000
ОтложитьЧитал
Часть первая
Словно молодой Роберт Урих
1
Одно присутствие Киану Ривза в кадре дает понять, что перед нами кино, даже когда реальность этого не подтверждает
В 2012 году, когда ничего особенного в его карьере не происходит – и не произойдет еще два года до «Джона Уика»[20], – Киану Ривз играет в фильме «Трое в Нью-Йорке»[21], который снял режиссер Марк Л. Манн. Когда Киану снимается в этой картине, ему уже под пятьдесят, а по сюжету его герой празднует сороковой день рождения. Его персонажа зовут Джон Уолл – такое имя для героя Ривза можно придумать, если черпаешь вдохновение в пустой комнате. Да и сам фильм – это пустая комната, которую Киану как-то умудряется наполнить жизнью.
Джон снимает в Нью-Йорке замызганную квартиру с тупым, вечно ухмыляющимся соседом-технарем, который годится ему в сыновья. Работает Джон шофером и сопровождающим двух совершенно невыносимых девушек из эскорт-услуг, Мии и Вайолет в исполнении Бояны Новакович и Аделаиды Клеменс. При этом они единственные, с кем Джон дружит. Однажды к нему в руки попадает видеокамера, и в ту же ночь он берет интервью у Мии и Вайолет, расспрашивая об их жизни; тут в фильме внезапно появляется некая претензия – то ли на нарастающее напряжение а-ля «Секс, ложь и видео», то ли на конфликтную непредсказуемость «Любовного треугольника»[22], – вот только взять эту высоту «Троим в Нью-Йорке» не суждено.
Бóльшая часть фильма неизбежно ускользает от зрителя даже при внимательном просмотре. Это не лучший фильм Киану.
И даже не один из лучших его неудачных фильмов. Тем не менее я не раз пересматривал его из-за двух идеальных моментов. Один – в самом конце фильма; собственно, после финала. Редко попадаются драмы, где в титры встроены вырезанные при монтаже сцены, но, если бы в вашем распоряжении оказались кадры, где Киану уговаривают спеть песню «The Luckiest Guy on the Lower East Side»[23] группы The Magnetic Fields, которую он исполняет так монотонно, что монотонность солиста The Magnetic Fields Стефина Мерритта кажется верхом экспрессивности, вы бы тоже обошли правила и выискали способ вставить эти кадры в свой фильм.
Из 69 любовных песен с альбома «69 Love Songs» этой группы песня «Luckiest Guy» была «хитом» в том смысле, что во времена правления Джорджа Буша-младшего ее можно было услышать по меньшей мере раза четыре за ночь в любом инди-рок-баре Бруклина, где стоял музыкальный автомат. Но Киану поет ее так, словно ни разу не слышал, словно едва готов поверить в ее существование. Совершенно непредсказуемо, что Киану знает, а что – нет.
Самый идеальный момент фильма – почти как отдельная картина, втиснутая в задумку Манна. Это сцена почти без реплик, в начале, где Киану – небритый, страдающий от похмелья и, что совершенно очевидно, отнюдь не один из самых везучих парней Ист-Сайда – бродит по Манхэттену в прекрасный весенний, по-видимому, день. Словно отдавая дань «грустному Киану», образу из знаменитого мема, где актер поедает сэндвич и, похоже, задумался обо всей своей жизни, Манн снимает, как Киану, сидя перед пекарней, ест капкейк, купленный на последние мятые два доллара.
В фильме запечатлен весь процесс поглощения капкейка – первый укус, момент, когда Киану вытирает крошки со рта рукой вместо салфетки, взгляд, исполненный всем нам понятного отвращения к себе, омрачающий его лицо еще до того, как он доел свое пирожное.
А потом он просто идет: заглядывает в витрины ломбардов, наблюдает, как маца вращается на механизированной сушилке в пекарне. Улицы, по которым он проходит, не закрыты от не снимающихся в фильме пешеходов, и мы видим, как люди вздрагивают и оборачиваются: «Твою ж мать, это что, Киану Ривз прошел?»
