Еще мама

Часть 1.Творчество Платонова многим кажется мрачным, но между тем, у него есть очень много пронзительных рассказов о детях, вот только… эти рассказы написаны как бы для трагических детей из романов Достоевского, вообще, детей, какими их видел Достоевский: они чуточку не от мира сего; им не нужно лгать, притворяться… они уже многое знают и чувствуют.Ещё Мама – выделяется из всех рассказов Платонова о детях своей метафизической глубиной, почти Набоковской игрой знаков и символов: на нём лежит совершенно Пушкинская, евангельская простота и свет: не понятно, почему на этот удивительный рассказ в платоноведении нет статей и исследований: данная статья – попытка исправить эту ситуацию.Рассказ проходят в ранней школе, классе в 3-5.Детям он нравится… мамы и учителя его особенно любят, видя в нём нечто милое, светлое…Но на самом деле, в этом маленьком рассказе, уместившемся на 7 страницах, похожего на утраченную и переработанную притчу Будды, рассказывается история человечества и… экзистенциальный ад жизни.Такое бывает: во сне мы – дети, играем с какой-то милой и мерцающей солнцем безделушкой, которую нашли в цветах.Рядом проходит незнакомый человек – ангел, но мы ещё не знаем об этом.Он останавливается и грустно улыбаясь, смотрит на нас… он один знает, что мы нашли в цветах – обыкновенный ад.Внезапно, небо над нами покрывается тёмными грозовыми тучами; мрачно шумит листва деревьев…накрапывает дождь, но необычный, ранящий цветы и лица людей.Кажется, лица цветов, людей, лицо самой жизни – беспричинно плачет, а почему – неизвестно.Мы переводим взгляд с ангела, расправившего крылья, на свою ладонь, с милой безделушкой… и в ужасе замечаем, что по пальцам, на цветы, капают алые капельки крови…Мы ещё не чувствуем боли, но чувствуем что-то, вспоминаем что-то мучительно-важное… вот-вот вспомним: с уст срывается душераздирающий крик…Ангел подходит, простирает над нами сияющий зонтик крыла, закрывая от усиливающегося дождя, сокрушающего уже милые деревья, людей, города… весь мир. Коктебель 1936 г. Андрей Платонов, его жена Мария и сын Платон.Дата написания рассказа – неизвестна. Ориентировочно – 36 год.Мне же думается – 37, или даже 38.Почему это так важно? Рассказ является трагическим предчувствием крестного пути юного сына писателя – Платона, схваченного в 38 г. и отправленного в лагеря.В 37 г., в письме жене Марии, Платонов пишет, как из окна поезда видел, как дети сквозь метель идут в школу…В мире ещё царствует девственный сумрак, солнце закрыто тучами, словно его отменили и оно не взошло… словно мир умер, а истомлённые дети, идут куда-то по привычке, идут в школу, которой, должно быть, уже нет.. идут сквозь метель, похожую на звёзды… жалобно наклонились от напора звёзд и ветра – вперёд: Земля сошла с орбиты, убыстрила вращение, безумие своё… звёзды колют лицо шёлковым холодком… а дети идут к своей цели, в ничто: сквозь метель звёзд слышится призрачный голос мамы; одна звезда сияет ярче всех…Разве это не экзистенциальная аллегория жизни человека, трагедии детства вообще?После войны Платонов напишет ещё одну чудесную притчу о ребёнке: Разноцветная бабочка.Ребёнку наскучила любовь матери, её опека, и он устремился за прелестными бабочками в лес… устремился за душою своей.Бабочки порхали в ночи провала земли, в зловещей бездне… он не заметил, как оступился и провалился в бездну.И лишь на дне бездны, среди тьмы и обезумевших, равнодушных бабочек, он осознал, как любил свою маму, что в ней – была его душа недопетая.– Мама! – позвал он в каменной тишине и заплакал от разлуки с матерью…Мальчик раздирал в кровь пальцы, рыл эту пещеру, ночь земли, гору, желая пробраться к матери.А мать томилась по ребёнку своему, годами ждала его, искала по миру, и порой ей казалось, что её сын идёт по небу, по звёздам.. млечному пути.Был вечер 43 г. Не было времени года, просто – вечер.Матери Платона позвонили из больницы, сказав, что её сын умирает: в лагерях он подорвал здоровье, заболел туберкулёзом.Совсем ещё мальчика, тихого, бледного, перевезли домой, умирать.