Осада церкви Святого Спаса

Книга на читалке лет уже около десяти. Как туда попала? Не помню. Видимо, как представитель магреализма. Всегда находилось что-то другое к чтению, а тут что-то взял и начал читать.Исторический магреализм, отчаянно напоминающий Рушди. Только, понятное дело, не на индийском, а на балканском материале.Еще референс – так как территория сна является полноправным местом действия, роман Петровича напомнил мне «Арабский кошмар» Ирвина, написанный на каирском материале. Та же бесшовная миграция из сна в явь и обратно.В «Осаде» во снах можно делать многое. Путешествовать во времени, встречать других спящих. Злодеи могут во сне ограбить и убить спящего. Вынести из его снов все его идеи и задумки, овеществить и продать подороже. Даже беременность можно спрятать во сне. Правда, длиться она будет в три раза дольше обычного, зато в обычном мире никто ничего не заподозрит.Ещё приём автора – смешивать вещественное и невещественное в одном перечислении:"Метлой из березовых прутьев он начал сметать пыль, листья, выкрики, веточки, мелкие камешки, ржание коней, пух птицы выпи, смех, вонь смолистой тени, молчание барабана, сор, принесенный туманом, какое-то «ничто», одним словом, все то, что, поднятое огромным войском куманов и болгар, залетело вчера в некогда Савину келью через окно нынешнее далековидное."Это не могло мне не напомнить Летова. Сравните:"А за спинами таились лыжи в сеняхСанки, салазки, сказки, арабески".Тринадцатый век. На обитель Святого Спаса наступают болгары и куманы.Полез смотреть, что за куманы такие. Оказалось, это одно из европейских названий половцев. Они же кыпчаки.Варлорды армии вторжения – колоритнейшие фэнтезийные злодеи. У каждого из трёх зловещая тень со своими способностями. Фамильяры с ещё более необычными возможностями. Шапки из живых зверей, по приказу хозяина бросающиеся на провинившихся. На мой взгляд идея с шапками – одна из самых сильных поэтизаций страха осёдлых перед кочевниками Степи. Меховой малахай – неотъемлемый атрибут степняка, и его одушевление выглядит очень мощно.Своими жуткими атрибутами и общей мрачностью и кровожадностью «болгары и куманы» Петровича достойны встать в один ряд с любым «войском мрака» из современного тёмного фэнтези.И так несфокусированное повествование широкими рукавами растекается по всей истории Европы: коварство легендарного слепца, венецианского дожа Энрико Дандоло; захват крестоносцами Константинополя; судьба двух сербских королей Драгутина и Милутина. Прочитал биографии обоих. Да, было время! Невольно поверишь Пертовичу, что время можно закупать впрок, копить и растягивать. За свою жизнь братья повоевали с отцом, друг с другом, с детьми, с венграми, болгарами, половцами и византийцами. Милутин это такой сербский аналог Генриха VIII – у короля было пять жен из разных европейских династий. После смерти оба короля канонизированы. В романе Драгутину с Милутиным отведена роль нерасторопных помощников осаждённой церкви. Драгутин просветлён и близок к Христу, поэтому едет на помощь не торопясь, молится в святых местах, претерпевает телесные муки. Гордец Милутин же спешит на помощь изо всех сил, но ему постоянно что-то мешает. Тут какая-то метафора о том, что и излишняя святость, и излишняя гордыня – не на пользу делу.В романе есть даже свой Воланд – человек с сушёной тыквой, из которой высыпается тьма.Первые три четверти книги я был просто очарован «Осадой». Решил, что у меня она встанет в рейтинге магреализма сразу после «Сто лет одиночества» и «Мастера и Маргариты». В последней четверти автор несколько исписался и очарование немного спало. Но в десятку лучшего магреализма точно входит.Ещё книга очень познавательна в историческом плане, если не лениться гуглить биографии персоналий. Ну откуда бы ещё я узнал о болгарском короле Калояне или Шишмане. Ну и хронологию крестовых походов освежил.Тэги: сны, окна, птицы.Крайне рекомендую. Можно читать как историческое фэнтези.10(МАГИЧНО-ПОЭТИЧНО)Вот она, красавица!