Пока тянутся эти сцены, фильм не претендует ни на что, кроме документальной съемки Киану. Манн делает в этом эпизоде ставку на то, что некоторые люди просто кинематографичны по своей природе и Киану – один из таких людей: достаточно направить на него камеру и все происходящее будет казаться фильмом, даже если он просто наливает себе кофе из автомата на заправке или выжимает кетчуп на тарелку с завтраком в закусочной. И здесь Манн оказывается прав.
Те моменты «Троих в Нью-Йорке», где Киану ничего не делает, кинематографичнее сюжетных фрагментов. Жан-Люк Годар говорил, что для фильма нужны только девушка и пистолет; в этом уравнении Киану – и пистолет, и девушка.
Он возвращается в свою паршивую квартирку и слоняется по дому. Кормит кошку, напевает ей песенку для кормления: «Прекрасная кошка, прекрасная кошка». Открывает бутылку «Короны» и письма. Слушает радио: Барак Обама рассказывает об экономике – доклад о кризисе рискованных ипотечных кредитов. Манн снимает, как Киану вскрывает почту и кормит кошку так, как Энди Уорхол снимал Эмпайр-стейт-билдинг, и по той же причине: кумиром невозможно не интересоваться, даже если он просто стоит столбом.
Этот фильм в фильме о том, что значит быть объектом постоянного наблюдения и внимания, а также о мечте обрести контроль и освободиться от всевидящего ока камеры. Оказавшись в Нижнем Ист-Сайде, Киану замечает даму в ковбойской шляпе, несущую связку воздушных шаров. Он идет за ней до уличной баскетбольной площадки, где один парень с видеокамерой снимает сборище крутящих хулахуп людей в ковбойских нарядах. Киану с минуту стоит и смотрит, как они крутят обручи. Но стоит оператору положить камеру, Киану не упускает свой шанс. Он хватает камеру и бежит. Ковбои бросаются в погоню, но Киану, сиганув через турникет, скрывается от преследователей на метро.
Во время съемок этой сцены кто-то успел сфотографировать актера, а фотографии разлетелись по интернету как снимки Киану, якобы отобравшего камеру у папарацци, что, разумеется, к правде не имеет никакого отношения.
Зато теперь в самом фильме Киану превращается в человека с камерой. Он снимает белку, карабкающуюся по дереву в парке. Снимает отражения в лужах, струящуюся из фонтана воду, нос золотистого лабрадора, уткнувшегося в забор собачьей площадки. Киану снимал эти кадры сам[24], и здесь режиссером и оператором-постановщиком «Троих в Нью-Йорке» становится он. Мы смотрим на мир глазами Киану.
Киану переадресовывает звонок матери, желающей поздравить его с днем рождения, на голосовую почту. Он смотрит в объектив камеры и говорит ей «привет», словно камера – это как бы его мать, словно мы, находящиеся по ту сторону камеры зрители, суть та сила, перед которой он в ответе, те отношения, которые по-настоящему значимы. По сценарию у него больше нет реплик, обращенных к камере. Так лучше. Без фальши.
Далее, уже у девушек в квартире, он снимает ножки стульев, картины на стенах, самих девушек. Он словно приводит доводы – для нас, для Марка Манна, для кинематографа как искусства, – что в мире есть более прекрасные и примечательные занятия, чем смотреть на Киану, что в нем нет ничего особенного и интересного. Разумеется, все, кто досмотрел фильм до этого момента, с этим не согласятся. Киану – единственное, ради чего стоит смотреть этот фильм. Но Киану украл камеру и теперь контролирует ее, направляя на все, кроме самого себя, – на крыши зданий, темнеющее небо и луну.
