Старый дом под черепичной крышей

Глава 60. Хранитель уходит

Утром, как только стало светать, приехала капитан Сорокина. Ребята, как услышали рядом с вагончиком шум двигателя, сразу повскакивали и стали собираться.

– Ну, как ночевалось?! – спросила ребят громко и непринуждённо Мария Васильевна. Они приехали вместе с Музой Карповной.

– Обошлось без происшествий, – доложил Юра, – разве только…

– Что, так и не пришёл? – спросила, нахмурив брови, капитан.

– Наверное, наше общество ему не понравилось, – сказал Костя.

– Думаете, что Мухаев в город подался? – спрсила Мария Васильевна Митина.

– Думаю так, – ответил Юра, – не будет же он по лесу как заяц бегать. Плутать здесь негде.

– Дома, к сожалению, он тоже не появлялся. Хорошо, младшой, будем искать. Кстати, тебя майор Городец очень хвалит за оперативность, так, Муза Карповна?

– Думаю, что протыкать тебе дырочки на погонах, младший лейтенант, – сказала в ответ Муза Карповна, – Ты опередил моих следаков. на целую жизнь.

– На шесть жизней, – поправила её Сорокина.

– Да-да, на целых шесть. Столько жизней оказалось в контейнере под землёй. Только, как ты определил, что местом расправы будет свалка? Поделись секретом.

– Отсюда очень сильно «фонило», – смутившись сказал Юра.

– А зверь ваш целый? – спросила вдруг Муза Карповна.

– Его капитан Канивец с милиционерами охраняет, – сказал Юра.

– Давайте его посмотрим при солнечном свете.

Немного погодя все вместе пошли смотреть диковинного зверя. Ребята старались забежать вперёд, но их останавливала Сорокина. Позолотин и Пал Палыч шли позади. Замыкал вереницу Лёня. Ему больно было наступать на ногу, он шёл с трудом, опираясь на черенок лопаты.

....................

Над лесом вставало солнце. Его первые лучики, опускались на макушки берёз, и каждый листочек от их прикосновения загорался особым, утренним светом и, казалось, что листочки на самой вершине дерева, приняв в свои зелёные ладошки новорождённые лучики, бережно передают их из рук в руки на нижние ветви. На земле тихо и спокойно рождался новый день.

– Не украли? – спросила Муза Карповна, стоявшего около кустов сержанта.

– Обошлось без происшествий, – отчеканил милиционер, – ночью правда ничего не видно, но никаких шевелений и грызни не было, – и посторонился, уступая дорогу.

– Мы перед наукой за него отвечаем, сержант, – сказала Муза Карповна и раздвинула кусты.

– А где же труп зверя? – спросила она недоумённо.

– Сержант заглянул за кусты и опешил – тела зверя на полянке не было. Взрослые и дети бросились искать зверя по кустам, один профессор оставался стоять на том месте, где лежало животное. Вот он нагнулся, что-то поднял с земли и стал рассматривать.

– Как же это так, – недоумевал Юра, вылезая из кустов, – ведь здесь же лежал, не под землю же он провалился? Такую тушу, чтоб не оставить следов, не унесёшь.

– Всё в порядке,… не волнуйтесь,… он здесь, – сказал, улыбаясь, Позолотин и кивнул на найденный им в траве предмет. На его ладони лежала, переливаясь в лучах, золотистая керамическая игрушка. Да, это была точная копия того огромного лохматого клыкастого зверя, который только недавно лежал на этой поляне.

– Вы шутите, профессор, – сказала майор Городец.

– Он не шутит, – заметил Пал Палыч.

Позолотин смотрел на игрушку и, тоже не знал верить ли ему своим глазам. На его ладони лежала легенда, игрушка, которую будто сделали только вчера. И ни одной царапинки, лишь ровное маленькое отверстие между глазом и ухом едва выделялось на лохматой керамической голове и, казалось, было проделано специально для того, чтобы за него подвешивать игрушку на новогоднюю ёлку.

– Это, что, ценная вещь? – спросила недоумённо Мария Васильевна.

– Ей цены нет, – сказал Позолотин, – она бесценная. – Лицо его светилось счастьем и не было в целом свете более жизнерадостного лица, чем лицо старого профессора.

