Памяти моих любимых родителей посвящается
Сила автобиографии
В одной стране, которую уже не найти на карте, жила-была девочка… Стойте! Сначала она родилась. А было это так: «В один из жарких дней во дворе маленького бревенчатого дома, заботливо укрытого от палящих лучей солнца широкими ветвями старой яблони, от которой по всему двору разливался невероятный аромат лета, молодая женщина развешивала стирку…»
Лето 1981 года в маленьком городе Менделеевск, населенном татарами, русскими и удмуртами, на берегу реки Кама в республике Татарстан. Конторские служащие спешат домой, в воздухе разносится запах с хлебозавода… Тогда и начинается история Нателлы – героини автобиографической повести Нателлы Погосян, первой книги писательницы. Откуда же у автора из Татарстана армянская фамилия, спросите вы?
Все очень просто: в доме на Северной улице – главном месте действия – свободно уживаются все. И даже армяно-татарская семья, в которой и суждено было родиться Нателле, девочке с большими как блюдца глазами и упрямым характером.
Яркий, многонациональный колорит маленького города с первых страниц захватывает характерными персонажами: вот добрая кондукторша Валя, помогающая добраться Альфие до роддома; вот старая медсестра-татарка с золотыми полумесяцами в ушах; и наконец, отец новорожденной, красавец-армянин Гевуш, на которого сбегается посмотреть весь женский персонал роддома.
Дом и город – полноправные герои истории. Не случайно повесть названа по месту действия. Если быть совсем точными, именно чувство дома является причиной, по которой автор так любовно выписывает каждую деталь, – так в словах воскресает мир детства: любимый город, двор, подъезд квартира, люди, – мир, существующий в памяти, но с момента появления книги, по волшебным законам искусства, оживший и живущий цельной самостоятельной жизнью, став художественным изображением.
Почти все писатели, начиная свой путь, обращаются к автобиографии. «Опыт припоминания» служит необходимой основой для становления художественной манеры автора, первого опыта самоосознания через текст. Лев Толстой, Аксаков, Гарин-Михайловскиий, Горький, Бунин, Довлатов, Цветаева, Бунин, Улицкая, Астафьев, Петрушевская, Распутин и Абгарян. Чуть ли не без исключений мы можем взять список произведений любого известного ныне писателя и найти в нем запечатленный в повести, рассказе, романе опыт детства. Разной бывает мера дистанции автора и персонажа: кто-то почти сливается со своим героем; кто-то пытается отдалиться от прожитой им реальности, поменяв имена; у кого-то воспоминания детства складываются в зашифрованные послания-образы – как у Пушкина или Лермонтова – но при этом просвечивают во всех сюжетах.
Но, так или иначе, все тексты, созданные на автобиографическом материале, являются первоосновой творчества автора. Как правило, в них, все же минимальна дистанция между повествователем и персонажем, документализм превалирует над художественным обобщением, и такая неопосредованность, открытость, «прямота» дают ценнейший материал для понимания ключевых смыслов, которые раскрываются в более сложных формах в позднейших произведениях.
Безусловно, бывает и так, что автобиографическая повесть ценна сама по себе – как свидетельство и как факт художественной рефлексии. И еще – как возможность воссоздания утраченного. «Дом на Северной улице» можно отнести как раз к таким образцам прозы.
Погружаясь в повесть Нателлы Погосян, читатель, несомненно, получит большое удовольствие от знакомства с армянским и татарским бытом, словно побывает в гостях и у Таты Риммы, и у Альфии, и придет на посиделки к соседке тете Капе. Без труда «съездит» и в перестроечную Москву, и в советские Ленинград и Ереван – легко переносясь по тогдашней безграничной стране Советский Союз. Пополнит свой кругозор, научившись различать множество национальных блюд и ласковых обращений. Поневоле нырнет в головокружительный аромат кухни, где готовятся хаш и долма, нарезается пахлава, заправляется кинзой баклажан и томятся помидоры в духовке.
Будут и узнаваемые приметы советского быта: слова «блат» и «достать», походы в парикмахерскую за химической завивкой, духи «Клема» и помада «Ланком» из бабушкиной косметички, общественные перемены, принесшие в Менделеевск первые бананы и джинсы. Взросление Нателлы приходится на масштабные изменения в жизни страны, и в отмечаемых ею, школьницей, мелочах, слышны отголоски больших катаклизмов.