2
Киану Ривз выпускает пулю в свежую могилу своего отца, Энди Гриффита
В рекламном ролике «Кока-Колы», снятом в 1984 году[25], Киану в поте лица старается обогнать пелотон под надрывные вопли сиплого исполнителя джингла о «броске к финишной черте».
Киану вырывается вперед, но в итоге терпит неудачу. Первым финиширует парень в желтой футболке. Но после гонки актер, исполняющий роль отца Киану, находит сына в толпе и говорит: «Слушай, я горжусь тобой – очень горжусь».
Рекламный папа вручает сыну бутылку ледяной колы, и Киану с благодарностью произносит: «Кока-Кола», словно всю гонку только о газировке и мечтал.
Парень в желтой футболке, победитель, спрашивает Киану: «Кто тебя тренирует?», тот отвечает: «Мой папа» и крепко обнимает «папу».
Настоящий отец Киану, Сэмюэл Ривз, родился на Гавайях. В его роду были китайцы и коренные гавайцы. Киа ну якобы назвали в честь двоюродного деда Сэмюэла – Генри Киану Ривза. По-гавайски «Киану» означает «прохладный ветерок над горами», и этот фактоид упоминается в ранних статьях об актере не реже, чем розовоперстая Эос-Заря в «Одиссее».
Мать Киану, Патрисия Тейлор, родом из Англии. Киану родился в Бейруте – как раз там его родители и познакомились.
С 1975 года Ливан будет раздирать многолетняя межконфессиональная вражда, но в 1964-м, за несколько месяцев до появления Киану на свет, в газете International Herald Tribune в рубрике путешествий Бейрут называют «бурлящим жизнью транспортным узлом Ближнего Востока[26], где приземляются самолеты со всех концов земли, соединяя четыре континента». И далее:
В Старом городе мужчины весь день сидят в укромных кафе, играя в карты и потягивая кальян, а базар пестрит красками, запахами, криками, суетой, как и сотни лет назад.
В новых кварталах зажиточные туристы и бизнесмены из разных стран проводят свой досуг на террасах, плавают в бассейнах роскошных отелей и отовариваются модными вещами, только-только доставленными парижским рейсом.
Для любителей развлечений и азартных игр в изысканной обстановке имеется казино – красивое здание в десяти милях от города, откуда открывается вид на залив Джунии; здесь можно поужинать, посмотреть кино, послушать концерт, остаться танцевать допоздна в ночном клубе и завершить вечер туром по игровым залам до самого восхода солнца над ливанскими горами.
Речь идет о единственном игорном заведении Ливана, казино «Ливан», в развлекательной программе которого показывали слонов и танцующих жеребцов.
Когда Патрисия Тейлор знакомится с отцом Киану, она то ли танцовщица, то ли студентка – в зависимости от версии, которой вы предпочитаете верить. Отца Киану обычно называют геологом.
На свадебных фотографиях Сэмюэл Ривз одет в черный костюм и узкий черный галстук, а у Патрисии модное каре, и она на несколько дюймов выше своего новоиспеченного мужа.
Как потом будет рассказывать Сэмюэл, в 1960-е годы «трудно было жить в браке»[27]. Пара расходится спустя некоторое время после рождения второго ребенка, девочки Ким. Сэмюэл Ривз переезжает обратно на Гавайи, но Киану время от времени навещает отца.
Последний раз они виделись, когда Киану уже был подростком, на острове Кауаи. Впоследствии актер будет вспоминать, как смотрел на звездное небо, а отец пытался что-то объяснить ему о звездах, планетах и форме Вселенной.
«В том духе, – рассказывает Киану, – что мир – это коробка[28]. Я взглянул вверх – я вообще не понимал, что он несет. Нет, пап. Земля – круглая. Чувак, она не прямоугольная».
Папа побыл рядом, успел оставить по себе вопросы без ответов, а потом исчез. Звучит как предыстория героя, но сам Киану никогда не рассказывал о себе в таком ключе.
Да, в интервью 1995 года он говорил: «Думаю, во многом я стал самим собой в знак протеста против его поведения».
