© Г. Персиков, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Предисловие
Братья прошли уже версты три, минуя бурелом, огибая болото и крепи, залитые жидкой грязью, и как раз поднимались на сопку, когда сумерки наконец рассеялись и солнце осветило осенний лес: темные елки, ржавые пятна березового подлеска, – разогнало туман, застоявшийся в прогалинах. Отсюда, с горки, было видно, как диск цвета раскаленного металла медленно выглядывал из-за покатого плеча дальнего шихана, и мальчики остановились, пыхтя и вытирая носы после долгого подъема.
– Вот! Вон там его логово! Смотри, смотри, Антоша! – Герман торжествующе указал на темно-зеленую кляксу елового бора, начинающегося прямо у подножья сопки. – Точно как старик Алёха Ляткин говорил, к востоку от сопки, слева – болото, справа – река. Там, там зверь сидит!
Мальчик пылающим от азарта взглядом пытался проникнуть сквозь переплетение еловых веток, мысленно уже представляя себе передовицу городской газеты: «Отважный гимназист Герман Синицын спас поселок от чудовища!» – и большую фотографию, на которой он, опершись на ружье, попирает ногой гигантскую бурую тушу, в точности как на иллюстрации из книжки Луи Буссенара… Старший брат Германа стоял рядом, тяжело дыша и поправляя длинную берданку, несуразно повисшую на ремне за спиной. Из-за ружья мальчики перессорились еще ночью в поселке, но Герман, пухлый и румяный, был на целую голову ниже брата, и ружье, когда он пытался его нести, волочилось по земле, это выглядело вовсе не по-геройски и даже немного смешно, так что, после долгих споров, берданку пришлось уступить высокому и худому Антону.
Братья Синицыны были погодками, но оба учились в третьем классе гимназии. Антоша – старший – на прошлую Пасху тяжело переболел скарлатиной и едва не помер. Последствиями болезни, несмотря на все старания их отца, земского доктора, стало не только отставание в учебе, но и худоба, не по-ребячьи хмурый нрав и вечное выражение досады, застывшее на вытянутом лице. Антон уперся руками в тощие колени, давая отдых спине, и смотрел, как солнце медленно выходит из-за горного склона.
– Ну все, Гера… Теперь уже нас точно хватились… И что ружье пропало, тоже наверняка заметили… Фух…
Герман покосился на брата с раздражением, но сразу же снисходительно вздохнул и вернулся к внутреннему созерцанию своего будущего подвига. Антоше в его мечтах уделялась роль верного Санчо Пансы, а значит, ему, по должности оруженосца, полагалось быть трусоватым и недоверчивым.
– Да не хватились, не боись ты, сколько повторять! – отвечал он, не отрывая взгляда от темневшего внизу бора. – Папеньку еще ночью на роды позвали аж в Горелово! Туда ходу часа три или больше! К обеду вернется, не раньше, а то и вовсе в Горелово обедать останется, если уговорят…
– А маменька? – не унимался старший.
Он со вздохом опустил ружье в траву и уселся рядом на камень, вытянув худые ноги. Герман презрительно фыркнул в ответ.
– Что маменька? Она по воскресеньям спит чуть не до полудня! И вообще, что мне маменька? Глупости! – Он снял фуражку, расчесал пятерней рыжеватые кудри и в который раз принялся втолковывать брату: – Да ты пойми, когда мы подстрелим медведя, никакого спроса с нас не будет. Нас на руках по всему поселку носить станут, в газете напишут! А награду какую за голову зверя дают, слыхал? Да что тут говорить… А маменька поволнуется немного, поплачет да простит, когда все узнает. Мы ведь это и для ее защиты делаем, понял? Дай лучше воды попить, что пыхтеть попусту? Теперь нам без добычи обратно возвращаться никак нельзя.
Антоша недоверчиво покачал головой и протянул брату алюминиевую флягу. Он-то знал, что маменька уже переживает. А если обнаружит, что из отцовского кабинета ружье пропало – ох, тут даже представить страшно. Она и так сама не своя с тех пор, как нашли первую девочку.
