Печать Нострадамуса. Мрачное наследие

– Помогите, прошу, – обратившись к ней, взмолилась Мадлен.

Странные гости ничуть не испугали артистов. Поднявшись на ноги, цыганка смело приблизилась к незнакомцам. Оказавшись подле Калеба, девушка увидела раненого гвардейца.

– Смерть уже положила на него свою ладонь, – произнесла цыганка. – Заносите его в повозку.

Не теряя времени, некромант внёс Фабьена в кибитку и положил на пол. Артисты принесли чистой воды, цыганка достала из сундука тряпки и снадобья. Пока Мадлен промывала гвардейцу раны, артистка окуривала кибитку дурманящими травами. Не приходя в сознание, Фабьен тихо стонал. Он был бледен, синие вены вздулись, заметной сетью покрывая лицо и тело. Золотые кудри скатались, испачкавшись запёкшейся кровью. Несколько прядей прилипли к мокрому от испарины лбу. Наконец, раны были обработаны. Тело гвардейца теперь туго перетягивали чистые повязки.

– Он выживет, смерть отступила от него, – приложив руку к мокрому лбу Фабьена, произнесла цыганка.

– Спасибо, мадемуазель, – устало поблагодарила девушку Мадлен. – Без вашей помощи он был бы уже мёртв.

Цыганка громко рассмеялась:

– Мадемуазель? Так ко мне ещё не обращались. Меня зовут Эсма.

– Я Мадлен, – представилась фрейлина. – А тот юноша снаружи – Калеб.

– Я вижу, у вас обоих был трудный день, – заметила Эсма. – Оставайтесь здесь, отдохните. А завтра на рассвете мы снимемся с места и поедем на юг. Куда вы держите путь?

Мадлен пожала плечами.

– Честно говоря, я не знаю. Мы следуем за королевскими обозами, что покинули Париж сегодня днём.

– Видела их, – протянула Эсма. – Пронеслись мимо нас, едва не скинув с дороги.

Мадлен стало неловко. Девушка почувствовала вину, хотя и не была причастна к грубости королевских подданных. Заметив её смущение, цыганка улыбнулась:

– Не грусти, мы не держим на них зла. Лучше ложись, отдыхай. Здесь вам ничего не угрожает.

Усталость давала о себе знать, и, доверившись Эсме, Мадлен устроилась в кибитке. Калеб, привыкший ночевать под открытым небом, прилёг на улице у костра. Проснулась Мадлен перед рассветом. Её разбудил громкий стон Фабьена. Открыв глаза, девушка увидела, как Эсма меняет гвардейцу повязки.

– Скоро он придёт в себя, медленно, но силы начинают возвращаться к нему, – произнесла цыганка.

– Почему ты помогаешь нам? – вдруг поинтересовалась Мадлен.

– Потому что вы нуждались в моей помощи. А ещё я не люблю оставаться в долгу, – усмехнувшись, ответила Эсма.

– В долгу? В каком? – не поняла Мадлен.

– Это не последняя наша встреча, Мадлен, – ответила цыганка. – Когда мы встретимся снова – ты спасёшь мне жизнь.

– Откуда ты это знаешь? – удивилась Мадлен.

– Мы, цыгане, не выдаём своих секретов, – улыбнулась Эсма и попросила: – Дай мне свою ладонь.

Недолго посомневавшись, Мадлен протянула цыганке руку. Некоторое время Эсма внимательно всматривалась в линии на девичьей ладони.

– Что ты там видишь? – осторожно спросила Мадлен.

– Твою судьбу, – ответила цыганка.

– И что же там?

– Я вижу, что ты несёшь тяжкое бремя, скрывая от окружающих свою истинную природу. Опасность и смерть следуют за тобой по пятам. И мне неведомо, чем закончится эта борьба. Знаю одно: кто-то замышляет предательство. Вскоре ты получишь удар в спину от того, кому веришь. Берегись, эта страница твоей жизни уже написана, и её не избежать.

Слова цыганки не на шутку встревожили фрейлину. Увидев замешательство на лице Мадлен, Эсма попыталась её успокоить. Сняв с шеи серебряную монету, служившую талисманом, цыганка протянула её девушке.

