Лукреция Борджиа. Грешная праведница

Отнести эту книгу к любовным романам можно лишь с большой натяжкой. Да, автор рассказывает про свою героиню через призму любви… Любви к отцу, брату, своей семье, мужьям, детям, кумирам… Но все-таки это биография, причем далеко не художественная. Все-таки художественная, развлекательная сторона книги тут совсем не приоритетная. Автор больше стремилась к достоверности, соответствия имеющимся достоверным документам. Не могу сказать, что книга увлекает и завораживает, но есть в ней что-то, ради чего стоит с ней познакомиться. В первую очередь она будет интересна тем, кто ничего не знает о Лукреции Борджиа. Прочитав эту версию биографии этой прелестной девы эпохи Возрождения, можно получить представление не только о ней (она была не просто красивой куклой под управлением отца и брата, но и весьма умной женщиной), но и окружающем мире. Мельком автор рассказывает о множестве известных личностей, как широко, так и мало известных. В общем-то, прочитать как фундамент для более интересных и полных источников о семействе Борджиа можно.

Рецензия на книгу Натальи Павлищевой «Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения».Она известна всему миру как великая отравительница. Но так ли это было на самом деле? Наталья Павлищева показывает Лукрецию Борджию как ангела во плоти: она была предана своим мужьям, она любила своих близких, всем старалась угодить. То есть Лукреция Борджиа не имела любовников (её любовниками якобы были отец и её братья), не была отравительницей, но зато была очень умным человеком решающего толково все дела. Я этому охотно верю. Однако факт есть факт, история есть история. Книга мне не понравилась, возможно из-за того как написана или из-за описания страшного разврата там. Отец Лукреции Борджии Родриго Борджиа и её брат Чезаре Борджиа были самыми страшными и жестокими из всего рода Борджиа. Они не жалели никого и ничего. Их ненавидел весь мир и он же его и боялся. И за это они жестоко поплатились: Родриго Борджиа умер от страшной болезни либо его отравили а Чезаре Борджиа был убит в кровопролитной драке. Таковы были их наказания. Лукреция Борджиа умерла в возрасте 39 лет. Быть может её тоже отравили. На этом все.

Ну, что – дочитал ещё одну книжку из тех, которые пытался начать в прошлом году. Как и «Первый дон» Марио Пьюзо, книжка оказалась не так плоха, как мне показалось поначалу, и о том, что всё-таки дочитал её, я не жалею, – хотя, конечно, и далеко не лучший это образец художественной литературы о Борджиа (и литературы вообще).Язык у Павлищевой лёгкий, книжка читается очень быстро, желания отвлечься не возникает. Сравнивая со стилем всё того же Пьюзо – несмотря на то, что как книга «Первый дон» значительно выше, и мастерства у Пьюзо не в пример больше, Павлищева читается как-то более увлечённо, что ли (при том, что у её слога есть свои минусы, и о них будет ниже), и дело тут отнюдь не в сюжете и не в трактовке характеров персонажей и исторических событий. Просто у Пьюзо правда какой-то такой стиль, что вроде и несложный, и вчитываешься, а всё равно читаешь будто по диагонали, и в один глаз влетает, а в другой вылетает.Но всё равно – писать книги Павлищевой ещё учиться и учиться. Ну правда – ну нельзя всё время забегать вперёд (наверное, если она когда-нибудь напишет классический детектив, то на первой же странице сообщит «сыщик только в самом конце узнает, что убийца – дворецкий») и постоянно повторять сказанное раньше абсолютно теми же самыми фразами (в частности, пресловутое «Джованни Борджиа, которого частенько называли на испанский манер Хуаном» и «Чезаре в свои семнадцать (через несколько страниц – в двадцать) лет был умён, как сорокалетний»; кстати, если в семнадцать был умён как сорокалетний, то в двадцать должен быть как сорокатрёхлетний… хе-хе). И восклицательных знаков надо учиться использовать в авторской речи поменьше. Ладно ещё, когда автор возмущается тем, сколько нелепых слухов распространили о семье Борджиа (хотя тоже получается смешно – автор так возмущена, так возмущена, прямо в конце каждого предложения восклицательный знак!), но когда просто описывает события – ну к чему эти постоянные восклицательные знаки?