Полное собрание сочинений. Том 20. Золотые закаты

© ИД «Комсомольская правда», 2014 год.

* * *

«Мы законно гордимся построенными… заводами, комбайнами, спутниками, ледоколами. Это естественная гордость общества людей, начинавших жизнь от сохи и лаптей. Но если оглядеть наши ценности, главной будут не комбайны и спутники. Американец, с которым у меня состоялся разговор на антарктической базе Мак-Мердо, не мог понять: «Ваша целина без принуждения?.. Как это так оставить жизнь в хорошем месте и поехать в трудное?..» Это в самом деле нелегко понять человеку иного, не нашего мира. Главное, что радует нас в успехах и дает силу преодолеть трудности: в своих идеалах и устремлениях общество… опирается на лучшее из человеческих качеств – бескорыстие».

В. Песков

Предисловие

В последних томах собрания сочинений Василия Михайловича Пескова, если вы обратили внимание, заметки из «Окна в природу» стали несколько больше по объему. А секрет прост: в «Комсомолке» в конце девяностых прошлого века стало выходить пятничное приложение, в народе быстро получившее прозвище «толстушка» – за количество страниц.

И вот Василий Михайлович со своею рубрикой перебрался из основной ежедневной газеты туда. Это отдельная и довольно забавная история. Я наткнулся на нее на нашем сайте «Комсомолки» kp.ru. Там ее рассказывал Владимир Мамонтов, который именно в момент прихода Пескова в «толстушку» ее и возглавлял. Давайте вместе прочитаем:

«…Если честно, глядя на первые наши номера (а делали мы их впятером против остальной ежедневной «Комсправды» числом этак под триста), только очень прозорливый человек мог предположить, что успех придет. Шли на ощупь, проваливались в бездны. На планерке, когда вышел наш первый номер, стояла мертвая тишина, прерванная вздохом Ядвиги Юферовой: «Ну что, до такого мы еще не опускались».

Мы сидели на задворках знаменитого шестого этажа, все в маленьком ньюсруме, начальники с подчиненными наперекосяк… Мы ж были не дураки – и понимали, что сваяли не шедевр. И тут к нам пришел Василий Михайлович Песков.

– Привет, – сказал он. И снял кепку. Василий Михайлович задолго до Лужкова (бывшего мэра Москвы. – Ред.) ходил в кепке. А также в подтяжках. Он не был элегантен, врать не надо, и штаны его глажены бывали через раз, но в целом был образ. Стиль. Мы расчистили ему стул.

Василий Михайлович был легенда… Он с 1956 года работал в «Комсомольской правде». Мне было четыре года, а он работал уже в «Комсомольской правде».

– Я вот чего подумал, ребята, – сказал Песков. – А отдайте-ка мне полосочку под «Окно в природу». В вашей этой… пятничной.

Алексей Ганелин, а он олицетворял всегда у нас противоход и тягу к новому, открыл рот, и я подумал, что сейчас все и решится.

– А запросто, Василий Михайлович, – сказал Алексей. – А вот милости просим.

Я представил, как вся ревностная «остальная» «Комсомолка» завтра неровно облезет, обсуждая, что Песков ушел «к ним», и мысленно зааплодировал Ганелину.

– Полосочка, конечно, у вас маленькая, – вздохнул Песков. – А-три.

– Зато тираж у нас будет аж три. Аж три миллиона, – сказал я, поскольку отвечал за проект и врать-мечтать имел полное право.

– И пишете вы, конечно, черт знает о чем, – продолжал Василий Михайлович, как бы не слыша. – Кстати, Асламову вашу читал… Нет, ну… Эта тема… Ей близка! Она… Хорошо пишет, чертовка!

Песков разулыбался и рассказал анекдот. Анекдот удивительно подходил к теме Дарьи Асламовой (в те годы она была известна по своей книге-«бомбе» «Записки дрянной девчонки». – Ред.) и по закону не может быть рассказан в средстве массовой информации.

– Так это, – сказал он, когда мы громово, до кашля, до икоты отсмеялись за все унижения этого дня, за все волнения. – Я приношу полоску? Но чур без рекламы.