Платонов срочно вернулся с фронта, где работал военным корреспондентом, воскрешая в своих рассказах убитых солдатов, даруя им бессмертие и вечную юность.Андрей Платонов, чья мама была дочерью часовщика, до последнего надеялся на чудо.Он спрашивал свою знакомую: где можно купить часы?Подробно описывал, с почти отсутствующим взглядом, отсутствующими руками, как бы показывающими в воздухе что-то нездешнее, какие-то редкие часы, с особенным ходом..Знакомая почти не слушала Платонова, смотря на его руки, чёрное, вогнутое от страдания лицо..– Знаете, – запинающимся голосом говорил Платонов, – может быть, это ещё и спасёт его.. всё может быть.Платонов сам толком не понимал, какие часы нужны умирающему сыну…Время текло, капало сквозь пальцы… Где-то далеко от Москвы, в эвакуационном Екатеринбурге, голубым голоском кричал и плакал сын Платона – Саша, которого ему так и не суждено было увидеть.Платон умирал на руках у Матери: мама, я сейчас тихо-тихо усну… ( и стал холодеть).Мария закричала. Из комнаты прибежал Платонов и припал на колени к постели сына.Сын смотрел куда-то сквозь мать и отца, сквозь бледное небо побелки на потолке, и шептал: важное, важное, самое важное… и умер, не сказав самое важное.Платонов потом запишет в своём дневнике: так мы и умираем, унеся в могилу самое важное. Мария с сыном Платоном ( Тошей). Алушта. 1927 г.Часть 2.Рассказ во многом биографичен: семи лет Платонова отдали в церковно-приходскую школу.В школу я хоть и ходил, но учился больше дома тому, чему хотел, чему учили книги, где не могла укрыться правдаПрелестно, да? в книгах – правды, истины – нет: она сирота и странница кроткая.С нежностью Платонов вспоминает свою первую учительницу – Аполлинарию Николаевну: я её никогда не забуду, потому что через неё я узнал, что есть пропетая сердцем сказка про Человека, родимого всякому дыханию, траве и зверю, а не властвующего бога, чуждого буйной зелёной Земле, отдалённой от неба бесконечностью.Если посмотреть на рассказ в лицо – он кажется простым, как улыбка ребёнка, пушкински прозрачным.Но у произведений есть и грустный профиль лица, порою совсем не похожий на лицо, как обратная, девственная сторона листа в осеннем лесу… в нём такая ранимость и нежность… как запястье у несчастной женщины.Иногда можно влюбиться в такое запястье, иногда слёзы просятся на глаза от таких запястий..Мы как-то утратили это таинство влюблённого, кроткого взгляда на искусство: нам сразу хочется взглянуть в лицо, прочесть его разом, словно бы мелькнувшего друга в толпе, сказав ему пару слов, и двинуться дальше.Замри, читатель, перед красотой и печалью искусства на миг, не спеши!Переведи свой взгляд на хрупкое запястье красоты…Лицо часто лжёт и скрывает душу, печаль.А малейшее движение руки, запястья, порою говорит на своём, обнажённом языке вечной скорби.Что говорит лицо рассказа Платонова?Мальчик в первый раз идёт в школу. Его провожает мать, и он на своём пути встречает милые препятствия, даже страхи свои.Совсем просто, не так ли?Наткнулся на «прелестнейший» отзыв одного уже пожилого человека ( родившегося в год первой публикации рассказа – 1958) на этот рассказ, в пух и прах его раскритиковавшего, в простоте своего невежества обвинившего Платонова в незнании детей и школы тех лет: мол, как может деревенский мальчик не узнать гуся? Разве на первом уроке дети пишут трудное слово – мама, непонятное слово – Родина?Важно заметить, что ребёнок сам пишет и букву "Ф", похожую на капюшончик змеи – это начало его фамилии; он пишет инициалы своего рождения, бытия.Наклоняюсь к рассказу, словно к ребёнку, играющего в цветах, что-то нашедшего в них… улыбаюсь печально, вспоминая детство своё…Начинается рассказ очень просто, даже забавно:– А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду. Правда, мама?– Правда, правда, – ответила мать, – чего тебе ходить.Внимательный читатель подметит, как рассказ о человеке, душе и ускользающем времени, разлучающего нас сначала с матерью, потом, с любимым человеком, с жизнью, наконец, начинается – с "Я", а заканчивается матерью, целующего своего сына перед новой дорогою в жизнь: рассказ начинается с души и страха ребёнка за себя и свою мать, впервые остающуюся без него – страх повисает и срывается с губ подбадривающего себя ребёнка, и кончается – другими губами, материнскими, сокрушающими этот страх, смерть и разлуку, самое время, прижимая губы к лобику ребёнка.