Девочка была из семьи башкир, что жили на хуторе к востоку от поселка, ближе к реке Белой, и промышляли пчеловодством. Восьмилетняя девчушка пошла отнести обед отцу и старшим братьям, что трудились на пасеке, но те ее так и не дождались. В сентябре у пасечников работы невпроворот, и ребенка хватились только к вечеру. Искали, кричали, потом у дороги в подлеске увидели разбросанные лепешки и раздавленную плетеную корзину. Переглянувшись, молча ринулись в лес и за полверсты от кромки, за кустами вереска нашли…
Старик-башкир с сыновьями, обезумев от горя и жажды мести, три дня, не смыкая глаз, прочесывали окружный лес кочка за кочкой, пенек за пеньком, но не увидели ни следа, ни шерстинки медведя-людоеда, разорвавшего ребенка на куски. Словно косолапый, разгромив все вокруг и совершив страшную трапезу, исчез, как и не было. А на четвертый день пропала еще одна девочка, в этот раз из самого поселка. Играла в прятки с подругами и вдруг исчезла. Звали ее, аукали, а как сообразили что к чему, так сразу побежали к сотскому старосте. Нашли ее только на следующий день далеко в чащобе за поселком. Лес вокруг был изломан, а тело обезображено так, что не оставалось сомнений: здесь орудовал крупный бурый медведь.
По поселку поползли слухи, одни других страшней и нелепей, народ волновался и требовал от властей защиты. Собрали охотников, больше из мордвы и башкир, которые лучше всех здешние леса знали, объявили награду за голову зверя. Из губернского города Д., что стоял всего в десяти верстах к северу от поселка, приехал полицейский инспектор, а также богатые господа в охотничьих жилетах, с собаками, рожками и английскими ружьями.
Вся эта компания, набрав закуски, отправилась в лес и устроила там настоящий призовой тир. За пару дней повыбили, а по правде, больше распугали, всего хищника в округе, от самой степи до пологих предгорий дальнего шихана. В поселок привозили рысей и лисиц, волков без счету и даже нескольких бурых медведей. Но людоеда среди них не было – это бывалые охотники говорили с уверенностью. Подстрелить удавалось то медвежонка-трехлетку, то старого, то хворого и облезлого медведя. Между тем тот, на которого объявили охоту, точно был матерым самцом огромного размера, об этом говорили обломанные деревья, кора, ободранная гигантскими лапищами, и главное – маленькие жертвы, буквально разорванные на части. Ничего похожего на такого лесного великана приезжие охотники сыскать не смогли.
Несмотря на это, в поселке регулярно разгорались споры из-за обещанной награды, но все было пустое. И когда по главной улице, поднимая пыль и победно улыбаясь, проехал молодой черноусый офицер, окруженный сворой собак, старик Леха Ляткин только крякнул, презрительно провожая всадника прищуренным взглядом.
– Видал, Алеха, у него ружье фабрики Винчестера! Рублей пятьдесят стоит, не меньше. Что скажешь, можно из такого ружья медведя-людоеда подстрелить? – с деловым интересом спросил Гера, рядом стругавший палочку на ступеньках крыльца.
– Можно. Но только ежели он сам не против будет, – улыбнулся Лёха одной стороной рта, поймав удивленный взгляд мальчика. – Тебе бы все из ружья палять, Герка! А это на охоте дело последнее. Зверя сначала выследить надобно, потом к нему подойти… А там уже и ружьев не надобно, можно и рогатиной обойтись – медведь сам на рожон полезет. Главное, чтобы напарник был хороший. Одному на такой охоте тяжело…
Старый мордвин наморщился и привычным движением поправил калечную ногу, покоившуюся на ступеньке крыльца. Много лет назад он считался лучшим охотником во всем поселке, до той поры, пока ранней весной его не помял дурной и разъяренный спросонья медведь-шатун. Леха месяц пролежал при смерти, но все-таки выжил, правда, половина лица его превратилась в сплошной шрам, а левая нога теперь нелепо торчала в сторону под углом и больше не сгибалась. За это злые гимназисты дали Ляткину прозвище Циркуль, но называли его так только шепотом, опасаясь получить зуботычину от буйного Геры Синицына, всегда заступавшегося за Лёху.
Гера со своим братом частенько сиживали рядком на завалинке, пока старый мордвин плел корзины из лозы, и слушали охотничьи истории. В своей фантазии Гера всегда становился их главным героем, только делал он все сразу правильно и вел себя более отважно, и было это не в поволжских степях, а на озере Онтарио, и звали его не Герман Синицын, а Натаниэль Бампо по прозвищу Длинный Карабин…
– Так что же, выходит, медведя-людоеда не существует? Или он призрак? – сказал Антоша, серьезно и вопросительно посмотрев на Лёху.
