iPhuck 10

ЮюдЗююююю ж-д, эжддб-д эдж ДЖД жжбббВ принципе, на этом вполне можно и закончить обсуждение нового романа Виктора Олеговича Пелевина. Так будет честно и по отношению к нему и по отношению к его читателям. Ну да, у кого-то может и возникли вопросы по поводу ДЖД, но просто повнимательнее прочитайте третью главу. Желательно – на чешском и приседая на одной ноге. Вот видите, все стало гораздо метапонятнее. Конечно, кто-то подумает, что я тут предаюсь бессмысленному архаичному сарказму? Что ж, это так. Но несет ли он органический негативный подтекст? Или же все-таки, опираясь на принятые среди масонских люмпенов экскуссии, можно транспарентно делегироваться в некую иную сущность, скажем, в ИДИХ (Иррелевантная Дихотомия Иннтелектуальной Хандры). Безусловно, вопрос интересный. Я предлагаю ВАМ (высокие антропоморфные малыши) не заострять свое внимание на этом, а сразу перейти к сути. Или к ссути. Это как у кого получится. V konce koncov mi vsego lish skromnie kritiky V.o. Pelevina O.v. Я, кстати, теперь хорошо понимаю, почему Виктор Олегович Пелевин (уже боюсь представить, ЧТО именно скрывается за этим именем, но об этом дальше) издается каждый год. Писать в таком, эээ, «штиле» очень легко и ненапряжно. Стоит всего лишь выписать на бумажку имена главных героев (чтобы не забыть, хотя, в принципе, это не очень важно) и примерное количество остроумных АЛЛЮЗИЙ и МЕТАФОР (чтобы поддерживать нужный уровень «пелевины» – ударение на И). Все остальное, правда, может создавать (лет через 20 точно) литературный генератор-алгоритм. Это немного тревожно, в конце концов, не знаю, помнят ли сегодняшние хипстеры и миллениалы, но Виктор Олегович раньше мог строить более осмысленные конструкции, в которых (я знаю, это сложно представить) даже был сюжет. В, прости Господи, напишу всего один раз, «iPhuck 10» тоже вроде бы есть и сюжет, и структура, и два главных героя. Но текст настолько перенасыщен разного рода остроумными (это если еще понять, где там остроумно) конструкциями, что как-то в общем тяжеловато и оно не плывет. Все равно что прийти за носочками в H&M – три этажа лабиринта, где есть ВСЕ НА СВЕТЕ, а носочки где-то в конце, на кассе. Я знаю историю, как один молодой человек пришел за нижним бельем, но в процессе поиска нашел жену и счел лучшим завести семью, чем дальше искать трусы. Так и у Виктора Олеговича – его романы все больше и больше превращаются в литературный магазин Ikea, куда ты приезжаешь за чем-то конкретным, но в середине пути уже не понимаешь за чем.Так, ладно, я уже чувствую снисходительные «да ты просто тупенький» и «поздний Пелевин стал совсем недоступным для неискушенных любителей чтения». Что же, конечно, я себя даже близко не отнесу к искушенным пелевенистам (или, как их еще называют – пелевникам), но я прочитал «Желтую стрелу» раньше, чем некоторые из современных и прогрессивных экспертов перестали писать в штаники. Разумеется, можно предположить, что юный возраст многих рецензентов не мешает им быть искушенными специалистами по творчеству Пелевина, а в школе у них одни пятерки по литературе. Тогда, видать, я правда где-то потерял ключик к творчеству мастера русского абсурда и нечитаемой ерунды. Или, может быть, Виктор Олегович и правда теперь пишет плохие, ну вот очень плохие книги. Они уже и не книги вовсе, а просто какой-то трудночитаемый и абсолютно неперевариваемый набор чересчур глубокомысленных метафор за отчетный год. Знаете, в некоторых играх и фильмах есть так называемые «пасхалки» – это когда автор оставляет в своем произведении какую-то остроумную шутку или отсылку. Так вот, новый Пелевин просто завален ими, как будто эту книгу писали 45 выпускников филфака. Как и зачем через это продираться – большой вопрос. Но судя по тому, как некоторые из моих знакомых реагируют в социальных сетях – кому-то это все еще очень надо. А если кому-то очень надо – Маяковский уже давно все сформулировал, «значит – это необходимо».