И книжка действительно местами напоминает очень сжатый пересказ событий, и опускается многое, что действительно важно для сюжета. Для примера – мельком упомянуто, что Джоффре собираются женить на Санче, потом Санча в поле зрения никак не появляется, а потом вдруг Чезаре начинает думать «о себе и Санче» и завидовать, что она не его жена, а Джоффре. И совершенно внезапно, мельком, упоминается, что Чезаре и Санча любовники. По-моему, читатель, начавший знакомство с Борджиа и их окружением именно с этой книжки (а ведь предполагается, что такие читатели тоже есть, верно?), просто не вспомнит в этот момент, кто такая Санча, и не поймёт, почему вдруг Чезаре о ней думает и когда они успели стать любовниками.А потом Санча вдруг объявляется во плоти – уже к моменту убийства любимого брата. А вышеупомянутый гипотетический читатель даже не знает, какая у неё внешность.Внешность, кстати, описана только Лукреции и Джулии Фарнезе. Как выглядят все (все!) остальные герои, у Натальи Павлищевой вообще непонятно. И даже у Лукреции глаза то голубые, то серые, то «серые с непонятным отливом». С непонятным – это с каким? Серо-буро-малиновые? А если серо-голубые (какие, скорее всего, по истории и были), то что, автор не знает, что есть такое слово в русском языке?И ещё о внешности Лукреции – откуда романистки вроде Виктории Холт и Натальи Павлищевой (кстати, очень возможно, что Павлищева позаимствовала это у Холт – потому что в биографиях Лукреции я такого предположения, кажется, не встречал) взяли, что она была тоненькой и хрупкой? Павлищева ещё и ссылается на картину «Диспут святой Екатерины», на которой, скорее всего, Екатерину писали с Лукреции. Но как можно предположить о худобе исторической личности по картине, где с неё писали черты (черты лица!) святой (!)? А на всех остальных предполагаемых портретах Лукреции она, как бы это сказать, дама вполне в теле; и я не верю, что эти портреты романисткам не попадались. И вообще – учитывая каноны красоты эпохи Возрождения, будь Лукреция такой тощей, какой её с упоением описывает Павлищева, даже те, кто хвалил в письмах и донесениях её красоту, по-любому бы обмолвились как-то вроде «дочь Папы/герцогиня красива, несмотря на худобу» (писали же то про большой рот, то про длинноватый нос). А что-то мне про худобу не попадалось.А Павлищева, что примечательно, даже когда опровергает вертикальный инцест в семье Борджиа, мотивирует своё опровержение (не в рамках романа, а применительно к истории) в том числе и тем, что у Родриго в ту пору, когда Лукреции было 12, была гораздо более красивая любовница, Джулия Фарнезе, а Лукреция тогда была ещё «голенастой и неоформившейся». Нет, я в вертикальный инцест ничуть не верю и очень рад, что Павлищева в него не верит тоже, и называть 12-летнюю Лукрецию одной из первых красавиц могли, конечно, и из желания угодить Папе, но внимание, вопрос: кто сумел заглянуть Лукреции под юбку (в 12 лет – длинную юбку взрослой девушки) и зафиксировать в исторических документах её голенастость? И при чём тут её «неоформленность» к тому, что Папа не сразу позволил Джованни Сфорца консумировать брак? Это и по политическим причинам могло быть, а если и по причине чрезмерной молодости любимой дочери, то – почему она обязательно должна была быть не просто слишком юной, а ещё и неоформившейся? И да, вначале Павлищева вроде бы и написала, что Лукреция была слишком худенькой до родов, но потом она у неё уже двоих родила, а всё ещё «тоненькая, как девочка».Кстати о Джулии Фарнезе – вначале про её дружбу с Лукрецией написано вполне хорошо и интересно, но потом Павлищева мельком упоминает, что «после Пезаро они окончательно рассорились». Рассорились? Почему? Лукреция что, была настолько преданной дочерью, что вслед за отцом разозлилась на Джулию за то, что та попыталась помириться с мужем? А если они по какой-то другой причине рассорились, то по какой? Вроде ж такие хорошие подруги были.