– Вот так случайность. Можно сказать, повэзло, – засмеялся капитан Канивец. Он был рад, что зверь, которого ему с милиционерами поручили охранять, оказывается совсем и не пропал.

– Вы верите в случайности? – спросил Позолотин, – и, не ожидая ответа, продолжил. – Случайностей, уважаемый, на свете не бывает, есть неразгаданная или непознанная закономерность.

– Это як понимать? Что и кырпыч на голову с крыши тоже? – удивился капитан.

– И кирпич, милейший, тоже. – Отчеканил Позолотин.

– Нэпонятно как-то… – капитан Канивец в сомнении покачал головой.

– Всё имеет своё объяснение. – Продолжил профессор. – Только объяснить всё происходящее человек не в силах, вот и называет все удивительные совпадения случайностями. Десятки машин проехали мимо голосующих на обочине мальчишек, – проговорил он, – и не остановились, а вы… – Вениамин Павлович не договорил… запнулся.

– Не случайно и вы, профессор, единственный, кто мог оценить эту находку, оказались тоже здесь, – добавил Лёня.

– Да, учитывая превратности судьбы, над этим тоже стоит задуматься, – добавил Пал Палыч.

– А чего это у него во рту? – спросил Юра, – разглядывая найденную фигурку.

– Да, во рту у него определённо что-то есть,– сказал профессор и знаком подозвал к себе учителя. – Посмотрите ка, Пал Палыч, не ваше ли изделие держит в зубах зверь?

– Я очки обронил, – ответил учитель, – пусть кто-нибудь из ребят посмотрит.

– Так это игрушка Пал Палыча! – сказал с удивлением Антон. – Это конёк! Он так и не выпустил его из зубов.

– И конёк, тоже, как и он уменьшился в размерах и стал единым целым со зверем, – добавил профессор.

В это время к Вениамину Павловичу подошёл Лёня и, смущаясь, сказал:

– Игрушка, что была на Большой Горной, и оттуда попала на свалку, сейчас здесь, на свалке.

– Откуда вы знаете, сударь? – спросил профессор.

– Я это чувствую, она где-то в овраге, оттуда сильно фонит. Раньше я на свалке этого не чувствовал, а как подержал в руках вот это, – и он кивнул на находку профессора, – то и здесь ощущение появилось.

– Что это за ощущение? – спросил Позолотин.

– Дело здесь не в игрушке, – начал Леонид, – а в «барометре».

Ребята не поняли, о каком барометре говорит Лёня, и выжидательно, с интересом на него уставились. Заинтересованно посмотрел на Пегасова и Юра. Он слушал ребят, стараясь не вмешиваться в их разговор. Зачем мешать, так больше узнаешь.

– Да не смотрите вы на меня так… – сказал дружески Лёня,– я же не о приборе каком говорю, а о способности своего организма определять, где есть антиквариат, а где его нет. Мы и в этот старый дом под черепичной крышей благодаря этому попали, фонило от него очень.

– Как фонило?.. – удивился Костя.

– Не знаю как, только там где антиквариат лежит, я чувствую, мне надо только на это настроиться…

– Оказывается, это вот о каком запахе ты сказал Мухаеву, когда вы нашли в лесу коробку с игрушками, – сказал удивлённо Антон. – А я подумал, что от коробка действительно чем-то пахло.

– Да и я тоже так же подумал, – сказал Пал Палыч.

– Ребята, давайте обследуем свалку, – предложил профессор, – давайте в цепь, Костя, что ты там рассматриваешь?

– А это не опасно? – спросила Сорокина.

– Опаснее того, что было, уже быть не может, – ответила Муза Карповна. – Давай, Мария Васильевна, не будем мешать молодёжи, мы своё дело сделали, а они пусть своё делают.

– Я следы большие нашёл. – Закричал Костя.

Все подошли к мальчику. Около его ног на сырой земле зияли большие вмятины. Это были отпечатки лап гигантского зверя.

– Можно сказать – монстр, – заметил Позолотин.

– Этот отпечаток не закроешь ладонью. Он гораздо больше лапы любой собаки, волка и даже тигра, прямо медвежий, только медведи в наших местах не водятся, – заметил Юра.