– Возьми её на удачу, – проговорила Эсма. – И не отравляй сердце тёмными мыслями. Мы верим, что каждый из нас сам хозяин своей судьбы. Жизнь подкидывает нам трудностей, но преодолеть ли их или стать их рабами – мы решаем сами. А теперь ложись, отдыхай. Скоро мы отправимся в путь. Я разбужу тебя, когда мы увидим королевские обозы.

Но спать фрейлине больше не хотелось. Спрятав в потайной карман талисман, подаренный цыганкой, Мадлен выбралась из кибитки и полной грудью вдохнула прохладный предрассветный воздух. В этот час некроманту тоже не спалось. Увидев девушку, он махнул ей рукой, приглашая прогуляться. Отойдя подальше от стоянки бродячих артистов, Калеб опустился на влажную от росы траву. Мадлен последовала его примеру. Подняв голову к небу, некромант негромко заговорил:

– Ещё раз спасибо, что вытащила меня из петли. Невероятно всё это, ты ведь мне жизнь сегодня спасла.

– А как я могла поступить иначе? – улыбнулась Мадлен.

– Могла бы махнуть рукой и забыть, – просто ответил Калеб.

– Нет, не могла.

Калеб повернул голову. Удивлённо, с едва заметной улыбкой взглянул на девушку.

– Почему? – спросил он.

– Я так не умею, – честно призналась Мадлен. – В мире слишком много трусливых, лживых, жестоких людей. А таких, как ты, – единицы. Вас надо беречь.

– Таких, как я? – удивился некромант.

– Неужели ты сам не видишь, как сильно отличаешься от большинства окружающих людей? И я сейчас говорю не о роде твоих занятий. Ты добр к этому миру, Калеб. Видишь прекрасное в каждом живом существе. Имея дело со смертью, ты лелеешь жизнь. Это удивительно, – произнесла Мадлен. – Я рада, что ты встретился на моём пути. Твоя смерть стала бы для меня… Ударом.

Слова фрейлины заставили юношу смутиться.

– Мне никто и никогда не говорил таких слов, – признался Калеб. – Большинство предпочитает обходить меня стороной. А те, кто не может избежать общения, боятся и тайно проклинают.

Мадлен кротко поглядывала на некроманта, в который раз изучая его лицо. Она не понимала, как человек, связавший свою жизнь со смертью, может быть настолько чистым, честным и добрым. Этот паренёк был таким простым и в то же время оставался для фрейлины загадкой. Ему было совершенно не важно, кто перед ним: аристократка или крестьянка, обычная девушка или деревенская колдунья. Казалось, он мог рассмотреть красоту в любом живом существе и найти подход к любому человеку. Но как ему это удавалось, почему одиночество и близость тёмных искусств не изменили его душу, этого девушка не знала. Некромант, заметив изучающий взгляд фрейлины, не скрывая своих намерений, придвинулся ближе к Мадлен. Коснувшись ладонью её щеки, юноша аккуратно повернул голову девушки к себе и заглянул в глаза. Она молчала, но взгляд её был наполнен той нежностью, что рождалась, только когда рядом оказывался некромант. Калеб плавно, боясь зацепить кожу фрейлины жёсткими потертостями своего костюма, гладил её плечи. Мадлен подняла руку и, дотянувшись до юноши, взъерошила его белые волосы. Засмеялась – чисто, звонко, искренне. Тряхнув головой, некромант улыбнулся. А в следующую секунду, не давая девушке опомниться, притянул её к себе. Смех стих. В глазах обоих читалось волнение. Но сила, притягивающая их, была непреодолима. Ещё пара мгновений, и расстояние, разделявшее их, исчезло бы, растворилось. Но позади вдруг раздался голос Эсмы.

– Мы готовы ехать, кони уже запряжены.

Резко отстранившись друг от друга, некромант и фрейлина вскочили на ноги.

– Ты поедешь с нами? – спросила Мадлен, обратившись к Калебу.

– Я останусь здесь, – сказал юноша. – Попавшись гвардейцам, я не успел проверить то, что хотел, придётся вернуться.

– Но это может быть опасно, – взволновалась Мадлен.

– Теперь я буду осторожнее, – заверил девушку Калеб. – Возвращайся в свиту короля. Совсем скоро я найду тебя.

