Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

Предисловие автора

История культуры причудливым образом закольцована. Если на заре цивилизации книги были привилегией избранных, умевших читать, то на ее закате они становятся уделом избранных, у которых осталось желание читать. При распространении всеобщей грамотности вширь круг людей, сохранивших способность усваивать тексты и тем более читать книги, резко сузился.

В сложившихся условиях есть две основных причины, побуждающие писать книги: тщеславие (для украшения интерьеров) и безысходность. Мой случай второй – я написал эту книгу в надежде на лучшие времена, когда у читающей публики снова проснется интерес к осмыслению жизни, а не к иллюстрирующим эту жизнь картинкам. В некотором роде эта книга – холодильник для ненужных сегодня мыслей-окорочков, которые, конечно, в замороженом виде будут не так хороши, как в свежем, но когда-нибудь пригодятся и они в качестве основы для интеллектуального бульона, который будут готовить уже совсем другие повара и на совсем другой кухне.

Я сам, к сожалению, не смотрю на жизнь столь оптимистично, чтобы поверить в интеллектуальную оттепель. Упрямые факты указывают на то, что интерес публики к текстам вообще и к текстам, в которых предпринимается попытка осмыслить происходящее с Россией и с миром, только неуклонно падает. Так что, скорее всего, мои «окорочка» будут похоронены в вечной мерзлоте суеты, как тушки мамонта. Я не обижусь, людей можно понять – многословие раздражает, если оно сопровождается малодействием. Что толку проникать в суть вещей, если мы не в силах поменять их природу?

Сам бы я по указанной причине никогда не решился на столь затратное и беспокойное мероприятие, как написание книги. Но моя жена Юлия, которую в повседневной жизни отличает прагматизм и абсолютно трезвый взгляд на все без исключения предметы, именно в этом вопросе вдруг проявила невиданный романтизм и упорство, заставив меня взяться за совершенно безнадежное с моей точки зрения дело. И если эта книга попадет в конце концов в чьи-то руки, то лишь благодаря ее самоотверженному труду и в еще большей степени – выдержке и настойчивости, с которыми она заставляла меня работать. Я до сих пор не могу понять, как ей удалось со мной справиться.

Именно благодаря моей жене, постоянно демонстрировавшей избыточный – на мужской взгляд – перфекционизм, эта книга является самым «интегрированным» из всех созданных мною текстов, где все главы, несмотря на то что писались они в разное время и при разных обстоятельствах на протяжении шести последних лет, объединены общей идеей и логикой. При всем этом как человек снисходительный к чужим и собственным слабостям я стремился к тому, чтобы эту книгу можно было читать, открыв наугад на любой странице, а также разбив это сомнительное удовольствие на много этапов. Поэтому надеюсь, что она не отпугнет тех, кто, как и сам автор, цепенеет при виде многостраничного фолианта.

И, конечно, эта книга никогда бы не появилась на свет, если бы не Дмитрий Ицкович, мой постоянный издатель. И не только потому, что вот уже третий раз он принимает непростое для любого издателя решение вложиться в весьма спорное с коммерческой точки зрения предприятие, а потому, что в далеком уже 2009 году он рискнул предоставить мне карт-бланш для не стесненного ничем творчества на своем сайте «Полит. ру», что привело в конечном счете к превращению меня из камерного (в хорошем смысле слова) автора журнала «Полис» в публициста, ориентированного на более широкую, чем академическая, аудиторию.

Здесь самое место поблагодарить также всех тех редакторов, без усилий, а иногда и без гражданского мужества которых эта книга никогда не сложилась бы, в том числе Сергея Соколова и Дмитрия Муратова («Новая газета»), Андрея Синицына и Кирилла Савинова (Republic.ru), Анну Кан и Анну Дородейко (BBC, Русская служба), Ольгу Сидорович (Сравнительное конституционное обозрение, Институт права и публичной политики). Я выражаю признательность Алене Леденевой (University College London) и Полу Чести (University of Oxford), которые помогли мне в годы, пока писалась книга, не чувствовать себя оторванным от британской академической среды.

