Книга ошибок для испаноговорящих. Записки из тропического далека
000
ОтложитьЧитал
Моим соотечественникам
Строгому читателю
Я представляю вам свою новую книгу. Вполне вероятно, что читатель, по мере своей образованности или просто по своеобразию своего мировоззрения, найдёт в моей книге множество недочётов. Конечно, лучше бы их не было, но я многому не придаю должного значения, откуда и проистекают неточности. Оставьте мне моё несовершенство. Пусть пестрит ошибками моя скромная рукопись. Художественные произведения сплошь и рядом критикуют за то, чего в них нет, и забывают оценить то, что в них есть. Не бойтесь попасть под очарование неприемлемой для вас мысли. Задержитесь вниманием на том, на чём сосредоточен мой интерес и ради чего я написала эту книгу ошибок.
Ушедшая в осень Москва
Осенний дождливый вечер, разноцветные огни транспорта отражаются в лужах меж опавших листьев, чарующее вечернее мгновенье на бульваре у магазина «Подсолнух» на Можайском шоссе.
Деревья выкорчевали и чугунные перила разобрали, расширяя шоссе под автостраду. Осенний золотой бульвар с вязью перил остался только на моих фотографиях.
Природа в своей повторяемости – единственное, что поддерживает преемственность нашего восприятия мира, изменяемого в течение жизни. Природа – единственное, к чему наша любовь постоянна. Внезапная тишина, зависшая между остатками золотых листьев, среди голых сучьев в облетевшем парке. Золотая, полная листьев, ветвь разворачивается под мощным потоком холодного ветра. Осень богата моментами и состояниями атмосферы. Сырость ветра, запах палой листвы возвращают тебя на круги своя, как зверя в родную среду обитания.
Физическая тяжесть и малокомфортная полуустроенность московского быта, трудноразрешимая сложность коммунальных услуг, половинчатый сервис, враждебная улица, ничем непоколебимое безразличие к твоим нуждам. Болезненное усилие радоваться жизни в холодном сумеречном, темном климате. Теперь, отдохнув телом и душой в солнечных и радушных тропиках, я понимаю, что мне было необходимо пожить в Москве. Я вернулась домой, в свой некомфортный и тяжёлый мир, который только и делает меня мной и всегда делал меня мной, независимо от опыта, который я приобретала в чужих краях. Мой народ, такой какой есть, создал этот город – на этой земле, в лоне этой природы, создавшей, в свою очередь, меня и нас всех – единственной связующей прошлое с настоящим в рамках моей жизни, которая вне связи с этой природой распадается на несколько – каждая со своим действующим персонажем. И только влага осеннего вечера на московском шоссе, сливающиеся огни автомобилей в размыве дождя возвращают мне связь времен с единым персонажем – со мной…
I
Помнишь, однажды я сказала тебе: всякое место, где мы живём, становится нашим. Посмотри сюда – вот мой город.
Золотым медальоном падает на траченный асфальт пятнадцать обеденных минут в том месте, где к стеклу нашей машины склоняется индейцеобразный перуанец с золотой серьгой и золотом на пальце:
– Подбросишь?
Глория тормозит за десять метров от многоэтажных трущоб.
– Кока.
– Что?
– Кокаин.
– ?!
– А что ещё в этом районе делать? Идёт. Быстро же он обернулся.
– Хотите пива, сеньоры? – черномазый мальчишка пытается по-английски продать нам товар.
– Нет, спасибо, – Глория ржёт под стать своему лошадиному лицу. – У нас физиономии американские. Достал?
– ?
– Да не бойся, она всё знает. Дай попробовать.
Улица залита утренним солнцем, когда ты выбегаешь из кафе, выкрикивая моё имя.
У тебя тёмное лицо, мой город, руки врача, взгляд художника и речь журналиста.
"Белянка", – говорят мне лоточники на улице, заваленной помоями, где однажды нищий попросил у меня половину куриного тамаля[1].
На моём пути камни чудесных особнячков под полуденным солнцем, лапы пальм и гигантских кактусов, пронзительно сиреневое облако невиданного дерева, летящие дождём жёлтые соцветья, пахнущие нашей липой.