Обхватив руками девичьи плечи, юноша обнял фрейлину, привлекая её к себе. Затем, проводив до кибитки, убедился, что повозка тронулась с места и покатилась по дороге, ведущей на юг.

Глава 4. Шут и шпага

Как три души, летя во тьму, придут покорные к нему.

В дороге Мадлен провела почти двое суток. За это время состояние Фабьена почти не менялось. Порой гвардеец начинал метаться в бреду, приоткрывал глаза, шепча нечто неразборчивое, но вскоре успокаивался и вновь впадал в забытьё. Глядя на него, фрейлина с тревогой думала о Селесте. «Она наверняка места себе не находит. Надеюсь, Селеста поверила словам месье Теофиля и думает, что Фабьен жив», – с тоской думала Мадлен. Наконец на третий день пути цыганская кибитка въехала на высокий холм, и можно было увидеть разбитый в долине королевский лагерь.

Как оказалось, Генрих III, вынужденный оставить столицу, теперь вместе со свитой направлялся в городок Блуа. Там, в одном из замков, должен был на время обосноваться королевский двор. До Блуа было несколько дней пути. Придворные, не имевшие той выносливости, что была у королевской гвардии, не могли долго находиться в пути и требовали отдыха. Устали и кони, тащившие громоздкие повозки, набитые сундуками с платьями, провизией и казной. Поэтому через несколько дней пути было решено разбить лагерь для отдыха. Увидев повозку бродячих артистов, гвардейцы преградили ей путь, мешая проехать в лагерь.

– Езжайте прочь другой дорогой! – грозно рявкнул страж короля.

Услышав голос гвардейца, из повозки грациозной ланью выпрыгнула молодая цыганка.

– Господа, не желаете ли вы насладиться нашим небольшим представлением, что развеет вашу скуку?

– Вам нельзя здесь останавливаться, проезжайте, – стиснув зубы, повторил гвардеец. – Проезжайте!

Из кибитки, не зная, как объяснить происходящее, выбралась Мадлен.

– Месье, – обратилась она к гвардейцу, – там, в повозке, лежит раненый воин – Фабьен Триаль. Ему нужна помощь лекаря. Прошу, скорее позовите сюда Теофиля Арно.

Не узнав в уставшей служанке фрейлину королевы, гвардеец шагнул вперёд.

– Не морочь мне голову, бродяжка! Сказано, убирайтесь прочь, иначе…

– Мадлен?! Боже, Мадлен! – звонкий девичий голос заставил гвардейца обернуться. Позади него, прижав руки к груди, стояла взволнованная Селеста. Узнав подругу, мадемуазель Моро бросилась к ней навстречу. Не теряя времени, Мадлен указала на повозку.

– Селеста, там внутри Фабьен, ему нужна помощь.

Услышав имя гвардейца, Селеста застыла на месте. Её руки затряслись. Голос не слушался её.

– Фа… Фабьен?

– Да, да! – твердила Мадлен. – Скорее позовите лекаря!

Обернувшись к гвардейцу, стоявшему на страже лагеря, Селеста воскликнула:

– Ну же! Вы не слышали, о чём вас просит фрейлина королевы?!

– Фрейлина? – удивился гвардеец, разглядывая грязное скромное платье Мадлен.

– Быстрее же! – прикрикнула на него Селеста и бросилась к повозке.

Сломленный напором мадемуазель Моро, гвардеец привёл к кибитке королевского лекаря. Заглянув в повозку, Теофиль Арно ахнул:

– Это просто чудо, что он до сих пор жив! Мадемуазель Бланкар, вы совершили невозможное.

– Мне помогли, – ответила Мадлен, кивнув на стоявшую подле неё Эсму.