В своих фильмах Киану постоянно будет конфликтовать с отцами и любой фигурой отца. Начинается все с самых ранних фильмов, еще до того, как подробности его прошлого стали широко известны, словно режиссеры по кастингу видят в нем эту историю, стоит ему войти в кабинет, держа в руках экземпляр сценария со своими репликами.
В 1986 году Киану снимается в фильме CBS «Под влиянием»[29] в роли младшего сына алкоголика, управляющего хозяйственным магазином, которого играет Энди Гриффит.
Семья Гриффита молчаливо поощряет его пьянство до тех пор, пока однажды воскресным утром он не теряет сознание в церкви во время сбора пожертвований, едва не захлебнувшись кровавой мокротой. В больнице врачи сообщают жене и остальным членам семьи Энди Гриффита, что тот умрет, если не бросит пить, но на это, как выясняется, он пойти не готов.
Для своего времени фильм «Под влиянием» – беспрецедентное изображение проблемы созависимости и алкоголизма в семье. Киану злится на отца, отчаянно стремится заслужить его одобрение и с каждым днем становится все больше на него похож. Мы видим, как днем в баре он подвывает под песню «Hungry Heart» Брюса Спрингстина, словно читает заклинание, чтобы провести время получше, а не докучать девушкам, угощая их выпивкой. Вернувшись из бара, он хамит Гриффиту, требует, чтобы тот принес ему еще пива, и отец встает, идет к холодильнику и швыряет банки, целясь Киану в голову.
После инцидента с кровохарканьем Гриффит сбегает из больницы. Киану обнаруживает его в магазине хозтоваров: отец умер за своим столом посреди небольшого Стоунхенджа из опустошенных емкостей со спиртным. Пока Гриффит притворяется мертвым, Киану играет свою ударную сцену.
Он орет: «ТЫ ЖЕ НАЗЛО ЭТО СДЕЛАЛ! СВОЛОЧЬ!»
Он колотит Гриффита по спине кулаком, отходит, потом снова бьет.
Как раз когда в Киану ощущается какой-то эмоциональный отклик, сцена обрывается.
Подобные истории Киану будет рассказывать снова и снова, фильм за фильмом, играя персонажей, конфликтующих со своими никудышными отцами или несущих на себе отпечаток безотцовщины.
В фильме «На берегу реки» он готов избить своего отчима бейсбольной битой, в «Принце Пенсильвании» похищает собственного отца, ветерана вьетнамской войны, в исполнении Фреда Уорда и держит его в угольной шахте, рассчитывая получить в качестве выкупа наследство, которое, как выясняется, тот уже успел профукать; в «Невероятных приключениях Билла и Теда»[30] он бодается с отцом, задумавшим отправить его в военную школу, а в «Новых приключениях» станет призраком, в чьем распоряжении ненадолго оказывается тело отца; в «Моем личном штате Айдахо» он разбивает сердце родного отца, разыгрывая роль гея, а потом и сердце «приемного» отца, когда разыгрывает роль натурала; в «Родителях» он говорит Дайэнн Уист[31], что на рыбалку требуется получать разрешение, «зато отцом может стать любая сволочь, выносящая мозг», и после этой тирады словно приходит в себя, возвращаясь в тело персонажа, которому вдруг приспичило вернуть на место реквизитный пакет молока.
В том, как Киану играет в паре с партнерами старшего поколения, особенно с актерами выдающимися, страстными и порой не предсказуемыми, отчетливо проступает его опыт общения с отчимами. Этот мотив появляется и в фильме «Настройте радиоприемники завтра…» Джона Эмиэла, где Питер Фальк, играющий пройдоху-сценариста, дает Ривзу советы о любви, и в «Скорости», где Деннис Хоппер называет себя «папочка», взрывая свои бомбы, и в «Адвокате дьявола» с Аль Пачино[32]. Мужик постарше пробуждает в Киану ученика, студента, готового сидеть у его ног и внимать, но при этом противодействовать ему, чуть-чуть.