Простые слова ребёнка и матери… но если замереть на мг после них, прислушаться к их тайному пульсу, то мы ощутим смутные и печальные тени, словно бы мать проговорила эти слова как-то особо, с тихою грустью всеприятия жизни.Вот мама ведёт осенним утром мальчика в школу, держа его за руку: рука у матери теперь была твердая, а прежде была мягкая..Всего пара слов… но какой чеховский лаконизм!Как незримо они согласуются со словами матери в самом начале рассказа!Вот оно, то самое запястье произведения, красоты…Почему рука – раньше была мягкой? Мама болела? Что-то случилось? Может, она и сейчас не совсем ещё оправилась? И самое главное – где отец? С ним тоже что-то случилось?Отец, как и бог, вообще мужское, как бы вычеркнуты из плоти рассказа: достоевская тема сиротства души, человека, заброшенного в этот мир без бога.Имя у матери, символичное – Евдокия Алексеевна: Ева.Ребёнок – первый человек на земле, и мир, девственный мир, стремится ему в сердце, глаза, со всей своей бледно накренившейся скоростью, как крыло неведомой птицы.Мать замирает с сыном на дорожке, показывая вдалеке на школу, за которой начинается тёмный лес.Школа выстроена за лето, как по волшебству, из ниоткуда – это жизнь ( причём сделана она из известного всем мифического дерева, срубленного).Мрачный лес за нею – царство смерти, и сын должен один пройти этот путь.Расставание матери и сына – похоже на метафизическую муку второго рождения.Сын оборачивается к матери, говоря:– ты не плачь по мне и не умри смотри… ты дыши и терпи!Странные слова для обычного похода в школу, согласны?Платонов изумительно смещает времена и акценты чувств, расставания, рисуя почти ангелическую картину удивительного единения матери и ребёнка при родах, когда один человек, невыносимо и непонятно, но странно-блаженно, становится – двумя.Мать разговаривает со своим ребёночком во время этих родов, и он грустно отвечает ей.В дальнейшем пути по дороге жизни, в жизнь, ребёнок ощущает фантомные боли материнского существования, отторгнутого от него: что-то нежное, из ветра, ударилось в его щёку и упало в цветы… кто это? Простой жучок?Кажется, что ребёнок идёт по дороге жизни уже много-много лет: лица деревьев изменились, заострились.. мать – давно уже умерла.А может, это ребёнок – умер, и мать, по ту сторону смерти, томится и помнит и нём?Это очень важный момент в рассказе. Об этом жучке, Платонов более подробно напишет в своём рассказе «Железная старуха».В этом рассказе ребёнок поднял с земли жука, и посмотрел в его маленькое неподвижное лицо и чёрные глаза, глядевшие одновременно и на него и на весь свет.Далее следует ещё более интимное отношение сердца ребёнка с жуком.Жуки – солярный символ, которым наполнен рассказ, достигая своего пика в имени учительницы – Аполлинария.Солнце матери зашло, но в ночи жизненного пути, нежно всходит луна, отражающая тихий свет солнца зашедшего.Таких лун в жизни ребёнка будет много: учительница, своим теплом и участием заменяющая мать, и, как и положено матери, вынашивающей в сердце ребёнка светлые и добрые чувства; другая луна – любимый человек.В этом смысле, учитывая конец рассказа, важно подметить, что жена Платонова – Мария, была учительницей.Нездешний и звёздный мир, со множеством взошедших лун…Отвлекшись на жучка, мы пропустили ещё более важный момент в рассказе.Мать говорит покидающему её ребёнку:– Я тебя ждать буду, я тебе оладьев нынче напеку…– Ты будешь ждать меня? Обрадовался ребёнок, – тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри смотри, а меня дожидайся!Евангельские, печальные тени лежат на этом диалоге.Боже, и какой печалью безысходной веет от этих слов: тебе ждать не дождаться!Разумеется, оладьи – очередной солярный символ, только языческий, отсылающий нас уже к Пасхе, смерти и воскресению, возвращению ребёнка к матери… вот только каким он вернётся? Он ли, вернётся?