– Интересно, – след оставлен рано утром, потому как ночью накрапывал дождь, – сказал учитель. – Убитый зверь оставить след не мог.

– И что же это значит? – спросил профессора Пал Палыч.

– А то, что пришёл ещё один зверь – хранитель… – ответил профессор. Ведь по легенде отшельник слепил из глины двух зверей.

– И как же теперь быть? – спросил Лёня.

– Нам ничего не остаётся делать, как просить хранителя оставить мамушкины игрушки на хранение нам. Только знайте – просто так он их не отдаст, – сказал Вениамин Павлович.

– А разве они у него? – У Антона от удивления вытянулось лицо.

– А ты, мил человек, думаешь он зря сюда пришёл? Если хранитель здесь, то и игрушка должна быть где-то совсем рядом; Лёня прав, игрушка на свалке, чувство его не подводит.

– А мы не рискуем? – спросила опять Сорокина Пал Палыча. – Ведь всё-таки здесь дети.

– Это даже очень хорошо, что дети, – заметил профессор. – Без присутствия детей, думаю, хранитель ни за что не отдаст игрушку ни мне, ни вам. Ведь она, прежде всего, лепилась для них. Главная задача хранителя – передать игрушку людям в надёжные руки. Подтверждением тому, вот эти отпечатки лап.

– А вы, милейший, – обратился профессор к Лёне, – не могли бы, поточнее сказать, где она находится?

– Нет, я только чувствую, что она где-то на свалке, вроде как в овраге, куда сталкивают мусор; больше сказать ничего не могу.

– На дне оврага плита железобетонная лежит, может быть под ней? – сказал профессор. – Когда я проводил изыскательские работы, то всегда на ней раскладывал найденные предметы. Там я был всегда в полной безопасности от Симы.

– А где лежала плита? – спросил капитан Канивец.

– На сажень левее старой бочки, меня Семён Ваганович всегда с плиты при помощи верёвки снимал, как с льдины.

– Тэперь её там нэма, она лэжит гораздо ниже,– заметил Канивец. – Я утром спускався в овраг, потому, шо там ночью что-то скреблось и ширкалось, в общэм шум оттуда исходыл. Бачу – плита лэжить гораздо дальше, чем вы сказалы, а я спускався, в аккурат, рядом с бочкой.

– Правильно, – сказал Пал Палыч, – проникнувшись духом таинственного, – хранитель званий не различает. Вряд ли ему известны были ваши намерения, капитан, и потом, весь этот вечерний шум не мог на него не подействовать, он осторожный, вот и решил спрятать игрушку понадёжнее.

– Для ёго вся наша толкотня, получается, походит на подготовку к возможному посягательству на охраняемый объект, – сказал капитан Канивец.

– А причём здесь плита? – спросил Антон.

– Когда кран поднымал контейнер, плыта лежала совсим рядом, – пояснил Канивец. – Мы это знаем, видели. Её никто не трогал. Бьюсь об заклад, что на арматуре плиты мы обязательно увидим отпечатки его клыков, – и первым стал спускаться под обрыв к водотёку. За ним последовали и дети.

– Без меня никак нельзя, – засуетился Вениамин Павлович, – это опасно. Я исследовал древние манускрипты и знаю, что в этих случаях надо делать…

– Вениамин Павлович, – сказал учитель, – с вашим здоровьем таких подвигов совершать нельзя.

– А я не вражескую пулемётную точку лезу собственным телом закрывать, – обиделся профессор, – а делаю то, что и должен делать согласно своей информированности в этой области, и не спорьте со мной, а лучше обвяжите меня верёвкой и спустите вниз.

Профессора обвязали верёвкой и спустили в овраг.

– Есть, – сказал Лёня, – вот она. – Все стали смотреть туда, куда указывал пальцем Лёня.

– Плита, – воскликнул радостно младший лейтенант Митин, он тоже спустился на дно оврага.

Торчавшая из железобетонной плиты почти в три пальца толщиной стальная арматурина, была на треть перекушена, а на других частях плиты виднелись солидные раздробленности.

– Экая силища. Он тащил эту плиту, зажав клыками арматурину, почти двадцать метров, – сказал Пал Палыч, – зачем? Считаю – нам надо проявить осторожность и отойти от этого места.