– Конечно, – сказал я, дивясь искренности собственного тона.

Он сел, и мы обсудили какие-то технологические мелочи. А также и не мелочи: он попросил, чтобы его стилистика не изменялась: фотография, неброский, но точный заголовок, интонация – не надрывная, не зазывная, а оторваться невозможно. Мы сделали Василию Михайловичу душевный бутерброд.

– Что я хочу сказать? – начал Василий Михайлович. – Вот я всю свою жизнь воевал за то, чтоб маленькая речка моего детства стала опять чистой. Я исписал кучу листов бумаги, которые перепечатывали машинистки, правя мои ошибки, а я не стесняюсь сказать, что как сын машиниста и крестьянки делаю ошибки, и спасибо бабе Кате, великой комсомолкинской машинистке, что она их исправляет. Но вот пришли дни, когда моя речка опять чиста, в ней есть рыба, а вокруг тишина. Рад ли я? Нет. Ибо стали заводы моей страны. Испарилась ее сила. И река, которая стала чистой такой ценой, не радует меня. Я бы порадовался, если бы сила ее была такова, что и сталь – и чистая вода. И ракета, и земляника. За вами, конечно, сила, чего там, други. Новая жизнь. Вы думаете, что вас пятеро тут? Да вы же на всей газете, как на грибнице, стоите. Имейте это в виду. Думаю, я вам не помешаю. Верно ведь?

– Честно говоря, вы нам сильно поможете, – сказали мы, – на фоне нашего сегодняшнего триумфа.

Он засмеялся довольно, поскольку он, конечно, был удивительный человек: и хитринка его была народная, и открытость дипломатическая, и свет не прожекторный, а ровный и верный. Ох, пригодился бы свет – хоть газеты реформируй, хоть РАН, хоть Минобороны. Но это к слову.

Точно могу сказать: все эти годы новой жизни «Окно в природу» выходило в «толстушке» единой и неделимой «Комсомольской правды»…

Подготовил Андрей Дятлов, заместитель главного редактора «Комсомольской правды».

1997

Гусиный бой

Окно в природу

Снимок сделан за три-четыре секунды до боя. Бой я тоже снимал, но на снимках трудно что-либо понять: распущенные крылья, перекрещенные шеи – азартная свалка. Тут же за мгновенье до боя мы видим нечто подобное строю. Видим две группы. Гуси очень похожи, но опытный глаз сразу же отличает бойцов, остальные – поддержка, «болельщики». Среди них непременно должна быть «любка» – подруга бойца-гусака. Без присутствия «прекрасных дам» гусаки проявят равнодушье друг к другу. Но если «любка» подает голос, подбадривает – гусак немедленно ринется в бой.

Гусиные бои – забава старинная и только российская. В других землях тешатся схватками петухов, перепелов, баранов, грызней собак, крысиными гонками, сраженьем бойцовых рыбок, тараканьими бегами, в литературе, в стихах и музыке воспета знаменитая коррида. Гусиная потеха не лучше и не хуже других.

За четыре секунды до боя…

Когда люди еще не сидели у телевизоров, чем было себя потешить деревенскому человеку? Хороводами, вечерними посиделками, красочными свадьбами, кулачными боями и боями гусиными. Едва ли не в каждой деревне тульской, калужской, рязанской, курской, нижегородской земли в марте месяце тешились азартными зрелищами. Гусиным краем России сегодня почитаются курские земли – летом луга тут белым-белы от гусей. А бои сохранились только в нижегородских – на Оке в Павлове и вот в нескольких селах за Волгой. Тут тоже «свеча догорает», но есть еще и азартные люди, и азартные гусаки.

Несколько лет собирался съездить на это ристалище, но по разным причинам в третье мартовское воскресенье был чем-то срочным занят. А в этот раз друг – подмосковный птицевод Николай Иванович Золотухин – сказал: «Брось все, поедем!»