Исторические и культурологические детали, несомненно, важны, тем более что описаны они автором с удивительной тщательностью, точно и ярко.
Но, кроме этого, в истории ценно и другое. Читающий не раз поймает себя на ностальгическом совпадении с опытом героини: первые попытки обретения самостоятельности в дошкольном возрасте, сладостные часы на диване с книжкой после наскоро сделанных уроков, борьба за место под солнцем в школьном сообществе, каникулы у бабушки, добрая помощь дедушки-мастера с порванной в подростковой потасовке дорогой курткой, прогулочные «авантюры» со старшей сестрой, холодок в животе перед серьезными испытаниями на школьных экзаменах, и первые победы, и вера в себя, и преодоления…
В чем сила автобиографического жанра? Соприкасаясь с чьим-то личным автобиографическим опытом, мы способны ощутить щемящее чувство тоски по себе самим прошлым, живущим глубоко в нас, по нашим родным и близким, которые всегда с нами, – ибо из этих мелочей состоит каждый из нас, наши жизни. В этом ценность автобиографических книг: документально рисуя жизнь конкретного человека, они показывают нам нашу общность с другими людьми, нашу схожесть друг с другом, несмотря на различия и уникальность.
Потому мы так любим читать автобиографии, погружаться в чужие жизни –через них мы погружаемся в себя и выстраиваем свой личный опыт осознания себя в жизни.
«Дом на Северной улице» – очень добрая книга. Книга о любви, о дружбе, о доме, о простых вещах здесь и сейчас.
И в непростые 20-е годы двадцать первого века, когда исторические события вновь заставляют множество людей утрачивать прежний знакомый уклад и привычные ориентиры, думается, такие «простые» книги нужны особенно. Они способны вернуть нас себе и напомнить, кто мы такие: просто люди, мечтающие о тепле очага, помнящие тепло бабушкиных ладоней, улыбку мамы и поддержку отца.
В неспешном повседневном разворачивании повседневности раскрывается удивительная красота жизни и со всей очевидностью обнаруживается простая истина – жизнь состоит из мгновений «здесь» и «сейчас». Обыденность есть высшая ценность в силу ее скоротечности и невозвратимости, и в простоте мы можем обрести то, за чем часто ошибочно мчимся к недостижимым высотам… По неведомым законам жизни, истина это раскрывается именно в утрате и невозвратимости:
«Тогда еще я не знала, что всего через несколько месяцев, когда я снова приеду домой на каникулы, в прошлом останется и наш дом на Северной улице.
Мы переедем в большую квартиру. Там будет целых пять комнат. Там будет огромная кухня со столовой, где нам уже не придется запинаться о громоздкий дубовый стол и стулья, будет просторный зал, где мы сможем комфортно собираться нашей большой семьей, будет отдельный кабинет, где я смогу читать книги, сидя в удобном кресле, а не на жестком балконном полу, вот только той теплоты, того уюта, того домашнего очага, что так ярко горел в нашем доме на Северной улице, не будет уже никогда…»
Этими словами повесть заканчивается. Нателла становится взрослой. Мир только распахивает перед ней свои двери. Взрослый мир. Новый. Ни она, ни читатель не знают, каким он будет для героини. Но одно известно точно: что бы ни случилось, ЧУВСТВО ДОМА, что остается за дверью, с ней отныне и навсегда, и оно навек запечатлено в этой книге: стоит только открыть любую страницу и начать читать, чтобы убедиться.
Елена Афонина, к.ф.н., редактор книги.
От автора
Когда на город опускаются сумерки, а в окнах домов загорается свет, сквозь тонкие занавески можно легко рассмотреть обстановку внутри и представить жизнь семьи, обитающей за этими окнами.
Вот бабушка вяжет в кресле, а дедушка сидит на диване и внимательно смотрит в голубой экран телевизора сквозь очки в толстой роговой оправе. За письменным столом, склонившись над кипой книг и тетрадей, на которые падает мягкий свет от настольной лампы, сидит маленькая девочка. Она учит уроки. На подоконнике дремлет белый кот, время от времени взмахивая своим мягким пушистым хвостом. В соседнем окне мама суетится на кухне: в большой эмалированной кастрюле варится суп, стол засыпан мукой, а на блестящем черном противне ровными рядами выложены пироги, которые сейчас отправятся в духовку. Здесь кипит жизнь, здесь живет большая семья.