Пока гвардейцы переносили Фабьена в лагерь, Теофиль с интересом расспрашивал цыганку о снадобьях, что всё это время поддерживали жизнь месье Триаля. Селеста, что теперь не находила себе места, металась от лекарской палатки к Мадлен и обратно. Месье Арно настойчиво выпроваживал фрейлину, чтобы она не мешала лечению Фабьена. Смирившись с тем, что не увидит гвардейца, пока лекарь не обработает все его раны, Селеста вернулась к Мадлен. Вытирая блестевшие на лице слёзы счастья, мадемуазель Моро благодарила подругу за спасение Фабьена. Воспользовавшись моментом, кибитка артистов проехала в лагерь. Не спрашивая ничьего разрешения, цыганка взяла бубен и пустилась в пляс. Молодой румяный юноша в ярко-красном жилете заиграл на лютне. Подхватывая его мелодию, низкий плотный мужчина взялся за шалюмо. Эсма запела. Из палаток с интересом начали выглядывать королевские придворные. Улыбаясь, они подходили ближе, наслаждаясь внезапным праздником, что привезли с собой бродячие артисты.

– Идём, я отведу тебя в свою палатку, – потянула Мадлен за рукав Селеста. – И найдём тебе платье, чтобы ты могла сменить эти лохмотья.

Порывшись в своих сундуках, Селеста отыскала для подруги наряд, что больше подходил королевской фрейлине. Оставив Мадлен одну, мадемуазель Моро вышла из палатки, давая девушке возможность сменить платье. Заканчивая зашнуровывать корсет, Мадлен услышала, как кто-то вошёл в шатёр. Решив, что это Селеста, девушка, улыбаясь, произнесла:

– Ты была права, платье оказалось мне впору.

– Где ты пропадала все эти дни? – прозвучал за спиной фрейлины суровый голос Екатерины Медичи.

Мадлен обернулась, от неожиданности забыв, как должна приветствовать мать короля в столь необычных условиях.

– Добрый день, Ваше Величество, – пролепетала она.

Пройдясь по палатке, Екатерина внимательным взором пробежала по волосам, лицу, рукам фрейлины. В отличие от остальных обитателей королевского двора, эта женщина могла позволить себе на время забыть об этикете и говорить прямо.

– Ты выглядишь подурневшей: эти следы на руках, бледность, уставший вид, синяки, впалые щёки. Тому есть причина? Ещё и эта прядь… Откуда она?

Мадлен занервничала. «Да, Екатерина не тот человек, который лишний раз решит промолчать ради приличия. Скрывать от неё правду смысла нет».

– Недавно на меня напали. В моих покоях, – девушка чуть закатала рукав платья и показала Екатерине отметину. – Кажется, я оказалась жертвой некоего культа, с которым когда-то был связан и мой дед. Я предприняла попытку разузнать, что это за символ на моей руке. И поплатилась за это.

Слушая рассказ девушки, Екатерина не шелохнулась. Но при упоминании культа что-то в ней изменилось. «Её дыхание будто участилось. Почему? Испугалась за меня? Вряд ли».

Мадлен решилась задать вопрос.

– Ваше Величество, вам не доводилось когда-нибудь слышать об Абраксасе?

При упоминании этого имени Екатерина заметно напряглась, сжав челюсть. «Она что-то знает о нём».

– Мишель рассказывал мне об этом боге. И о том, на что он способен.

«И это всё? Почему мне кажется, что Екатерина о чём-то умалчивает?» – подумала Мадлен.

– Этот культ может быть связан с угрозой, что нависла над моим сыном? – поинтересовалась Екатерина.

– Пока я не нашла прямой связи между королём Генрихом и культом Абраксаса, – призналась Мадлен.

–Тогда оставим этот разговор, – твёрдо заявила Екатерина. – Сейчас меня волнует другое: почему ты не предупредила меня о восстании де Гиза?

Этот вопрос сильно озадачил фрейлину.

– Ваше Величество, но как я могла?

– Как? Ты должна была предвидеть это с помощью своего дара. Ты ведь помнишь, для чего ты здесь.

– Но я уже говорила вашему Величеству, что не могу контролировать свои видения, – попыталась оправдаться Мадлен. Но Екатерина ничего не хотела слышать:

– Ты должна научиться! – рявкнула она. Впервые Мадлен увидела, как, пусть на мгновение, но Екатерина потеряла самообладание.

– Я дала тебе дневник Нострадамуса, показала пророчество – этого должно хватить, – продолжала Медичи. – Нам повезло, что в пылу восстания королю не навредили. Но в этом не было твоей заслуги. Надеюсь, в следующий раз о грозящей сыну опасности я буду узнавать заранее. Пока же мне всё приходится делать самой, – не давая Мадлен вставить и слова, Екатерина задала последний вопрос. – Ты желаешь ещё о чём-нибудь сообщить мне?