И вот едем в Нижний через Покров, Петушки, Владимир. Ночью блуждаем по окраине города в поисках дома одного здешнего гусятника. Нас терпеливо ждали – ужин, сладкие «гусиные» разговоры, хожденье с фонариком к загону, где сдержанно гогочут дородные серые птицы. Приехавших четверо. Кроме нас с Николаем Ивановичем, двое шоферов из-под Курска, тоже гусятники, мечтают возродить «потеху» на Черноземье. В Нижний гусей своих переправили загодя и сейчас пытаются их отличить от всех остальных…

Утро солнечное – с писком синиц, с капелью, с сорочьими играми, с белой бороздой самолета на небе. Попив чайку и погрузив большие корзины с гусями, едем на Волгу и через час прибываем в деревню Поповка. Подъезжают и подъезжают гусятники. Богатые из автомобилей выносят корзины и короба с птицами, бедняки привезли свои сокровища на салазках. В остальном – равенство, герой тот, чей гусь победит.

Образуются пары соперников: «Ну что, пустишь против моих?» – «Не возражаю, давай…» Кое-какие пары определились заранее. И есть соперники давние – чей-то гусь проиграл года четыре назад, и вот теперь хозяин привез нового и очень надеется на него. В центре внимания семья старейших гусятников Мироничевых: дед Алексей, сыновья – Владимир и Павел и внук Иван. У каждого свои гуси, у семьи в целом – счеты с такой же династией.

Рассказывают: давние соперники могут не дождаться большого ристалища и прямо во дворе сводят своих воспитанников. При этом для куража могут быть ставки денежные. И немаленькие. Иногда ставки в азарте делают «на миру». Отец приютившего нас Александра Чивикина был страстным гусятником. На боях в 61-м году, выпустив своего гусака, он положил на снег тысячу рублей: «Кто?» Тридцать пять лет назад это была очень высокая ставка. Нашелся кто-то такой же азартный. И проиграл.

Сейчас обедневший гусятник шепнет соседу: «Ну что – на банку?» После боя «банку» тут, на снегу, и «раздавят», закусив хлебом и салом.

Гуси об этих страстях человечьих, конечно, не ведают. Их драки – предписанье Природы, гуси не знают: огорчили хозяина или же осчастливили.

У всякого состязанья есть правила. И у гусятников они есть. Нельзя, например, ставить старого гуся против молодого, неопытного. Переходник (двухлеток) должен сражаться с ровесником, трехлеток – с трехлетком, и только после пяти лет все гуси считаются равными в силе и опыте.

Есть на ристалище в согласии выбранный знаток баталий – нечто вроде судьи. Он следит за всеми тонкостями поединка, определяет победителя, улаживает споры, недоразуменья. По его сигналу в круг, образованный двумя сотнями людей, выпускают сейчас первую пару соперников. Страсть гусей к мартовским дракам так велика, что схватка начинается сразу. Гусаки хватают друг друга клювами за сгиб крыла, стараются прижать, припечатать к земле, ударить своим крылом – гусаки пятятся, наступают, заставляя зрителей то делать круг шире, то сузить. Гусыни в это время своих возлюбленных поддерживают страстными голосами. Иногда в азарте они могут клюнуть друг друга. Но всерьез не сцепляются: драки – дело мужское.

Гусаки же полны решимости победить: молотят друг друга крыльями, но главное – клюв. Кто рос в деревне, знает, как больно гусак может ущипнуть за мягкое место. Сгиб же крыла у птицы особо чувствителен к боли, и поединок часто решает невозможность терпеть эту боль. Ослабший вырывается и бежит.

«Ушел! Ушел!» – приветствует победителя круг болельщиков. Победитель гордо направляется к «даме сердца». А побежденный? Он свою подругу теряет? Нет. Гусыня спешит за возлюбленным, есть у нее утешенье, знаки вниманья и все остальное, что полагается в их отношеньях.

