I
Луи поместил зеркало так, что в нем отражались и небо, плавающее за окном, и стена, тающая в сумраке октябрьского утра… Марина представить себе не могла, что можно настолько точно все рассчитать.
Но это было красиво: поблескивающая в полумраке рама портрета и золотые ветки березы…
И она, Марина, между ними.
Отражение объединяло комнату с уличным пространством и делало ее бесконечной. И у Марины кружилась голова… Она теряла счет времени, вглядываясь в серебристую глубину за прозрачной поверхностью…
Там шелестела дождем осень, сдувая с деревьев листья…
Листья переносились в реальность, опускаясь на подоконник, – зеленоватые, багряные и светящиеся, словно янтарь.
Марина сделала глубокий вдох: льющийся в комнату ветер пах яблоками и мокрой полынью… И еще почему-то шампанским. Брютом.
Она протянула руку и закрыла окно.
Накануне их фирма устроила вечеринку, – ассоциации с брютом, видимо, оттуда.
Гуляли в модном кафе, отмечали выгодный заказ.
– Дизайнеров развелось, как мухоморов в лесу – кричал подвыпивший Павел, – а выиграли все равно мы!
И поднимал бокал за Луи – француза, который помог фортуне сделать правильный выбор.
Марина не вникала в хитросплетения сделки: она – лишь дизайнер, а бизнесом занимался Павел – владелец арт-фирмы. Но то, что ее роль в успешном завершении дела была не последней, чувствовали все: Луи положил на нее глаз сразу же, как только увидел.
Марине внимание иностранца польстило, но вскоре начало раздражать: летом она впервые после развода влюбилась, и не по-девичьи – пылко и истерично, а глубоко, страстно, взаимно. И своими чувствами и отношениями дорожила.
А, кроме того, была в Луи странность, смущавшая и даже пугавшая ее.
Он неожиданно возник в кабинете у Павла, где обсуждался новый проект, ощупал всех взглядом, подскочил к Марине и прильнул губами к тыльной стороне ее ладони. Целовал долго, надавливая на кисть пальцами, пока она не отняла руку.
Всем стало неловко: эмоции гостя не вписывались даже в привычный стереотип о пылких французских мсье. Павел откашлялся и поспешил представить гостя коллективу. Луи бормотал что-то про усталость, прекрасную женщину, сходу потрясшую его измученное полетом воображение… И мило извинялся. Народ растерянно улыбался.
В общем, инцидент был исчерпан. И даже истолкован, как забавная причуда артистической французской натуры.
Но с тех пор Марина постоянно ловила на себе ощупывающие взгляды Луи. В них не было обычной мужской похоти, – парижанин разглядывал ее внимательно, хладнокровно, и это смущало и пугало Марину.
– Все-то вам, девки, не так! – возмутилась заместитель шефа Римма Федоровна, услышав жалобу Марины. – Не смотрит – обидно, смотрит – плохо! Это же воспитанный мужчина, не то, что наши обормоты! Как он должен смотреть на тебя?
– Не скажите, – поддержала Марину Лидочка, – я тоже удивилась, когда поймала его странный взгляд!
– На себе? – насмешливо осведомилась Римма Федоровна.
– Почему – на себе? На Марине, – ничуть не смутилась Лидочка. – Он смотрит на нее как-то… Неестественно, что ли…
– Цинично, – буркнул бородатый художник Семен, – будто козу на базаре покупает
– А, может, он жениться на Мариночке хочет, – подняла бровь Римма Федоровна. – И выбирает жену основательно, как это принято во Франции… А взгляды у всех мужиков одинаковые.
Никто не знал, как выбирают жен во Франции, но Марина отметила: Семен попал в точку! Значит, ей не показалось, что Луи оценивает каждую часть ее тела, – даже в рот заглянул… Словно она кобыла какая-то…
Марина провела помадой по губам. Надо бы что-нибудь поярче… После пятичасового сна она выглядела неплохо, но эта бледность… Ночные гулянки в ее возрасте бесследно не проходят.
…В зеркале танцевали листья под незнакомую мелодию. «Флейта», – поняла Марина, рассматривая анфиладу комнат, разделенных прозрачными стенами. Сквозь них проступали силуэты, которые становились все четче…
Одна фигура показалась знакомой. Красавица в алом платье закрыла веером губы и умоляла взглядом: спаси!..
Шагнула вглубь, словно пытаясь скрыться…
Марина вскрикнула.
По зеркалу пробежала дрожь, портрет вытянулся, уменьшился и будто покрылся пленкой…
Марина могла поклясться: мгновение назад на полотне была изображена она – Марина…
– Что за…
Обернулась. Портрет как портрет. Старинный. В тяжелой раме.
Брюнетка с веером совсем не похожа на нее. Зеленые глаза, атласное платье, жемчуг на смуглой шее…
– Привидится же такое…
Марина была реалисткой, галлюцинациями не страдала, в барабашек не верила. Правда, в последнее время все дольше сидела у зеркала: ее завораживала бездонная глубина в овальной оправе… Чем пристальнее Марина вглядывалась в нее, тем больше предметов различала. А иногда там разыгрывались сцены, как в театре. И некоторые казались ей знакомыми, хотя ничего подобного раньше видеть не доводилось.
Марина сварила кофе, сделала пару глотков, успокоилась и снова занялась макияжем. Подкрасила веки, оттенив яркую синеву глаз… Полюбовалась собой…
В зеркале отразилась тень.
Марина вздрогнула.
– Да что же это такое?!
Резко поднялась, выглянула в прихожую: никого. Обошла всю квартиру: пусто. Проверила шкафы…
Вернулась в гостиную. Приблизилась к портрету. Потрогала раму. Рама была теплой.
«Все верно, – решила Марина, – это же дерево!»
Но дерево не могло безо всякой причины нагреться, словно его поместили возле камина…
Ей стало не по себе.
Заглянула в зеркало: на портрете она, Марина… Подошла вплотную: на нее смотрели зеленые глаза дамы с портрета.
Включила торшер. Видения исчезли.
– Уф! – с облечением выдохнула Марина. – Все дело, оказывается, в освещении…
Зазвонил телефон.
– Мариночка, – раскатистым басом вопросила Римма Федоровна, – тебя сегодня ожидать? Или устала после ночных бдений?
– Собираюсь. Буду через час.
– Отлично!
И, понизив голос, Римма Федоровна доверительно сообщила:
– Твой француз копытами землю бьет, – так жаждет тебя увидеть!