Когда Киану после «Скорости», рискуя карьерным взлетом, отправляется в Виннипег играть Шекспира, он исполняет роль Гамлета – героя, чьи действия продиктованы исключительно тем, что призрак его отца жаждет мести. Во всех частях «Матрицы» его единственная родительская фигура – это машина, которую Киану, как гласит пророчество, суждено уничтожить. Однако к концу трилогии он словно в некотором роде примиряется с Матрицей, и – может, конечно, это и совпадение – с того момента, если не считать безучастных отцов, повинных в неудачах взрослого Киану и в «Доме у озера», и в «Сладком ноябре»[33], тема открытого противостояния отцов и детей перестает доминировать в его работе.
В «Прогулке в облаках» 1995 года Киану играет Пола Саттона, сироту, ветерана Второй мировой, воевавшего в Тихоокеанском регионе, коммивояжера шоколадной фабрики[34]. Однажды в поезде он знакомится с Викторией, незамужней студенткой (ее играет Айтана Санчес-Хихон), забеременевшей от своего преподавателя. Киану соглашается проводить ее домой и притвориться ее мужем, чтобы ей не пришлось объяснять свое положение родным, знатным мексиканским виноделам из долины Напа.
Через какое-то время они с Викторией начинают влюбляться друг в друга, но Киану ждет дома жена, и он не дает волю чувствам. «Я не свободен, – говорит он девушке, – и не хочу ранить тебя».
Пожилого главу семьи, дона Педро, играет Энтони Куинн. Чопорный отец Виктории не в восторге от того, что дочь внезапно выскочила замуж за этого торгующего шоколадом коммивояжера, зато дон Педро проникается к Киану симпатией.
Дон Педро уговаривает Киану остаться у них на сбор урожая. Затаенные чувства Киану с Викторией изливают, направив весь свой безудержный пыл на чан свежесобранного винограда.
Семья постепенно принимает избранника дочери. В фильме множество кадров, где персонажи многозначительно улыбаются и перемигиваются, когда Киану удается чем-то заслужить их расположение.
Киану знает, что это не навсегда, что он живет в выдуманной реальности. Ночью дом на винодельне превращается в картину Томаса Кинкейда, где свет в окнах сулит утешение и семейное тепло, от которого Киану придется отказаться.
Перед возвращением к жене он преподносит Виктории свою Бронзовую звезду – подарок для малыша. Виктория говорит ему: «Пол Саттон, ты самый благородный человек, которого я знала».
Как вдруг взяться играть роль самого благородного человека на свете? Откуда вообще такое желание?
Что касается Киану, тут явно не обошлось без Энтони Куинна. К моменту выхода «Прогулки в облаках» тому уже восемьдесят, но он не сидит без дела, играя то греческих богов, то мафиозных боссов. Позже Киану будет вспоминать, как Куинн проверял почту, в свои неполные восемьдесят все еще ожидая ответа, утвердили его на роль или нет.
Именно Куинн – дон Педро – приглашает Киану на настоящую прогулку в облаках.
Они гуляют на рассвете по утопающему в тумане винограднику. Дон Педро ведет гостя на взгорок и показывает две святыни: семейный склеп и корень первой лозы, из которого разросся весь виноградник семейства. В этом месте смерти и возрождения дон Педро говорит Киану: «Ты больше не сирота».
Их прогулка в облаках на самом деле напоминает экскурсию по всем уровням дополненной реальности, какие были доступны кинематографистам на переломе 1990-х годов. «Прогулку в облаках» никто не считает фильмом со спецэффектами, но он предвещает экранное будущее Киану – физического тела, которое снова и снова попадает во все более виртуальные пространства. В некоторых кадрах этого эпизода Киану и Энтони Куинн гуляют в туманной утренней дымке, характерной для таких вот виноградников. Чтобы снимать в подобном тумане, пока он не рассеялся, требуется тщательная подготовка. Однако в этом же эпизоде есть и фрагменты с совершенно очевидной дорисовкой, и облака, созданные при помощи компьютерной графики, и даже те, что, скорее всего, выпускались парогенератором из-за кадра.