Книга, которую я смаковала как коллекционное вино, растягивая удовольствие. Браво переводчику – настолько бережно сохранены словесные кружева и затейливые обороты речи, что, может быть, перевод в чем-то даже лучше оригинала:)Пожалуй, это наиболее комфортный лично для меня представитель магического реализма – потому что все реалии такие знакомые, что почти родные. Будто бы вернулась во времена студенчества: вот болгары идут к монастырю Жича, вот пока еще не святой Сава беседует с отцом – монахом Симеоном, вот венецианский дож любуется падением Константинополя… Понятно что не все эти события имели место в реальности, но автор почти сразу же дает понять что сны в придуманном им мире равноправны яви, а значит возможно почти все.Очень тронула история любви сокольничего и Филиппы, жены Федора Ласкариса. Такая чистая, искренняя и страшная сказка, которая началась задолго до нас и закончилась почти в наши дни, во сне ее рожденного во сне же сына.А вот устоит ли монастырь Жича, который, подобно цветку, завис в небе над осаждающими его – спойлерить не буду:)

Нельзя однозначно интерпретировать ни одно событие. Иногда нельзя ограничиться и одной-двумя интерпретациями, даже погрузившись в мнения и видения других людей. Многослойность, многозначность – в этом можно утонуть, не обретя достойной опоры. Открытое до срока, будущее еще не дозрело и поэтому развилось лишь на несколько лет вперед.Три времени и множество снов – смешать, но не взбалтывать.Петрович создал немыслимое по красоте и эпичности полотно. С первых строк погружаешься в мир, населенный живыми ветрами, осязаемыми звуками, притворившимися шапкой или другим предметом одежды мифическими существами. Строго говоря, перед нами открываются несколько времен и глобальных событий: Четвёртый крестовый поход (XIII век), осада церкви Святого Спаса в Жиче – наступление болгаров и куманов (тоже XIII век, но позже), отзвуки Балканской войны 90-х. Уже три реальности, три яви, а сколько еще вплетено в них нитей сна! Это не последовательное изложение, это яркие сильные мазки на общей картине – не реальной, а метафизической, которая существует сразу в нескольких измерениях, приобретая немыслимые изломы.Впечатляющее количество признаков чудесной реальности, сиречь магического реализма, присутствует в романе. Пожалуй, мои любимые истории об окнах и ветрах.Четыре окна, четыре времени: в одно видно настоящее, в другое – настоящее, но не здесь, а далеко. В третьем – будущее, в четвертом – прошлое. Но открывать их надлежит по строго определенному порядку и в определенное время. Окна притвора церкви Святого Спаса в Жиче, которая вместе со всем монастырским хозяйством успешно воспарила на десятки сажней, чтобы не даться врагу.Повелитель ветров – болгарский царь Калоян; ветры все как один своенравные, служат князю для разнообразных целей, отнюдь не всегда созидательных. Например, седьмой ветер Калояна звался Разбойник. Худшей напасти было не сыскать не только в окрестностях Тырнова, но и в ста днях хода от него в любую сторону. Разбойник врывался в соседние страны, захватывал все, что ему нравилось, возвращался в Тырново и всегда вытряхивал перед Калояном богатейшую добычу.Структура романа тоже напрямую взаимодействует со временем и придает ему особый символизм: 40 дней осады, 40 глав, названные по чинам ангельской иерархии – от серафимов до ангелов, 40 дней до Вознесения Христа.Особое место в книге занимают сны. Богдан, зачатый и выношенный во сне, материализуется в реальности только 7 веков спустя. Ясно, что судьба его будет необычной: он, как никто другой, знает и понимает птиц и время. В снах здесь полноценно живут – может, даже получше и поинтереснее, чем наяву. Дороги, начавшиеся во сне, приводят в явь и снова ныряют в сон. Обозначена даже некая структура сна: в нем есть особые перекрестки, где можно встретить постоянных жителей снов или других людей – иногда таких же сновидцев, иногда тех, кто покинул реальность насовсем. Сны можно даже украсть. (Это, кажется, непременный атрибут балканского – и не только (Джонатан Кэррол) – магического реализма: захватывающие отношения со снами и у героев Милорада Павича.)– Точно известно, что только хороший сон может быть истинным противовесом телесному и всякому другому весу человека! Приблизительно двадцать ок людской яви равно одному-единственному драму сна! – в нескольких словах объяснил он соотношение, на котором основывается древняя тайна существования.И все же, как бы ни хотелось иного, за красотой и метафоричностью слога Петровича скрывается суровая реальность. На фоне войн, необходимости как-то выживать, противостоять алчным замыслам царей и дожей, особенно выделяются судьбы удивительных людей и подвиги веры. Поразили Филиппа, жена василевса Ласкариса, сын ее Богдан – ищущий окна, сильный в своей вере Сава и Дивна, жена Богдана, снова выносившая дитя – то ли во сне, то ли наяву… Но роман столь многогранен, что, боюсь, я не осознала всей множественности смыслов, вложенных в него. Зато удалось найти близкое, милое сердцу, что-то своё, вдохновляющее.P.S. Одна из немногих книг, с первых страниц которую хочется растащить на цитаты. Большей частью потому, что фразы завернуты невероятно, или потому, что придумано – история, деталь, объяснение – так же восхитительно.Ее платья приезжали к ней из Парижа – в одном сундуке они сами, в другом их шелест, а в третьем вздохи молодых людей, которые и приличествуют в таких случаях.