Ну и я не могу не сказать о нем. Об авторе. На Медузе недавно появился материал – интервью с многолетним «редактором Пелевина» Ольгой Аминовой. Она рассказывала какой Виктор Олегович лапка, как с ним приятно работать, какое он уделяет внимание обложке нового романа (… КОТОРЫЙ УЖЕ ПРОДАЕТСЯ ВО ВСЕХ МАГАЗИНАХ СТРАНЫ). Ладно, как бы Бог с ним, нативная реклама такая нативная (это когда можно рекламировать без обязательной пометки), но секундочку. Мне показалось, или кто-то официально заявил, что общается с Виктором Олеговичем? В смысле, он существует, и он живой человек. Чьих фотографий никто не видел уже лет 15. Я, кстати, специально поискал зрелые фотографии главных затворников американской литературы – Сэлинджера и Пинчона. Да, без проблем, пожалуйста. Я не хочу развлекать вас своей паранойей, и я буду считать Пелевина самостоятельным творящим человеком, пока не откроется обратное. Но если оно откроется и окажется что последние его 5-6 книг написал Сурков вместе с 45-ю выпускниками филфака – я удивлюсь меньше, чем если Сэлма Хайек начнет отвечать на мои сообщение в Инстаграме.Так что же это такое – быть главным писателем нашей отечественной современности? Странные и плохие книги раз в год, «он живет где-то в Германии, но никто не знает где конкретно», всегда повышенное внимание и интерес критиков, огромные тиражи. Еще Пелевин иногда возникает в списке претендентов на победу в Нобелевской премии (кстати, мои おめでとう великому британскому писателю Кадзуо Исигуро). Так вот, знаете какой у меня вопрос – это правда потерявший свой огненный глагол писатель-затворник, который в 2017 году избегает всех фотоаппаратов (Боже, да даже будущую Королеву Кейт Миддлтон голую уже сфотографировали), либо это кем-то финансируемый, кем-то лоббируемымый, кем-то еще что-то проект, который 25-м кадром что-то с нами делает. Я не знаю что хуже. Но если в следующем году выйдет еще одна непонятная перенасыщенная притча про выборы 2018, секс и общество потребления, то моя маленькая паранойя официально начнет ходить, говорить, а потом пойдет в первый класс.И, да, кстати – вы знаете, что количество символов в этой рецензии равно году восстания полабских славян в Германии, а ВОППЕР в Бургер Кинге расшифровывается как Виктор Олегович Пелевин Перманентно Ест Рыбу? Всем дискурс.Шав е-Фокт

Окутанный тайной выплывает из неизвестности этот роман, который быстро-быстро анонсировали и ещё быстрее выпустили, пока у всех жопы от недоумения не остыли. Первая мысль: Пелевин так старался наконец написать книгу, которая не устареет с содержимым до момента её издания, что на счету была каждая минута. Так сказать, догонял семимильными шагами паровоз современности, чтобы уже запрыгнуть. Даже получилось.Впрочем, причина того, что догнал-таки актуалочку, как мне кажется, простая. Во-первых, отказался от тяжёлых гирь сиюминутных мемасиков, перейдя на более серьёзный анализ трендов и явлений. Во-вторых, немного переориентировался в целевой аудитории и пишет явно для молодёжи, которая хорошо знает «Чёрное зеркало», глубины интернета и тенденции современности. Например, он явно стебёт популяризацию феминизма (и одновременно стебёт выстёбывание феминизма, привет, Нолан!) и даже винишек-тян, хотя такого термина при написании романа ещё точно не было, зато явление было.Иной подход в сочетании со старыми-добрыми традициями даёт неплохой результат. Сразу в предисловии он раскладывает весь товар лицом и побольше, побольше! Мы как в дайджесте понимаем, что ждать дальше: стёб, фирменные каламбуры, многое из писательской кухни, философию и эзотерику в небольших быстрорастворимых количествах, литературный минимум школьного уровня для понимания пасхалочек (ну, на самом деле, чуть больше школьного уровня, потому что в общих чертах неплохо бы представлять не только «Преступление и наказание», но и ещё пару книжек), много матричного киберпанка и будущего с вольной фантазией. Убежал в безопасное пространство, теперь вместо того, чтобы гнаться за мемами и трендами, можно расположить всё в условном через-много-лет и самому придумывать и мемы, и тренды. Весь свой писательский талант, как мне показалось, Пелевин тоже вложил в начало, поэтому первая треть (даже чуть больше, почти половина) – это быстрый, густой и разнообразный кусок всякой всячины, которая не успевает наскучить клиповому мышлению, но при этом не фрагментарна, просто умело перемешана. Даже привычные метафизические телеги занимают не несколько страниц, как раньше, а лишь несколько абзацев. Впрочем, во второй половине читатель уже на крючке, можно расслабиться, так что натянутое плотное повествование провисает, телеги расширяются, плоть рыхлится и дряблеет, но всё ещё достаточно хороша, чтобы довести до бодренького финала не без неожиданностей. Хотя на твистах сюжет не строится, и это тоже неплохо.