Гиппий больший

"Гиппий большой" по логике вещей является продолжением диалога «Ион». Только там Сократмэн затроллил чтеца «Илиады», а здесь добрался до хрустких косточек любимых – в огромных кавычках – софистов. Впрочем, и Ион, и Гиппий очень похожи: ходят все такие из себя д'Артаньяны в белых плащах, тычут всем под нос своей популярностью и заработанным баблом. Сократ же использует приёмчик «я не я и лошадь не моя», который в искажённом варианте любят подсовывать разного рода мозгоправам, вроде как не у меня проблемы с личной жизнью, а у одного моего друга… Так вот и у Сократа появляется мифический друг, у которого проблемы не с потенцией, а с нелюбовью ко всякого рода новоявленной илите. Гиппий похваляется, какой он крутой интеллектуал, Сократ же от имени своего имэджинэри френд опускает его по полной. И ведь даже его за это не побьёшь, потому что сам Сократ, как он говорит, туповатый и непонимающий, это всё во-о-о-он тот мужик виноват. Ничего удивительного, что в конце почти любого диалога с участием Сократа собеседник уносится вдаль, вспомнив о включённом утюге, на мощной тяге бомбанувшего пердака. А темы разговора, в котором Сократ смешал Гиппия с пылью, любопытны и актуальны до сих пор. Это «прекрасное», не то самое прекрасное далёко, которое может быть жестоко, а прекрасное вообще. Сократ поднимает вопрос, что же делает то или иное явление/вещь/понятие прекрасным: красота, полезность, уместность, изысканность, гармоничность, да что же, чёрт подери? Заодно втихушку проталкивает мысль, что где-то там высоко в небесах и высших эфирах есть идеальное понятие прекрасного, которое можно напялить на любую штуку. Вот только словами это фиг выразишь, потому что прекрасность той или иной вещи в разных обстоятельствах определяется совершенно по-разному. Кусочек туалетной бумаги в нужную минуту кажется прекраснее, чем картина Ван Гога, а уродливый шимпанзе, в общем-то, прекрасен по сравнению с краснозадым павианом (всё вру, все обезьянки прекрасные, мимими (кроме невидимой гориллы)).В конце концов неудивительно, что Сократ приходит к одному-единственному верному выводу по этой темы: фиг проссышь, что такое это самое прекрасное. Но баблом оно явно не измеряется.

Как и в большинстве прочих диалогов Платона, в «Гиппии Большем» затронутая тема так и остаётся до конца не раскрытой. Что, в прочем, подтверждает любимое утверждение Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю, но другие не знают и этого». Конечно, размышления о прекрасном работа не простая и, видимо только поэтому, Платон с Сократом справились с ней не очень хорошо, т.к. некоторые выводы кажутся надуманными, аргументы неубедительными, а первоначальные посылы – не совсем верными. Но, всё же, не мне судить, ибо, как написано в конце диалога:… я получил удовольствие от этой беседы: ведь, кажется мне, я узнал, что значит пословица: «Прекрасное – трудно!»В целом же, Сократ верен себе – его словесные издевательства на ханжеством, самовлюблённостью и чванством Гиппия заставляли меня не только улыбаться, но и смеяться. А Платон, как автор, показал себя во всей красе – изысканный слог, чёткая прорисовка образов и великолепное построение повествования вызывают искреннее восхищение. Это было прекрасно!

Сократ встречается с знаменитым, если не лучшим софистом Древнего мира – Гиппием Большим. Он всего на пару дней приехал в Афины (возможно), чтобы выступить с громкими речами и заработать, обучая молодёжь благочестию. Как это обычно бывает, Сократ склоняется перед мудростью гостя и говорит о встрече с неким человеком, в споре с которым Сократ проиграл, обещая вернуться, как только он узнает – что такое прекрасное? И тут началось. Сократ мастерски раскрасил себя в цвета шутаа, строя дурачка, утверждая, что больше всего хочет победить в этом споре, чтобы его не засмеяли. Гиппий, как человек мудрый и знаменитый своими речами о благочестии – решил всё разъяснить старику-в-хитоне. Скорее всего выпив по чашечке вина (кто-то разбавленное, кто-то нет), Гиппий пытался назвать сущностную характеристику эстетической категории Прекрасное. Естественно – у него не вышло, и Сократ, как человек добрый, решил наставить собеседника на правильный путь, звеня при этом шутовскими колокольчиками. Закручивая диалог в прочный узел, они сходятся на том, что прекрасное – это то, что кажется приятным при ощущении зрительно или с помощью слуха. С этой черты начинается повторение учений Пифагора, и Сократ пытается узнать: есть ли прекрасное благодаря зрению – прекрасным благодаря зрению и слуху, или оно прекрасное только благодаря зрению, а благодаря слуху нет? Гиппий чешет лысину. Сократ несколько страниц крутиться с партнёром на месте, пока не сдается, отвечая на свой вопрос. Но как оказалось – с места они не сдвинулись все равно. Тот человек, которому Сократ проиграл в споре – есть он сам. И кто как не мастер задавать вопросы может засомневаться даже в самой неприступной стене аргументов? Его ответ обрывается на этой точке незнания, и я, как заинтересованный читатель – остаюсь ни с чем. Только одно тревожит мой ум – так что же такое это прекрасное? Суть данного диалога в том, чтобы разъяснить само понятие категории как самые общие связи в действительности. Они всегда представлены идеей, а все настоящие вещи являются только приближенными к этой идее. Данный диалог поставил проблему, исходя из которой мы упираемся в идею как Сократа, так и главную идею Платона – существования двух миров: мира вещей и мира идей. Желающим читать – готовьтесь напрячь мозги. Античная традиция письма не щадит никого, а тут еще и острое мастерство диалектики, логики, и так уж вышло – арифметики с эстетической категорией. С уважением,GSB