– Эт чего вдруг? – удивился тот. – А девчонок, получается, кто загрыз? Призрак? Или черт рогатый? Нет. Это зверь. Только хитрый, увертливый и сметливый. Не глупей иного человека. Они его возле пасеки ждут, всю округу обложили, да только мед ему больше не по вкусу. Медведь, если раз человечины отведал, уже никогда ее вкуса не забудет. Потому и нападает, хочет полакомиться любимой закуской. А от этих псов, дуделок и свистелок он за три версты держится, облавой его не взять, только в логове. А как логово разыскать, способ есть, да только они его не знают.
– Что за способ? – подпрыгнул Гера, по случайности едва не порезав себе палец перочинным ножиком.
– Простой.
Старый охотник хотел было закончить на этом, но, увидев пылающие глаза братьев, понял, что те так просто от него уже не отстанут.
– Ладно-ладно. Ничего мудреного. Нужно просто хорошо леса знать и за метками медвежьими смотреть. У каждого зверя своя территория, которую он от других сородичей охраняет. Метки расставляет: кусты ломает, когтями задиры на деревьях делает – все по кругу. А в его центре берлога и есть. Тут-то медведя бить и нужно, на рассвете, пока он спросонья. Так вот.
Братья переглянулись, явно подумав об одном и том же. Охотник, закончив историю, снова принялся за работу, загибая непокорные прутья узловатыми коричневыми пальцами, и, казалось, целиком погрузился в воспоминания.
– Алёха, а ты что, может быть, такие метки видал недавно? – вкрадчиво спросил Гера, поглядывая на Антошу краем глаза.
– А как же, – не отрываясь от работы, утвердительно качнул головой охотник. – Давеча лозу на зиму собирал за дальней сопкой, там за болотом. На рассвете, по холодку. Так там метки и видал, вокруг бора. По высоте, на которой задиры сделаны, понял – здоровенный стервец.
– Так… – решительно произнес Гера, убирая ножичек в карман. И хотя что, собственно, «так», было не вполне понятно, Алёха Ляткин сразу смекнул, что сболтнул лишнего, и, отбросив корзину, нахмурился:
– Нечего такать! И вообще, дуйте домой, уроки учить! Не то доктору, отцу вашему скажу – он вам уши надерет!
Гимназисты, изображая досаду, поплелись по пыльной улице в сторону дома, но уже через пару метров Гера не выдержал, толкнул брата локтем под тощие ребра и принялся воодушевленно шептать ему на ухо детали мгновенно созревшего плана. Антоша некоторое время возражал и рассудительно спорил, но потом махнул рукой и сдался под Гериным напором. Здесь, как и в любом другом озорстве, задуманном и исполненном ими, младший брат олицетворял энергию и порыв, а старший – презренное рассудочное начало, которое неизбежно проигрывало в этом противостоянии…
Вот и теперь Гера, увидев логово врага, хотел немедленно бежать вниз по крутому склону сопки и атаковать, так он и сделал, а Антон остался стоять на вершине, вытянув руки в умоляющем жесте, но вскоре опустил их и угрюмо поплелся следом. Впереди него среди сохлого желтоватого ковыля мелькала серая гимнастёрка и наконец скрылась под темным еловым сводом. Антоша издал стон и поспешил скорее за братом.
Нагнать его удалось только в глубине бора, Гера, нетерпеливо приплясывая, ждал его на поляне.
– Ну? Антоха! Чего ты ползешь? – громко, но почему-то шепотом прошипел он. – Давай ружье скорее! Может, медведь уже рядом!
– Не дам! – ответил тот, на всякий случай тоже шепотом и крепче схватился за ремень. – Я маменьке обещал, что с тобой ничего не случится! Ты… ты ведь и стрелять-то даже не умеешь!
– Ах ты… – Гера на секунду остолбенел, пораженный предательством, но быстро пришел в себя, засопел от ярости и кинулся на брата с кулаками.
Они перелетели через согнутую сухую елку, покатились по палой хвое, разметали муравейник и сцепились, вырывая друг у друга ружье, когда из глубины бора послышались треск сучьев и глухое низкое рычание.
