000
ОтложитьЧитал
Дух гор и морей в приведённой сказке ставится в конечном счёте в один ряд с другими её персонажами. Из мифического героя он превращается в сказочного. Это означает, что сказочники, сочинившие эту сказку, уже не верили в его мифическое величие. Они относились к нему не как мифотворцы, а как сказочники. Он для них – такая же выдумка, как и другие персонажи этой сказки. Они подвергли его образ демифизации. В отличие от своего мифического прототипа, он не способен творить чудеса.
Теряет своё мифическое могущество и горный дух в сказке «Чан Фамэй». Он проигрывает в ней старику, который исполняет в ней роль чудесного помощника девушки Чан Фамэй.
Эта девушка жила в деревне, в которой не было воды. Её жители бедствовали. Им приходилось ходить за водой к источнику, который находился от их села за несколько километров. Но однажды Чан Фамэй нашла на горе Доугаошань, которая находилась недалеко от её деревни, источник чистой и прохладной воды. У этого источника был хозяин – злой дух горы. Заметив девушку, он пригрозил ей расправой, если она скажет об источнике односельчанам.
Девушка после долгих и мучительных раздумий рассказала односельчанам о горном источнике. Они забрались на гору и прорубили в нём такое большое отверстие, что вода хлынула из него мощным потоком к их деревне.
Горный дух рассвирепел. Он придумал страшное наказание для Чан Фамэй:
«Скорчился дух от ярости, закричал:
Я повелел тебе не рассказывать о воде, а ты, негодная, ослушалась. За это я посажу тебя под скалу и пущу сюда воду, пусть падает с высоты на твою голову!
А девочка ему в ответ:
– Ради счастья людей я готова на всё» (КНС. С. 114).
Горному духу не удалось осуществить свой замысел. В борьбу с ним вступил чудесный помощник девушки. Он обхитрил горного духа. Вместо Чан Фамэй он поставил под водопад её каменную скульптуру. Горный дух был так глуп, что не сумел отличить эту скульптуру от живой девушки.
Победа чудесного старика в этой сказке над горным духом свидетельствует о демифизации этого духа. Он в ней – не всесильное божество, а одураченное сказочное чудовище. Тем самым он ставится в один ряд с другими чудовищами, которые нередко встречаются в сказках.
В реальное существование таких духов сказочники, в отличие от мифотворцев, уже не верят. Горный дух для них – не мифический герой, а один из отрицательных сказочных персонажей. В русских сказках подобных персонажей больше, чем в китайских. Самые злобные среди них – Змей Горыныч и Кощей Бессмертный (о русских сказках см. подробно в моей книге: «Картина мира в сказках русского народа. СПб.: Алетейя, 2017). В китайских народных сказках в роли глупых, жестоких и жадных отрицательных персонажей выступают по преимуществу императоры и мандарины.
По отношению к чуду мифическое сознание коренным образом отличается от сказочного. Если для последнего чудеса, изображаемые в сказках, – игра фантазии, то для первого – по выражению А. Ф. Лосева, «подлинная и максимальная конкретная реальность» [Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 397).
В книге «Диалектика мифа» А. Ф. Лосев писал: «С точки зрения самого мифического сознания ни в коем случае нельзя сказать, что миф есть фикция и игра фантазии. Когда грек не в эпоху скептицизма и упадка религии, а в эпоху расцвета религии и мифа говорил о своих многочисленных Зевсах или Аполлонах; когда некоторые племена имеют обычай надевать на себя ожерелье из зубов крокодила для избежания опасности утонуть при переплытии больших рек; когда религиозный фанатизм доходит до самоистязания и даже до самосожжения; – то весьма невежественно было бы утверждать, что действующие тут мифические возбудители есть не больше, как только выдумка, чистый вымысел для данных мифических субъектов. Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но – наиболее яркая и самая подлинная действительность» (там же. С. 396).