У тебя влюблённые глаза, мой город, и интонация надежды. Ты встретишь меня издали и крепко сожмёшь мне руки, когда я вернусь.
Из истории
Никогда не думала, что буду так близко к сердцу принимать чужую страну.
Маленькая женщина, поражённая волчанкой, пришёптывая в потоке своей стремительной речи, перебирает фарфоровыми пальчиками только что написанный материал. Это Лина Бенетти, культуролог и эссеист, бывший директор Государственного Архива, только что уволенная министром культуры – "воинствующим Карлучо". Казалось бы, что мне она, золотоволосая латиноамериканка европейского происхождения.
Рядом с ней её знаменитый муж Висенте Арройо, я читала его ещё у себя на родине, но не представляла похожим на писателей своей страны – тяжёлый взгляд, мятежный дух. Проработав тринадцать лет в Министерстве Культуры заведующим Отделом художественного творчества, в одночасье оказался за его дверями стараниями того же Карлучо. Джон Далвера, известный художник и поэт, внешне неожиданно похожий на сорокалетнего Никиту Михалкова, изо всех троих был уволен первым. В этом печальном ряду уволенных не хватает нашего юного Вальтера, единственного, кого не тронул Карлучо, то ли побоявшись его знаменитой тётки-адвоката Иды Флетчер, то ли не угадав в выпускнике колледжа врага.
– Слушай внимательно, – уговаривает меня Вальтер по телефону, когда весть об увольнении Висенте и Лины достигает моего сознания, – положись на нас, успокойся.
И мне стоит усилий взять себя в руки.
Что происходит? Из чего родилась любовь к этой стране, нищей и дикой, где меня трясёт и швыряет на сиденье карнавально разукрашенного автобуса под оглушительную музыку на моём нескончаемом пути под сжигающим солнцем в поисках работы. В этой стране, где бездомные облезлые и гнойные собаки вызывают большее отвращение, чем изъеденные дерматитами нищие в центре города. Где по приезде у меня заходилось сердце от страха остаться в ней, а теперь я глотаю валериановый шарик в ожидании, когда Лина начнёт говорить по утреннему радио, и другой шарик, когда в течение дня, не слыша и не видя моих друзей, не знаю, что происходит.
Маленькая латиноамериканская страна, как камешек, брошенный в воду.
В выборах 1984 года победила олигархия. Президентом страны стал Эрик Алеман из оппозиционной Генералу партии: белёcый, остроносый еврей с заплаканным лицом – испуганный поворот головы, неуверенный смех, безвольное выражение. Кажется, он сейчас вскинет свой ясный взгляд и молвит на манер того героя: "За что вы меня обижаете?.."
– Ку-рица A-леман,
То-бой пра-вит Гене-рал! – скандируют на улице студенты, швыряя камни в Национальную Гвардию, провоцируя слезоточивые бомбы, аресты, закрытие Национального Университета, играя на руку американцам и не внимая президенту, который уже в третий раз призывает сограждан объединиться перед угрозой военной интервенции.
В эти критические дни Генерал не пользуется признанием масс. В эти дни даже его сторонники убедились, насколько неразделимы во Вселенском укладе добро и зло, истина и ложь.
Президенту бы благодарить Генерала, который ещё до возникновения конфликта с американцами начал объединять вокруг себя националистически настроенные левые силы страны. Правда с другой целью, которую никто не мог тогда объяснить, но благодаря чему теперь правительство, а значит и президент, имели опору не только в верной оппозиции под надвигающейся тенью американской интервенции.
Так началась моя жизнь на новой для меня земле. Шёл 1986 год.
II
У кого бочка, у кого башня из слоновой кости, у кого восстание Гарибальди, – у меня же перешеек между двумя материками. Всемирно признанный стратегический пункт планеты. Пуп земли. “Мост между мирами, сердце Вселенной”, как начертано на гербе его жителей. Энергетический пик, на котором стоит один из семи существующих в мире храмов Бахай. “Бермудский треугольник” для иностранцев – они приезжают сюда в отпуск и остаются навсегда. Иначе невозможно обьяснить моё полувековое пребывание на этой земле. Видимо, мне предстояло узнать мир и сравнить его с моим отечеством.
