…

– Замолчи, – прикрикнула мама, – не смей говорить гадости о брате. Мне плевать, что люди болтают. Я знаю одно: когда случилась беда, помог нам только Коля и до сих пор помогает.

– Он помогает, потому что прекрасно знает, что виноват.

– Он помогает, потому что дружил с Андреем и мы ему не безразличны. А ты брату собаки простить не можешь, даже мертвому.

После этого разговоров о Мелехе я избегала и, честно говоря, перестала о нем думать, благо он себя не проявлял до тех самых пор, пока я не влюбилась.

Как водится, чувство поглотило меня целиком, я радовалась жизни, потому что моя любовь не осталась безответной. Сережа сделал мне предложение, я с готовностью согласилась, а вот мама в восторг не пришла.

– На что жить будете? – спросила она сурово.

– Проживем, – оптимистично заверила я.

– Проживете… – презрительно фыркнула она. – А если ребенок? О, господи, о чем ты только думаешь?