1.3. Пути, ведущие к мифической картине мира
Наибольших успехов в чудотворчестве достигли боги. Но они – заключительный этап в истории мифического сознания. Его можно назвать теизацией. К нему его вели три пути – фетишизм, тотемизм и анимизм.
1.3.1. Фетишизм
Под фетишизмом в религиоведении понимают приписывание тем или иным предметам чудотворных особенностей. К таким предметам древние китайцы относили, в частности, камни. В одном из средневековых памятников китайской письменности читаем:
«В уезде «Гора Хэн» есть гора… На её северном склоне каменная пещера. Если углубиться в неё на сто шагов в северном направлении, то [увидишь] там два больших камня, находящихся на расстоянии примерно 1 чжана друг от друга. В народе говорят, что один из этих камней – камень света (тепла, ян), а другой – камень тьмы (холода, инь). От них зависит, будет ли дождь или вёдро. Если бить кнутом камень света (тепла), то пойдет дождь. Если сечь камень тьмы (холода), то будет вёдро… к юго-западу от горы в области Иньлинь есть озеро. На берегу озера есть камень-бык. Люди приносят ему жертву. Если наступает засуха, то убивают быка, его кровь смешивают с землёй и обмазывают обратную сторону камня-быка. Когда жертва принесена, Небо посылает большой дождь» (Яншина Э. М. Формирование и развитие древнекитайской мифологии. М., 1984 (сокращённо – Янш). С. 33).
Как видим, камням, о которых здесь идёт речь, приписываются чудотворные свойства. С помощью обрядовых действий над ними, люди вызывали благоприятные для них изменения природы.
Как прекрасно показала Э. М. Яншина, в качестве фетишистских предметов китайцы использовали как продукты природа (горы, реки и т. п.), так и продукты культуры (колокола, барабаны и др.). Все они воспринимались как чудесные предметы. От них ждали чудес, связанных с прекращением засухи, получением хорошего урожая и т. п.
Особое почтение китайцы испытывали к священным горам. Чтобы они творили чудеса, им приносили жертвы – участки земли, животных, свечи, сделанные из трав, и др. Э. М. Яншина в связи с этим пишет:
«Горам, как можно видеть из приведённых сообщений, приносили жертвы по разным поводам. В одних случаях у горы просят дождь, в других – урожай, в третьих – прекращение ветра, в четвёртых – благодарят за победу и т. д. Такая полифункциональность в культе гор представляется архаической чертой, тесно связанной с их фетишистской природой. Впоследствии эта полифункциональность горы-фетиша переносится на богов гор. В этой связи интересно следующее сообщение «Цзоч-жуань»: «Если начнётся засуха, мор, эпидемия, то возжигают жертву богам гор и рек»» (Янш. С. 36).
1.3.2. Тотемизм
Под тотемизмом в религиоведении понимают веру людей в чудесное рождение далёких нечеловеческих предков их родов, племён, народов.
В качестве предков – тотемов – у некоторых народов выступали явления физической природы (звёзды, гром, радуга, дождь и т. п.) и растения (бамбук, пальма, сосна, берёза и др.). Однако чаще всего в качестве тотемов выступали животные.
Исследованию животных тотемов посвящена книга 3. П. Соколовой «Культ животных в религиях» (М., 1972). Из этой книги мы можем узнать, в частности, что многие сибирские народы (ханты, селькупы и др.) вели своё происхождение от медведя, волка, зайца, гуся, журавля, щуки, лягушки и т. д.
«Тотемизм, – писала 3. П. Соколова, – отличается от других форм почитания животных тем, что он не является формой поклонения животным в прямом смысле слова. Тотем – не божество, главное в тотемизме – вера в родство с ним. На вопрос: «Кто ты?» – член тотемической группы отвечает: «Я – волк», «Я – кенгуру» и т. п. Из этого вытекает ещё одна черта тотемизма: тотемическая группа называется по имени тотема-животного (Люди кенгуру), птицы (Люди эму), насекомого (Люди длиннорогого жука)» (указ. соч. С. 20).