Дальше…Условное будущее весьма схематично обрисовано быстрыми штрихами, так что сведения о нём вылавливаешь по крупицам. В России монархия (как будто кто-то удивлён), на троне сидит клонированная версия, созданная из славных российских правителей, кусочков усов Никиты Михалкова и ещё поскрёбышей по сусекам генофонда, чтобы вывести устойчивую породу хорошего правителя, авось повезёт и он не будет мерзавцем. В Европе – еврошариат и Халифат, азиаты с ними лениво перепукиваются ракетами, а РосИмперия прилежно взымает комиссионные за право их перелёта над своими территориями, тем и живёт. США распалась на два куска за Великой Мексиканской Стеной, в одном из которых живут более тёмные и привилегированные гиперкомпенсированные граждане. Всё это любопытно, но не очень важно, это я так, завлекалочку пишу. Важно то, что во всём мире производители ведроидов и ойфонов переквалифицировались в производителей секс-роботов с дополненной виртуальной реальностью, потому что только это и интересует большинство граждан. Заодно они втихушку сделали обычный секс делом криминальным и подзапретным, чтобы больше заработать на роботах. Вроде как виноваты в этом злые половые болезни, но на деле, ясен-красен, корпорации продавили всё, что надо.Кстати, интересен путь, каким культивировался постепенный отказ от секса. На мозги капали в основном девочкам, потому что если они не захочут, то никто не вскочит. Вообще тема феминизации и вреда толерантности как-то очень спекулятивно и нарочито красной тряпкой проходит через весь роман. Даже главная героиня «баба с яйцами» (нет, только метафизическими), которую я всё хочу назвать Марусей Климовой, с говорящим именем и говорящей фамилией, является гиперболизированным продуктом эпохи. Автор в принципе вкидывает много провокаций, кое-где даже перестарался. Например, провокация на литературных критиков в какой-то момент переплёскивается через край и показывает припекание важных тыловых мест, хотя Пелевин и защитился достаточно надёжно хитрым приёмом «я в домике, это всё так и задумано, это вообще стилизованный персонаж, а если кто на меня спроецировал, то я затроллил, а если кто обиделся, то я затроллил». Окей, поверили, ни у кого не припекает от слов про исписался, уже не торт, одно и то же пишешь, да кто вы. Никакой тиньковщины.Мне вообще подумалось, что второй главный герой кверху дырой, то бишь Порфирий Петрович, искусственный интеллект (который расследует криминальные дела и параллельно пишет про это романы, чтобы себя окупить), – это не столько самоирония и самопародия, сколько необычная попытка спроецировать читателя, как сотворца автора. Ведь читатели детективов тоже расследуют дела своеобразным теоретическим способом, тоже млеют от красочных деталей, но всё равно концентрируются на сюжете и движухе. Теме сотворчества и творчества, как божественной или небожественной штучке, в принципе много места уделено, но тут уже я не буду карты раскрывать, чтобы не портить чтение.Порфирий Петрович, кстати, интересный и точный выбор для названия программы. Ведь он не только блестящий следователь, что важно для текста, но ещё и в потенциале (что следует из текста «Преступления и наказания») когда-то был таким же пылким и дерзновенным, как Раскольников, разве что до дела убийства старушек не дошёл. Поэтому он так хорошо его понимает и дёргает за ниточки, поэтому у ИИ Порфирия хорошо получается моделировать «невинную 17-летнюю» версию. В начале романа есть любопытная теория о полюсизации культуры и искусства на маргиналов и профи, каждые из которых для популярности пытаются мимикрировать друг под друга, так вот Раскольников и Порфирий – как раз такие две полярности, только не в культурной сфере.