Осточерчение

Aeroport BrotherhoodКосте Инину, его кухнетак они росли, зажимали баре мизинцем,выпускали ноздрями дымполночь заходила к ним в кухню растерянным понятымтак они посмеивались над всем, что вменяют имтак переставали казаться самим себечем-то сверхъестественным и святымтак они меняли клёпаную кожу на шерсть и твидобретали платёжеспособный видначинали писать то, о чём неуютно думать,а не то, что всех удивиттак они росли, делались ни плохи,плохи, ни хорошичасто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотамхижины в ланкийской глуши,чтобы море и ни душиспорам тишинуноутбукам простые карандашитак они росли, и на общих снимках вместо умершегообразовывался провалчей-то голос теплел, чей-то юмор устаревално уж если они смеялись, то в терцию или квинту —в какой-то правильный интервалтак из панковатых зверят – в большой настоящий адпили всё подряд, работали всем подрядпонимали, что правда всегда лишь в том,чего люди не говоряттак они росли, упорядочивали хаос, и мир пустелтак они достигали собственных тел,а потом намного перерастали границы телвсякий рвался сшибать систему с петель,всякий жаждал великих делкаждый получил по куску эпохи себе в наделпо мешку иллюзий себе в уделправ был тот, кто большего не хотелтак они взрослели, скучали по временам,когда были непримиримее во сто крат,когда все слова что-то значили, даже эти —«республиканец» и «демократ»так они втихаря обучали внуков играть блюзовый квадратмладший в старости выглядел как апостолстарший, разумеется, как пирата последним остался яя надсадно хрипящий список своих утратно когда мои парни придут за мной в тёртой коже,я буду радмолодые, глаза темнее, чем виноградскажут что-нибудь вроде«дрянной городишко, брат»и ещё«собирайся, брат»Я очень люблю Верочку Полозкову с давних-предавних, почти неправдивых времен. За точное, меткое словцо, за искренность и честность.Вера одна из тех, кто в состоянии войну называть войной и переживать за своих друзей в Украине, где в каждом городе, будь это Одесса, Киев, Харьков…, ее встречали тепло и всегда любили. Подписана на ее страничку в Инстаграм. Для Веры не было «чё-та неодназна» и «ну, мы ж всего не знаем», «бомбят только военные объекты» с первых же дней войны, с 24 февраля 2022 года. Эту дату мы никогда не забудем… Все предельно ясно и понятно, если ты думающий, живой человек.Спасибо, Вера.Данный сборник большей частью написан в Индии и, местами про Индию, куда Вера Полозкова увезла своих троих детей, покинув родину. Вера неоднократно посещала эту страну, жила там месяцами, по ее словам, жизнь там очень благотворно сказывалась на ее творчестве, да и на самой Вере. Этот сборник написан в предыдущие пребывания поэтессы в Индии.Как всегда выписала много цитат и целые стихотворения – они уже давно в любимых. Ниже оставлю еще одно, из самых-самых. Оценку снизила за несколько неприятных лично мне строк. Казалось бы, мелочь, но нет, засело и чувствительно шкрябнуло.спойлерИз любимого:«Как они говорят, мама…»как они говорят, мама, как они воздевают бровки,бабочки-однодневки, такие, ангелы-полукровки,кожа сладкие сливки,вдоль каждой шеи татуировки,пузырьки поднимаются по загривку, как в газировке,отключают сознание при передозировке,это при моей-то железной выправке, мама,дьявольской тренировкемама, как они смотрят поверх тебя, если им не друг ты,мама, как они улыбаются леденяще, когда им враг ты;диетические питательные продуктынатуральные человеческие экстрактыполые объекты, мама, скуластые злые фрукты,бесполезные говорящиеартефактыкак они одеты, мама, как им все вещи великоватысамые скелетыу них тончайшей ручной работытерракотовые солдаты, мама,воинственные пустоты,белокурые роботы, мама, голые мегаватты,как заставишь себя любить настоящих, что ты,когда рядом такие вкусныесуррогатысвернуть

