Стая

Laline Paull

POD

Copyright © Laline Paull, 2022

This edition is published by arrangement with The Peters Fraser and Dunlop Group Ltd and The Van Lear Agency LLC

В коллаже на обложке использованы фотографии и иллюстрации: © Vitaliy Berkovych, Alexander Tolstykh, Arabic Logos, Bokeh Blur Background, Melok, DianaFinch, yuRomanovich, Christos Georghiou / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Грушецкий И., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

«Лалин Полл блестяще справляется с одной из важнейших задач литературы: давать человеческий голос тем, у кого его нет».

Амитав Гош

* * *

 
Я хочу домой,
Если дом не акулья пасть,
Если дом не ствол пистолета.
Никто не уходит из дома,
Пока дом не прогонит сам.
 

Варсан Шайр «Дом»

Настоящие места никогда не отмечаются на картах.

Герман Мелвилл

«Моби Дик», глава XII^[1]

Пролог

Покачиваясь в полусне на поверхности, Эа мгновенно просыпается. Ее рефлексы никогда не спят. Но это всего лишь любовные игры молодой пары дельфинов. Они выпрыгивают из воды, с шумом плюхаются обратно, а затем в облаке пузырьков медленно сходятся живот к животу. Эа нравится их танец. Некоторые вещи никогда не меняются. Просто делают их теперь другие.

Всего лишь за три поколения стая превратилась в новое племя, в котором грациозность спиннеров смешалась с силой афалин^[2]. Как и всем старикам, все молодые кажутся Эа красивее, но она понимает – молодость не вернуть. Время идет так быстро: теленка только отлучили от груди, а вот он уже ищет себе пару. Сумерки и рассветы мчатся друг за другом так, словно океан ускорил свой ритм.

Эа не возражает. Ход времени приближает ее воссоединение с океаном и с тем, чье сердце все еще бьется в ее теме. Смена сезонов утратила четкость, уже неважно чередование лун, ее перестали интересовать сроки нереста рыб и скорость роста кораллов. На закате жизни не стоит пренебрегать ритуалами, которым она так противилась в молодости. И вообще, если бы не она, может, ничего бы и не случилось.

Все разрушилось, но Эа больше не винит себя. То, что произошло, куда серьезнее, чем ее вина.

* * *

Эа наблюдает за любвеобильной молодой парой, на которую теперь с возбуждением смотрят остальные. Она и другие старшие могут считать новое поколение поверхностным и нелюбопытным, но их мнение останется при них. Молодежь не страдает ностальгией. Разве что кто-нибудь из них вспомнит мимоходом о прошлом. Ну и что, что они принадлежат к разным видам? Эа – последний дельфин-прядильщик из мирной стаи Лонги, некогда обитавшей в океане. Другие старшие – все афалины – из печально известной мегастаи Tursiops. Трудно поверить, что когда-то они цеплялись за свое происхождение.

Эа пытается жить настоящим моментом, считая каждый новый мирный день подарком. Но даже когда бóльшая часть стаи спит, Эа никогда не расслабляется до конца. Какое-то смутное чувство, что-то давнее заставляет ее спать вполглаза. Она слушает океан всегда, но пока не происходит ничего необычного. Никаких скрежещущих звуков, никаких вскриков от боли. Только время от времени кому-нибудь из стариков снится красная вода, и он просыпается с визгом. Эа рада бы оказаться там, чтобы помочь, но… все закончилось. Они уже в другом месте.

Иногда Эа хочется поделиться своей историей, чтобы все узнали, каково жить здесь. Но одного только уважительного отношения к старшим мало, чтобы ее стали слушать. Молодежь не любит неприятных историй. Эа понимает это. Когда-то и она была такой же.

В правду трудно поверить, но еще тяжелее с ней жить.

1
Пелагиаль, открытое море

^[3]

Где-то в Индийском океане, неподалеку от экватора, лежит архипелаг, протянувшийся почти на четыреста миль. Изогнутую цепь возглавляет большой восточный остров, далее она сужается к западу, оканчиваясь тремя крошечными атоллами. В ряду островов есть разрыв как раз на месте атолла, испарившегося во второй половине двадцатого века во время ядерных испытаний.

В этих неспокойных водах нашли приют разрозненные остатки разных видов морских беженцев, но наша история повествует о двух группах китообразных, о двух братских видах с тяжелым прошлым. Первыми стали Лонги, маленькая стая Stenella longirostris или, как их еще называют, дельфинов-прядильщиков. Вторую группу составили обычные афалины, или Tursiops truncatus. Они выгнали Лонги из дома и заняли их место.