Мадлен помялась, вспомнив, что хотела поведать Екатерине о причастности Маргариты к своему отравлению. «Неприятно сообщать матери о преступлениях её детей, но Её Величество должна об этом узнать».

– Я знаю, кто пытался меня отравить. Это была ваша дочь – Её Высочество Маргарита Валуа.

К удивлению фрейлины, Екатерина отреагировала на обвинения сухо.

– Ты уверена?

– Боюсь, что так. Она сама призналась мне в этом.

– Надо же, – усмехнулась Екатерина. – Значит, она задумала в открытую бросить нам вызов. Что ж, ей же хуже.

Бросив на Мадлен долгий придирчивый взгляд, Екатерина направилась к выходу из палатки. Уже откинув её полог и собираясь выйти, Медичи вдруг замерла. Не оборачиваясь к девушке, она произнесла тихо, но устрашающе:

– Не разочаруй меня, Мадлен. Медичи не прощают ошибок.

С этими словами Екатерина вышла прочь, оставив Мадлен одну размышлять над услышанным.

Придя в себя после разговора с матерью короля, фрейлина нашла в себе силы выйти из шатра. Музыка снаружи уже стихла, а кибитка бродячих артистов укатила дальше на юг. «Я не успела попрощаться с Эсмой и ещё раз поблагодарить её за помощь, – с тоской подумала Мадлен, но тотчас вспомнила слова цыганки. – Она говорила, что мы ещё встретимся. Быть может, так и будет».

– Фрейлина или служанка? Праведница или обманщица? – раздался возле Мадлен чей-то насмешливый голос, и из-за соседней палатки горделивым павлином вышел королевский шут. Поправив перо на широкой шляпе, Шико хитро взглянул на Мадлен.

– Ваше появление в лагере было эффектным, мадемуазель, но вот в чём вопрос: где же вы были до этого?

Появление шута изрядно испортило девушке настроение. Ей очень хотелось высказать этому нахалу всё, что она о нём думает. Но Мадлен помнила: «Он единственный, кому король верит беспрекословно. Одно его слово, и на меня падёт королевский гнев. А ещё письмо из дневника Нострадамуса, если оно правда у него. Нужно понять, чего же он хочет». Сдерживая негодование, девушка натянула на лицо приветливую улыбку.

– Спасала свою жизнь, выбираясь из Парижа, месье, как и все остальные.

– Но в городе, захваченном де Гизом, вы пробыли дольше всех нас. Не странно ли это?

– Я не поспела за королевскими каретами, пришлось выбираться самостоятельно.

– И как же вам это удалось? – насмехаясь над девушкой, спросил Шико.

– Везение, месье, безграничное везение, – едва удерживая улыбку, процедила Мадлен.

– Может быть, может быть, мадемуазель, – покачал головой шут, расхаживая из стороны в сторону. – Но что, если вы обманываете всех нас? Что, если в минуту опасности, дабы спасти свою жизнь, вы вступили в сговор с врагом?

– Ваши обвинения обижают меня, месье, – перестав улыбаться, заявила Мадлен. – У вас нет причин подозревать меня во лжи.

– А вот тут вы ошибаетесь, – захихикал шут. Его рука скользнула под мундир и извлекла из тайного кармана знакомое Мадлен письмо. – Так случилось, что мне в руки попала любопытная вещица, мадемуазель. Письмо за авторством самого Мишеля Нострадамуса. Вам знакомо это имя?

«Негодяй», – представляя, как гадкий шут прикусывает себе язык, мысленно выругалась Мадлен. Но вслух ответила:

– Человек, что знал о будущем больше, чем любой из нас.

– Верно, верно, мадемуазель. Предсказания Нострадамуса известны по всей Франции. А некоторые и далеко за её пределами. Вот только не все в нашей стране с благосклонностью относятся к людям с особыми способностями. Взять нашего короля. Он считает, что предсказатели – не более, чем шарлатаны, что наводят смуту среди простого населения. Но знаете, кого король не терпит больше, чем шарлатанов?

– Кого же, месье?