– Думаю, что игрушки под плитой, – сказал профессор, – не зря же он её перетащил. Только просто так, повторяю, зверь игрушку не отдаст.

– Надо приготовить оружие! – сказал капитан Канивец и, вытащив пистолет, встал, всматриваться во вздыбленный по краю оврага мусор, думая, что зверь притаился где-то там.

– Полноте, капитан, – сказал профессор.– В кого вы собрались стрелять? В лучшем случае это будет мираж. В худшем – вы его не увидите совсем.

– Что же делать? – спросил Пал Палыч.

– Силой тут ничего не сделаешь. Тысячу, а то и две тысячи лет тому назад люди это хорошо понимали и знали, как поступать в таких случаях.

– Так, как же? – спросил капитан.

– Думаю, нам надо уговорить зверя, чтобы он передал игрушки на хранение нам.

– А это возможно? – спросил Костя.

– Попробуем… Наверняка ему отшельником поручено хранить игрушку до прихода хозяина. Он отдаст игрушку только хозяину.

– Кто же этот хозяин? Спросил Антон с интересом.

– А ты и есть самый настоящий хозяин, – ответил профессор.

– Как – я…, – опешил Антон.

– Ты среди всех нас самый младший…, потому и хозяин.

Антон немного испугался и отступил за брата.

– Я пойду, загляну под плиту, раз Тоша трусит,– сказал Лёня, и уже было направился в овраг, но профессор схватил его за руку. – Не спеши. И вдруг, сложив руки рупором, прокричал хриплым старческим голосом:

«Хранитель! К тебе обращается профессор Позолотин. Ты слышишь меня?»

«Слышишь меня,… слышишь меня,… слышишь меня…» – отозвалось эхо.

– Да, я слышу вас, Вениамин Павлович! – раздался могучий, точно рокот морского прибоя, голос. – Я разговариваю с вами только потому, что знаю вас. Не обижайтесь,… я уважаю ваши седины, но игрушку вам отдать не могу, – я должен выполнить свой долг перед отшельником.

«Отшельником,… отшельником,… отшельником…» – раздалось по оврагу.

– Откуда голос? – спросил капитан Канивец, озираясь. – Слышится нечто гудящее, как бы со всех сторон…

– Ты веришь, хранитель, что я, профессор Позолотин, не сделаю ничего плохого изделиям мамушки? – опять прокричал профессор.

– Да, я верю тебе, профессор… – послышалось в ответ.

– А чтобы тебе не сомневаться в наших намерениях! – крикнул профессор, – давай объединим наши усилия по сохранению мамушкиного наследия! Давай передадим игрушки детям! Они предназначались им!

– Мне надо подумать.

– Мы подождём.

– Вы правы, – сказал минуты через три зверь. – Я с удовольствием отдам игрушки детям.

– Вот и договорились, идите к нам! – обрадовался профессор.

– Я не могу вам показаться. Дело в том, что я сделан отшельником много страшнее своего брата и вы, увидев меня, можете сойти с ума. После слома дома, изразец с моим изображением был вывезен на свалку и мне пришлось его по ночам искать, чтобы не нанести своим видом людям умственного ущерба. Я долго искал его и потому вы наткнулись на отпечатки моих лап. Я нашёл его. В нём заключена моя сила.

– Он у вас?

– Нет. Пока я искал мамушкины игрушки его у меня кто-то украл и мне его надо опять искать.

– Кто бы это мог быть? – спросил профессор.

– Кто бы он не был – ему уже не позавидуешь, – сказал хранитель. – Его алчность, желание, во что бы то ни стало разбогатеть – есть неизлечимая болезнь. Он заслужил сурового наказания и это наказание найдёт его… Игрушки вы увидите в нише под плитой. Я ухожу, отвернитесь, чтоб не видеть мою тень, чтоб даже от моей тени мозг ваш не пострадал.

– Отвернитесь,… смотрите в сторону контейнера… – скомандовал капитан.

Взрослые и дети разом отвернулись, а когда повернулись снова, то увидели в овраге на плите радостно прыгающего белого пуделя. Он тявкал, приседал и был очень и очень радостен. Видно, он самый первый вылез из укрытия. Пудель лизал подбежавшим ребятам лица и всем видом показывал, что под плитой есть кто-то ещё.