Кажется, нет ничего более нелепого, чем тотемизм. Как это можно возводить происхождение людей к животным? А между тем в тотемизме, хотя и в фантастической форме, отражены реальные черты мировой эволюции. Люди в действительности произошли от животных (правда, лишь от одного их вида – австралопитеков), которые вместе с растениями – результат долгой эволюции живой природы, произошедшей из мёртвой.
Тотемические представления в древнем Китае были чрезвычано распространены. В «Бамбуковых анналах» (прибл. III в. до н. э.) рассказывается о таких чудесных рождениях:
«Мать [Шаохао]… увидела… как радуга опустилась в озеро Цветов. Во сне ей приснилось, что она совокупилась [с нею]. Почувствовала себя в тягости и родила Шаохао» (Янш. С. 40).
По более поздней версии, Хуаньэ, мать Шаохао, родила будущего владыку Запада не от радуги, а от юноши-звезды: «В те времена жил один юноша, выделявшийся среди обычных людей и называвший себя сыном Бай-ди – Белого императора. В действительности то была звезда, которая ярко светит по утрам на востоке неба и называется Циминсин – Венерой» (Юань. С. 65).
О рождении Чжуаньсюя, будущего владыки Севера, в одной из версий говорится: «Мать [Чжуаньсюя] увидела, как свет звезды, словно радуга, пронзил луну… Родила Чжуаньсюя» (Янш. С. 40).
По другой версии, рождение Чжуаньсюя было иным: «Чжу-аньсюй был потомком Хуан-ди. В «Книге гор и морей» говорится: Лэй-цзу, жена Хуан-ди, что научила людей разводить шелковичных червей, родила Чаньи. Чаньи, видимо, совершил на небе какое-то преступление и был сослан на землю в Жошуй (в теперешней провинции Сычуань). У него родился сын Ханьлю, довольно странный с виду: шея длинная, уши маленькие, лицо человека, но со свиным рылом, тело единорога – цилиня, обе ноги срослись вместе и напоминали копыта свиньи. Он взял себе в жёны Энюй, дочь Наоцзы, которая родила Чжуаньсюя. Обликом Чжуаньсюй немного напоминал своего отца» (Юань. С. 69).
В одном из средневековых памятников письменности описывается такая любопытная история: «Одна женщина купалась у берега. Большой бамбук из трёх сочленений заплыл между её ног. Никак не могла его вытащить. Услышала чей-то голос… вытащила, оказался мальчик. Стал храбрым охотником. Прозвание «Бамбуковый» стало фамилией его рода» (там же. С. 39).
Многие китайцы возводили свои роды к драконам, фениксам, цилиням и черепахам. Эти животные почитались как священные.
1. 3. 3. Анимизм
Под анимизмом в религиоведении понимают приписывание души (духа) всей природе. Анимическое сознание одушевляет горы, реки, озёра и им подобные неодушевлённые предметы.
Эволюция мифического сознания в анимизме достигла нового успеха: если в качестве фетишей и тотемов в нём выступали материальные предметы, то теперь оно стало способно подвергать мифизации дух, взятый отдельно от тела. Эта способность, вместе с тем, имела существенный недостаток: представлять себе бестелесный дух – дело многотрудное.
Вот почему духи, живущие в предметах, стали приобретать в анимическом сознании материальные черты, превращаясь в божества. У них появляется внешность. Однако первоначально эта внешность была недостаточно отчётливой. Духов-божеств представляли себе в зооморфном виде. Вот что мы можем прочитать о горных духах-божествах в «Книге гор и морей»:
«Всего в Сорочьих горах… десять гор… У всех их духов туловище птиц и голова дракона. Им приносят жертвы живыми животными одной масти, закапывают с нефритовым «жезлом»; Всего в горах Минь шестнадцать гор… У всех их духов конские туловища и головы драконов. Им приносят в жертву живых петухов и курицу одной масти, зарывают их. Жертвенную еду готовят из клейкого риса» (Янш. С. 51).
