Пролог
– Ну что, еще по одной, Любаш, и спаточки?
– Свет, мне хватит, правда.
– Ты у нас останешься сегодня? Или я обижусь. Сильно обижусь. Смотри, я тебя предупредила.
Я все понимаю. Ну и или почти все. Кроме одного: куда укладывать Любовь Михайловну? Мама вообще головой не думает, похоже. У нас же все кровати с диванами заняты. Не на полу же важной гостье стелить?
Вернулась я домой вся заплаканная, так и не ведая, в каких масштабах расцарапала лицо Роману. Но, судя по тому, во что превратились мои руки, ему не повезло, от слова, совсем. Так и не решилась поглядеть на результат своих стараний. Но зато поняла, в какой агонии колотился Роман, когда осмыслил, что натворил в ту ночь.
Роман довел меня до квартиры, но заходить со мной не стал. Понятно, в таком виде, да еще в порванной рубашке ему нельзя показываться не только перед Ариной, но и перед своей матерью. Да и моя мама хай бы такой подняла, что всех соседей пробудила бы.
И что бы я сказала Любови Михайловне, если б она увидела сына в таком состоянии? Да, пронесло, не увидела. Но увидит же. Не сегодня, так завтра увидит. Как буду в глаза его матери смотреть завтра? Она ведь добра мне желает, переступив через себя, пришла сюда и выложила все, как есть, без испуга и без прикрас, чтобы попытаться достучаться до нас всех и упрашивать не пороть горячку.
А я же в ответ на ее доброту поступила более чем подло и эгоистично. Да еще и Романа отпустила, не зная, сможет ли он машину вести после такого. А вдруг он в обморок снова упадет, и вторая авария будет? И я останусь в том виновата.
Надеюсь, в этот раз обойдется. Буду наивно верить, что он завтра сам позвонит и скажет, что доехал без происшествий и что с ним все в порядке.
Постояв в ванной, потупив какое-то время и смыв кровь с рук и лица, я сняла и завернула в пакет кольца, из которых от ударов повылетали камни. Выбросила их в ведро, даже складывать, чтобы потом продать в качестве лома или отлить что-то более качественное, не стану. На этом золоте чужая кровь, не нужно его держать в доме.
Затем, насколько это было возможно, пригладила растрепанные и застывшие солнечными лучами, а точнее, лепестками мерзлого одуванчика после бомбёжки, пряди волос и вернулась на кухню.
Присела на табурет рядом с бабушками-выпивохами, гляжу на них с тоской и непониманием.
А эти две пьянчужки, мама и Любовь Михайловна, до сих пор обсуждают, останется она у нас или нет.
– Так неудобно вас стеснять… – монотонно гудела Любовь Михайловна. – У вас и так в квартире места нет. Но, и чтобы Ромка меня забирал, не хочу. Извините, но я лучше тут останусь. Такой он меня еще не видел.
Любовь Михайловна икнула в подтверждение тому, что накидалась более чем прилично, а затем залилась краской. Комично она выглядит сейчас.
Я и представить не могла, что Любовь Михайловна способна пить до победного состояния «нестояния». Это все моя мама ее, правильную, надоумила талант в себе новый открыть. Моя мама непьющая, конечно, но, если ей налить, перепьет любого, даже самого стойкого мужика, у которого в том занятии богатый и очень завидный опыт. Как говорится, глотка у нее луженая, а язык всегда как помело, и алкоголь в крови для того излишен.
Я же никого не трогаю, сижу и думаю о своем. Делаю вид, что слушаю их. Тело мое здесь, а вот мысли сейчас там, где Роман. Интересно, как далеко он отъехал? И отъехал ли? Вставать, чтобы поглядеть в окно, стоит ли там его машина, не хочу и не могу. Ноги не держат.
– Даша, а где Рома?
Спустя какое-то время я медленно повернулась на голос.
Любовь Михайловна пьяно таращится на меня и что-то бегло говорит при этом. Слышу отчасти ее штилевые фразы, отчасти бульканье, будто под водой нахожусь. Я где-то на глубине сейчас плаваю, потому что уши неслабо закладывает. Скорее всего, давление подскочило, надо бы померить. Перенервничала я знатно.
– Почему он не зашел, Дашенька? Ты его не впустила? И что это с тобой? Странно ты выглядишь.
– И правда… – мама моя тоже сконцентрировала на мне пристальное внимание, а затем расхохоталась. – Где ты лазила, красотка? Вы с Ромкой, что, подрались или ступеньки вместе пересчитали, а поделить поровну хотели, но не смогли? А прическа у тебя… Ишь, как пудель нечёсаный. Что сидишь, глаза навыкате? Блым-блым, блым-блым… Ой, не могу с тебя! Ты б себя видела сейчас, дочка! Улыбнись, зубы ж при тебе остались! А дружеский Бобслей – это не про вас с Ромкой, предпочитаете экстремальное одиночное катание. Ромка, дай угадаю, зубами по бетону проехался, а ты – пальцами, а затем патлами подмела, чтобы уж наверняка выделиться и обойти его по очкам. А надо тебе было, только поняла, что падать собираешься, на шею к нему запрыгивать, за уши хватать и рулить ими. Смелости не хватило, что ли? Или думала, что Ромка этого позора не стерпит? – мама сообразила, что ее словечки меня не веселят, а потому прокашлялась и продолжала начатую тему, но уже всерьез. – Ладно, отстаю, шуток ты все равно не понимаешь. Даша, угрюмая ты наша. Так как все случилось, расскажи по порядку.