Подобный трагизм «пасхальной» символики встречается у Платонова в чудесном рассказе «Июльская гроза», о путешествии брата и сестрёнки «на край света».Итак, далее, на пути ребёнка встречается гусь, которого мальчик поначалу действительно не узнаёт, как и не узнаёт многого в этом темно и безумно накренившемся мире, в котором без любви – нет истины и правды, где всё не то чем кажется, где всё, и улыбка глаз девочки, и звезда и птица в ночи… могут ранить сердце до смерти и слёз.Кто любил хоть раз, тот знает об этом: а на утро, через пару дней… выйдешь на улицу, смотришь – птица, как птица, мило поёт… но почему же она так ранила совсем недавно?Гусь вообще считается птицей солнца, но и птицей Хаоса, и то, что она ранит ребёнка в ногу – символично и важно, и позже мы увидим почему.Следуя «долиной смертной тени», мальчик замечает странное животное у ворот, повёрнутое к нему спиной и рычащее, загадочным образом видящее его.Это вход в ад; Ад смотрит на ребёнка. Собака, а, может, волк, весь в репьях: беспризорное, отвергнутое всеми животное, инфернально приблизилось к очагу ада погреться.Это может быть и с человеком, но вместо репья на шкуре, у человека – иное: страдания, сомнения и страхи.И только позже ребёнок узнает в инфернальной собаке – Жучку ( заметьте связь этого имени с жуком).Бог дал отверженному Каину собаку, дабы она его охраняла от враждебного к нему миру.Вот, ребёнок приходит в школу.Дети говорят о чём-то странном и умном на своём воробьином и взбалмошном языке: о жуках и кишках птиц… о жизни безумной говорят.Ребёнок не знает жизнь, и, если честно, не хочет её знать. Он любит маму и хочет домой.Поразителен с художественной точки зрения момент встречи ребёнка и учительницы: она видит, как ребёнок «потерялся» в этом безумном и чуждом для него мире, и, подойдя, наклонилась к нему и прижала к себе, взяв его на руки.Ребёнок чувствует запах женщины, похожий на материнское тепло: пахнет тёплым хлебом и сухою травой.С одной стороны, здесь потрясающе переданы запястья обоняния ребёнка, как бы зажмурив сердце, тянувшегося ими к знакомому теплу существования.В его уютном микрокосме, он был слит с матерью, её запах, её улыбки поступков: еда, ласка, колыбельная…Вся круглая теплота мира, от солнца и пробуждения, до звёзд и пения птиц, была связана с незримым или явным запахом матери, наклонявшегося к нему всегда, улыбающегося, укрывая от страхов и боли.С другой стороны, этот осенний запах трав и хлеба – несёт в себе тёмную нотку смерти, словно бы мать уже давно умерла и сын припадает к сухой и осенней земле, к чужому теплу, ища в нём тепло матери.В этом смысле здесь говорится и о другой матери, чьё тепло мы смутно чувствовали, когда наше существование был тепло разлито в цветах, пении птиц и блеске звезды… но родившись, мы покинули её, но смутно томимся по ней, ища её следы в искусстве, любви..Итак, перед читателем возникает образ женщины держащей на руках перепуганного ребёнка, прижавшегося к её груди.Это Рафаэлевский образ Мадонны, несущей в мир на заклание, своего сына.Уже в школе, учительница, подобно Магдалине, омывает раненую ногу ребёнка: стигматы пронзённых ног Христа. Daniel Gerhartz – омовение ног Христа Магдалиной.Поразительна спираль символики Платонова, её фотографический негатив: если в Евангелии ученица Христа – грешная Магдалина омывает ему ноги, то в рассказе, они как бы меняются местами, и уже учитель омывает ноги ученику.Более того, именно учительница выступает в роли Женщины-Христа, Софии и вечно женственности, несущей в мир своё вечное и светлое слово.Кроме того, апокрифическая тональность любви между Христом и раскаявшейся грешницей Магдалиной, находит в рассказе прелестную рифму: учительница для ребёнка становится первой женщиной, лучиком Эроса и любви, тепло коснувшегося его сердечка: первая влюблённость, чистая и светлая.Начался урок… Ребёнок не слушает учительницу, он смотрит в окошко на облака и пение птиц: он слушает сердцем другую маму, учащую его красоте.Но вот ребёнок в ужасе вскрикивает: в окне – выросло что-то зловещее, тёмное, сверкнув кровавым глазом: это стадо быков перегоняют.