– Ну как она?
– Да так же, – Валентина Егоровна устало вздохнула и присела на диван рядом с мужем. – Не знаю я, Серёж, что с ней делать. Вот нутром чую, что вслед за матерью уйдёт, если не растормошить, но не получается ничего.
– М-да…
Сергей Иванович тоже тяжело вздохнул и обнял супругу за плечи. Если б мог что посоветовать – уже посоветовал бы, да только бесполезно всё. Чахнет внучка. На глазах чахнет. Уж три месяца почти прошло с того дня, как Настенькину мать похоронили. Горе великое, конечно, всем тяжко, но уже должна бы у ребёнка боль душевная немного поутихнуть, а оно только хуже с каждым днём делается. У детей ведь психика гибкая, говорят, да, видать, не у всех.
Наталья молодая совсем была, только за тридцатник перевалило. Гордая, сильная, самостоятельная. Дочь сама растила и родителям не рассказывала даже, от кого забеременела. А Настя знала только, что её отец хороший человек, просто не может с ними вместе жить, потому что у него другая семья. Если б знать, кто он, так хоть сообщить можно было бы, что его дочка из-за пьяного водителя матери лишилась, а так… Кому сообщать-то? Вот и получилось, что Настенька при живом отце сиротой осталась.
Опеку над внучкой Петуховы оформили без проблем – сведений о папаше нет, доход позволяет, все более-менее здоровы, жилплощади тоже хватает – хоромы трёхкомнатные, да у Настеньки и своё жильё есть – двухкомнатная квартира от мамы по наследству досталась. Мала только она ещё, чтоб одной жить – двенадцать годков всего девчонке. Квартиру сдали квартирантам, чтоб не пустовала зря, а Настеньку к себе забрали.
Настя – девочка добрая, умная, воспитанная. В школе – круглая отличница. Призовые места во всех конкурсах и олимпиадах, в каких участвовала. Друзей и подружек море. С ней никогда проблем не было, никаких нареканий или жалоб, но после похорон матери её как подменили. Двенадцать лет – и так непростой возраст, а тут ещё такое… Учёбу забросила, с пятёрок на тройки съехала, кружки посещать перестала, болеть начала часто, от друзей отвернулась. Школьный психолог достучаться не смог, куда уж там деду с бабкой соваться. Из органов опеки люди приходили два раза уже, консультацию психиатра требовали, грозили Настеньку в реабилитационный центр забрать. Жалко девчонку в психдиспансер-то вести – это ж пятно на всю жизнь, не отмоется потом. А с другой стороны, что делать, если все другие варианты уже перепробовали?
– Пойду ещё раз поговорить с ней попробую, – снова вздохнула Валентина Егоровна.
– Пойди, – вздохнул ей в ответ Сергей Иванович. – Попробуй. А я на работу собираться буду, пора уже.
Валентина Егоровна перекрестилась три раза перед иконами в красном углу, бросила короткий взгляд на фотографию покойной дочери, сокрушённо покачала головой и отправилась в очередной раз тормошить внучку, чтоб та хоть с постели встала. Четвёртый день ведь лежит – как каникулы начались, так и не вставала с тех пор. До туалета только и водички попить. Ну так же нельзя.
– Настюш, одевайся, в церковь сходим. Сегодня день поминовения, свечку Господу за упокой маминой души поставим, помолимся, – предложила Настеньке Валентина Егоровна, но та, как обычно, только головой покачала:
– Не хочу, ба. Там пахнет плохо, у меня опять голова потом болеть будет.
И вот так постоянно – то не хочу, это не буду…
– Настюш, ну хоть меня до церковных ворот проводи, а то давление что-то скачет. Боюсь, как бы не упасть где ненароком, – попробовала Валентина Егоровна надавить на жалость.
– Ну и не ходи, если плохо себя чувствуешь, – вяло отозвалась Настенька и отвернулась к стене.
– А я пойду! – разозлилась её бабушка. – Пусть тебе стыдно будет, если чужие люди мне помогут в случае беды, пока ты тут бока себе отлёживаешь.
