Стихотворения

Есть три больших русских поэта ХХ века, к которым я долгое время не решался подступиться, настолько сложным и высоким воспринимается мною их творчество. Это – Пастернак, Мандельштам и Ахматова. И вот, наконец, я набрался сил и храбрости и переступил Рубикон.Проблема не в том, что мне нечего сказать о каждом из этих поэтов, а в том, что я же к каждой своей «поэтической» рецензии присовокупляю пародийную стилизацию про бабусю и гусей. И вот тут я совершенно терялся, не представляя, как соединить творчество этих поэтов и гусиную тему. И вдруг сложилось с Пастернаком, надеюсь и оставшиеся когда-нибудь покорятся.Но к гусям я вернусь в конце рецензии, сейчас – о творчестве поэта. Борис происходил из столичной творческой еврейской семьи, получил очень хорошее образование. С детства он был близок к искусству, его отец довольно известный художник – Леонид Пастернак. Отсюда, возможно, особенная образность и метафоричность, так свойственная его стихам.В молодости, которая пришлась на исторически-переломное время русских революций, он успел побывать в лагерях символистов и футуристов, но затем обрел свой особый индивидуальный путь и стиль, сделавший его тем Пастернаком, какого мы знаем.Мне больше всего нравится поэтический цикл, включенный в роман «Доктор Живаго» и примыкающая к ним «Свеча горела», стихи, якобы, написанные Юрием Живаго. О самом романе здесь и сейчас распространяться не буду, это тема для отдельной рецензии, хотя скажу, что мое отношение к нему неоднозначное. А вот стихи там – совершенно замечательные.Ещё Пастернак состоялся как выдающийся переводчик, и хотя начал заниматься переводами он из-за заработка и жаловался, что они отбирают у него много времени, которое он мог бы посвятить собственному творчеству, они у него просто изумительные. А вершиной в этом виде его деятельности мне представляются переводы пьес Шекспира и «Фауста» Гёте.Что касается переводов, то обязательно стоит вспомнить «грузинскую тему», Пастернак очень много и плодотворно переводил грузинских поэтов, продолжал это дело вплоть до самой смерти. Может именно грузинская поэзия уберегла, не очень сговорчивого с властью поэта, от бушевавших в годы его жизни репрессий. Но, как бы то ни было, он, как и Булгаков, ареста избежал. Что это было: стечение обстоятельств или личная опека Сталина – сказать трудно, есть разные версии. Но Пастернак пострадал не столько от «кровавого» Сталина, сколько от «либерального» Хрущёва и его прихвостней, когда те устроили травлю из-за «Доктора Живаго». Вот такой парадокс.Мне Пастернак представляется очень сложным, очень интеллектуальным, но трудоголиком, жаждущим прозрения, а не славы. Подтверждения такому видению я нахожу в его стихах:Быть знаменитым некрасиво.Не это подымает ввысь.И просто программное стихотворение его отношения к жизни и творчеству:Во всем мне хочется дойтиДо самой сути.В работе, в поисках пути,В сердечной смуте.А теперь обещанная стилизация. Рискнул взять, ни много ни мало, пастернаковского «Гамлета», не судите слишком строго:Нет гусей. Бабуся на крылечке,Прислонясь к дверному косяку.Довелось немало бывшей зечкеИспытать на прожитом веку.На неё направлен сумрак ночи,Не видать во тьме её гусей.И она взмолилась, «Авва Отче,Охрани меня от чаши сей!Буду ждать гусей своих упрямо,Не согласна на другую роль,И моя неистовая драма,И моя исторгнутая больВызовут иной порядок действий,Получу сполна, чего ждала.И пускай всё тонет в фарисействе,Без гусей – и жизнь мне не мила».