У каждой стаи есть собственная гордость, каждый ее представитель свысока относится к чужакам. Но всех их объединяет один фатальный недостаток: они думают, что знают океан.

2
Неправильный ребенок

Рассвет едва забрезжил над морем, когда поблескивающая серебром стая Лонги вернулась с очередной успешной ночной охоты.

Юная Эа готовилась к осуществлению своего плана, когда вместе со всеми прошла по широкому проливу в безопасные воды родной лагуны. Оказавшись дома, она покинула стаю, стараясь привлекать как можно меньше внимания. Сегодня ее совсем не тянуло заниматься любовью с молодыми дельфинами.

Эа возмущало, что из-за того что она отказывает женихам, все решили, будто у нее какие-то проблемы. Эа не чувствовала себя ни больной, ни уставшей, ей просто не хотелось заниматься сексом и ей было наплевать на то, какое это полезное занятие. Она с нетерпением ждала своего совершеннолетия совсем по другой причине, но его приход стал для нее горьким разочарованием. Эа не стала лучше слышать, музыка океана не ворвалась как по волшебству в ее сознание. Вместо этого она продолжала слышать неприятные пугающие звуки, которые, как считала даже ее мать, Эа чудились.

Никто больше не слышал ничего подобного. Страдала от них одна Эа. Звуки ужасно раздражали ее, заставляли испытывать стыд от непонимания, за что и почему она могла навлечь на себя эту боль и страх.

Стая ценила ее как хорошую охотницу, но сама Эа прежде всего желала стать нормальной. Тогда бы и она могла беззаботно кружиться под музыку океана, как все остальные, могла бы настроиться на общий ритм. Она была быстрой, здоровой и очень хотела добиться успеха, но услышать музыку не удавалось. Другие Лонги с легкостью совершали изящные движения. Танец был для них видом искусства, а еще спортом и ритуалом. И заключался он в единении с океаном. Каждый, кто хотя бы раз испытал это, навсегда проникался радостью, свойственной многим Лонги. Молодые дельфины осваивали этот навык в период полового созревания. Но даже вступив в пору зрелости, Эа так и не смогла приобщиться к общему знанию. Она понимала, что ее попытки технически верны, но некрасивы.

Никто не мог объяснить эту ее странную особенность. Она часто вздрагивала от неприятных звуков. Возможно, Эа была слишком чувствительна даже по меркам Лонги.

Звуки проникали прямо в мелон^[4], порождали болезненные ощущения и не раз сбивали с курса. Отгородиться от них никак не получалось. Другие дельфины приглашали ее в свой изящный хоровод, но саму Эа это приводило только к новым разочарованиям и головным болям, длившимся иногда по несколько дней.

Завидуя другим, она каждый день одержимо пыталась услышать исцеляющую музыку, но океан продолжал отказывать ей в этом даре. Эа гневалась; наверное, именно это и позволяло ей справляться с ситуацией. Раз ей не дается то, чем обладают другие, то и не надо! Она возьмет свое в чем-нибудь другом. В конце концов, она могла охотиться. Разве этого недостаточно? Да, ей никогда не выбиться в лидеры, все думают, что у нее трудный характер, но Эа делала вид, что ей наплевать. И только ее мать знала, как сильно она горевала и как ненавидела жалость окружающих.

Половая зрелость принесла разочарование и шок. Разочарование от того, что слух так и не улучшился, а шок потому, что, несмотря на ее неуклюжесть, женихов вокруг было хоть отбавляй. Эа ожидала, что ее уродливый внутренний мир, состоявший из дурных мыслей, желаний и обид, отразится на ее внешности, но этого не случилось. Все Лонги были красивы, но только Эа была особенной.

Изящество, присущее ее народу, в Эа проявилось даже с избытком. Темные линии вокруг глаз у нее были длиннее, живот жемчужного цвета украшали блестящие черточки, словно придающие скорости ее движениям. Все Лонги обладали красивыми грудными и хвостовыми плавниками, и в этом Эа ничем не выделялась, но вот лицо ее было особенным. Рострум^[5] длиннее обычного, костные выступы над глазами более массивные. Сами глаза имели удлиненный разрез, и темные линии вокруг них казались шире. Плыть с ней рядом во время охоты – одно удовольствие. Наблюдая за ее природной грацией, никто бы не заподозрил, что она всего лишь имитирует характерные движения прядильщиков. Все в общем-то знали о том, что у нее проблемы со слухом, но малейшее сочувствие приводило ее в ярость и побуждало продолжать попытки стать такой же, как остальные. А музыки все не было и не было. Эта часть жизни не для нее. Эа привыкла.