– Перечитывала твою книжку, – сказала моя тётя, – и стало мне грустно, и я подумала, что всё же тебе было бы лучше дома.
Имея наготове ответ, я из такта промолчала. Полжизни я живу вне дома. И всю жизнь учусь думать прежде, чем говорить. Последнее время это иногда мне удаётся. Так же всю жизнь я пытаюсь понять смысл поговорки "простота хуже воровства". Кажется, я начинаю догадываться, что это значит.
Я чуть было не ответила тёте: "Да нет, мне лучше там!" – а ведь мне давно не пятнадцать лет. Откуда берётся в зрелом возрасте столько непосредственности, которую постоянно приходится умерять? Осталось бы она во мне, живи я безвыездно в Москве?
С тех пор этот краткий разговор с тётей преследует меня, и, видимо, не оставит в покое, пока я его не завершу.
Меня затрудняет не определение вопроса – мне неловко обнародовать перед соотечественниками выгоды своего положения. Истинно латиноамериканская вежливость.
Вспомни: показывали Вьетнам – победивший труженик, обнищавший после войны. И вдруг на фоне гор, залива и раковинообразных парусов рыболовных судёнышек показали девушку среди сотни таких же, месивших ногами глину, в одинаковых шароварах, рубашках и шляпах, и из этого рубища выглядывал точёный фарфоровый лик c отрешённo-неземным взглядом во весь экран, так что захватило дух.
Что это было?
Отрешённo-неземной взгляд снова повторился в московском автобусе: на тонком лице светловолосой девочки лет восьми, бедно одетой, безучастно сидящей у окна.
Чудеса могут происходить в самом неожиданном месте этой планеты. В хлеву родился Создатель.
Страна, в которой живёт моя семья, отнюдь не развитые США, хотя, слава богу, и не отсталая Африка (чья очередь в истории, несомненно находится после Латинской Америки, которой сулят стать следующим шагом в развитии нашей цивилизации), но тем не менее, принадлежит к третьему миру.
– К четвёртому, – мирно заметил знакомый муж-пенсионер из местных граждан, уже несколько лет содержащий свою семью за счёт сочувствия друзей и знакомых. Ему только что исполнилось семьдесят пять лет, он маленького росточка, глуховат на оба уха, но ежедневно бодро вышагивает пешком по всему городу в поисках пяти-десяти долларов на прокорм семье. Его пенсия заложена-перезаложена всеми возможными займами, и на руки от неё он получает ровно столько, чтобы прокормиться неделю из четырёх с половиной, составляющих месяц. Высшее образование он получил тридцать пять лет назад в бывшем Советском Cоюзе, откуда привёз московскую жену, родившую ему после многих лет ожидания девочку. Жену от работы он берёг, и та всю жизнь занималась поздней дочкой и домом, оставшись таким образом на попечении мужа. Дочь теперь заканчивает медицинский факультет, и семья живёт надеждой на обязательное после окончания двухлетнее распределение на работу. Между тем престарелый, но жилистый отец семейства исхаживает город под тропическим солнцем пешком за неимением мелочи на автобус, покрывая необозримые для своего преклонного возраста и беспощадного климата расстояния. Все доходы до последней копейки вложены в образование дочери и ежедневное пропитание.
– Стыдно сказать, – жалуется его шестидесятилетняя жена Эля – туалетную бумагу для дома пришлось отмoтать в общественном туалете отеля. А мыло пришлось стянуть в другом общественном туалете.
К счастью, в стране, где мы живём, бывают чистые и привлекательные туалеты, где не сомневаешься в чистоте того и другого.
Отвлекусь. Самые чистые и модерновые туалеты, поразившие моё воображение и воображение моей семьи, мы встретили много лет назад в международном аэропорту Майями: при входе в кабину по кругу стульчакa автоматически набегала белоснежная бумажная покрышка и вода сливалась автоматически.
