Лучшие рецензии на LiveLib:
laonov. Оценка 92 из 10
Однажды в послевоенной школе где-то в Европе, грустную девочку попросили нарисовать на доске её дом.Девочка стала пугливой ручкой выводить на доске рваные спирали какой-то безумной кардиограммы.Круги и спирали походили на бледные лепестки адской розы, с шипами на призрачном стебельке рассветного луча.Учитель и дети в ужасе наблюдали как девочка рисует на доске свой жуткий дом.Оказалось, что несчастная девочка была узницей концлагеря, и колючая проволока, опоясывающая, сжимающая ласковое, голубое небо и милые деревья где-то вдалеке, была для неё родным домом.Этой девочке повезло, её освободили советские солдаты…В этом пронзительном военном рассказе Платонова повествуется о другой юной узнице концлагеря, на долю которой выпал весь ад жизни, ставший для неё домом.Сожжённая с людьми тюрьма. Тёмные разводы сажи на стенах похожи на цветущие всполохи теней, замеревших в трагической позе, расплескав свои тёмные, дымные крылья над смертью невинных.Открытые двери в камеры, словно ладони упавшего на колени ангела, прижавшего руки к лицу.Пока ангел не смотрит, давайте перешагнём порог и войдём в одну из камер.Вот, на стенах мы видим грустные следы и тени человеческой жизни : некто Семёнов, справляя свои именины, начертил на стене : Сижу в одиночке, голодный, 200 гр. хлеба и литр баланды, вот тебе и пир богатыйДругой узник, чуть позже приписал к этому – обозначив судьбу Семёнова, : расстрелян. В другой камере, кто-то обращался к своей матери в грустных, почти пушкинских стихах.Подписи под стихами нет. Зачем? Это послание в вечность, из вечности, а перед нею все равны.Другой человек, некто Злов, вывел ногтем на стене : здесь был ЗловТак ещё в древности пилигримы оставляли подобные письмена на афинских развалинах и египетских пирамидах.Эта надпись, эти тени слов – немое зеркало слова, удостоверяющего человека во мраке жизни, что он ещё существует : проведёт рукой в ночи по этим словам на стене, и кто-то из темноты робко прошепчет : я есть.А вот другая, маленькая, словно бы смущающаяся самой себя грустная камера.Ангел чуть отвёл ладонь, посмотрел в нашу сторону. Дверь закрылась, в муке скрыв бледное лицо.Мы в камере. Справа от нас чья-то смущённая тень. Слева за окном, осыпающаяся, синяя тишина заходящего дня.Разводы старой и влажной побелки на стене похожи на очертания каких-то неведомых стран и морей.Пленные люди и даже их пленные тени, до сладкой муки в глазах всматривались в эти мёртвые, трагические миражи, уносясь в них душой, чертя на них свои имена, тени слов и надежды.Присмотримся к надписи справа на стене : Мне хочется остаться жить. Жизнь – это рай, а жить нельзя, я умру! я Роза!Этот невыносимый, пронзительный крик девушки, замеревший навек на стене среди мёртвых просторов морей и стран, похож на крик самой жизни, пленённой души, перед вековечным абсурдом и ужасом мира.Борис Косульников – девушка РозаДальше…Так в древнем Вавилоне на пире царя Валтасара незримая рука начертала на стене огненные слова : Мене, Текел, Фарес.Вавилон пал, ибо был взвешен, исчислен и признан лёгким, призрачным.Сколько весит душа? 21 гр. Сколько весит бутон розы? 21 гр.Девушка Роза, девушка-душа…Совсем ещё юная русская девчонка, оторванная от любимого, жизни и солнца…Сколько весили твои поцелуи, милая Роза, алыми мотыльками опадающих лепестков реющих вокруг любимого, которого ты видела во сне, улыбаясь?Облака цветут и клубятся тихим огнём на заре.Вот на стебле последнего, сладко покачнувшегося луча остро сверкнули шипы первых звёзд.Камера освещена призрачным светом. Солнце, своею кровью что-то выводит на стене на непонятном для людей языке.Под стеной спит юная девушка Роза, мило улыбаясь во сне.Над ней стоит немецкий солдат : он поработил, умертвил многие страны, моря, поработил её жизнь и тело… но не душу. Душа свободна и легка, она улыбается чему-то во сне.Немец не может вынести этого робкого бунта души.Страдание женщины на войне – осязаемый, зримый абсурд и ад, забирающий жизнь у той, кто даёт эту жизнь.Роза – мученица даже среди мучениц, умиравшая и воскресавшая множество раз для новой смерти и новой жизни, всё также похожей на смерть…Жизнь и смерть для девушки потеряли границы. Роза ветров темно доцветает в глубине неба, роняя на Землю лепестки орбит, планет…Мир несётся к чертям среди звёзд. Над девушкой проводят опыты мастера с того света, словно бы «того света» нет, или есть, но в нём, словно в жутком сне Свидригайлова из «ПиН» Достоевского, одни лишь тёмные пауки.Эти пауки-крестовики окружили юную, мотыльковую душу, касаются, пронзают её своими тёмными лапами..Роза – простая русская девчонка, полная жизни, надежд на будущее, стала живым символом надежды на Земле : словно бы роза-заря расцвела среди пустыни звёздной ада.