Мальчики немедленно застыли, глядя друг на друга расширившимися глазами. Гера первым пришел в себя, выхватил у брата ружье и с победоносным кличем скрылся среди елок. Антоша поднялся, отряхивая иголки, и, несмотря на мешающую хромоту, устремился за ним следом.
– Герка! Стой! Я все папеньке расскажу!
Но кричать уже не было нужды. Гера стоял на поляне столбом, опустив руки, ружье бесполезно валялось рядом. Перед ним, на середине поляны, среди изломанных веток лежало что-то странное, коричневое и красное, в обрывках ситцевого платья. Перед глазами у Антоши мелькнуло воспоминание о витрине мясной лавки, мимо которой каждое утро они с братом ходили в гимназию, и он согнулся пополам, обдавая рвотой кусты засохшей черники.
Гера наконец ожил, снял фуражку и перекрестился. Затем надел ее, зачем-то снова снял и снова надел. Потом, заметив что-то в кровавой груде, подошел поближе и наклонился, с болезненным интересом разглядывая острый кусок металлического шипа, торчащий из тела. Странно. Он, осторожно переступая, обошел вокруг, изучая муравьев, барахтающихся в запекшейся крови, мятую траву, следы на сероватом песке…
– Антоша… – тихо позвал он брата.
– Что? – ответил тот чужим хриплым голосом, стараясь не смотреть на страшную находку.
– А следы-то человеческие…
Глава 1
Здание Министерства внутренних дел блистало и сияло изморозью в лучах яркого зимнего солнца. Все вокруг было белоснежным и праздничным от свежевыпавшего снега, Фонтанка уже стала крест-накрест исчерченной тропинками, и везде царило оживление, ощущение бодрости и приближающегося праздника. В кабинете министра тоже было непривычно людно и шумно – начальник сыска привел с собой на доклад не только двух своих помощников, но и всю команду Муромцева в полном составе. Собравшиеся долго представлялись и здоровались, рассаживались за массивным лакированным столом, бесконечно передвигая стулья, и, наконец, разместились. С одной стороны Будылин с Щекиным и Ларсеном по правую и левую руку, с другой – сотрудники нового отдела по борьбе с маньяками: Муромцев, отец Глеб и Барабанов, с длинными, слегка подстриженными, а также причесанными по торжественному случаю волосами. Во главе стола, сверкая орденами, председательствовал градоначальник, который в отсутствие министра, как его товарищ, полностью и с большим успехом исполнял все его обязанности.
Дождавшись, пока утихнут все шорохи и вздохи, градоначальник еще раз окинул взглядом всю компанию и негромко начал:
– Первым делом позвольте поздравить вас, Иван Дмитриевич, с хорошо проделанной работой. Услужили, крепко услужили. Господин министр и даже сам Государь с теплотой отзывались и благодарили за избавление от душегуба. Думаю, что дело с финансированием нового сыскного отдела можно считать решенным.
Будылин, являя собой саму благодарность, встал, поклонился и, прижав руку к сердцу, высказал самые пламенные заверения в верности Империи и Государю лично. Но когда садился на место, утирая платком патриотическую слезу, то не удержался и заговорщицки подмигнул Муромцеву.
– Позвольте, Роман Мирославович. – Ларсен иронично скривился, поправляя пенсне. – Не слишком ли много реверансов садистам и маньякам?
– Уважаемый коллега, – Муромцев невозмутимо посмотрел ему в глаза через стол. – Если бы вы дали себе труд внимательнее ознакомиться с моим рапортом, вы бы знали, что помимо обычных сыскных мероприятий в этом деле я применил новую систему расследования. Она заключается в консультациях с помешанными преступниками. Они нужны, чтобы унифицировать их специфические признаки и классифицировать убийц подобного рода.