Тема искусства вообще (и литературы в том числе) – пожалуй, самая выпуклая в романе, тем более, что главная героиня – искусствовед. И тут тесно вплетается линия превращения критика в творца, перетекания одного в другое, смешивания в одно целое. В абстракции это не очень понятно звучит, но когда будете читать текст романа, то увидите, как часто и разными способами это проявляется. Пелевин достаточно самонадеянно пытается обозвать одним словом всё то искусство и литературу, которые сейчас существуют. Для этого он использует слово «гипс», хрупкую, но долговечную при бережном уходе субстанцию, повторяющую формы всего, что она облечёт. Легенда происхождения такая (мне понравилась, поэтому кратко перескажу): Бог умер, его сбил грузовик философии современности, такой своеобразный Бейонд (все, кто после крупных имён), и вот он валяется, кажется, мёртвый. Но вместо того, чтобы его похоронить и оплакать, люди закатывают в гипс, кричат Are you ok? и делают вид, что если сейчас подуть на вавки и приложить подорожник, то всё заживёт. Под гипс не заглядывают, поэтому бог – бог Шрёдингера в гипсовом саркофаге, а этот самый гипс – это метафора искусства, которое выросло из последней боли и страдания в этом мире, потому что дальше уже ничего настоящего не будет, только бесконечный секс с гаджетами. Секс так же мёртв и загипсован, как бог и культура. Вообще, роман тесный и неуютный. Нет улиц, нет антуража, нет помещений, только какие-то условные пространства, между которыми перемещаются в душных уберах. Всё пространство – воображаемое, условное, киберреальное. По тексту раскиданы сотни мелких приятных находок разной степени камуфлированности. Узнать очки Пелевина на Порфирии легко, узнать на нём же очки Канта уже сложнее. И такая многослойность проявляется в куче мелких мимолётных деталей, причём Пелевин в разы меня умней и опытнее, значит, я огромного их количества просто не заметила и не вычислила. Но и обнаруженной доли достаточно для того, чтобы довольно улыбнуться в воображаемые усы или бакенбарды – этой причудливой мозаичности ради игры давно уже не хватало в пелевинских текстах. Тут же всё в лучших традициях, и даже на самый распафосный и глубокий диалог тут же найдётся анальная шуточка, спускающая с небес на землю, а глубокая сатира приобретает почти лубочные формы китча («Путин похищает радугу у пи**расов», ага). Вот ведь какая штука. Пелевин очень сильно и в то же время тонко ласкает читательское эго, подбадривая его ощущением псевдоэлитности при чтении. Но при этом и обсыкает этого самого зарвавшегося читателя иронией. С другой стороны, когда он открыто начинает обоссывать читателя или, например, критика, то под конец он для равновесия его всё же немножко и хвалит. Чудесно гармоничный человек.К концу роман уходит глубже, к старой знакомой – «Матрице» и игре с тем читателем, который не воображаемый в книге, а вот ты. И я. Внедряет паранойю по поводу того, а реальные ли мы все, или просто застряли в какой-то не слишком приятной чужой игрушке. Может, наш незагипсованный боженька вполне конкретный и заставляет нас пинками выполнять какую-то дурацкую задачу, соль там передать. Но это так, одна из ветвей для размышления. Всех нас всё равно переедет огромной печью толерантность, а творец в буквальном смысле овладеет своим создателем, пигмалионы отдыхают.Радует, что Пелевин наконец-то перестал палить в экзистенциальное молоко картонных мишеней и если и попадать, то в самый краешек. Теперь он с пушками наперевес повернулся к людям вокруг себя в этом воображаемом метафорическом культурном тире и расстреливает их. Уже развитие. Выстрелить себе в висок или закинуть пушку куда-нибудь подальше у него пороху не хватит (мама, смотри, я король каламбуристики!), слишком велико любопытство, что из всего этого выйдет. А из авторского самоубийства ничего кардинально нового не получится.Если любите старого Пелевина, то почитайте, ну хорошо же вышло, всем ожидания потешил. Мистификации и заговоры тут тоже по щепотке есть, всё как мы любим.