Сейчас она неторопливо плыла в водах лагуны, с одной стороны стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, но с другой – стремясь побыстрее оказаться там, где ее уже не смогут заметить и позвать обратно. Ее целью была черная коралловая стена, давно обжитая колонией мурен. Это было запретное место, вода здесь имела другой состав, и, кроме Эа, никто сюда не совался. Взрослые Лонги уважали мурен, но не могли избавиться от отвращения к их уродливым мордам, а телята вздрагивали, заслышав злобных соседей с дальнего конца лагуны.

Стену она нашла случайно, когда искала укромное местечко, чтобы погоревать без помех. Увидев, куда она попала, она чуть дыхало^[6] не открыла от удивления. Огромные, похожие на угрей чудища наполовину вылезли из расщелин, уставившись на нее маленькими желтыми глазками. Ошарашенная Эа быстро заметила печать изощренного разума на злых мордах и уже не боялась. Когда они перестали разглядывать друг друга, мурены вернулись к обычному для них созерцанию, тогда Эа поняла, что ее присутствие сочтено необременительным, и почувствовала себя польщенной. Стена мурен стала ее тайным убежищем; ее мать об этом знала, но никому не говорила.

Эа почти добралась, когда солнце коснулось горизонта и чуть подсветило коралловое дно лагуны. Издали до нее доносились звуки играющей стаи, взрослые выводили трели удовольствия, телята радостно покрикивали в детской зоне. Она улавливала сплетни и споры о последней охоте, и ей было приятно узнать, что они с матерью снова оказались в числе лучших. У них был свой молчаливый язык, которому ее научила мать, когда поняла, что Эа не такая как все, так что теперь они хранили общий секрет.

Но сегодня ее ждали мурены, выглядывавшие из своих нор. Некоторые специально подставляли тела последним солнечным лучам, словно хвастаясь замысловатыми узорами. Здесь были и ее любимицы: огромная иссиня-черная с коричневыми пятнами и желто-зеленая с серыми полосками. Другие маскировались в тени, посверкивая желтыми глазами. Они не проявляли дружелюбия и не ждали любезности, но Эа радовалась им. Она только сделала глубокий вдох, чтобы опуститься и поздороваться, как в толще воды разнесся отдаленный вой.

Это не был один из тех пугающих шумов в ее голове, и он не вызвал боли в мелоне. Это был настоящий звук, издаваемый живым существом, пришедшим издалека. Никто из дельфинов не звучал так. Звук был далеким и четким, и таким ясным – не крик боли и не музыка океана, никто бы и не подумал кружиться в воде, услышав его. Кто-то далекий хотел что-то сообщить, и сообщение разносилось в толще воды на многие мили.

Эа попыталась развернуться так, чтобы лучше слышать. В сердце возникло странное ощущение, как будто оно распухло и стало чувствительным. Звук разнесся далеко, а потом наступила тишина. Эа продолжала вслушиваться.

Долго она не слышала ничего и даже успела подумать, а не почудилось ли ей, когда звук возник снова. На этот раз вода донесла до нее целый набор хлопков и щелчков, потом – снова пауза, и еще один протяжный вой. Сообщение имело структуру.

Кит! Это, конечно, кит, никто другой так не звучит. Эа не приходилось ни слышать, ни видеть китов раньше, тем не менее она знала, что они дальние родственники. И хотя она не могла расшифровать послание, звук пульсировал в ее крови.

Кит пел на древнем пелагиальском, этот язык уже не использовался, но щелканье Лонги произошло именно от него. Мать рассказывала, что в песнях китов важен не только звук, но и паузы, заполненные тишиной. Эа развернулась и поплыла туда, где кончалась стена мурен, чтобы лучше слышать.

Кит снова подал голос, и на этот раз он напоминал отдаленный гром. Звуковые волны все еще неслись вдаль, а кит уже сменил тембр и завыл, словно зарыдал, и сердце Эа наполнилось одиночеством и страданием. Ощущения быстро исчезли. Эа слышала лишь тишину. Другую тишину. Песня кончилась. Кит ушел, оставив Эа с ощущением облегчения от того, что кто-то сумел понять ее боль и одиночество.