В другом окне девушка уютно устроилась в кресле-качалке с толстой книгой. Здесь никто не смотрит телевизор и не варит на кухне борщ, здесь тихо и, должно быть, слышно, как тикают большие часы на стене. Возможно, это иногда скучно, но с улицы кажется, что девушке очень тепло и комфортно в ее милом одиночестве.
Вот следующее окно. Тут мужчина и женщина стоят друг напротив друга и что-то обсуждают. Судя по их напряженным лицам, они ссорятся и, может быть, даже кричат. Ничего, такое бывает. Сейчас они точно все выяснят, а потом наверняка пойдут на кухню ставить на плиту красный пузатый чайник со свистком, сядут пить густой черный чай с домашним тортом, который давно уже ждет своего часа в холодильнике, и будут тихо беседовать, как ни в чем не бывало.
С самого детства меня завораживали окна домов. Я обожала гулять вечерами за руку с мамой и наблюдать за сотнями жизней, таких разных и таких интересных. Как будто смотришь увлекательный фильм, только фильм этот совсем живой, настоящий, и судьбы в нем не выдуманные, а реальные.
В этой книге я хочу приоткрыть окна в наш дом, в дом моего детства, в дом на Северной улице. В дом, где жила большая семья, где были свои печали и радости, где всегда вкусно пахло едой и всегда было тепло и уютно. Я приглашаю вас побывать в моем маленьком мире, который до сих пор живет в моем сердце…
Книга основана на реальных событиях, имена некоторых персонажей изменены.
Глава 1. Нателла родилась
Лето 1981 года выдалось особенно жарким. Небольшой провинциальный городок Менделеевск, уютно расположившийся среди густых татарских лесов на самом берегу широкой реки Камы, замер в ожидании прохлады. В полуденный зной улицы города были пусты, и только бродячие кошки лениво потягивались, лежа в тени раскидистых деревьев. А уж деревьев и другой зелени здесь было предостаточно – основная часть города была застроена частными домами, каждый из которых был окружен собственным садиком, полным ярких, ароматных цветов, густых кустарников с ягодами малины, вишни, смородины и крыжовника, ветвистых яблонь. Ближе к центру города уже начали появляться новые, современные многоквартирные дома, но пока их было совсем немного.
Вечером, когда конторские служащие закончат свою работу, Менделеевск очнется от дневного сна и наполнится привычной суетой. Люди, вырвавшись из душных кабинетов, заспешат в единственный на весь город гастроном за свежей ароматной буханкой серого, только что завезенного туда с местного хлебозавода, и за палкой «Докторской», а потом, отстояв добрых полчаса в очереди и обсудив последние новости с каждым, кто встретится им на пути, разбредутся по домам. С наступлением темноты Менделеевск снова погрузится в тишину.
В один из таких жарких дней во дворе маленького бревенчатого дома, заботливо укрытого от палящих лучей солнца широкими ветвями старой яблони, от которой по всему двору разливался невероятный аромат лета, молодая женщина развешивала стирку. Подол ее легкого белого платья в мелкий цветочек был слегка подвернут, одна бретелька спала с округлого загорелого плеча. По раскрасневшейся от жары щеке струились капельки пота, которые она то и дело утирала свободной рукой. Длинные густые волосы ярко-каштанового цвета непослушно выбивались из наспех собранного на затылке пучка и завивались у лица мелкими колечками. Женщина тяжело дышала. Наклоняться к тазу за бельем ей было тяжело – мешал внушительных размеров живот. Женщина была на девятом месяце беременности.
– Альфия! Ты рожать еще не собираешься? – услышала она голос соседки, стоявшей по другую сторону от невысокого деревянного забора. – Живот-то какой огромный и вроде опустился уже!
– Не знаю, теть Рай! Пока тихо, – ответила женщина и в ту же секунду почувствовала, как что-то теплое потекло по ногам, – ой, кажется, уже! Воды, что ли, отходят…
– Да ты что?? Бросай свое белье, поезжай скорее в роддом!
– Да успею, – беспечно улыбнулась Альфия, встряхивая очередную наволочку, как ни в чем ни бывало.