Между тем на арене еще одна пара. Тут дело принимает другой оборот. Один из гусей решил, что лучше донять противника, потянувшись клювом к его голове. В гусином мире это, возможно, один из хороших приемов, но в человеческих правилах боя это недопустимо. «По шубе пошел! По шубе!..» – кричат болельщики, наблюдая, как гусь теребит на спине противника перья. «Голова! Голова!..» – это значит: гусак норовит нанести «запрещенный» удар. После трех замечаний насчет «головы» гуся дисквалифицируют, и победа, не очень, как я понял, почетная, присуждается тому, кто правил не нарушал. Еще большее прегрешение в драке – схватить противника клювом за лапу. Возможно, для птиц это норма, но тут, сейчас – вопиющее нарушение правил, понятное всем. «Нога! Нога!..» Хозяин гуся тоже понимает, что это позор, и поспешно прячет бойца-бедолагу в корзину.

Побежденный и нарушитель правил никогда больше в боях не участвуют. «Приезжайте, будет гусь с яблоками!» – скажет хозяйка дома, приглашая гостей. А победителя все запомнят. Бывали такие, что лет пятнадцать подряд оставались «не битыми». От такого бойца у хозяина просят потомство – яичко его возлюбленной или гусенка. Хозяин мудро распоряжается этим богатством, и растут в округе династии гусаков – «Бизонов», «Формазонов», «Карасей» (по фамилии хозяина – Карасева). Иногда появляется соблазн заполучить самого ежегодного триумфатора. Но кто же его уступит! Одному дедушке тут предложили за гуся большую молочную флягу меда и четыреста тысяч. Старик вежливо улыбнулся: «Зачем мне мед. Мне радость нужна!» Это вам ключ к пониманью «гусиной потехи». Хозяин горд птицей, которую вырастил и которая побеждает. «Во время боя я сам не свой – переживаю так, что зубы скрипят», – признался мне один из старейших гусятников. И посетовал: «Что осталось от прошлого! Жалко смотреть. Раньше были команды – село на село, район на район. По сто пар дрались! Людей собиралось – сосчитать невозможно».

Но и маленькая баталия с пятнадцатью парами бойцов была событием важным, подтверждавшим: традиция еще теплится.

Побежденных в этой баталии почему-то не было видно. Одни победители! С гордостью фотографировалась семья Мироничевых. Не опозорились гуси курян – Жорик и Тимка. Николай Иванович Золотухин хвалил своего «туляка». А сын доброй памяти Михаила Ивановича Чивикина (того самого, что клал на снег тысячу) зоолог Александр Чивикин захмелевшим голосом почти что пел: «Я сегодня очень, очень доволен…»

В прошлом веке, когда гусиные бои привлекали много людей, цена гусаков-рекордсменов, ежегодно побивавших противников, поднималась до 150 рублей (корова в те годы стоила 20 рублей). Ставки на гусиных боях в Нижнем делались золотыми монетами. Купцы гордились владеньем гусем-героем.

Угасая от года к году, птичья потеха все же, видим, до наших дней сохранилась. И порода «туляков» пока не утрачена – знатоки выбраковывают гусей с любым пятнышком, с любой черточкой вырожденья, обмениваются, как теперь говорят, генетическим материалом: знают, какому бойцу кто был отцом-матерью.

Готовят ли «туляка» к бою? Насколько я понял, никакой дрессировки и обучения нет. Но важно держать гусака в форме, важно, чтобы не был он взаперти и растил бы мускулы, а не жир. Излишним кормленьем можно бойца испортить. «Нехороша для корма пшеница, хорош овес. Крепит силы у гуся морковка и питье с медом», – просвещал меня в Нижнем старый гусятник.

Самое важное: должен гусак быть влюбленным, и подругу его непременно берут на бои. «Бывали случаи, купит охотник героя-гуся, а «любкой» пренебрежет – найдет, мол, другую. Ан нет, выпустят гусака, а он ноль внимания ко всему, нет любимой – за кого драться?»

Любовь – главный двигатель всего живого!

• Фото автора. 29 марта 1996 г.