Сравню. Прибыв с семьёй из-за границы на какой-то наш вокзал, в последние годы советской власти, мне пришлось вести младшего четырёхлетнего сына в общественный туалет из тех старомодно просторных, неосвещённых, зловонных, оскорбительных для нравственности – с открытыми кабинками, с дырами вместо толчков, – куда ещё с улицы стояла очередь человек в пятьдесят. Испуганный зрелищем ребёнок в ужасе расплакался и наотрез отказался входить. Первый раз в жизни пришлось отвести его в кустик, что хоть и было ему неловко, но всё же не напугало.
Итак, мы живём в стране, принадлежащей к четвёртому миру, погрязшей в безработице по отсутствию собственного производства, а потому в бедности, и в невежестве по иным сложным причинам, которые в данный момент обойдём. Как сказала моя интеллигентная тётя в период дефолта, "русских бедностью не удивишь и не напугаешь да и вообще деньги нам безразличны". Наша диаспора самая безденежная изо всех, кто здесь живёт. И самая образованная. Правда, в отличие от США, профессионалы здесь никому не нужны из-за того же пресловутого отсутствия производства.
Наше двойственное положение дезориентирует местных жителей. По нашему европейскому происхождению и культурному уровню нас автоматически относят к олигархам. Но на работу мы обычно нанимаемся как простые местные граждане. Мы не дискриминируем людей по классовой принадлежности, но при этом посещаем приёмы на высшем уровне. Это несоответствие вызывает замешательство в сотрудниках и самих владельцах компаний, они теряются и не находят адекватного поведения. Мой шеф говорил мне: «Я не понимаю, что вы здесь делаете». На его взгляд, я должна была бы быть владелицей компании или, как минимум, ею руководить.
Наши дети
Звонит телефон. Парамон автоматически протягивает руку, не отрываясь от компьютера:
– No se encuentra. Cómo no.
Снова звонит телефон. Теперь тот же ответ по-русски:
– Здравствуйте. Её нет. Хорошо.
Звоню с улицы. Если Парамон берёт трубку после первого гудка, значит, он снова на моем компьютере.
– Мамуля?
– Опять висишь в интернете?
– О-ой, какая грубая.
– Предупреждаю, сейчас приду, буду работать на компьютере.
Едва вхожу в дом, звонит телефон.
– Мамуля, тебя, – зовёт Парамон.
– Как он тебя называет – "мамуля", – смеётся Эля в трубку. – Видишь, какие у тебя хорошие дети, а ты его ругаешь. Как у него дела в университете?
– Сам на третьем курсе, а хвостов тянет с первого. Двадцать четыре часа проводит в чате.
– Как мне нравится твой старший сын, – говорит Валя Фарада. – Такой замечательный Иванушка. Мы с ним встречались в Москве, и он мне говорит: " Я буду в джинсах и чёрной футболке. Ещё у меня серёжка в… ухЕ"!
Это уже из анекдотов. Их достаточно.
– Ты знаешь, как Анюша перевела на испанский "скорую помощь"? – говорит Катя. – Pronta ayuda! (Калька с русского). Правда же, гениально?
Анюше в то время было лет шесть.
Ещё бы им быть не гениальными. У них в голове два мира: наш и их. "Скорая помощь" по-испански – ambulancia.
– Мам, – неуверенно спрашивает трёхлетний Парамоша, – ¿Tu tetita tiene leche? (Мам, у тебя в грудке молоко?)
– Нет, – удивляюсь я, пытаясь уловить суть дела.
– ¿Qué, pues, tiene? (Тогда что в ней?) – нерешительно спрашивает он. – ¿Café? (Кофе?)
– Мам, nosotros vamos a jugar con los niños arriba. (Мы пойдём наверх играть с ребятами.)
– Хорошо, наденьте свитера.
– ¡Tengo calor! (Мне жарко!)
– ¡Yo también! (Мне тоже!)
– На палубе холодней, чем здесь.