Она еще помнила свои первые роды, которые случились у нее в семнадцать лет и длились долгих трое суток, поэтому даже не думала торопиться.
Закончив развешивать белье, женщина неторопливо собрала оставшиеся прищепки в ведерко, вылила из таза остатки воды, одернула платье, вытерла руки о подол и пошла в дом.
Там она взяла из маленького кошелька пять копеек на билет, сунула их в карман своего ситцевого платья и пошла рожать.
Автобусная остановка располагалась недалеко от дома, и едва Альфия добралась до покосившейся таблички с номерами маршрутов, как, чинно раскачиваясь из стороны в сторону и скрипя стареньким мотором, подошел рыжий пузатый автобус, поднявший за собой целое облако пыли.
– Альфия, – приветливо окликнула ее кондукторша Валя, ловким движением руки отодвинув видавшую виды дверцу-гармошку, – ну что, когда рожать-то пойдешь?
– Да вот, в роддом как раз и еду, – невозмутимо сообщила Альфия.
– Как?! Уже?! А что, схватки-то начались, что ли? – забеспокоилась Валя.
– Да нет вроде схваток, воды отошли вот только…
Валя ахнула, всплеснула руками и заглянула в кабинку к водителю: «Гони скорее в роддом, не останавливайся! У нас тут женщина рожает!»
Альфия вышла из автобуса и неторопливо заковыляла в сторону роддома. Вошла в приемное отделение, сказала, что собралась рожать, а там уже и схватки начались.
Ее случай сразу признали сложным: мало того, что старородящая – женщине на тот момент был 31 год, так еще и первые роды. Как выяснилось, роды, которые состоялись у нее аж тринадцать лет назад, уже не считались.
По этому поводу в роддом была вызвана опытная акушерка, давно отправившаяся на заслуженный отдых, на пенсию то есть.
Через некоторое время домой вернулся муж Альфии, высокий и статный армянский мужчина со сказочным именем Гвидон, которого близкие называли просто Гeвуш.
От соседки он узнал, что жена в роддоме, и, прихватив с собой пару друзей в качестве группы поддержки, отправился следом за ней.
Стояла жара, и все окна в роддоме были открыты настежь.
– Альфияяя! – позвал Гевуш, стоя под окнами роддома.
– Ооох, – показалась Альфия из окна второго этажа.
– Что? Что? Больно тебе??? – перепугался Гевуш, которому еще не доводилось видеть рожающих женщин.
– Дааааа… – жалобно всхлипнула Альфия.
– Схватки у нее, – пояснила возникшая в окне акушерка.
– Ну, сделайте же что-нибудь, чтобы ей не было больно, – попросил Гевуш, – вытащите уже ребенка!
– Не могу, это схватки, – строго ответила акушерка и отошла от окна.
– Ой, а мужик-то у тебя какой красивый! – тихонько шепнула она Альфие.
Тут Альфию отпустило, и она весело заулыбалась мужу.
– Гевуш, все нормально, не переживай!
– Ну, слава Богу! – отозвался мужчина.
Передышка продлилась недолго – схватки стали чаще и сильнее, и Альфию накрыло новой волной боли.
– Ой, ой, ой, – едва слышно запричитала женщина и сползла под подоконник.
– Альфия! – позвал Самвел из группы поддержки мужа.
– А? – вылезая из-под подоконника, отозвалась Альфия, выдохнув после очередной схватки.
– А ты почему не орешь? – поинтересовался Самвел.
– А зачем мне орать? – удивилась она.
– Я не знаю, – пожал плечами Самвел, – моя Надя, когда рожала, так орала! Весь Ереван слышал…
– А что толку? Все равно же больно, еще и сил потом не будет. Нет, не буду я орать! – решительно заявила Альфия.
Наступила ночь. Гевуш нервно докуривал очередную пачку армянских «Ахтамар», когда из окна на втором этаже раздался детский плач.
– О, как кричит! Точно парень родился! – подбодрили его друзья.
– Да-а-а, не похоже на девчонку, – радостно согласился Гевуш.
В окне появилась медсестра. Пожилая татарка из деревни, сухонькая, со смуглым сморщенным лицом, напоминавшим печеное яблоко, в белом чепчике на голове и с крупными золотыми серьгами-полумесяцами в ушах, она почти не говорила по-русски, но ей велено было сообщить новоиспеченному отцу, что все хорошо, и роды прошли удачно.
