Сказочные хитрости

Иллюстрации Екатерины Лопатиной

# эксмодетство

© Оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2018

Как Самовар запрягли

Про одно и то же разные люди по-разному сказки сказывают. Вот что я от бабушки слышал.

У мастера Фоки – на все руки доки сын был. Тоже Фокой звали. В отца Фока Фокич до́шлый пошёл. Ничего от его глаз не ускользало. Всему дело давал. Ворону и ту перед дождём каркать выучил – погоду предсказывать.

Сидит как-то Фока Фокич, чай пьёт. А из Самовара через паровик густо пар валит. Со свистом. Даже чайник на конфорке вздрагивает.

– Ишь ты, какая сила пропадает! Не худо бы тебя на работу приставить, – говорит Фока Фокич и соображает, как это сделать можно.

– Это ещё что? – запыхтел, зафыркал ленивый Самовар. – С меня и того хватит, что я кипяток кипячу, чайник грею, душеньку песней веселю, на столе красуюсь.

– Оно верно, – говорит Фока Фокич. – Только песни распевать да на людях красоваться всякий может. Неплохо бы тебя, Самовар, хлеб молотить приспособить.

Как услыхал это Самовар – вскипел, кипятком плеваться начал. Того гляди, убежит. А Фока Фокич сгрёб его да на молотильный ток вынес и давай там к нему рабочее колесо с хитрым рычагом пристраивать.

Пристроил он колесо с хитрым рычагом и ну Самовар на полный пар кипятить. Во всю головушку Самовар кипит, колесо вертит, хитрым рычагом, как рукой, работает.

Переметнул Фока Фокич с рабочего колеса на молотильный маховичок приводной ремень и:

– Эх, поспевай, не зевай, снопы развязывай, в молотилку суй.

Стал Самовар хлеб молотить, паровой машиной прозываться. А характер тот же остался. Сварливый. Того гляди, от злости лопнет – паром обварит.

– Вот ты как! – говорит Фока Фокич. – Погоди, я тебе работёнку получше удумаю.

Долго думать не пришлось. Захромала как-то у Фоки Фокича лошадь. А в город ехать надо. И надумал Фока Фокич Самовар запрячь.

Повалил Фока Фокич Самовар на бок. Загнул ему трубу, чтоб она в небо глядела. Приладил под нею крепкие колёса. Отковал хитрые рычаги-шатуны да и заставил их колёса вертеть. А чтобы Самовар со злости не лопнул, добрым железом его оковал. Потом прицепил к Самовару тарантас, а к тарантасу телегу, загрузил, чем надо, поднял пары и:

– Эх, поспевай, куда надо поворачивай. Пару поддавай!

Стал Самовар людей и поклажу возить – паровозом прозываться. А характером ещё злее стал.

– Ну ладно, – говорит Фока Фокич. – Я тебе не такую работу удумаю.

Опять долго ждать не пришлось. Лето безветренное выдалось. Паруса на кораблях, как трава в засуху, сникли. А за море ехать надо. Хлеб везти. Тут-то и надумал Фока Фокич Самовар на корабль перенести.

Сказано – сделано. Трубу ещё выше нарастил. Самовар в трюм поставил. Корабельные колёса смастерил, а к ним шатунные рычаги приспособил и:

– Эй, не зевай, успевай! Рулём ру-ли – куда надо правь.

Начал Самовар людей да товары за море возить – пароходом прозываться. Тут-то уж он вовсе послушным стал. Уступчивым.

Вот как оно, дело-то, было. Другие, может быть, и по-другому рассказывают. Только моя бабушка врать не будет. Сама она это всё видела и мне пересказала. А я – вам.

Маловажная Шайба

Жила-была дружная компания. Все друг другу помогали. Ну и работа, конечно, спорилась. Не нахвалятся на них:

– Ах, какие они прекрасные!

– Какая изумительная точность!

– Какая непревзойдённая работа!

Словом, похвалам не было конца и меры. Хвалили все, всегда и всюду. И хвалимые заслуживали этого. Но, к сожалению, не всем и не всегда похвала идёт впрок. Случается, что те, кого хвалят, начинают важничать. Даже пререкаться и спорить, к кому из них главным образом относится похвала, адресованная всем. Так случается иногда. Да-да. Бывают такие, которым всё или очень многое хочется присвоить. Не спорьте, вы можете найти такие примеры.

Найдёте вы их или нет – дело вашей наблюдательности. Только в данной компании именно так и случилось.

Размещалась компания очень продуманно и компактно в прочном и надёжном объединении. Оно состояло из винтиков, осей, стрелок, пружины, заводной головки и многих других частей механизма, названного Часы.

– Когда нас хвалят, то судят по мне, – начала Часовая стрелка.