– Вы, профессор, оставайтесь, а мы с ребятами посмотрим, – сказал Пал Палыч, тут легко куда-нибудь провалиться.

– Хорошо, хорошо, – сказал Позолотин, – я только на краешек плиты сяду, устал. – Он подошёл к плите, сел на неё и стал вытирать пот со лба.

Сюда, левее, – говорил Костя, обходя плиту.

– Здесь пещера, – звонко сказал Лёня и, посторонившись, пропустил вперёд Антона. – Иди,… иди, Тош,… ты ведь у нас самый младший…

Пещера под плитой действительно была небольшая, этак, метра два длины.

– Антоша, посмотри, что там? – попросил Пал Палыч.

– Что-то страшновато, – признался Антон.

– Смелее, Антон, смелее, – подбодрил учитель, – чего бояться, когда тебе сам хранитель разрешил.

Антон встал на четвереньки и полез под плиту. Каково же было его удивление, когда в самом конце пещеры он увидел сбившиеся в кучу глиняные игрушки. Они пялили на Антона глаза и молчали. Впереди всех стоял Заступник с дубиной, за ним Свистопляс, он обнажил свой трезубец и готов был сражаться до конца. На Свистоплясе сидел Гуделка, за ними стояли другие игрушки. Сзади всех находились Катерина с мукомолом. Они держались за руки и, казалось, что уже никакая на свете сила не могла расцепить их пальцев.

– Как вы здесь оказались? – спросил Антон Гуделку и Свистопляса.

– Нас вытащил из автомашины доцента зверь, когда мы в неё забрались и сигналили, – сказал Гуделка.

– К сожалению, мы больше ничего не могли придумать, чтобы вас спасти, – сказал Свистопляс,– простите нас. Весь наш расчёт строился на том, что кто-то услышит сигнал автомобиля и придёт на помощь.

– Вы отчаянные, смелые ребята, – сказал Антон, – спасибо вам – и стал вытаскивать игрушки из пещеры.

– Да их тут целая коллекция, – сказал изумлённо Пал Палыч. – Вы чего так на нас смотрите?– спросил он глиняшек. – Мы вам не враги и даже совсем наоборот.

Сбоку на плиту прошмыгнул пудель, он как бы успокаивающе, лизнул каждую игрушку и приветственно залаял. И столько в этом лае было восторга, столько любви и радости, такой радости, которой не испытывает человек. Радость пуделя была совершенной собачьей радостью.

– Я их где-то уже видел? – подумал Вениамин Павлович, вглядываясь в игрушки. – Точно, видел! Значит это был не сон,… высокий лопух,… жара,…. крики Симы,… прохлада намоченного водой полотенца на лбу, а по груди ходит вот этот воинственный дядя с мечом. – Тебя зовут Заступник? – спросил Вениамин Павлович.

Заступник молчал, но профессор заметил еле заметный кивок. – А ты – Дуня? Дуня-тонкопряха? И снова увидел едва заметный кивок Дуниной головки.

– Это были они. Мать и отец, конечно, привержились профессору в бреду, а игрушки нет. Только тогда они двигались, говорили, переживали и рассуждали, а теперь нет. Это оттого, что вокруг много народа, и они не должны выказывать всех своих умений, потому как эти умения могут быть открыты только детям.

– Жаль, что сгорела моя рукопись, – сказал профессор. Вот из неё недостающая глава, – и он показал на игрушки. – Но эта недостающая глава, глядящая на нас десятком пар немигающих глазок, гораздо важнее всей моей книги. Что, в конце концов, дороже – исписанная бумага при живом авторе или то, о чём в ней было написано, думаю, что последнее гораздо важнее.