– Лжецов, мадемуазель, – сверкнув глазами, нараспев произнёс Шико. Приблизившись к девушке, шут привстал на носочки, чтобы казаться выше, и нагнулся к лицу Мадлен. Его взгляд насквозь прожигал взволнованную фрейлину. Голос изменился. – Признайтесь, Мадлен, какие тайны окружают вас?

– Я не знаю, о каких тайнах вы говорите, месье, – едва скрывая свой страх, ответила Мадлен.

– Хм, упираетесь, ну что ж, – хитрый взгляд шута коснулся волос фрейлины. – Эта белая прядь совершенно вам не к лицу, мадемуазель. К слову, откуда она взялась?

– Вам лучше задать этот вопрос королевскому лекарю, думаю, в его практике встречались подобные случаи.

– Я обязательно поинтересуюсь этим, – шут отпрянул от девушки и ещё раз пристально взглянул в её лицо. – Надеюсь, мои слова не оскорбили вас? Не принимайте их близко к сердцу. Да, эта прядь немного портит вас, но ведь она всего одна, её легко спрятать в причёске. Тому юноше, что так мило беседовал с вами в «Бедном путнике», повезло куда меньше. Его белые волосы спрятать может лишь костёр.

Сердце Мадлен будто сжалось в упругий комок. В висках с невероятной силой запульсировала кровь. «Он видел нас с Калебом в ту ночь. Вероятно, даже слышал, о чём мы вели речь. Это он отправил Калеба на казнь. Мерзкий, подлый шут!» Видя, как лицо девушки краснеет от негодования, наливаясь кровью, Шико засмеялся.

– Что с вами сделалось, мадемуазель? Быть может, это очередной недуг, о котором мне лучше спросить у лекаря? Знаете, я так и поступлю, но сперва… – шут растягивал каждое слово, наслаждаясь немыми терзаниями фрейлины, – я покажу это письмо нашему королю. Интересно, что же он скажет, когда узнает, что оно было найдено в ваших покоях?

Развернувшись на пятках и бряцнув висевшей на поясе шпагой, Шико направился в сторону королевского шатра. «Он погубит меня!» – обречённо подумала Мадлен и, забыв обо всём, бросилась вслед за ним. Девушка не знала, как остановить навязчивого шута, не представляла, как закрыть рот тому, кто, не боясь ни упреков, ни угроз, нёс королю свою правду. Как назло, в эту минуту Генрих, собрав вокруг себя половину королевского двора, стоял у шатра в окружении подданных.

– Ваше Величество, – подходя к нему, громко выкрикнул шут, – у меня для вас весть, что удивит и поразит весь двор!

Подойдя к королю, шут игриво склонился перед Генрихом, одной рукой снимая шляпу, второй протягивая ему письмо.

– Что это такое, Шико? – забирая из его рук помятый пергамент, поинтересовался король.

– А вы прочтите, Ваше Величество, и узнаете.

Видя, как король разворачивает пергамент, Мадлен словно вкопанная замерла на месте. «Всё пропало. Если Генрих узнает, кто я, Екатерина мне этого не простит. Медичи всегда славились жестокостью к тем, кто им не угодил. Боюсь представить, какая участь постигнет меня».

Тем временем король развернул письмо Нострадамуса и, прищурившись, поднёс его ближе к лицу. Его взгляд был готов коснуться первой строчки, но громкий стук колёс отвлёк его внимание. Король обернулся, то же сделали его придворные. Не обращая внимания на королевских гвардейцев, пытавшихся преградить путь, в лагерь влетела чёрная карета. Она остановилась точно напротив королевского шатра, заставив Генриха отпрянуть. Двери распахнулись, и, ко всеобщему удивлению, из кареты выбралась полная ярости королева. Мадлен отметила, что на ней было новое платье, не то, что пострадало в схватке с парижскими баррикадами. Луиза выглядела безупречно, статно и устрашающе. Её взгляд горел праведным гневом. Выбравшись из кареты, она в два шага преодолела расстояние, отделявшее её от короля. Глядя в глаза растерянному Генриху, Луиза ткнула пальцем ему в грудь:

– Ты бросил меня в Париже, зная, что город захватил де Гиз! – королева, забыв об этикете, отчитывала короля, словно набедокурившего пажа. Её не смущали ни королевские гвардейцы, что по приказу Генриха могли немедленно схватить её, ни сотни придворных, наблюдавших за позором своего монарха. С каждым новым словом королева наступала на Генриха, заставляя его пятиться к шатру. – Знаешь, чего мне стоило сбежать из столицы? Представляешь, что я пережила за эти дни?! – увидев в руках Генриха какой-то пергамент, королева в гневе выхватила его и порвала на мелкие кусочки, бросив их в лицо королю.