Нет, на самом деле, конечно, скорее всего, Джулия просто сама собой исчезла из жизни Лукреции после того, как перестала быть любовницей Родриго. Но тут-то написано, что они рассорились!Лукреция переживала, что ей не дадут самой «тетешкать» её первенца Джованни. Тетешкать. Автор забыла, что пишет не про доярку из Кацапетовки? Лично я при этом слове так и вижу несчастную русскую крепостную бабу, которой злой барин не даёт «тетешкать» дитёнка. И тюрей кормить, не забываем. Ни к итальянской аристократке эпохи Ренессанса, ни даже к какой-нибудь русской княжне это словечко из лексикона дремучей деревни неприменимо никак. И вот же какоё ёмкое слово оказалось – один раз за всю книгу встретилось, а запомнилось!А ещё тоненькая и хрупкая, «с прозрачными ручками» Лукреция всё время то плачет, то готова заплакать, то «плачет без слёз с сухими глазами». Нет, бывает, конечно, и счастлива, и довольна жизнью, и понятно, что трагических событий у неё в жизни было много, но всё равно – слишком уж часто у неё глаза на мокром месте, чуть ли не на каждой странице. И хотя и вполне она тут вызывает симпатию и сочувствие, но иногда так и хочется посоветовать Наталье Павлищевой переименовать свою книжку в «Лукреция Борджиа. Тощая плакса». Или, вспоминая колоритное «тетешкать», поинтереснее: «Лукреция Борджиа. Рёва, но не корова». А что – будет честно, и никакого несоответствия названия содержанию книги.Ещё у Павлищевой реально не получается целостных образов героев. Мало того, что в основном все они, кроме Лукреции, служат только фоном для неё и прописаны очень слабо (а ведь можно и фоновых персонажей сделать яркими и запоминающимися – как у Рафаэля Сабатини в новеллах про Чезаре, где Чезаре далеко не всегда является главным героем, или у того же Хорхе Молиста, у которого фоновые Борджиа гораздо ярче и интереснее мэрисьюшных главных героев), так ещё и это. Сама Лукреция – да, я понимаю, что в разные моменты жизни человек может вести себя по-разному, но у меня всё равно не получается соединить воедино несчастную тощую плаксу, разумную правительницу и образованную аристократку, и ту Лукрецию, которая умеет «холодно усмехаться» и «смотреть взглядом настоящей Борджиа». И отца она то любит всей душой и боится, что после его смерти у неё не останется настоящего защитника, то холодно размышляет о том, что он не вечен, а значит, не вечно будет над ней довлеть. Чезаре тоже – вроде бы и попыталась Павлищева описать его пусть скорее злодеем, но всё же не картонным злодеем… но цельного образа всё равно нет. То он всем сердцем любит сестру и готов на всё ради её счастья, то запугивает её, угрожает и испытывает к своей «плаксивой сестричке» явное презрение; и нет, человека, который любит, но может сорваться, не получилось, получились какие-то два разных человека. Впрочем, я бы, наверное, вечно то ревущую, то готовую разреветься (при этом шатаясь от ветра) сестру тоже не сильно любил.Кстати, написать, что ли, книгу про честного и благородного Чезаре, над которым довлеет зловещая тень его коварной сестры Лукреции, отравительницы и соблазнительницы (и он всячески пытается от неё сбежать – то на войну, то во Францию, – а женившись, боится жену в Рим привезти, чтобы злодейка-сестра её не извела, а временами плачет о своей горькой судьбинушке на плече верного Микелетто). Авось даже и издадут. И свежую струю в современную литературу внесу.Изабелла д'Эсте такая змея, такая змея, что куда там всем картонным злодеям, вместе взятым. И всё время скрипит зубами от злости – так и написано. Ужас просто – вроде бы знатная дама, маркиза Мантуи, а ходит и, не переставая, зубами скрипит.А ещё все мужчины один за другим совершенно одинаково удивляются тому, что Лукреция интересуется не только нарядами и драгоценностями, а и поэзией, и языки знает, и править умеет. Спрашивается, с какого дуба попадали все эти мерзкие шовинисты, живущие, казалось бы, в то время, когда знатной даме полагалось и быть образованной, и уметь править – на случай, если выйдет за какого-нибудь правителя или даже у кого-то из братьев будет дела в поместье вести?