Я благодарю своих родителей за то, что и на этот раз, как всегда, они оставались со мной во всех моих начинаниях и создавали мощные стимулы довести этот проект до конца. Отдельно хочу поблагодарить своего сына Бориса за то, что за время, пока писалась эта книга, он был вдумчивым и чрезвычайно полезным критиком моих идей, существенно повлияв на мои взгляды, изложенные в книге.

И, конечно, авансом я благодарю читателей за долготерпение. По собственному опыту я знаю, что в любой книге мы ищем прежде всего совпадение с собственными взглядами и настроениями. Надеюсь, что в каком-то числе случаев я угадал.

Введение
Как нам переучредить Россию?

Русские люди в своем подавляющем большинстве сегодня испытывают ностальгию по России, «которую они потеряли», причем каждый – по своей собственной: кто – по Советскому Союзу, кто – по империи Романовых, а кто и по царской Московии. Я же принадлежу к меньшинству, скучающему по России, которой никогда не было, – России, где правит закон, перед которым все равны.

Такая Россия должна была появиться вследствие революции, которую совершило в том числе и мое поколение и результаты которой оно закрепило в «лучшей в мире» конституции, четвертьвековой юбилей которой Россия совсем скоро отметит, вне всякого сомнения, с огромной помпой (собственно, в этом году ей придется праздновать сразу два юбилея: сто лет первой российской конституции (большевистской) и двадцать пять лет последней российской конституции (антибольшевистской).

Но революция не принесла ожидаемых результатов, а Конституция превратилась в дырявый парус, который безвольно повис на мачте попавшей в глухой исторический штиль русской бригантины. Увы, но «мальчики иных веков», воспетые Павлом Коганом, явно не будут плакать ночью по времени, когда внуки большевиков безуспешно пытались повторить «подвиг» своих дедов. На смену славной революции пришла бесславная. И теперь, как бы этого ни хотелось моему поколению, ему уже не удастся переиграть проигранную историческую партию заново. Самое большее, что мы можем сделать, – это успеть ее переосмыслить (пока помним все ходы) таким образом, чтобы тем, кто придет после нас и будет сильнее нас, было легче. Ради этого я и решился на такое трудоемкое предприятие, как книга.

Бессмысленно предварять эту книгу «кратким резюме», избавляющим тех, кто спешит, от необходимости дальнейшего чтения, – они, если захотят, и без этой подсказки найдут способ ознакомиться с ее содержанием в пересказе «великой сети». Пространство, обычно отводимое для предисловия, можно использовать с большей эффективностью: для описания того, что осталось за кадром, являясь авторским «эмоциональным субстрактом», который невозможно интегрировать в текст, но без которого этот текст никогда бы не появился на свет.

Как человек, совмещающий исследовательскую и публицистическую деятельность с адвокатской работой, я не был в жизни обделен практическим опытом познания русской действительности во всех ее многообразных и очень часто самых отвратительных проявлениях. К сожалению, труд адвоката в современной России, если он сам не становится частью «системы», напоминает работу «социального проктолога», который вынужден исследовать предмет в весьма специфическом ракурсе. И тем не менее, если бы меня спросили, что пугает меня сегодня в России более всего, в чем я вижу самый большой вызов для нее, я бы ответил, что это нехватка смелости мышления, богатства воображения и глубины фантазии.

Вызовы, с которыми столкнулась современная Россия, ни по своей природе, ни по своему масштабу нельзя назвать беспрецедентными. Нечасто, но и раньше Россия сталкивалась с мощным внешним цивилизационным давлением, совпадавшим по времени с усилением ее внутреннего нестроения. Однако до сих пор русским элитам хватало силы и смелости перечеркнуть прошлое и начать жизнь «с чистого цивилизационного листа», рванув в неизведанное историческое будущее. Именно поэтому мы воспринимаем Россию как цивилизацию-пульсар, история которой – это история последовательно вспыхивающих и гаснущих «русских вселенных»: Московии, Империи и, наконец, СССР.