Принц слякотиПережили таки финальный семинар по творчеству господина Пастернака. Солидно отчитав его на практикумах по синтаксису художественного текста и теперь, имею сказать две вещи.Первое. Фактурность и влажность Пастернака происходит не от одной только его любви к дождю, грязи, слезам и чернилам, хотя именно она и дала ему «черты интересного портрета». Сжимается всё внутри оттого, что у этого поэтического голоса и природы одна душа на двоих. Одни слёзы и слякоть на двоих, один август и солнечные блики – всё это одна душа. И когда Пастернак пишет о феврале, это не о картине февраля, это о том, что такое быть февралём. В этом нет никакой натурфилософии, никакой мысли, как у короля нет мысли, что он суть народ. Он рождается с этим. В сочетании с гамлетизмом это даёт совершенно сногшибательную царскую осанку, повелевание природой, колдовство, почти чертовщину («Вальс с чертовщиной» – одна из самых сильных звукописей, которую я знаю. Она настолько сильно перекливается с моим любимым «Вальсом» Равеля, что я ни за что не поверю, что это не иллюстрация).Второе. Эстетические успехи Бориса Леонидовича – это всё-таки радости первых прочтейний. Если засесть разбирать его тексты всерьёз, понимаешь, что если кто-то и осуществил акмеистический завет Гумилёва о том, что стих прекрасной формы это только полдела без конкретной, новой и целостной мысли, то это как раз дружбан его зелёных дней господин Пастернак. Наш бедный принц умеет прятать в третьих – полувидимых – строках, в неакцентных переходиках и прочих самых достойных для рискованных догадок об этой жизни местах, полудурачливые – полустрашные, полустёртые – полупозерские, но везде и всегда по сути до конвульсивной дрожи серьёзные попытки сдёрнуть с мира тряпки, осветить то тот, то этот угол, застать смысл в самый для него неожиданный момент. Серьёзность Принца накладывает обязательства, заставляет быть ответсвенным за каждое слово. Так что Пастернак очень ответственный поэт. Нет в нём этой обычной для поэтов расхлябанности случайно рассевшихся за столом слов и образов. У кого ещё из перворядных вы найдёте так мало мусора и так мало биографического "я"? Никаких размениваний по мелочам. Плотность воздуха стремится к плотности воды. Холодной и быстрой.

Это – круто налившийся свист,Это – щелканье сдавленных льдинок,Это – ночь, леденящая лист,Это – двух соловьев поединок.«Определение поэзии» Борис ПастернакЕсть авторы, в стихотворные строки которых ты входишь легко и непринужденно. Сразу, с ходу – твое. Тональность, настроение, все близко, понятно. С Пастернаком не так. По крайней мере, у меня. Я не попадаю с лёту в его мир. Чтобы его прочувствовать, вжиться, мне нужно не одно прочтение. Сначала я слышу только ритм, особый ритм. Ощущение того, что он стремится сказать сразу и много, боясь не успеть, боясь быть не понятым. Это не недостаток, это художественный стиль. А стиль всегда выражение личности автора. И только потом, я начинаю слышать мелодию его стихов. Он очаровывает метафоричностью образов, придуманными им ассоциациями:Как бронзовой золой жаровень, жуками сыплет сонный сад;И еще:Поседев, шелудивеет лед;И еще, и еще, и еще:С утра амурится петух;Осенний лес заволосател;И воздух лжив, как слой румян;На ощупь, как пропойца, проходит тень во двор;Луна скользит блином в сметане.Мне кажется, его нужно читать на вздохе. Набрал в грудь воздуха побольше, нырнул в его мир и, уже не представляешь себе как можно об этом написать иначе, все воспринимается органично, необычайно поэтично и выразительно.И в завершение: в преддверии Нового года под катом подарок от Пастернака и меня:ВАЛЬС СО СЛЕЗОЙ Как я люблю ее в первые дни Только что из лесу или с метели! Ветки неловкости не одолели. Нитки ленивые, без суетни, Медленно переливая на теле, Виснут серебряною канителью. Пень под глухой пеленой простыни. Озолотите ее, осчастливьте И не смигнет. Но стыдливая скромница В фольге лиловой и синей финифти Вам до скончания века запомнится. Как я люблю ее в первые дни, Всю в паутине или в тени! Только в примерке звезды и флаги, И в бонбоньерки не клали малаги. Свечки не свечки, даже они Штифтики грима, а не огни. Это волнующаяся актриса С самыми близкими в день бенефиса. Как я люблю ее в первые дни Перед кулисами в кучке родни. Яблоне – яблоки, елочке – шишки. Только не этой. Эта в покое. Эта совсем не такого покроя. Это – отмеченная избранница. Вечер ее вековечно протянется. Этой нимало не страшно пословицы. Ей небывалая участь готовится: В золоте яблок, как к небу пророк, Огненной гостьей взмыть в потолок. Как я люблю ее в первые дни, Когда о елке толки одни!