Переходим к любви Чезаре и Лукреции, то бишь, к их инцесту. Мне верится у Павлищевой в то, как Лукреция пришла к Чезаре, и они вступили в греховную связь, но совершенно не верится в то, как она решила эту связь прекратить, внезапно решив быть верной и преданной женой Джованни Сфорца (который её и в постели не удовлетворял, и вообще с самого начала относился и продолжал относиться к ней с оскорбительным пренебрежением). Я могу поверить в версию Пьюзо, у которого Лукреция решила прекратить связь с братом, влюбившись во второго мужа, Альфонсо Арагонского, – но никак не в то, что она решилась на это ради Джованни Сфорца, которого даже по истории считала «неподходящей для себя компанией». Не верю. Вот вообще.К слову об убийстве Альфонсо Арагонского. «Лукреция увидела, как в спальню входит ненавистный Микелотто, племянник Папы и палач Чезаре»… Стоп! Племянник Папы – получается, кузен Лукреции. И за что же милая Лукреция ненавидела своего кузена – до убийства Альфонсо, я имею в виду? За то, что состоит палачом при Чезаре? Так вроде бы, Павлищева её не дурой позиционирует. И в Сполето она за казни разбойников высказывалась – а кто казни будет проводить, если ей палачи ненавистны? Даже те, которые ей кровными родственниками приходятся.Или Павлищева подразумевала, что Микелотто, например, слишком жесток со своими жертвами или испытывает маньячное удовольствие от убийств (мало ли)? Тогда почему это не написано, читатель что, должен за неё придумывать?У Пьюзо, который своего Мигуэля тоже сделал племянником Родриго, этот момент, к слову, гораздо логичнее – у него Лукреция вошедшему в спальню «кузену Мигуэлю» сперва обрадовалась (не подозревая, разумеется, зачем он пришёл). И то, что Лукреция оставила любимого мужа наедине с любимым кузеном, не подумав, что кузен может причинить мужу вред, тоже логичнее.Вернёмся к инцесту. Павлищева возмущается слухами, распространяемыми об инцесте в семье Борджиа Джованни Сфорца, – причём возмущается, в одном месте даже приведя перефразированный отрывок из «Жизни Чезаре Борджа» Рафаэля Сабатини, в котором говорилось, что в слух о связи Лукреции с братом людям нравилось верить больше, чем в её связь с отцом, потому что первое, в отличие от второго, казалось всем не столько ужасным, сколько красивым и пикантным. И снова – стоп! Сабатини-то любой инцест отрицает, а у Павлищевой, учитывая то, что Чезаре и Лукреция действительно некоторое время спали друг с другом, праведные возмущения сплетником Джованни Сфорца выглядят как-то немного нелепо. Вот, все поверили в их инцест, потому что Сфорца сплетни распространял. Стоп, автор, так у тебя-то инцест между ними действительно был! Почему было не написать, что Сфорца застал Лукрецию с Чезаре и сгоряча придумал, что она и с отцом спит, и с Хуаном? Или что об их связи узнали другие – и решили, что раз эта сплетня Сфорца правдива, то правдивы и остальные? Гораздо логичнее бы смотрелось. А то – получается какое-то несоответствие.Хотя вообще, конечно, меня радует, что большинству слухов Павлищева предпочитает не верить (видать, недаром всё-таки в Сабатини заглядывала). Но ещё один момент – почему у неё кантарелла стала карталеной? Что-то мне такой вариант больше нигде не попадался.В целом – почитать книжку вполне можно. Бывают и похуже. Здесь ещё, кстати, похабщины нет (как у того же Пьюзо, к слову говоря, – пусть в целом он и куда более талантливый писатель), что я тоже в плюсы записываю.Но эту книжку не только нельзя брать как достаточно правдивый и подробный источник сведений о Лукреции Борджиа, она и как художественное произведение не слишком качественна. И боюсь, что если браться её читать, не зная о семье Борджиа и их окружении ничего или почти ничего, то многое ещё и непонятно будет.И просто не могу удержаться – прилагаю один из предполагаемых портретов «тоненькой и хрупкой, с прозрачными ручками». Смотришь и понимаешь – да, вот-вот ветром снесёт.