Проблема вовсе не в масштабе вызова, а в его уникальности, которая делает невозможным применение готовых решений. Раньше в русском обществе находились силы, которых это не останавливало, и они предлагали иногда спорные, часто дикие и жестокие, но адекватные природе вызовов уникальные варианты ответов. Так возникла ни на что не похожая Петровская империя, соединившая в себе модерн и архаику, так возникла Коммунистическая империя, интегрировавшая в единое целое постмодерн и варварство. Эти ответы впоследствии признавались ошибочными, их много и яростно критикивали, но они были творческими и именно поэтому обеспечивали реинкарнацию «русского мира» в новом, неузнаваемом обличье. Не то сейчас; современные русские элиты ищут ответы на волнующие их вопросы либо в собственных исчерпавших себя исторических практиках, либо в исторических практиках других народов, плохо сочетающихся с русскими реалиями.

Те, кто сориентирован на «русскую старину», склонны объяснять цивилизационные катастрофы прошлого случайными обстоятельствами, чаще всего субъективными ошибками вождей: Николай «недострелял», Горбачев «недосажал». Им кажется, что, если бы цари и советские диктаторы «дожали» «оппонентов», то судьба России сложилась бы совсем иначе (правда, все-таки нет ясности, осталась бы она самодержавной монархией или диктатурой пролетариата). Те, кто ориентируется на «европейскую новизну», на самом деле ушли от них недалеко и также склонны объяснять неудачи субъективными ошибками, но другими: с их точки зрения, «вожди» «не дожали» общество в проведении революционных либеральных (экономических и политических) реформ: Керенский «слился», а Ельцин «разложился». В обоих случаях глубина «анализа» прошлого схлопывается до уровня примитивной конспирологии, а предложения на будущее сводятся либо к тому, как организовать в России реформы по западным образцам, либо к тому, как их не допустить.

Проблема, однако, состоит в том, что эта вражда «тупоконечников» с «остроконечниками» является совершенно бессмысленной – правды нет ни на той, ни на другой стороне. Россия исчерпала себя как империя, перестав быть «конкурентоспособной цивилизацией», еще в прошлом веке (ее текущие успехи, преимущественно обеспеченные «проеданием» советского наследства и благоприятной конъюнктурой мировых рынков, не должны никого вводить в заблуждение), но реформы «по западному образцу» России не помогут, так же как не спасет ее и ревностная защита от этих реформ. Нет таких рецептов в опыте западной демократии, которые помогли бы безболезненно преобразовать огромную континентальную империю со встроенными в ее внутреннюю ткань многочисленными и обширными колониями в современное национальное государство. Нет их и в архаичном опыте старой России.

Выход один – надо идти неторенным путем, быть готовым к тому, чтобы, отказавшись от скомпрометировавшего себя старого, предложить что-то по-настоящему новое, невиданное, нигде в мире не существующее, но подходящее именно для России «здесь и сейчас». Ни власть, ни «реформаторы», ни «охранители» оказались к этому не готовы. У русского общества не хватает смелости воображения для «разрыва шаблона», выхода за «исторические флажки», просто «шаблон» оказался у каждого свой. Но есть и нечто общее для всех – «священная корова» сверхцентрализованной власти как единственно возможной «скрепы» для России. Каждый норовит покрасить эту корову в свой цвет, но ни у кого не хватает духу ее убить. Только «имперцы» гордятся тем, что их корова «черная», а либералы верят, что ее можно перекрасить, и тогда она станет «белой и пушистой». В этом смысле «имперцы» выглядят даже предпочтительнее, их взгляды менее утопичны.