– Эй-йй, – обратилась она к мужчинам, – эй-йй, егетләр! (тат. «ребята»).
– Ну что, что? – с волнением в голосе спросил Гевуш, – кто родился???
– Дипщунки! – радостно ответила медсестра, обнажив неровный ряд зубов, один из которых ярко сверкнул золотом в темноте ночи.
– Девчонки?! – напрягся мужчина, – девчонки??? А сколько их?
– Один! – медсестра подняла вверх костлявый указательный палец.
– Один?! – просиял он: – Сын, что ли? Сын?
– Юк, – замахала руками медсестра, – нееет! Без кукайки!
А тем временем новорожденную уже помыли, завернули в пеленки и показали молодой маме. «Ну что за чудо! – восхищалась акушерка, – это же чудо, а не ребенок! Я таких в жизни не видала! Черные кудри до плеч, глазищи на пол-лица, щечки какие! Молодец, красивого ребенка родила своему мужику!».
На следующий день с самого утра Гевуш стоял под окнами роддома.
– Альфия! Альфияяя, – осторожно позвал он.
– Привет! – показалась в окне Альфия, улыбаясь во все лицо. Ее длинные волнистые волосы были аккуратно причесаны и собраны в хвост, подчеркивая красивый овал лица, на щеках играл легкий румянец, а зеленые глаза светились счастьем.
– Ну как? Как там? Как ребенок? На кого похож?
– Все хорошо! Красотка родилась!
– А покажи мне ее!
– Не могу, тебе сюда нельзя!
– А как посмотреть? Я очень хочу ее увидеть!
– Я спрошу, можно ли…
Через пару часов пришла медсестра, принесла девочку на кормление.
– Наш папа мечтает ребенка увидеть скорее… Как бы ему показать? – осторожно поинтересовалась у нее Альфия.
– Очень просто, – сразу согласилась медсестра, – говорят, у тебя мужик уж больно красивый. Ты скажи ему, пусть поднимется сюда к следующему кормлению, встанет у входа в отделение. Я ему ребенка покажу, а сама на него посмотрю.
– Спасибо! – обрадовалась Альфия.
А мужик, и правда, был красивым. Высокий рост, которым не мог похвастаться больше ни один мужчина в его семье, спортивная фигура – много лет занятий самбо и дзюдо не прошли даром, черные волнистые волосы (шелковые, по версии его матери), обрамлявшие по-детски круглое лицо, чуть удлиненные, но аккуратно подстриженные по последней моде баки, большие карие глаза, пристально смотревшие из-под длинных черных ресниц в самую душу, густые черные брови, придававшие еще больше смысла и без того глубокому взгляду, нос без характерной армянской горбинки, волевой подбородок с забавной ямочкой посередине. Гевуш говорил по-русски свободно, но с легким армянским акцентом, что придавало его речи особый шарм и вызывало умиление у представительниц противоположного пола. Он был очень начитан и умел поддержать интересную беседу. А как он заразительно смеялся! В его глазах зажигались озорные огоньки, рот расплывался в широкой, по-детски искренней улыбке, он хлопал ладонью по коленке, и, запрокинув голову назад, заходился от хохота. Кто мог устоять перед этим мужчиной? Альфия не смогла.
Татары говорят, чтобы Бог услышал молитвы, молиться надо на рассвете. Однажды Альфия услышала об этом от своей матери, и, будучи беременной, она исправно каждый день вставала в четыре утра и молилась, чтобы ребенок был похож на ее любимого мужчину, на Гевуша. От красивого мужика должен был родиться такой же красивый ребенок. Она так решила.
– Как назовем ребенка? – спросил Гевуш, держа в руках нарядный белый сверток с рюшами в день выписки.
– Давай назовем ее Нателлой! – предложила Альфия.
– Нателла? Грузинское имя? С чего вдруг? – удивился Гевуш. – Я хочу Риммой, в честь мамы.
– Твоя мама всегда мечтала о дочке и хотела назвать ее Нателлой, – пояснила ему жена, – она сама мне говорила. Это ее любимое имя! Так звали ее лучшую институтскую подругу.
– Да? Мама так хотела? Ну хорошо, пусть будет Нателла.
Так началась моя история.