Когда вылезли из оврага, то увидели у вагончика скорую помощь. Муза Карповна и Мария Васильевна были неумолимы. Они всех посадили в машину скорой помощи и отправили в больницу, разумеется, кроме Юры. Не было с ними только Мухаева. Его искали целый день, но безрезультатно. А через неделю в местной газете появилась заметка. В ней говорилось, что в психиатрическую больницу был доставлен мальчик, по возрасту восьмиклассник. Его нашли в лесу недалеко от свалки. Он не знал, как его зовут, откуда он родом и рассуждением был похож на трёхлетнего ребёнка. Когда его нашли, то он прижимал к себе какую-то керамическую пластину типа изразца. Изразец был сильно побит. По оставшимся следам от отбившейся лепнины было понятно, что на изразце было изображено какое-то животное. Далее в газете сообщалось, что мальчика осматривал светила психиатрии профессор Богословский. Он сказал, что от большого внутреннего напряжения, возможно, от испуга, биологическая защитная система ребёнка дала сбой, отбросив его в развитии назад лет на десять. Он так же заверил родителей, что при надлежащем уходе всё восстановится, только в школу ему придётся снова идти в первый класс, потому как полностью восстановить приобретённые знания, особенно полученные в школе, невозможно. На вопрос «Как скоро он пойдёт в школу?» профессор от ответа уклонился.

Глава 61. У мамушки

Никита и Крокыч пролежали в больнице всех дольше. Первым выписали Пал Палыча с Лёней и только через два месяца Никиту и Крокыча. Как только выписка из больницы состоялась Пал Палыч, Никита, Костя, Антон и Лёня вместе с игрушками поехали на кладбище. Из них только Никита знал, где похоронена Елена Никаноровна. Они немного походили по кладбищу, пока нашли могилку мамушки. Во время поиска Никита несколько раз возвращался к воротам и начинал поиски снова.

– Всё из головы выскочило, говорил он. – Вроде здесь должна быть, а нет. Да и вообще был пустырь, а её могилка, в аккурат, с самого края…

– Ты не торопись, – говорил успокаивающе Крокыч. Он опирался на палочку и стоял на одном месте. Ему ещё трудно было ходить, но он упросил врачей выписать его пораньше.

Наконец, с третьего захода Никита радостно крикнул:

– Вот она, родимая! Была одна, а теперь, вон сколько рядом с ней поселилось.

Могилка заросла травой. Земля на ней осела и крест покосился. Ребята быстро принялись за дело. Они повыдергали сорную траву, посадили заранее купленную цветочную рассаду, Никита лопатой оправил могилку и выровнял крест. Пал Палыч вытащил из сумки что-то завёрнутое в бумагу, а когда развернул и приладил изделие к кресту, все ахнули: на керамической табличке, что привернул Пал Палыч было написано: «Здесь покоится игрушечница Елена Никаноровна». Катерина, Дуня, Смуглянка и Белянка насобирали полевых цветов и украсили ими холмик. В кругу самых близких друзей игрушки опять говорили и были настоящими живыми игрушками, как их и создала великая мастерица. На сделанной Никитой новой скамеечке сидел Василий и, склонившись над гармошкой, выводил необыкновенную мелодию, в которой была то бесконечная грусть, то эта грусть сменялась необыкновенной радостью, то вдруг музыка становилась задумчивой, и каждый из присутствующих в ней находил своё, отвечающее его думам, настроению и сердечному восприятию. Все стояли полукругом около могилки, и когда наступило время уходить, вдруг Глиня и Свистопляс разом шагнули за импровизированную оградку и встали около креста.

– Вы это чего? – спросил их Василий.

– Наше место теперь здесь, – ответил Гуделка. – Детство закончилось.

– Так мы решили, – сказал Свистопляс, – мамушка похоронена так, что мимо её могилки идёт много народа, люди будут на нас смотреть и улыбаться, у них будет легче на душе из-за потери близких.

– Прошло то время, когда мы с Свистоплясом хотели переделать мир при помощи экспроприации, – сказал Гуделка. – Теперь мы знаем, что наши действия были неправильные и рождали они в душах озлобление. Сейчас мы решили идти другим путём – будем пробуждать в людях совесть и сочувствие, а вместе это называется любовью. Они будут смотреть на нас, а мы будем их успокаивать, возвращать, хоть на какое-то время, в детство. Люди вернутся памятью в прошлое, вспомнят себя хорошими и добрыми и им захочется стать такими же, какими они были прежде, души их оттаят и они снова будут любимыми.

– Такая наша теперешняя миссия, подтвердил кентавр. – Пусть люди даже в этом скорбном для них месте, где похоронены их близкие, помнят, что любовь сильнее всех на свете, она сильнее смерти, и наше здесь присутствие укрепит их дух.