Пока Россия держится на оселке сверхцентрализованной власти, она не может быть ничем другим, кроме как более или менее качественно задрапированной самодержавной империей. Отказ от «одноканальной» властной вертикали – момент истины для современного русского общества. Если общество сохраняет такую вертикаль, то оно тем самым соглашается сохранить и все ее «самодержавные» деривативы. Предположение, что ее можно «очеловечить», «европеизировать», «демократизировать» и так далее, – опасный самообман. Либо самодержавие «как оно есть», либо децентрализация власти, переход к «многоканальной вертикали», крайней и бескомпромиссной формой которого является последовательная федерализация – вот тот единственный реальный стратегический выбор, который должен сделать русский народ в XXI веке.

Здесь возможно только «или-или»: либо сохранение «вертикали» со всеми ее атрибутами (стагнация, власть «держиморд» всех видов и сортов и медленный (если повезет) уход в историческое небытие), либо разрушение вертикали и прыжок в неизведанное, рискованное, непредсказуемое и опасное будущее, но с шансами на исторический прорыв. Но пока отойти от модели, в которой экономическое и политическое единство русского народа обеспечивается исключительно за счет сверхъестественной силы притяжения кремлевской «черной дыры», никто не готов. Перед этим одинаково пасуют и «автократы», и «демократы» – ни те, ни другие не верят в то, что Россия может существовать без «кремлевской скрепы». Только «автократы» считают эту скрепу идеальной, а «демократы» верят, что ее можно отполировать демократическим наждаком.

Нерешительность действия есть следствие нерешительности мысли. Россия погрузилась в новый «серебряный застой» именно потому, что оказалась не в силах разрешить чисто гамлетовскую дилемму «быть или не быть» достойным образом: «Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться!» Народ, элиты которого сто лет назад потрясли мировую историю, пойдя на небывалый, великий и ужасный одновременно социальный эксперимент, отринув прошлое и начав жизнь как бы с чистого листа, сегодня застыл в нерешительности. Русская история надолго застряла на перегоне между «Россией, которую мы потеряли» и «Россией, которой никогда не было». Власть в России будет несменяема до тех пор, пока будет оставаться несменяемой ее главная парадигма – одноканальная вертикаль.

Спасение русской цивилизации – в создании новой цивилизации. Бессмысленно молиться умершим богам. Ни имперскую, ни советскую Россию не возродить, они погибли, потому что естественным образом полностью исчерпали себя. Вряд ли поможет России и завоз чужих богов (неважно – из Европы или из Китая) – как справедливо заметил Солженицын, нельзя лечить свои болезни чужим здоровьем. Старую Россию, вот уже треть столетия бьющуюся в агонии, спасти нельзя. Но Россию можно и нужно переучредить, запустив заново движок ее истории. Она должна быть сознательно и рационально учреждена на принципиально иных основаниях, чем те, на которых покоится ее нынешнее выморочное существование. И главным пунктом здесь будет отказ от «ниспадающей» вертикали власти, низвергающейся сверху вниз из Кремля на бескрайние просторы Евразии. Это то самое «золотое звено», взявшись за которое можно вытянуть всю цепочку.

Конечно, это будет отчаянный прыжок в неизвестное, где, сделав первый шаг, уже невозможно отказаться от второго, где реальность каждый день будет опровергать прогноз, где каждое решение будет не имеющим аналогов, где удерживать в голове можно будет только принципы и общее направление движения, ежеминутно меняя конкретный маршрут, где все подсказки будут бесполезны, а готовые рецепты неприменимы, потому что на те вопросы, которые возникнут после начала перекройки на новый лад огромного и многообразного пространства, по-прежнему занимающего одну седьмую часть суши, никто никогда не готовил ответов.