– Вы так всегда с ними разговариваете? – смеётся капитан нашего судна-банановоза, на котором мы плывём домой, в Россию. – Вы с ними по-русски, а они с вами по-испански?
К сожалению, да. В смешанных семьях, живущих в испаноговорящей среде, наши дети не имеют возможности слышать диалог по-русски. По-русски с ними говорит только мать, и ребёнок не слышит модели ответа. Поэтому они понимают мать по-русски, но отвечают по-испански. То есть, усваивают ту модель, которую наблюдают. Каждая мать решает эту проблему по-своему.
Советский банановоз, шедший домой с грузом из Перу, принял в Панамском канале на борт три русские семьи. Одна родительница – с коробками, забившими целую каюту, тремя малыми детьми и четвёртым грудничком на руках, другая – беременная с малолетней дочкой и третья – с двумя сыновьями – ехали погостить в родительский дом, и знакомая атмосфера братского единства целительно окружила их на судне, возвращая жизни привычное, но забытое на чужбине душевное равновесие.
Это был 89 год, когда на родной земле ещё ничто не предвещало грядущей катастрофы. Разруха вошла в страну незаметно – перетаскивая свой невидимый крушащий шлейф из года в год, пока не выросло новое поколение, и в один прекрасный день монстр растления не выпрямился над державой в полный рост, готовый пожрать её живое племя, уже не знакомое с братством. И чужая земля оказалась в тот момент спасительной обителью.
Слово "мам" Парамоша говорит по-русски. Что интересно, он ни разу не называл меня по-испански "mami". В данном случае моделью для него служит старший брат, который до пяти лет жил в Москве и на всю жизнь, как молодой бычок, усвоил "мам".
Сегодня обоим по двадцать с лишним лет, и густые мужские басы без устали произносят в нашей квартире:
– Мам, ты не видела мои тапки?
– Мам, у меня закончился дезодорант.
– Мам, ты не знаешь, где ножницы?
– Мам, что есть на завтрак?
– ¡Me dejan en paz! (Оставьте меня в покое!) – угрожающе повышаю я голос. По-испански я начинаю говорить только когда выхожу из себя. Меня самоё удивляет такая реакция. Видимо, таким образом я создаю дистанцию между своей любовью и их возмущающим меня поведением.
– Mam, – говорит мой муж Марк, выдержав паузу. – ¿Mis lentes? (Где мои очки?).
Лицо у него невинно, но в голосе пародия.
Мы обсуждаем возможность поездки в Москву. Мы говорим по-русски. С сыновьями мы говорим только по-русски, таков был наш с ними договор, по настоянию их бабушки и моей мамы, чтобы поддержать у обоих русский язык. В комнате вместе с нами Марк, который, естественно, в обсуждении не участвует. Более того, он ещё не знает, что мы заинтересовались этой темой.
– Los estoy escuchando (Я всё слышу), – неожиданно говорит Марк, и в голосе его укоризна. – Me quieren dejar. (Вы собираетесь меня оставить).
Что значит "я всё слышу"?? Он же не говорит по-русски.
Рой живёт один. Лет десять назад Сима решила вернуться со своим сыном в Москву. Рой закончил московскую школу, причём, одним из лучших учеников. После выпускных экзаменов Сима c Роем вернулась в тропики.
– Очень правильно поступила, – заметила Эля. – Дала ему образование и спасла от армии.
Наши дети, как правило, приезжают с нами за границу в раннем возрасте. Они растут и формируются здесь, в условиях, отличных от российских. Многие не говорят по-русски или говорят плохо. Некоторых из них матери отправляют в Россию учится на год-другой в школу. Некоторые проводят в России каникулы, чтобы научиться русскому языку. Тем не менее, наши дети формируются в иной атмосфере, среди других требований и понятий, которые можно выразить одним словом – щадящие.
Если даже русские новобранцы не все адаптируются к современной службе в российской армии, то наши сыновья просто чужды такой реальности. Скорее они готовы к службе в американской армии, если бы встал такой выбор.