Маловато воды для щуки…

Окно в природу

Сперва полистаем, что писано Пришвиным про охоту на щук весной. Есть у нашего патриарха-натуралиста прелестный «Календарь природы», и есть там главка с названием «Щучий бой». «Календарь» был издан семьдесят лет назад, когда Пришвин жил на Плещеевом озере (Ярославская область) и вел дневник всего, что видел в природе.

Вот апрельские записи. Присел охотник на сани местного лесовоза. «Возчик назвал себя: Иван Базунов из Веслево…

– Знаменитый охотник за щуками? – спросил я.

– Спец своего дела, – ответил Базунов… – И в этом имею свою заразу счастья… Когда первые потоки пойдут и вольются в озеро, щука идет против струи, и тут я бросаю свое хозяйство и становлюсь на струю… Щука лезет на мелкое место, на тонкие воды, упирается в дно, выжимает икру, а молочники ее подбеляют. Бывает, до семи молочников кипит над большой щукой, она же всегда внизу, и тут – кто не умеет – ударит непременно в молочников, она же, самая большая, уходит. Но я знаю, как надо ударить, и бью острогой ниже молочников, потому что я спец своего рода…»

Однако не один Базунов на Плещеевом озере славен был щучьим боем. «Вечером по забережью всюду огни: сторожат, с лучом идут по воде выше колена между берегом и льдом… С часу на час ожидают выхода самых больших щук… В полумраке Думнов, один из тех, что с Петром думу думал, в сторонке от всех по мелкому месту тащит огромную сваю, рушит ее с воды на край льда и перебирается на лед. Он заметил, что из-подо льда время от времени показывается чудовищная голова… Видели, как Думнов наметился да так и остался с поднятой острогой; оказалось, побоялся ударить – щука могла утащить его под лед. На берегу ругались и смеялись, а Думнов требует себе самогонки, выпивает бутылку за раз, ждет…

И вдруг сомнения о думновской щуке окончились – все видели, как показалась из-подо льда и вернулась назад огромная голова. Думнов требует вторую бутылку.

После второй бутыли показывается та чудовищная голова. Думнов ударил правильно: пришил щуку ко дну. Но что теперь делать дальше, если от длинной остроги над водой остался только очень маленький кончик? Такую щуку нельзя достать на остроге, а руками не дотянешься… Думнов неплохо сделал, что выпил две бутылки самогонки, теперь ему по колено море: спускается в ледяную воду, становится ногами на щуку, скрывается совсем под водой, там впивается пальцами в щучьи глаза, показывается снова из-под воды, волочит по берегу свою добычу. Все видят: огромная щука и с нею молочник фунтов на десять…

Думнов кушак продевает под жабры, подвешивает так, что щучья голова у него вровень с затылком, а хвост волочится по земле. Идет в деревню, собираются бабы, вся деревня сбегается, и везде молва: Думнов щуку убил и еле донес…»

Все это я, помню, подростком прочел в какой-то растрепанной без обложки книге. Уже став взрослым, обнаружил: написано Пришвиным! И много лет жил с мыслью: увидать бы такую картину хоть раз.

И это не самая крупная…

В позапрошлом году в Дарвиновском заповеднике мне сказали: «Такой способ охоты на щук теперь запрещен, тем более в заповеднике. Потихоньку щук, конечно же, бьют – острогу теперь делают из нержавейки или титана, – но охотятся без свидетелей и нешумно. Но если хотите посмотреть нерест щук, приезжайте к 1 мая. Зрелище интересное».

И вот я, кажется, в самом медленном на свете поезде маюсь до Весьегонска. Тут друзья встречают на катере, и мы, лавируя между льдин, уплываем в поселок Борок на знаменитом «искусственном море» – Рыбинском водохранилище.

Но невезенье – ничтожно мало воды! Загадочно мало для весеннего половодья – «за пятьдесят лет существования заповедника впервые наблюдаем такое».

Картина водной скудности удручает. По зеркалу половодья поднялись песчаные острова и каменистые гряды, темнеют пни деревьев, срубленных тут в ложе водохранилища перед войной, по ним угадывается русло реки Мологи. Тысячи пней черными кочками возвышаются на уже обсохшей земле. Пролетающие стаи гусей, наверное, с удивлением и настороженностью наблюдают необычный весенний пейзаж.