Начав строить русскую федерацию, ее первопроходцы очень скоро обнаружат, что нигде в мире нет лекал для такой федерации, которая могла бы объять собою Россию, и им придется выдумывать и экспериментировать на ходу. Не исключено, что русская федерация в какой-то момент времени начнет напоминать асимметричную конфедерацию наподобие того проекта, к которому стремился, но который, похоже, так и не смог реализовать Евросоюз. Чтобы не потерять контроль над процессом, «русским федералистам» рано или поздно придется включить и реверсное движение, задумавшись о новом механизме сдерживания центробежных сил, и тогда они, возможно, поймут наконец, почему СССР формально был парламентской республикой, и займутся строительством партии, которая должна будет стать политической скрепой для пары десятков новых субъектов «Соединенных Штатов Евразии». Есть надежда, что они не войдут дважды в одну воду и не допустят старых ошибок, уничтожив институты демократии и независимость суда, благодаря чему новая федералистская партия не превратится в КПСС и не погубит весь проект.

Все это, безусловно, потребует не лет, а десятилетий настойчивого труда нескольких поколений, поддерживающих политическую преемственность, как древние люди поддерживали огонь в священной пещере. Это путь, полный рисков и опасности, потому что огонь этот может погаснуть в любой момент или, наоборот, разгореться с такой силой, что пожар очередной революции сожжет всю пещеру. Но это и есть тот единственно возможный путь социального и исторического творчества, благодаря которому возникают великие цивилизации. Ситуацию упрощает то обстоятельство, что выбирать сегодня России особенно не приходится. Другого, «негероического» пути у нее просто не осталось, все возможности отсидеться в исторических кустах и не совершать подвигов исчерпаны. Этот непростой выбор подготовлен всей предшествующей логикой культурного, социального и политического развития, которое подвело Россию к точке принятия решения. Исследованию этой логики и посвящена предлагаемая на суд читателя книга.

Часть I
Формула русской революции

Революция – это проявление социальной энтропии и разрушение естественного социального порядка, и в этом смысле есть явление противоестественное, ибо именно социальный порядок представляет собою нормальное, «здоровое» состояние общества. Этот порядок поддерживается не только работой социальных институтов, но и опирается на действие врожденных социальных инстинктов. Поэтому революция при всей ее значимости для истории есть скорее патология, чем норма. Затяжная революция – это тяжелая хроническая социальная общественная болезнь.

При этом то, что обычно называется контрреволюцией, есть внутренний момент революции, а не ее внешняя противоположность. Контрреволюция – это завершающая стадия революции. Она является не столько восстановлением порядка, существовавшего до революции, сколько восстановлением порядка как такового. Новый порядок может выглядеть внешне как старый порядок, и поэтому кажется, что смысл контрреволюции – в возврате к прошлому. В действительности смысл контрреволюции – в обуздании хаоса. При этом контрреволюция зачастую имеет более ярко выраженный насильственный характер, чем революция. Больше всего жертв революция оставляет не «на входе», а «на выходе», когда «затвердевают» новые общественные отношения.

Надо иметь в виду, что не каждая социальная энтропия, не каждое разрушение социального порядка есть революция. Всякая революция есть бунт, но не всякий бунт есть революция. Революция сопряжена со стремлением к сознательному переустройству общественной жизни на рациональных началах. В отличие от бунта революция есть «направленный взрыв». В ней невидимо всегда присутствует некая «интенция нового порядка», причем не просто нового, а выстроенного вокруг определенной идеи. Более четверти века посткоммунистическая Россия болезненно проходит черезполосицу революций и контрреволюций, выстроившихся вокруг конституционной идеи, пытающейся пробиться к свету сквозь толщу русской самодержавной политической традиции.

Глава 1
Все, что вы хотели знать о революции, но боялись спросить…

Во всяком серьезном деле нужен разгон. Долгий разговор о революции и конституции предполагает солидную вводную часть. Общие слова вредят повествованию, но без них, к сожалению, не обойтись. Поэтому я позволю себе хотя бы очень кратко обозначить то, что я бы назвал «существенными моментами» в понимании «революции» и «контрреволюции».