– А, что, – сказал Пал Палыч, – задача игрушки в веках была не только развлекать и поучать детей, но и очищать души взрослых от всякой скверны; думаю, что наши друзья выбрали тяжёлый и благородный труд – труд служения.

– Я бы так не смогла, – сказала Катерина и приложила платочек к глазам.

– Целыми днями стоять на кладбище,… и даже ночью,… страхи… – проговорила Дуняша и прижалась ещё сильнее к Василию, – ужас какой…

Василий обнял Дуню к себе и сказал, глядя на могильный крест:

– Я, мамуша, так люблю Дуню, что никогда её от себя не отпущу и она меня тоже любит… – и, посмотрев пристально в глаза Дуне, спросил: – правда, Дуняш?!

Вместо ответа Дуня засмущалась и спрятала лицо за лацкан Васиного пиджака, а потом выглянула из-под него и сказала:

– Я помню твои слова, мамуша. Ты говорила: «Жди, Дуня. Как жизнь Васю обожжёт, так он другой станет». Вот я и дождалась.

– Мы все прошли через испытания и все стали немного другими, – подчеркнул Заступник. – Думаю, что теперь из нас никто не согласится ехать в чужие земли; нам надо свою землю обустраивать. – А Гриша добавил:

– Я там был, ребята, и скажу по совести: «Хорошо там, где нас нет».

Вдруг раздался шелест крыльев. Все повернулись на звук и увидели как к кладбищу, низко над землёй, почти задевая крыльями кустарники, кренясь то на один бок, то на другой летит ворона. Вот она сделала над могилками полукруг и неловко села на соседнюю с могилкой мамушки оградку. И все увидели, насколько она была безобразна. Лысый наполовину череп отливал грязной синетой и фиолетовыми заплешинами, и на этом черепе, не мигая, смотрел бельмовый белый глаз, крутой горб возвышался на её спине, кривые цепкие когти впились в оградку и ворона, балансируя на верхней перекладине, открыла широко клюв и выдохнула из себя жуткие заутробные звуки: «Кра- хе-хе!.. радуетесь,… не долго вам осталось радоваться…»

– Пошла, подлая, – проговорил Заступник и замахнулся на горбатую ворону дубиной.

– Не так, остановил его Крокыч и выступил вперёд. Катерина испуганно схватила за рукав пиджака Григория, ведь он уже один раз от неё пострадал.

– Эту дрянь ни один меч не берёт. – Сказал художник. – Против них есть только одно средство и он, сложив три перста, на расстоянии несколько раз перекрестил ворону. Та при этом, как-то скособочилась, с ненавистью посмотрела на Семёна Вагановича, завалилась на бок и упала с оградки на землю, затем вскочила на ноги и ещё сильнее сгорбясь и помогая себе крыльями, зателепалась по проходу между могилками, за ней, злобно лая, устремился пудель.

– Здорово это у вас получилось, – сказал Заступник.

– Эта дрянь только креста животворящего и боится, – ответил Крокыч, а мукомол крепко прижал к себе Катерину.

Они возвращались от мамушки и думали об одном, что вот они прошли через страшные и опасные испытания и остались живы и что они и дальше должны служить людям и истине, каждый в своём деле: ребята будут осваивать школьную грамоту и одновременно с Пал Палычем станут учиться лепить Саратовскую глиняную игрушку, а профессор будет читать лекции студентам. Пока профессор лежал в больнице ему и художнику выделили временное жильё. После выписки из больницы Вениамина Павловича снова стал работать на своей родной кафедре.

С кладбища они уходили немного расстроенными, жаль было оставлять Гуделку и Свистопляса, но что поделаешь, это их выбор, они мужественные и смелые ребята, а остальным игрушкам думать надо было о своём новом жизненном устройстве, тем более, что мамушкиного, то есть, их дома с черепичной крышей, больше не существовало.

– А у нас с Дуняшей скоро свадьба, – сказал Василий, – мы приглашаем вас всех.

– И мы тоже вас приглашаем, но на свою, – добавила Катерина и благодарно посмотрела на мукомола.

– Только вот где её играть, мы не знаем, – добавила Дуня.