1.3.4. Теизация
Под теизацией следует понимать появление богов. На русский язык этот термин можно перевести как обожествление. Это обожествление сопровождалось, с одной стороны, переселением некоторых земных духов за пределы земли – на небо и в подземный мир, а с другой, приписыванием многим богам человеческой внешности.
Человеческую внешность, в частности, приобретали боги растений. У Э. М. Яншиной об этом читаем: «Свидетельства об антропоморфных растительных божествах встречаются у Ван Чуна: статуя бога персикового дерева, которую вырезали из его ствола, изображала человека [ «Жёлтый Предок… установил [статую] большого персикового человека» (с. 221); то же о статуе бога платана (с. 157)]. Ван Чун называет богов осота, куркумы богами-людьми, т. е. в том смысле, что боги мыслились (изображались) в антропоморфном образе («два бога-человека – жэньшэнь. Одного зовут Бог осота, другого – Бог зарослей куркумы – юйлэй»). В этом сказалось, безусловно, дальнейшее развитие представлений о воплощениях богов растений» (Янш. С. 90).
Отсюда не следует, что в результате очеловечения духов всё небо оказалось заселённым богами, целиком и полностью имеющими человеческий образ. На небе жили также боги, которые антропоморфные черты сочетали с зооморфными. Вот как, например, выглядела Бабка Запада (Си-ванму):
«Бабка Запада похожа на человека, но с хвостом барса, клыками, как у тигра, любит свистеть; на всклокоченных волосах надеты украшения. Она управляет небесными эпидемиями и пятью наказаниями» (Янш. С. 184).
Между тем в мифе о чжоуском правителе Му-ване, который любил путешествовать, Си-ванму превращается в женщину весьма приятной наружности. В ней не осталось ничего чудовищного. Антропоморфизация здесь осуществилась в истории одного и того же мифического образа.
Как полулюди-полуживотные выглядят многие другие небожители. Чаще всего верхняя часть тела у них как у людей, а нижняя – как у животных. У Нюйва и Фуси вместо ног змеиный хвост, у управляющего небесным дворцом Хуан-ди Луу – туловище тигра с девятью хвостами, у охранника его небесного парка Инчжао – туловище крылатого коня и т. д.
В пантеон богов-патриархов в древнекитайских мифах со временем попали многие родо-племенные боги. Э. М. Яншина писала: «В общекитайский пантеон и «исторический» ряд предков «патриархов» (в значительной мере дублирующих друг друга) вошло большое число старинных родо-племенных богов, лишь позже осознанных как цари, императоры, вельможи «легендарного» периода истории Китая, бывшего якобы в те времена единой империей. Такими были образы «основателя» «династии» Ся – Великого Юя, главного героя мифов о потопе; его отца Гуня, Охотника (Хоуи) – старинного божества охоты; предка чжоусцев, Владычествующего над Просом (Хоуцзи) – духа зерна Проса и даже просто Проса» (Янш. С. 200).
На небе водились многие диковинные животные. По своей внешности они отличались от обычных животных. К ним принадлежал, например, Цинци. Он был сыном владыки Запада Шаохао. Между тем он имел обличье крылатого тигра. Этот тигр бросался с небес на землю и пожирал на ней людей. Но этот свирепый зверь, как ни странно, приносил людям и пользу: он пожирал не только людей, но и вредных для них насекомых и гадов:
«В его обязанности входило вместе с другим зверем по имени Тэнгэнь поедать насекомых и гадов, приносивших вред человеку. Так называемые насекомые и гады были очень ядовитыми. Кого тут только не было – ящерицы, пиявки, навозные жуки, золотые шелкопряды и т. д. Говорят, они были нарочно созданы для того, чтобы вредить людям. Цюнци и Тэнгэнь клали различных насекомых и гадов в коробку, чтобы они поедали друг друга, и тот, кто оставался последним, считался вреднейшим для человека. Цюнци и Тэнгэнь должны были уничтожать этих тварей» (Юань. С. 69).