Я опять сделал фейспалм. Материала в сети было много.Я давно смирилась с Пелевиным и, в силу годами выработанной привычки, воспринимаю его, как явление неживой природы в трактовке учебника для второго класса. Солнце стоит низко над землей и слабо греет – забирай пуховик из химчистки. С рек и озер сходит лед – пора и мне что-нибудь лишнее сбросить. Вышел новый Пелевин – надо читать. Очень удобно, и поругать не возбраняется, мол, моросит и моросит по темечку – сколько можно! – и искренне порадоваться, когда наконец-то распогодится. «А вот в прошлом годе Пелевин настоящий был – сугробы по колено, не то, что нынче» или «море, ничего, тёплое, а вот Пелевин какой-то туманный выдался» или вот ещё «старожилы не запомнят такого лютого Пелевина»… Стоп. Листая дневник наблюдений, могу сказать, что для меня лучший Пелевин – предсказуемо «Чапаев и Пустота», лично разгромленный когда-то с юношеской отвагой и непонятными целями в ныне упокоившейся малотиражке. Но тогда, припоминаю, и солнце светило в полночь, и разбитые коленки воспринимались недвусмысленно, мужчины в декретном отпуске были диковиной, а заброшенный факультет философии и анкх на шее с полным правом позволяли мне считаться целевой аудиторией писателя… Что я делаю здесь и сейчас? Поддерживаю светскую беседу о погоде, не иначе. Книга от первого лица о похождениях и – не побоюсь этого слова – перерождениях компьютерной программы, наделённой именем-отчеством, бакенбардами, писательским талантом и всеми признаками альтер-эго, оказалась, в противовес вышесказанному, на удивление живой и трогательной. Это очень по-человечески слабая книга с одним беспроигрышным ходом – декларативное и почти порнографическое «обнажение приёма». За выстроенной во всех мыслимых измерениях стеной иронии – само- и не очень – отчетливо проглядывается автор, который знает, что язык – штука скользкая, поймать за него очень сложно, знает, что его хорошо видно и, скорее всего, знает, зачем ему это понадобилось. Всезнание Пелевина сомнению подвергать – моветон."При всей кажущейся прозрачности Порфирий был непроницаем, я не знала про него ничего – несмотря на его сиюминутную готовность откликнуться".Так что радуемся – наконец догадались, где у Викторолегыча кнопка и смело разглядываем заготовленный реквизит для модного показа «осень-зима 2017». Каковы тенденции и что носится в воздухе? Так.. Клонированный самодержец, усы Михалкова, верховный муфтий Парижа, воины Халифата, которые почитают христианскую святую Ангелу Меркель, эпическая фреска «Путин похищает радугу у пи..арасов», что-то странное с Америками, англичанка гадит, сексом трахаться нельзя.. Он что, вместе с геополитически подкованными бабушками на лавочке по сети сёрфил? Лысая феминистка в шипастой сбруе… Чо, серьёзно?! Актуальное искусство – Бэнкси, Павленский и продуманный продакт-плейсмент? Дверь из сортира в секретном сейфе? Boooring… Со мной понятно, я в мастерской выросла и до определенного возраста не подозревала, что люди могут жить где-нибудь ещё, а не на антресолях за старыми подрамниками, и спокойно ходить по ночам на кухню попить водички, не опасаясь, что сейчас им прочтут подробную лекцию о том, где дематериализация объекта, а где разводка для лохов, проплаченная das Kapital. Но я и теперь думаю, что дискурс этот массовый и доступный, более того – ветхий и вышедший в тираж, как упомянутая в романе картина Марка Ротко, «ей больше ста лет».И еще вот эта хипстерша, которая грехи молодости замаливает в ближайшем Подмосковье: «эх знали бы бесстрашные молодые оторвы,ужасающие своими подвигами сеть, что активизм во все эпохи разный, а вот старость, иконы и коты – одинаковые во все времена.»У меня ряд безнадежно риторических вопросов в пустоту. Откуда столько домотканной дидактичности и траченых молью надуманных траблов? Так ли уж необходимы умилительные в своей мстительности эскапады в адрес критиков? (ответ-таки: да. Их растащат на цитаты, а то и на лозунги, и упомянет каждый первый критик в своем мадригале). Зачем было тревожить дух Хайдеггера, на облаке какой бы формы он ни сидел (тоже ведь растащат, а это уже не столь безобидно, как кажется). И некоторые специфические и необъяснимые особенности авторской орфографии, призванные, очевидно, декорировать ад для перфекционстов и зануд, в котором, как известно, ничего интересного не происходит, а только щербатые котлы несимметрично стоят. «Супремасизм», ладно, забавное словечко, в копилку к «высоте птичьего помёта». «Сфинктор» и «рэппер» тоже пропускаем, дёргая веком. Но вот «транскарниальная стимуляция» – за что? Это ж – как их бесов? – «андронный коллайдер» и «индентефикация» какая-то получается. В обычного гражданина немедленно бы стали тыкать пальцем и снисходительно иронизировать над его дремучестью. Но Пелевин не мог же! не может не знать, как пишется, а значит есть тут скрытый смысл такой глубины, сравнимой лишь с максимальной глубиной проникновения красной телефонной будки.Нейрозаместитель Пелевина мечется по роману, как фигаро-тут, меняя цвета, обмундирование и гендерную идентичность. И в интертекст он умеет, и женскую душу понимает, и кино снимает, и каламбурит, как настоящий, и афоризмы впрок запасает, и сам на себя рецензии пишет, и гамлетовские монологи произносит, без дураков, мощные. И всё не по мне, мимо. Чего же тогда четвёрка стоит? Ну, во-первых, приятно, что ни говори, «оценки ставить за тройные прыжки». А, во- вторых, лета в этом году не было, зато Пелевин – был.