Щекин внезапно закашлялся, покраснел и, качая головой, возмущенно забормотал себе под нос:
– Консультации с маньяками? Вот уж действительно бред сумасшедшего! Вы извините, но это форменное безобразие! Опытный сотрудник не может позволить себе подобного! Я… – Старый чиновник неожиданно поймал недовольный взгляд градоначальника и немедленно вернул на лицо благодушное выражение. – Я, право слово, о таком даже не слыхал никогда…
– Разумеется, бред сумасшедшего, – с улыбкой согласился Муромцев. – Ведь именно с сумасшедшими мы и имеем дело. Их изучение уже чрезвычайно помогло нам. Для успешного следствия необходимо знать, к примеру, имеем мы дело с убийцей, действия которого непоследовательны или же упорядочены. Также весьма полезно выяснить факторы, которые могли привести к расстройству психики. Впрочем, ежели вы считаете, что для нас лучше упустить преступника, чем прибегать к таким…
– Ну, зачем же вы так? – усмехнулся Ларсен. – Вы ведь знаете, что я совершенно не против, когда следствие использует научные методы, пусть даже такие… хм… оригинальные. Но с чем я не могу смириться, так это с тем, что вы обращались к услугам сектантов и спиритистов для получения некой мистической, видимо, информации. Извините, но когда в следствии участвует дамочка-медиум, это не просто смешно, это позорит честь мундира! Неужели вы действительно прибегали к подобному? Я не могу в это поверить!
Ларсен взял со стола газету и продемонстрировал всем присутствующим нелепую фотографию спиритического сеанса. Щекин снова покраснел и заухал как филин, сотрясаясь от смеха:
– К чрево… Хох-хах!.. К чревовещателям вам еще нужно обратиться обязательно! Хе-хе…
Будылин насупился и метнул на своего помощника испепеляющий взгляд, но Щекин, казалось, даже не заметил этого. Более того, с другой стороны уже раздавался лающий смех Ларсена, который снял пенсне и тер глаза платком. Даже градоначальник, как ни старался сдержаться, все же пару раз хмыкнул и прикрыл усы кулаком, сделав вид, что закашлялся. Барабанов, пребывая в полном смятении от происходящего, отчаянно заерзал, вращая остриженной головой, и так неприятно скрипнул ножкой стула, что хохот прервался и наступила вынужденная тишина.
– Безусловно, эти сведения были получены у крайне ненадежных, я бы даже сказал психически неуравновешенных информаторов, – воспользовавшись тишиной, поспешил ответить Муромцев. – Конечно же, такие материалы не были использованы в деле и, хочу вас всех успокоить, не будут фигурировать в суде. Для нас это стало просто очередной возможностью поближе познакомиться с сознанием психопата. И я хочу заметить, несмотря на вашу иронию, что это не была пустая трата времени.
– Ну что же, Виктор Вильгельмович, – после паузы бодрым тоном вступил в разговор Будылин, – можем мы сказать, что все точки расставлены, и поздравить новый отдел с удачным раскрытием их первого дела?
– Да-да, безусловно, поздравляю еще раз! Думаю, у вас уже есть возможность показать себя в новом статусе. – Градоначальник открыл папку с гербом и приблизил к глазам бланк телеграммы. – Министр пишет, что в лесах Д-ской губернии недавно произошел необычный случай, и, видимо, не единожды. Похоже, мы снова имеем дело с жестоким убийцей. Если, конечно, не окажется, что это шалит бешеный зверь. Местное полицейское управление запрашивает помощь из столицы, так что собирайтесь. Я со своей стороны обеспечу довольствие и всяческую поддержку отделу… Как, кстати, вы изволите именоваться? Ваше подразделение?
Все посмотрели на Муромцева, который лишь оглядывался в поисках поддержки, пока не прозвучал голос отца Глеба, все это время молчавшего:
– Нам Спаситель завещал быть ловцами душ человеческих. Только души, которые мы ловим, черны от адской копоти нашего греховного века. Стало быть, мы «Ловцы черных душ».
– Ох, ну будет вам поэтики! – поморщился градоначальник. – Я же не могу это в отчете написать, в конце концов! Ладно… Пока что запишем «консультанты по раскрытию особых преступлений», а там посмотрим.
Уже на шумной набережной Фонтанки Муромцев, отец Глеб и румяный, ежесекундно поскальзывавшийся Барабанов вовсю обсуждали план будущей поездки, и начальнику сыска пришлось похлопать своего подчиненного по плечу, чтобы привлечь его внимание.
– Роман Мирославович! Позвольте пожелать вам удачи! – Будылин, сняв перчатку, пожал руку Муромцеву, надолго заглянув тому в глаза. – Признаться, я какое-то время сомневался в вас, за что приношу извинения.
– Ну что вы, пустое, – в ответ склонил голову сыщик.