– По тебе? – удивилась Минутная стрелка. – Как можно судить по тебе, если ты делаешь всего два оборота в сутки? И не всё ли равно, дошла ты до двенадцати или не дошла? Двенадцать часов наступает, как только я, Минутная стрелка, одним скачком окажусь в верхней точке циферблата.

Так продолговатая Минутная стрелка с первых же слов заставила замолчать меньшую по размеру родную сестру.

– Тик-тик-тик, – застрекотала громче, чем обычно, Секундная стрелка. Она была самая маленькая, появившаяся на свет позднее своих сестёр: – Если уж говорить о точности, то секундная точность – я.

– Ха-ха! – засмеялись Главные оси. – А скажите-ка, непревзойдённые в своей хвастливости сёстры, кто вас водит? Не мы ли, Главные оси? Не мы ли, работающие в тени, заслужили шумный успех Часам?

– Вы водите стрелки? Это очень мило, – вмешался раздосадованный Циферблат. – А кто водит вас? Кто вас приводит в движение, не бригада ли Шестерён? Будьте благоразумны, Оси. Не выпячивайтесь, берите пример с меня. Я с горечью молчу, хотя и знаю, что лицо Часов – это Циферблат. Попробуйте без Циферблата узнать, который час.

Шестерни, самая дружная бригада в Часах, не стали спорить. Они великолепно сознавали своё передаточное назначение от Пружины к Стрелкам. Шестерни решили устыдить Циферблат:

– Будет тебе, Циферблат, оберегая наше достоинство, восхвалять себя. Шестерни не нуждаются в рекламе.

И всё-таки заявили:

– Без нас нигде не обходятся. Мы главная и ведущая сила.

– Ведомая, а не ведущая, – гулко прогремел Барабан. – Веду всех вас я. Я… и моя Пружина.

– «Я и моя Пружина»! Ну и ну! – прозвенела металлическим звонким голосом Пружина. – Может быть, «Пружина и мой Барабан»? Если рассуждать по-барабаньи, то паршивая консервная банка важнее консервов в ней. И не пар в котле паровоза, а сам по себе котёл ведёт паровоз. Нет уж, я, часовая Пружина, – сердце Часов, я их двигатель.

Спорщики ждали, что сейчас в пререкания вступит заводная Головка. Она так и сделала.

– Вы правы, Пружина, – начала издалека заводная Головка, – пар толкает поршни паровой машины, а котёл – всего лишь кабинет этого магната. Но ведь сила-то пара – от огня, как и твоя, Пружина. Огонь, породивший тебя в мартеновской печи, передал твоему стальному телу упругость, а энергию даю тебе я. Именно я завожу тебя на целые сутки.

Посинев от этих слов, Пружина умолкла и затаила обиду в глубине Барабана. О, если б она могла выбраться из своей темницы, распрямиться во всю длину и доказать, что в Часах она самая длинная. Но сделать это было нельзя. Пришлось молча мириться с заточением и слушать гордеца Баланса.

– Часы, – кружась взад и вперёд, вытикивал Баланс, – невозможны без меня, славного потомка маятника… Тик-так-тик! Я, и только я, дозирую десятые, сотые и даже тысячные доли секунд. Я сын Вселенной, я брат планет. Я бесконечно точная механика! Остановись я – пропали Часы, – захлёбываясь, кричал Баланс. – Тик-так-тик! Я, а не Пружина, – тиктакающее сердце Часов! Я…

– Довольно, – перебил тиктакающую болтовню Баланса Корпус Часов. – Не скажешь ли ты, кто вам всем позволил назваться Часами? Мне кажется, тот, кто собрал вас в себе воедино! Моим именем называется целый цех – корпусный цех. Я бываю золотым, значит, главным в цене Часов.

– Постыдитесь, – послышался мягкий голос тончайшего часового Масла. – Все вы нужны друг другу. Каждый из вас необходим Часам. Даже маленькая Шайба в Балансе, уравновешивающая его, помогающая ему, и та незаменима на своём месте.

– Шайба? – воскликнул Баланс. – Этот лишай на моём теле? Таких ничтожеств в одной спичечной коробке поместится миллион. Долой эту бездельницу, дармоедку! – кричал, разъярившись, Баланс и сделал настолько резкое движение, что Шайба, как пылинка, слетела с его бока.

Надо сказать правду, бедняга недостаточно хорошо была прикреплена на заводе. И ещё одна маленькая подробность, казалось бы, совсем незначительная деталь. С Шайбой пропала всего лишь одна сотая доля секунды. Но за двадцать четыре часа их сумма составляет четырнадцать минут. Почти четверть часа. А это уже принимается во внимание при опоздании, которое и произошло с владельцем часов Володей Кораблёвым.