Сзади раздалось шипение. Эа резко развернулась. Мурены повылезали из своих нор, их крючковатые пасти сердито открывались и закрывались. Они ждали ее, а она, взволнованная песней кита, напрочь забыла о них и о том, как надлежит сообщать о своем прибытии. Вот они и обиделись. Обида читалась в суровых глазах, в том, как они распускали длинные спинные плавники и рассерженно шипели.

– Уходи… Иди отсюда…

Эа мигом забыла китовую песню и отпрянула от мурен. Сегодня они не были ее друзьями, ее гнали прочь. Но она пока не хотела возвращаться, не хотела ни с кем заниматься любовью; песня кита потрясла ее настолько, что вернуться к стае как ни в чем не бывало казалось ей невозможным.

Мурены приблизились. Их спинные плавники чуть заметно колыхались в потоке, ощущаемом только ими. В глазах не осталось и тени обычной терпимости. Эа охватила легкая паника. Можно, конечно, беспечно поплыть себе назад, но дорогу перекрывали мощные челюсти, которые запросто могли тяпнуть ее за бок.

– Эа, иди сюда, милая… – Мать позвала ее на их секретном охотничьем языке. Эа обернулась и увидела, что мама уже здесь, и почувствовала облегчение, перекрывшее негодование из-за вторжения.

Она скользнула вперед и, несмотря на то что давно выросла, с удовольствием спряталась за большим грудным плавником матери. Мать надежно прикрыла ее, и они вместе отплыли подальше от стены мурен и поднялись подышать на поверхность. Здесь они немножко поплавали, не говоря ни слова. Эа, конечно, слегка расстроило, что ее убежище обнаружили, но любопытство пересилило.

– Это правда был кит? – спросила она уже на языке Лонги.

– Да, полосатик, – ответила мать. – Он иногда проходит этим путем.

– А почему он никогда не заходит к нам? Я думала, мы родня.

Эа почувствовала перемену в потоке любви, исходящем от матери.

– Он очень далеко. Идет по старой песенной тропе своего народа…

– А почему он такой грустный?

Эа ощутила, как выровнялось успокаивающее внимание матери.

– Ты поняла его песню?

– Только, что она печальная. А больше ничего. Это был древнепелагиальский?

– Да, он. Здорово, что ты помнишь… Как ты поняла?

– Ты сама говорила, что в нем используют тишину, как мы во время охоты. О чем он пел?

Эа почувствовала, что мать слишком долго думает над ответом, а значит, она что-то скрывает.

– Ну, скажи же! – грубовато поторопила она мать. – Если я уже достаточно взрослая, чтобы танцевать Исход…

– Исход – это наша общая ответственность, Эа, а не только твоя! Это наш долг. Мы должны вернуть его тем, кто помог нам быть здесь и сейчас! Хорошо, скажу. Кит поет о боли и смерти. Но он поет для своего народа, а не для нашего. Ты довольна?

– Тогда мы должны помочь ему! – В Эа взбурлила энергия, словно она проплыла через стаю медуз. Ей казалось, что теперь она поняла полный смысл песни кита.

– Мы ничем ему не поможем. Мы ничего не сможем сделать.

Эа в удивлении замерла.

– «Мы?» Ты хочешь сказать, что его слышат все?

Мать подплыла ближе. Эа прекрасно чувствовала тепло и любовь, исходящие от нее.

– Нет никакого смысла слышать боль, Эа. Мы слушаем музыку, мы кружимся.

– Ну как я могу танцевать, когда слышу боль! Я должна что-то сделать!

– Можешь, можешь, дорогая моя, – просто наслаждайся жизнью.

– И какая в этом польза?

Мать не ответила и поплыла вперед. Они пересекли лагуну. До стаи оставалось уже совсем недалеко. Опять любовные послания, опять партнеры! От них Эа и бежала. Но она зря беспокоилась. Стая уже готовилась ко сну. Вокруг царили мир и красота.

Эа почти забыла смущение и испуг, теперь она чувствовала только приятную телесную усталость после недавней охоты. Вокруг не оказалось озабоченных женихов, никто к ней не приставал. Она попыталась вспомнить китовую песню и не смогла. Песня исчезла из памяти.