К теизации вёл не только анимизм, но также фетишизм и тотемизм. Как фетишам, так тотемам и духам приписывали чудодейственные функции. Боги переняли и усилили эти функции.
Процесс теизации привнёс в мифическое творчество новую черту: китайцы стали активно обожествлять некогда живших людей. Обожествление людей, живших на земле, – характерная черта китайских мифов. Вэнь Чан, ставший божественным покровителем литераторов и учёных, был при жизни сановником, занимавшим высокие должности, Вэй Гу – обожествлённый врач, Вянь Хэ – обожествлённый ювелир и т. д. (Еж. С. 466–493).
2. Древнекитайская мифическая картина мира
2.1. Мир
2.1.1. Космогония
Если в библейской книге бытия даётся только одна версия творения мира, то в древнекитайских мифах таких версий несколько. По своей распространённости они могут быть поделены на две группы – непопулярные и популярные.
К непопулярным космогоническим мифам у древних китайцев относятся следующие:
1. «В глубокой древности, когда ещё не было ни неба, ни земли, мир представлял собой лишь мрачный, бесформенный хаос. И в этом мраке постепенно родились два больших духа – Инь и Ян, которые с огромным усилием начали упорядочивать мир. Впоследствии Инь и Ян разделились, и установилось восемь главных направлений в пространстве (север, восток, юг и т. д. – В. Д.). Дух Ян стал управлять небом, дух Инь – землёю. Так был создан наш мир» (Юань. С. 30–31).
2. «Более интересен для нас миф о небесном духе Цзюйлин. Говорят, что он появился одновременно с первоначальной субстанцией, его же называют истинной матерью девяти начал. Он был настолько всемогущ, что смог создать горы и долины, пустить большие и малые реки, поэтому его можно считать первотворцом» (там же. С. 30).
3. «Вот ещё один миф о матери бесов – Гуй-му. Гуй-му, жившую в горах Сяоюйшань у Южного моря, называли ещё Гуй-гушань. У неё была голова тигра, ноги дракона-луна, брови, как у четырёхпалого дракона-мана, глаза, как у водяного дракона, облик её был удивительно причудлив. Она смогла породила небо, землю и чертей и была способна родить сразу десяток чертей, утром рождала, а вечером проглатывала их, как лакомство. Этот персонаж чем-то напоминает создателя всех вещей, но, к сожалению, будучи бесовкой, съевшей своих детей, что весьма неэтично, она так и осталась «матерью бесов»» (там же. С. 30).
4. «Перебирая мифических первосоздателей вселенной, в заключение нельзя не вспомнить о духе Чжулуне – Драконе со свечой с горы Чжуншань, рассказ о котором записан в древней «Книге гор и морей». Этот дух с лицом человека, телом змеи, с красной кожей был длиной в тысячу ли. У него были удивительные глаза, напоминавшие два оливковых дерева. Когда он закрывал глаза, они превращались в две прямые вертикальные щели. Стоило ему лишь приоткрыть глаза, как в мире наступал день, а когда он закрывал их, на землю спускалась ночь; стоило ему подуть, как появлялась пелена красных облаков, падал хлопьями обильный снег и наступала зима; дохнёт – и тотчас красное солнце начинало палить, плавились металлы и камни и наступало лето. Он лежал, свернувшись, как змея: не ел, не пил, не спал и не дышал, но вздохнёт – и дует ветер на десять тысяч ли. Светом свечи, которую Чжулун держал во рту, он мог освещать высочайшие сферы неба и глубочайшие пласты земли, где царил вечный мрак… Чжулун и в самом деле похож на первотворца» (там же. С. 31).
По первой версии космогонических мифов выходит, что мир был создан Инь и Ян, по второй – Цзюйлином, по третьей – Гуй-му, по четвёртой – Чжулуном. К этим версиям, описанным Юань Кэ, Э. М. Яншина присоединила пятую: она предположила, что богиню Нюйва следует рассматривать не только как создательницу людей, но и как творца мира. Она писала:
«Наше предположение о том, что традиция о «превращениях» Нюйва (в богов, в «тьму вещей» и т. д.) является отзвуками представлений о ней как о Великой Матери богов и всей природы, а также мифа о сотворении ею мира, подтверждается наличием параллельных мотивов в компилятивной, как мы полагаем, космогонической легенде о Паньгу» (Янш. С. 127).