Ахнув, придворные замерли в ожидании. Свита Генриха ждала, чем же ответит король на эту немыслимую дерзость. Кто-то был уверен, что после этого королеву отправят на плаху. Кто-то считал, что её сошлют в далёкую тюрьму на острове Иф. Но то, что сделал Генрих, предугадать не сумел никто. Смело шагнув навстречу Луизе, король раскинул в сторону руки и, внезапно для всех, заключил королеву в объятия.

– Какое чудо, что вы спаслись, душа моя! Видимо, Господь услышал мои молитвы. Когда мы обнаружили вашу пропажу, когда поняли, что вы остались в Лувре, двор погрузился в уныние. Но, слава Всевышнему, все обошлось. Кого же мне следует благодарить за ваше спасение?

В эту минуту из чёрной кареты вышел Анри.

– Наваррский, ну конечно…– не скрывая своего презрения, процедил король. – Я благодарю вас за спасение моей дражайшей супруги.

– Я здесь ни при чём, Ваше Величество, я лишь позволил себе доставить королеву в лагерь, – Анри окинул взглядом присутствующих и, с удовольствием и облегчением найдя среди них Мадлен, лукаво улыбнулся. – О своём спасении Её Величество поведает вам сама, если пожелает.

– Какие интересные вещи сегодня творятся в наших краях, – вклиниваясь в разговор, задорно усмехнулся Шико. – А не прибыл ли с вами в карете испанский посол? – смеясь, шут заглянул внутрь кареты.

При упоминании Алехандро лицо короля стало пунцовым от злости. Он уже открыл рот, чтобы указать шуту его место, но не успел. Его опередила королева. Шагнув к Шико, одним ловким движением Луиза выхватила из ножен шпагу, что висела на поясе шута. Её остриё мгновенно упёрлось в горло пересмешнику. Шико, не ожидавший такого поворота событий, замолчал, медленно поднимая вверх руки.

– Ещё одно слово, и ты лишишься языка, негодяй, – воскликнула королева.

Сегодня Её Величество была настроена решительно, а потому никто не желал вставать у неё на пути. Быстро смекнув, что его жизнь в опасности, Шико, наигранно улыбнувшись, произнёс:

– Приношу свои извинения достопочтенной королеве и проклинаю всех её врагов. Виват королева! Виват!

Луиза, ни на мгновение не обманутая хитрым шутом, медленно убрала шпагу от его горла. Шико усмехнулся. И в этот момент, размахнувшись, королева срезала шпагой перо с его шляпы. Шут вздрогнул, изменившись в лице. Мадлен заморгала, не веря своим глазам. «Луиза сегодня на высоте. Но Шико не забудет этого дня и не позволит забыть королю. Луиза нажила себе опасного врага, который ещё найдёт способ отомстить своей королеве». Тем временем, бросив шпагу на землю, Луиза гордо прошествовала в королевский шатёр. Следом за ней направился Генрих. Обернувшись к Анри, он бросил через плечо:

– Вы можете остаться в лагере, Наваррский, а позже проследовать с нами в Блуа. Де Гиз наш общий враг. Думаю, нам есть, что с вами обсудить, – не дожидаясь ответа Анри, Генрих скрылся в шатре.

Шико, подобрав с земли шпагу и отрубленное перо, что-то недовольно проворчал себе под нос. В эту минуту его взгляд упал на разорванное в клочья письмо Нострадамуса. Приблизившись к Мадлен, шут впервые заговорил с ней серьёзно.

– Ликуете? Думаете, победа осталась за вами? Зря. Письмо, которое сейчас лежит на земле, было передано мне человеком, что всей душой желает вашей погибели. Он здесь, рядом с вами. Но я не назову вам его имени. Пусть неизвестность терзает вас, заставляя совершать ошибки. А когда вы оступитесь, я подтолкну вас в пропасть.