Нарисованные на компьютере облака символизируют конец одной эпохи и рассвет другой, более скользкой в онтологическом смысле, когда кадр не должен воплощать то, что происходило в реальном мире в какой-то конкретный день.
Облака здесь липовые, как и прогулка Киану с дедушкой его «жены», но Энтони Куинн и Киану здесь друг для друга настоящие, они действительно бродят в тумане, местами вполне реальном, и вот что сто ит увидеть в этих сценах: самого Киану, которого Энтони Куинн ведет по затуманенному липовыми облаками винограднику.
Порой фильм с участием Киану затягивает нас, невзирая даже на значительные огрехи, и часто это происходит потому, что даже в плохом фильме с Киану мы можем сосредоточить внимание на нем самом. Мы заполняем сюжетные пробелы, строя предположения о внутреннем мире Киану. Представляем себе, что значит для него находиться рядом с Энтони Куинном, впитывать его энергию. Представляем, что он чувствует как человек, лишенный отца: всю свою жизнь ищет то, чего его лишили, в лицах других мужчин, толком не зная, что именно нужно искать.
Фильм превращается в документальное кино о том, как Киану Ривз и Энтони Куинн вместе коротают время на съемочной площадке. О том, как Киану Ривз улыбается Энтони Куинну, будто не в силах сдержать улыбку.
В сентябре 1992 года полиция задержала отца Киану, Сэмюэла Ривза, в международном аэропорту Хило на острове Гавайи. Как полиция сообщила прессе, он провозил «кокаин и героин в больших количествах»[35].
На суде два года спустя прокуроры определят его роль как «координатора» торговцев героином. Сэмюэл Ривз признал свою вину, и судья приговорил его к десяти годам тюремного заключения.
Сэмюэл Ривз проведет в тюрьме два года, пока его не отпустят по условно-досрочному. В 2001 году, сидя в парке неподалеку от материнского дома на пляже Вайкики и местной метадоновой клиники, он будет рассказывать газетному репортеру, как стоял на скале из застывшей лавы со своим маленьким сыном.
«Волны то и дело захлестывали риф, вода подбегала к нашим ногам, и я поднимал его, обняв покрепче, – скажет он. – И вот одна большая волна едва не сбила нас с ног[36]. Я поймал своего мальчика, как раз когда его чуть не унесло поднявшейся по колено водой».
Сэмюэл умер в 2018 году, в семьдесят пять лет, в городе Ева на острове Оаху, и когда племянница и дочь – единокровная сестра Киану – дали в социальных сетях объявление о панихиде, оно заканчивалось лаконичной формулой для защиты от папарацци:
«Других детей Сэма не ожидается»[37].
После совместной прогулки дон Педро дает Киану попробовать первую бутылку урожая, и они вместе напиваются в винном погребе.
В следующем кадре на столе перед ними материализуется натюрморт – дыня и хамон, хлеб, сыр, бренди и масляный светильник.
Откуда-то возникает квартет – две гитары, аккордеон и скрипка.
Дон Педро затягивает какую-то старую испанскую песню, Киану пытается ему подпевать, а дон Педро говорит: «Ничего, ничего», притягивая к себе голову Киану.
Персонажи должны быть пьяны, и Киану Ривз с Энтони Куинном как будто позабыли о камерах, отчего кажется, что они и впрямь напились.
Хоть на одно это мгновение не важно, в хорошем ли фильме они снимаются и трогает ли нас, что Пол Саттон улучил последние часы с доном Педро перед возвращением к своей прежней жизни. Мы просто счастливы, что это происходит с Киану – что ему выпал шанс оказаться здесь и распевать старые испанские песни с Энтони Куинном.