Человека, страну, жизнь, хотели принудить жить вполжизни, вполсердца : жить шёпотом! Но девчонка выстояла, не сломилась.Платонов углубляет мысль Достоевского о Великом Инквизиторе и власти : если человека убить один раз, то властвовать над ним уже нельзя, а без господства жить неинтересно : нужно, чтобы человек существовал при тебе, вполжизниВпрочем, к этому стремились политические и религиозные Инквизиторы всех времён, само зло : приручить человека, его мятежную судьбу, убив – покалечив, – в нём бога, любовь и надежду, низведя сердце и судьбу до штиля существования, до проволочной ниточки сердцебиения.И не случайно Платонов в самом начале обозначил фамилии Семёнова, Злова и безымянного, с его есенино-пушкинскими стихами о матери.Семёнов – мужское семя жизни, словно мёртвое, немое зерно-звезда, ушло в безжизненный чернозём ночи.От человека остались лишь злоба на мир, его абсурд.Но и злобы не стало, ничего не стало : так, блеснула робко красота стихов о матери, природе, море… и погасла.Но вот, среди ночи расцвела алой розой заря…В некотором смысле, Платонов описывает русский апокриф нисхождения Богородицы в Ад.Но здесь, ещё совсем юная девчонка сошла в ад, дабы стать матерью и надеждой для человека, человечества, и не случайно Платонов ярко очерчивает её силуэт, каким-то неземным, волшебным существом светящимся во тьме : она была так хороша, словно её нарочно выдумали тоскующие, грустные люди себе на радость и утешениеТут сложный образ на стыке образа «Идиота» ( Князь-Христос") Достоевского и поэмы Перси Шелли «Лаон и Цитна», с её теневым образом женщины-Христа, умирающей и воскресающей женщины, искупающей грехи поругания всего нежного, цветущего на Земле, насилия над красотой, которая должна была спасти мир.Какая нам разница, выдуман бог, или нет, если и красота, сама женщина, тоже словно бы выдуманы кем-то – быть может, в муке отчаяния в мире, оставленным богом, – но их тёплые касания мы ощущаем всей кожей искусства, жизни : я есмь, говорят они, а значит и ты есть, мир – есть.Фашисты мучают Розу, насилуют красоту, делая из неё идиотку, полудурку, всем «в назидание», дабы она жила вполжизни.С этого момента Роза становится похожа на цветаевскую «музу», раненой голубкой выпущенной на волю.Ни грамот, ни праотцев,Ни ясного сокола.Идет – отрывается, —Такая далекая!Под смуглыми веками —Пожар златокрылый.Рукою обветреннойВзяла – и забыла.Подол неподобранный,Ошмёток оскаленный.Не злая, не добрая,А так себе: дальняя.Не плачет, не сетует:Рванул – так и милый!Рукою обветреннойДала – и забыла.Забыла – и россыпьюГортанною, клёкотом…– Храни её, Господи,Такую далекую!Мир содрогнулся, искривился у неё за спиной тёмным росплеском ночи, шагаловскими мостами-радугами бледных крыльев, домов, нависших над ней изогнутыми, словно бы заломившими руки, облаками.Так ангелы и дети видят безумие и боль мира, ад войны : явления жизни, сердца и звёзды сходят со своих орбит, роняя лепестки бледных орбит и зорь на грустную Землю.Мир гаснет, и сердце в ужасе удивления замирает перед каждым явлением и мигом, несущихся в мёртвом пространстве, темно касаясь сердца со всех сторон.Уже не мужчина, блуждающий в кафкианских лабиринтах одного мучительного сна, одного дня, но женщина, во всём обнажении судьбы и сердца, блуждает босиком в холодных и мрачных лабиринтах паутиной протянувшихся улиц, с дрожащими каплями бледных фонарей на этих паутинах.Это ужаснее прирученного кафкианского ада, ибо насилие срослось с душой, судьбой, и снова может исподтишка полыхнуть-наброситься из за угла, ибо даже умерев, нельзя выбраться из этого ада, нельзя проснуться : снова воскреснешь в этом аду.Есть лишь одна надежда… Небо плещется тихими, голубыми волнами, с тёмной, солнечной рябью перелётных птиц.Небо носила под сердцем девушка Роза, в небо, в синюю рожь и оступилась, шагнула её тихая душа.
tatyana_ku. Оценка 14 из 10
Это не просто произведение о войне.Это произведение включено в круг детского чтения! Собственно, поэтому я его прочитала, да причины и не столь важны.Война со всеми своими жестокостями, история узников…Бесспорно, это тяжело и задевает за живое. И я не представляю, каково детям читать о пытках и муках, о величайшей боли. Как объяснить маленькому и светлому человечку, как донести до него всю тяжесть и скорбь?..Рассказ хорош своим небольшим объемом и в то же время ёмкостью, вмещающей в себя тысячи судеб.Ей захотелось проснуться, она сделала резкое движение, она побежала, но сновидение шло вместе с нею, и окостеневший разум ее не пробудился.Сам рассказ словно сон и наваждение, из которого хочется выбраться, но он не отпускает.Загляните между строк, и вы сольетесь с происходившим хаосом, с сумасшествием и отчаянием.Строки рассказа выворачивают душу, заставляют ценить и помнить.Потом они увидели мгновенное сияние…