Несмотря на камешек, который автор этих слов бросает в огород Паньгу, мифы о нём как творце вселенной были в Китае наиболее популярными. В этих мифах, в отличие от предшествующих, в весьма отчётливой форме представлено антропоцентрическое объяснение происхождения мира. Их авторы выводили этот мир из гигантского первочеловека. Он выступает в их мифах в качестве мирового первоначала. Таким чудо-человеком стал Паньгу.
Вышел Паньгу из космического яйца, родившегося из первобытного хаоса. Его рождение было чудесным:
«Согласно преданиям, в то время, когда ещё земля и небо не отделились друг от друга, вселенная представляла сплошной хаос и по форме напоминала огромное куриное яйцо. В нём зародился наш первопредок Паньгу. Он вырос и, тяжело дыша, заснул в этом огромном яйце. Прошло восемнадцать тысяч лет, прежде чем он вдруг проснулся. Приоткрыл глаза, чтобы осмотреться, но, увы! – ничего не увидел: вокруг него был сплошной чёрный и липкий мрак, и сердце его наполнилось тоской» (Юань. С. 34).
Чудесным образом Паньгу и выбрался из яйца, в котором он вырос:
«Не зная, как выбраться из этого яйца, Паньгу схватил невесть откуда взявшийся огромный топор и с силой ударил им мрак перед собой. Раздался оглушительный грохот, какой бывает, когда трескаются горы, – хуа-ла! – огромное яйцо раскололось. Всё легкое и чистое тотчас же поднялось вверх и образовало небо, а тяжелое и грязное опустилось вниз и образовало землю. Так небо и земля, представлявшие вначале сплошной хаос, благодаря удару топором отделились друг от друга» (там же. С. 34).
Выбравшись из яйца, Паньгу, стал создавать мир. Прежде всего он отделил небо от земли, но, «опасаясь, что они вновь соединятся, уперся ногами в землю и подпёр головой небо. Так он стоял, изменяясь вместе с ними. Каждый день небо становилось выше на один чжан, а земля становилась толще на один чжан, и Паньгу вырастал на один чжан» (там же. С. 34).
Прошло ещё восемнадцать тысяч лет. За это время тело Паньгу стало фантастическим:
«Какого же роста стал Паньгу? Говорят, что его рост равнялся девяти тысячам ли. Как высочайший столб стоял великан Паньгу между небом и землёй, не позволяя им вновь превратиться в хаос. Так стоял он, один-единственный, поддерживая небо и упираясь в землю, и не заметил в этой тяжёлой работе, как прошли целые эпохи. Наконец небо и земля, видимо, стали достаточно прочными, и Паньгу мог больше не опасаться, что они соединятся вновь, – ведь ему тоже надо было отдохнуть. В конце концов он, подобно всем людям, упал и умер» (там же).
Смерть Паньгу была чудотворной. Она породила из него основы мироздания:
«Вздох, вырвавшийся из его уст, сделался ветром и облаками, голос – громом, левый глаз – солнцем, правый – луною, туловище с руками и ногами – четырьмя странами света и пятью знаменитыми горами, кровь – реками, жилы – дорогами, плоть – почвою, волосы на голове и усы – звёздами на небосклоне, кожа и волосы на теле – травами, цветами и деревьями, зубы, кости, костный мозг и т. п. – блестящими металлами, крепкими камнями, сверкающим жемчугом и яшмой, и даже пот, выступивший на его теле, казалось бы, совершенно бесполезный, превратился в капельки дождя и росу. Одним словом, Паньгу, умирая, всего себя отдал тому, чтобы этот новый мир был богатым и прекрасным» (там же. С. 34–35).