Рой, ко всеобщему удивлению, привёз из Москвы малообщительный и высокомерный характер, что в принципе не свойственно центральноамериканским жителям. Но характерно для наших сограждан. Он чистый билингва, который по-русски говорит как русский, а по-испански как местный. Его культурный уровень выше, чем у здешней молодежи. Он поступил в столичный университет и устроился на работу. Когда Сима решила снова вернуться в Москву, Рой уже жил отдельно.
Местные девушки Рою казались мало интересными, к нему несколько раз приезжала из Москвы его бывшая одноклассница, пока в итоге не осталась с ним. Они поженились.
Потребовалось немало лет, чтобы Рой снова стал общительным и дружелюбным собеседником.
Однако, как правило, наши дети заканчивают среднюю школу в тропиках, а высшее образование получают, в лучшем случае, в России, живя у бабушек и дедушек. Бывает, что после развода с мужем, многодетная русская мать прибегает к помощи своих родителей и, пока младшие дети остаются с ней, старшие по очереди заканчивают образование у бабушки в России. Это единственный верный способ научить их русскому языку.
Редки случаи, когда безвыездно живущие на перешейке дети хорошо говорят по-русски, пусть даже и с небольшим акцентом. Есть некоторые, кто говорит немного, но без акцента. Есть совсем уникальные случаи, кто в подростковом возрасте зачитывается на диване потрёпанным русским томом «Войны и мира». Во всех случаях в этом полностью заслуга матери, которая не покладая рук занималась с ребёнком с ранних лет.
Маруся, из детей первых русско-смешанных браков, рано проявила актёрское дарование. Приехав после местной школы к бабушке в Москву, она без посторонней помощи, на удивление всем знакомым и родным, поступила в Щукинское училище – и закончила его на отлично перед самой перестройкой.
В пореформенное время выбор родителей чаще падал на университеты стран Америки и Европы. Столкновение с тогдашней российской действительностью не всегда сказывалось положительно на психическом и нравственном здоровье иностранных студентов. Угрожающий российский быт останавливал родителей, которые при иных, менее безопасных условиях были бы только рады иметь своего ребёнка на родной стороне.
Эля поехала в Москву с десятилетней Сашей в неудачные 90-годы, когда едва выйдя из дома уже во дворе приходилось закрывать девочке уши руками, чтобы уберечь её от потоков мата, которые неслись не только из уст подростков во дворе, но и старушек на лавочках у парадных.
– Я рада, что моя дочь выросла здесь, – услышала я от неё спустя много лет, когда встал вопрос о высшем образовании для дочери.
Испания, Италия – романские культуры традиционно более мягкие в человеческих отношениях. Франко-готские и северные страны Европы более строги в человеческих отношениях по сравнению со странами Американского континента.
Когда Геля поехала учиться в Швейцарию, её мама рассказывала:
– Жалуется, что ей там неуютно. Она привыкла, что здесь все с ней обращаются «мами, мамита» (миленькая), а в Европе – не так.
- Записки на простынях
- Кот Федот. Книга первая
- Дорога в новую жизнь
- Книга ошибок для испаноговорящих. Записки из тропического далека
- Сто кило историй
- Бог бабочек
- Немецкая мечта
- По весеннему льду
- Проститься
- Вкус к жизни
- Невозможный
- Мне холодно
- Папа
- Восемь-восемь
- В поисках желтого попугая
- Зовите меня Медведем
- Алина
- –OSIS
- Я ходила в детский сад
- Не плачь, палач
- Ноябрьские лепестки
- Назад дороги нет. Часть 1
- Теория невероятности
- Разговор с Безумцем
- Назад дороги нет. Часть 2
- Как быть нормальным
- Безупречный друг
- Я же твоя дочь
- Лидия
- Радио Регата
- На пороге ада
- Проводник
- В ожидании полета
- Сюрприз для дона Серхио
- Держи меня за руку / DMZR
- Манагер Антон
- Король темных земель
- Муаллим
- Дояркин рейс
- Стокгольмский синдром
- Записки почтальона
- Альтер эго
- Семь историй