«Осточерчение» Веры Полозковой – это прежде всего очень и очень хороший сборник: не набор текстов, но целое, которое, как положено, больше его частей.Если читать «Непоэмание» было – как просеивать золотой песок, потому что стихотворений, ставших для меня по-настоящему любимыми, там немного (но зато каждое – прямое попадание: «Хочешь любить – научишься доверяться. Фирменный отрабатывая удар»), то эту книгу мне хочется выучить наизусть, а потом часами читать вслух, заслушиваясь игрой слов и аллитерациями. Да, уровень стихотворений изменился – в лучшую сторону, на мой взгляд: теперь каждый текст – предельная концентрация мысли, квинтэссенция переживания. Не исчезло и то, за что я больше всего люблю Веру Полозкову, – виртуозное владение рифмой, легкость и естественность поэтической речи; кажется, она способна рассказать в стихах всё, что угодно. Кажется, что её стихи – неоскудевающий поток строчек, управлять которым ничего не стоит.Только вот сама Вера – или её лирический герой – утверждает обратное:…это только казалось, что всё звучит из тебя, ни к чему тебя не обязываяа теперь твоя музыка – это язва, что грызет твое горло розовое,ты стоишь, только рот беспомощно разеваятишина сгущается грозоваяникакой речи, мама, кроме горечичья это ночь навстречу,город чейчто ж тебе нигде не поется,только ропщетсятолько тишина над тобой смеется,как дрессировщицаИ несколькими строками ниже – горькое обращение к музыке:всё пытаюсь напеть тебя, мышцу каждую напрягая,но выходит другаяжуткая и другаяИ это, как мне видится, не творческий кризис, но выход на новую степень или стадию развития; тогда тяжесть и неповоротливость языка – только плата за переход. Это очередная вершина – и открывающийся с нее головокружительный вид, совсем иной, чем раньше, определяют изменение тематики стихотворений.Не столько люболь и отчаяние преданного, сколько поиск себя, осознание ценности и цели своего труда («производство смыслов для моей дорогой страны»). Не краткость и пронзительность переживания, но изучение более постепенного и более глубинного процесса: «кажется, мы выросли, мама, но не прекращаем длиться».Движение одновременно внутрь и вовне, концентрация и расширение – в «Осточерчение» входит удивительный «индийский цикл» и несколько текстов о Городе, из которого всё «выплавлено и соткано». И, конечно, стихотворения о счастье, неожиданные в книге с таким названием, – знак равенства, признание мира вокруг и себя самой в этом мире.Любовь же… нет, не уходит на второй план, скорее – переходит на третье лицо, становясь объектом повествования. Всё, что в предыдущих сборниках было болезненно личным, оглушающе искренним, теперь – либо часть прошлого, на которое оглядываются, чтобы отпустить и взмахнуть рукой на прощанье, либо участь персонажей сюжетных стихотворных историй: Грейс, миссис Корстон, Джеффри Тейтума… восемь лет назад мы шли той же дорогой, и все, лестницы ли, дома ли, -было о красоте, о горечи, о необратимости, о финале;каждый раз мы прощались так, будто бы друг другу пережималиколотую рану в грудидорогая юность, тебя ещё слышно здесь, и как жаль, что больше ты не соврёшь нам.ничего не меняется, только выглядит предсказуемым и несложным;ни правдивым, ни ложным, ни истинным, ни оплошным.обними меня и гляди, как я становлюсь неподсудным прошлым.рук вот только не отводи«Осточерчение» – это зрелые стихи одного из любимых моих поэтов: по-новому горькие и пронзительные, по-новому жесткие. И по-прежнему – если не более – прекрасные.

Вот ведь странность, в исполнении автора – почти музыка: ровная с тонкими иголками на кончиках аккорда. Задевает и цепляет, порой погладит, порой надорвет кожицу. Без жалости растягивает края ранки и с любопытством ребенка рассматривает, что там у тебя внутри, и есть ли чего вообще? А вот печатный текст – странен и тяжел для самостоятельного восприятия: как попытка повторить на гитаре мелодию, когда не умеешь играть. И пальцы режет и звук глухой. Печатный текст завязывает в узел, что не распутаться. И все же нравится, многое нравится. Буду ждать авторского исполнения.