– У меня есть идея, – сказал до этого молчавший Лёня, – давайте устроим в нашей студии в «Спутнике» уголок игрушки, но не так, как в музее, а чтобы дети приходили и могли играть, сколько им захочется, там и свадьбы сыграем.

– Я – за, – поддержал его Костя и толкнул локтем брата.

– Хорошая идея, – похвалил Лёню Антон и украдкой посмотрел на Пал Палыча.

– За нами дело не станет, только без согласия глиняшек нельзя, – сказал Пал Палыч.

– Мы согласны,… мы согласны, – наперебой сказали игрушки.

– Это выход из положения, – обрадовано проговорил Василий.

– А ты чего молчишь, – спросил Антон Заступника.

– Моё дело святое, я должен отечество от супостатов оберегать, – сказал Заступник.

– И учить детей быть сильными, смелыми, любить свою Родину, – добавила Катерина, – потому, тоже с нами…

– Куда же я от вас, – проговорил весело Заступник и глаза его радостно блеснули из-под больших кустистых бровей.

– Мы будем заботиться о тебе, – сказал Костя.

– Народ, который не заботится о своих защитниках, о своей армии, вынужден потом кормить чужую армию, – блеснул познаниями Лёня. Конечно, он же почти отличник и много чего знает. Эти слова особенно подбодрили Заступника, и он сказал Лёне:

– Ты, Леонид, учись, тебе ведь этнография по душе. – Лёня кивнул. – Я много чего помню из истории края, обязательно расскажу. А потом мы сходим к Свистоплясу, и он тебе такое расскажет о жизни и быте древних славян, что и не снилось никому. Он ведь реальный представитель того мира.

И вдруг они разом остановились, до них донеслись гудящие звуки. Сначала отдельные, потом они слились в одну неповторимую мелодию.

– Это – Гуделка, – сказала радостно Дуня, – вы слышите!? – это Гуделка прощальную насвистывает!

– Не насвистывает, а нагудывает, – поправил её Пустолай.

– Такого слова "нагудывает" нет, – заметил Мурлотик.

– Давайте хоть здесь не спорить, – проговорили в один голос овечка Смуглянка и козочка Белянка.

– Хорошо играет, шельма, – сказал Никита и смахнул с глаз слезу. Причём слово "шельма" он произнёс так вдохновенно, что в его устах оно стало высшей похвалой, в общем, так, как и всегда.

– А вы что будете делать, – спросил Никиту Пал Палыч.

– Буду хлопотать о музее и о ночлежке, – ответил дворник, – не знаю как кому, а мне стыдно жить в обществе, где у одних хоромы, а другим негде голову преклонить, даже у пичужки есть гнездо… – и вдруг весело сказал: – А пойдёмте ко мне, в мою комнатку, вспомянем мамушку, я ведь там схоронил в сарае мамушкины приспособления, возьмёте их в клуб, а?

– А у меня есть оттуда крупорушка, – добавил Лёня.

И все вместе они направились в комнату к Никите.

Не успели они пройти и сотни метров, как сзади раздался прозвучал автомобильный клаксон. Автомашине уступили место, сойдя на обочину, но та и не думала их обгонять. Все повернулись – на дороге позади них стоял милицейский Уазик. В боковое окно смотрел Вано. Он улыбался.

– Я ще знал, шо вы на кладбище поихалы, а найти не могу. Дывлюсь, дывлюсь, туды-сюды, а вас нэма, – проговорил, высунувшись из автомобиля, капитан Канивец. – Сидайтэ, трошки подвезём.

– Так нас много… – сказал Пал Палыч.

– Садитесь, садитесь, – проговорил лейтенант Митин, – без меня как раз уместитесь.

– А как же вы? – спросил Пал Палыч.

– Я доберусь… У меня здесь дела.

Капитан Канивец стал рассаживать друзей. Пал Палыч, Крокыч и профессор сели на заднее сиденье, а ребята с пуделем разместились на приставных.

– Вси уселысь? – спросил капитан? – Тогда поихалы.

Только поехать сразу не пришлось. Вано выглянул в окно, открыл дверцу, вылез и стал, глядя на переднее колесо, чесать затылок.

– Шо? Опять? – проговорил с тревогой в голосе капитан Канивец. – Шо затылок скрябаешь?