В класс входит старый пастух, весьма загадочный, больше похожий на состарившегося и ненужного миру Христа.Жуткие черты Ваала мелькают в рассказе, с жертвоприношением детей быкам, как образу бога и смерти.Но одновременно, это и образ Вифлеема, рождения Христа в хлеву среди зверей.Пастух просит напиться воды, утоляет жажду и протягивает ребёнку яблочко..( красное, цвета огненного глаза быка, заглянувшего в окно: кошмарный, чисто платоновский символ, в котором угадывается легенда об Ангеле смерти, сплошь состоящего из глаз, иногда дарующего тому, кому рано ещё умирать, но кто вобрал смерть в себя – глаз со своего крыла).На этом образе стоит остановиться подробно: здесь угадываются известные очертания предания утоления жажды Христом у самаритянки пришедшей к колодцу.Вот только Платонов окрашивает это предание в экзистенциальные тона: Христос – состарился, отвержен миром.Вместо послушного стада овец – дикие, зловещие быки, способные убить ненароком ребёнка, жизнь.Образ грешной и безбожной самаритянки – заменяет учительница.И самое главное – старый пастух утоляет жажду кипячёной водой. Т.е. не живой водой, как в предании, ибо и сам уже мёртв в мире и слово его живое – мертво.Платонов как бы невзначай упоминает, что он выпил полбака… холодок жалости по спине от этих слов: это сколько должен был пройти несчастный пастух для такой нечеловеческой жажды?Значит, никто на долгом пути так и не утолил его жажду? Кажется, что он шёл без остановки 2000 лет…(Удивительным образом тени данного рассказа легли на чудесный послевоенный рассказ Платонова «Следом за сердцем», в котором вновь появится «мама», Евдокия, но уже с другим отчеством.Сын тоже будет… ну «умерший», пропавший во мгле войны. Будет и долгожданный образ отца, вернувшегося домой. Платонов вновь обыграет инфернальный образ быков, но уже вместо старика-пастуха, их будет вести «по ту сторону жизни» – мальчик, которому суждено воскреснуть, восполнив своим появлением полноту существования новой семьи: Евдокия станет новой мамой, ещё мамой, для сына пришедшего с войны солдата. Круг замыкается… евангельское предание окрашивается в новые, простые и вечные тона самой жизни, любви)Смерть и жизнь смешались. Время остановилось.Уже не змий искушает Еву, но состарившийся и отверженный Христос, протягивает странному сыну Евы – плод познания добра и зла.От него одного зависит, кем он будет, как он будет жить, и в этом смысле важны насмешки детей над мальчиком сидящим на коленях у учительницы: толстенький селезень!Т.е. – гусь, солнце на коленях.Может, он сам, боль страха жизни, как сказал бы Достоевский, ранил себя по пути в школу и жизнь?Если истины нет… то человек ещё разлит в мире, в его страхах, сомнениях, красоте, ещё не родился, и ранит сам себя из-за карей листвы мгновений и боли.Мальчик вскрикивает от этого близкого ужаса смерти, заглянув ей в глаза… закрывает ладонями лицо.Учительница, ещё мама… откликается всем существом на эту боль и страх ребёнка: не дам тебя ему, не бойся! ( прижимает его к себе).Ребёнок снова оказался у неё на коленях, затихший от слёз, прижавшийся к доброму теплу женщины.Перед нами уже не картина Рафаэля, а бессмертная скульптура Микеланджело: Пьета.Мать держит на коленях снятое с креста мёртвое, исстрадавшееся жизнью тело своего сына.Что-то важное, очень важное он хотел сказать на кресте… Что-то важное хочет сказать мать своему ребёнку, уже в утробе своей… но особенно важное, тёплое и доброе слово, говорит ребёнку учительница, когда с ним нет мамы и грозный, большой до неба мир, мрачно нависает над ним.Константин Трутовский – Сельская учительница

А ведь и правда- для многих из нас первая учительница была , как почти или еще мама))Трогательный рассказ!

в данной книге рассказывается как учительница стала второй мамой для мальчика. Читая эту книгу я представлял вместо этого мальчика себя, я также боялся идти в школу и боялся за родных. Мне очень понравилось как мальчик переживает за свою маму, как он к ней относиться . Ставлю этой книге 5 звёзд, ведь она и вправду интересная и поучительная .