И нет нереста рыб. Щуки из глубины в это время идут на просторы залитых лугов, чтобы тут в прогретой воде бросить икру на щетинку луговых травостоев. Но луговины лежат сухими. Пересохшими выглядят ручьи и речки, по которым в «море» обычно льются талые воды. Поплавковые бакены, собранные на зиму в устья речек, должны сейчас весело плавать, а они стоят в грязевой жиже. Вода у Борка, обнажив песчаное дно, ушла от берега метров на двадцать. «Вот те и половодье!» – сказал озадаченный старожил этих мест.

О нересте щук могли мы лишь говорить, обсуждая за чаем сюрпризы странной весны.

У Пришвина все описано точно. Как только набухнут водяные закраины между сушей и льдом, щуки уже наготове. И по мере подъема воды они устремляются на луга, в тальники, в камышовые заросли. За крупной щукой, обычно кургузо-короткой, следует несколько самцов-молочников. Их отличишь сразу по длинному прогонистому телу, и они всегда значительно меньше щуки.

Таинство щучьей любви хорошо наблюдать в тихий погожий день. Спина у щуки иногда виднеется над водой. Рыба трется о травянистое дно, истекая зеленовато-желтой икрой, а молочники вьются вокруг акробатами, «подбеляя икру».

В любовном возбуждении щуки становятся небоязливыми. «Если, стоя в воде, шевельнуть ногой в резиновом сапоге, молочники могут это принять за призывный всплеск самки и подплывают вплотную».

Икрометание щук для многих обитателей водоемов – время большого пира. Одних интересует икра, а орлан-белохвост предпочитает унести щучку. Когда вода начнет убывать, щуки вместе с ней спешат уйти в водоем. Но кое-какие могут оказаться отрезанными и будут метаться в усыхающих лужах. Такие места не преминут проведать медведи, волки и лисы. Замечено: даже филины соблазняются рыбным столом, если щука ерзает на мели.

Сбросившие икру и молоки, щуки голодны и гоняются за добычей, как волки. С детства помню: весной, если удавалось поймать живца, щуку можно было считать уже на кукане. Голодная «крокодилица» после нереста может пытаться прищучить даже любовника. Но удача ей в этом сопутствует редко: брюхата, неповоротлива, а у молочников форма всегда спортивная – проворны, резвы.

В обычное время щука хватает все, что под руку попадает, в первую очередь, конечно, рыбу, подкарауливая ее в засаде. Но ловят щуки также лягушек, линялых раков, водяных крыс, зазевавшихся на мелководье куличков. Большая щука может проглотить утку. Описан случай, как «крокодилица» схватила за лапу гуся и пыталась его утопить. (Именно так охотятся крокодилы.)

По размерам щуки в российских водах уступают только сомам, но встречаются чаще. Щука – рыба обычная. Спокойные тихие реки, озера, речные старицы, большие пруды – вот щучья стихия. Промысловой рыбой щука не является. Но эта желанная рыба для рыболовов-спортсменов, и по этой причине ее даже кое-где специально разводят, инкубируя икру на искусственных нерестилищах.

Пищевые достоинства рыбы средние. Донские казаки раньше щуками брезговали – «лягушатница»! Древние римляне тоже эту рыбу не считали съедобной. Англичане же в Средние века ценили щук выше лососей, а у евреев это почти национальное блюдо.

Теперь посмотрите на снимок. Сколько весит, по-вашему, это чудище? Всего четырнадцать килограммов. (Легко представить, насколько близится к облику крокодила трехпудовая щука.) Эту красавицу за неделю до моего приезда в Борок сетью поймал ихтиолог Николай Михайлович Зеленецкий. (Каждый год весною ведутся контрольные выловы рыб, идущих на нерест.) У этой щуки взяли трехлитровую банку икры. Ко дню беседы о щуках икра уже просолилась, и мы могли оценить ее вкус.

• Фото из архива В. Пескова. 12 мая 1996 г.