– Тихо, тихо, дорогая. – Мать заняла спальное место среди друзей и немножко подвигалась в воде, как обычно делали Лонги, приглашая лечь рядом. Эа и впрямь нуждалась в этом. Группа дельфинов, собравшаяся для того чтобы вместе спать, медленно поднималась к поверхности и так же медленно опускалась на глубину – таким образом возникал ритм, при котором сначала спало одно полушарие мозга, потом – другое. Так нужно для всеобщей безопасности, чтобы вся стая чувствовала себя защищенной.

Мать рядом с Эа не спала, пока ее любимый трудный ребенок не уснул. Только тогда она позволила себе войти в состояние глубокого ночного покоя.

3
Исход

На самом деле Эа лежала на поверхности без сна, стараясь не потревожить спящую рядом мать. Сознание молодой дельфинихи работало на полную мощность. Ее многое беспокоило: и старые заботы, и новая информация, например то, что, оказывается, вся стая слышала песню страдающего кита. Сбивало с толку, что никто ничего не сделал, даже не обсудил такую потрясающую новость. Но и старые мысли не отпускали. Прежде всего пугало приближение Исхода.

Когда Эа думала об этом, сердце ее начинало трепетать, как раненая рыба. До ритуального танца оставалось два полных лунных цикла. Эа знала, что на восходе Великой Летней Полной Луны стая вернется домой. Как обычно, вокруг будет колыхаться океан, его ритм будет порождать желание, и дельфины с удовольствием будут заниматься любовью.

Эа часто думала: неужели она единственная, кого беспокоит приближение ритуала и растущее напряжение, но, похоже, все относились к этому спокойно. Самые сильные и творчески одаренные прядильщики оттачивали свою технику, а прочие наматывали круги вокруг них, убеждая себя и других в том, что все будет как обычно – честно и безопасно. Лагуна не подходила для проведения ритуала, ее замкнутое пространство не позволяло разогнаться как следует, чтобы совершить настоящий прыжок или вращение, а без них как еще испытать подлинный страх, преодолеть его, прийти к триумфу, к полной свободе и раскрепощению. А что же Эа? Для нее все останется по-прежнему – неудача и унижение.

Она понимала и признавала важность Исхода как молитвы-движения, как благодарности океану от народа Лонги за то, что он позволил стае выжить. Все телята знали историю о том, как жестокие афалины изгнали народ Лонги из прекрасных родных вод, как стае пришлось долго бродить по океану, преодолевая трудности и неся потери.

Именно это передавал общий круговой танец – каскад вращений, падений и громких плесков – как стае пришлось покинуть безопасность родной лагуны и выйти в безбрежные просторы, таящие множество опасностей. И как потом была найдена нынешняя лагуна, ставшая почти такой же родной, как далекая родина. Ну а потом можно будет снова забыть об этом на целый год и спокойно заниматься своими делами.

Конечно, Эа знала эту историю назубок. Молодежь росла и предвкушала, как летом они выйдут вместе со взрослыми из лагуны в океан. Им не терпелось научиться головокружительным вращениям и потрясающим громким падениям. Да что там говорить: мать Эа умела делать в прыжке по семь оборотов! За вращением следовал удар по воде, нырок и вихрь пузырей. Все это несло определенный смысл для тех, кто наблюдал за танцем из-под воды. Но прежде необходимо настроить тело и душу в унисон с музыкой океана.

Маленькая Эа с восторгом и благоговением наблюдала за тем, как ее мать сверкающей спиралью вылетает из воды. Ей казалось, что ничего красивее она не видела. Мать входила в воду, увлекая за собой стихию воздуха, падения и всплески звучали как рифмы – настоящая водная поэзия!

Теперь, годы спустя, Эа уже не восторгалась; она не хотела повторять эти акробатические этюды и понимать, что ничего не получается.

Вращение во время Исхода иногда повергало участников в транс. Эа много раз наблюдала, как мать приводила в чувство тех, кто соскользнул в это состояние и не мог выбраться сам. По рассказам тех, кто это испытал, им являлись видения и духи предков, а некоторые утверждали, что познали слияние с океаном. Вот они-то чаще всего и не могли вернуться сами. Чтобы эти дельфины, медленно дрейфующие в потустороннем океане, не покинули до времени свои физические тела, их товарищам приходилось собираться вокруг и возвращать их в реальность прикосновениями и словами.

Эа побаивалась своего воображения. Она меньше всего стремилась к пугающим видениям и неконтролируемым переживаниям. Сегодняшняя песня кита – другое дело. Боль эхом отозвалась в ее сознании. Где-то в океане шла своим путем родственная ей душа.