Настя ничего на это не ответила, но с постели встала и с отсутствующим выражением лица начала одеваться. И правда ведь стыдно – бабушка для неё столько делает, а она в такой малости отказывает. Не хочется идти, да, но ведь это же недалеко совсем. Да и в церковь, где находиться неприятно, никто за руку не тащит, можно рядом погулять.
Сергей Иванович только до угла дома жену с внучкой проводил, а потом на остановку автобусную отправился – ему далеко ехать, а церковь в двух кварталах от дома. Дошли Настя с бабушкой вместе до ворот кованых, там Валентина Егоровна перекрестилась и дальше пошла, а Настенька за забором её поджидать осталась. Ходит вдоль ограды, с тоскливым видом камешки пинает, взгляд от земли не отрывает.
Валентина долго в церкви была. Свечку за упокой души дочери поставила, помолилась, с батюшкой побеседовала… И периодически на улицу выглядывала – проверяла, на месте ли внучка, а то в таком состоянии от неё чего угодно ждать можно.
– Извините, это ваша девочка? – окликнула Валентину незнакомая женщина, когда та уже из церкви выходила.
Неприятная особа – вся в чёрное одетая, с охапкой свечей в руках. Вроде и похожа на монашку или церковную служительницу, да только недобрым чем-то от неё будто повеяло.
– Внучка моя, – кивнула Валентина Егоровна, решив, что простой и честный ответ ничем дурным обернуться не может. – А что?
– Вы только сразу меня в ненормальные не записывайте, я вам просто совет добрый дать хочу, – незнакомка подошла ближе и заговорила вполголоса: – За этой девочкой дух неупокоенный ходит. Сильный дух. За собой утянет, если другую силу не найти, которая её среди живых удержит.
Валентина Егоровна похолодела вся, отодвинулась от незнакомки и перекрестилась.
– Да как у вас язык поворачивается на святой земле такое говорить?
– А где ещё говорить, если не здесь? – возразила женщина. – С благодарностью в Храм мало кто ходит, всё больше беды свои несут и помощи просят. Вы же за советом пришли, потому что беда в семье большая, правильно? Я вам от чистой души помочь хочу, только и всего. Жалко девочку-то.
Валентина Егоровна не попрощалась даже – посмотрела на собеседницу косо и прочь заспешила. Виданное ли это дело, чтоб на ступенях церковных с ведьмой встретиться? А кто ещё эта ворона чёрная, если не ведьма? Такие-то слова людям говорить только ведьмы и могут. Подхватила Настеньку под руку и бегом домой – святой водой себя и внучку умыть, чтоб в довесок ко всем неприятностям ещё и сглаз не пристал.
* * *
Три дня прошло после того, как Валентина с внучкой в церковь ходили. Батюшка посоветовал молиться денно и нощно за спасение души Настенькиной, да проку от тех молитв не было никакого. Настя и так на бледную тень похожа была, а теперь ещё и есть перестала. Поклюёт чуть-чуть, как цыплёнок, поковыряется вилкой или ложкой у себя в тарелке – всё, поела. Совсем тощая сделалась, кожа да кости. А как каникулы закончились, комиссия из органов опеки снова в гости пожаловала – директор школы жалобу написал, что опекуны внучку голодом морят и вообще ребёнком не занимаются. Сказали, что если есть необходимость показать ребёнка психиатру, то обязательно нужно это сделать. «От одной консультации никому хуже не станет. Зато если с этой точки зрения помощь нужна, девочка её вовремя получит», – убедила Валентину Егоровну важная тётка из департамента и дала опекунам месяц на исправление ситуации, а в противном случае пригрозила Настеньку забрать.
Записались на приём к психиатру, раз уж деваться некуда. Всё доктору рассказали, как есть: про то, что Настенька маму потеряла; про то, что спит девочка плохо и не ест совсем; про утрату интереса к учёбе и, кажется, к жизни в целом.
– Наблюдать девочку надо, – вынес вердикт доктор после продолжительной беседы с Настей и её бабушкой. – Я вам на две недели дам направление в стационар. И не надо так на меня смотреть, будто я ей жизнь сломать хочу. Это в ваших же интересах. Пока ещё можно что-то исправить, не затягивайте с госпитализацией. Посмотрим на вашу внучку, обследуем, выявим причины, подберём оптимальный вариант лечения…