– Ну почти так… Ничего от вас не скроешь, блин. Ну упала я. Роман не зашел, потому что поехал домой. Спешил он. Мы обсудили с ним кое-что, и разошлись. В общем-то, так все и было…
М-да, вру я очень неубедительно и тягомотно, но отвечать более-менее внятно все же придется, чтобы не вызвать у них никаких подозрений, хоть и нет смысла отнекиваться и спорить с теорией «не в бровь, а в глаз» в мамином исполнении. Глядя на мои руки, создается такое впечатление, что к Роману я по дереву спустилась, а не на лифте. Причем, быстро спустилась, без помощи ног.
– Хорошо ты упала. Это из разряда «рожденный ползать» … Когда ж ты летать научишься уже и сдрыснешь из-под моей юбки. Ой, быстрее б тебя мужу отдать, пусть он терпит твои заскоки вместе с плохим настроением. – мама развела руками, продолжая при этом ехидничать и ржать как конь. – Удивительно, что лицо твое уцелело после смертельного номера. А говорят, пьяным падать безопасней. Где-то я читала, как один дурак выпрыгнул из окна высотки, будучи нетрезвым, и выжил. Встал и пошел, представляете? Вот чудеса науки! А был бы трезвым, шлепнулся б, и поминай как знали. Костяную лепешку б соскребали с асфальта. Небось, и Ромка рядом с тобой упал, если не на тебя сверху. Кровь, смотрю, на тебе чужая. Вон на кофте пятна, а лицо, как ни странно, не побитое. Ромка нос разбил, что ли?
– Наверное. Разбил нос и вытер об меня. Или губу… Мы оба поскользнулись на катке перед подъездом и какое-то время пролежали в обмороке. Потому я не особо помню, что случилось.
– Судя по твоему, дюже унылому настроению, разговор о важном почти удался. Ну и? – мама придвинулась ближе и уставилась на мои руки. —Теперь вы все между собой порешали? Мир, дружба, жвачка? Когда свадьба, обговорили хоть?
– Наверное, ее не будет. Свадьбы этой. – я опустила взгляд и глубоко вздохнула. Стыдно мне. Роман меня, идиотку, теперь стороной обходить будет. Небось, жалеет, что жениться на мне хотел и что дочка у нас есть общая. – Если Роман захочет, то я соглашусь. Но он вряд ли захочет, потому и я не хочу настраиваться на хорошее. Лучше уж не надеяться, чтобы потом не огорчаться…
– А почему он должен передумать? – мама, встрепенувшись, погладила меня по голове. – Ромка же не из тех павлинов, у кого семь пятниц на неделе. Правильно я поняла, Любаш? Они с Женькой твоим разные?
– Ромка другой, не такой как Женя. Так ты решила с ним попробовать налаживать контакт, Даша? – Любовь Михайловна, услышав в моих речах то заветное, сразу повеселела. – Я так рада за вас, мои милые. Простила его? Ну или…
– Я просто согласна выйти за Романа. Насчет «простить» пока не думала. Это и многое другое нужно решать на трезвую голову. Но зато теперь мы оба виноваты, а не только он. Вы уж извините, но это я так, к слову. – налила себе вина, которое теперь стояло на столе взамен распитому коньяку, и, осушив рюмку залпом, даже не поморщилась. Незаметно влезла в меня та порция, надо бы повторить, а то и вкуса почувствовать не успела.
Не могу сказать ни себе, ни им, что простила Романа. Не простила, и ему ничего внятного не ответила. Просто смолчала, потому как не хотела его обижать. И так вон, что вычудила со своим внезапным вторым дыханием и пьяным рассудком, который руководил моим поступками, а теперь со стыда сгораю… Сейчас-то я понимаю, что сглупила, можно было как-то иначе попытаться искоренить в себе чувство неловкости и победить страх.
В итоге, я показала себя не с лучшей стороны, но, тем не менее, дело уже сделано, и назад время не повернуть. Женщину, как говорится, украшает ее слабость и женственность, а мускулинность, навязанная извне, отбирает то естественное, что нам, женщинам, присуще и дано самой природой. Именно женская слабость привлекает сильных мужчин и побуждает их проявлять заботу и внимание.
А моя же слабость и женственность приказали долго жить. И теперь мы с Романом оба монстры, потому я и не строю из себя ангела, у которого однажды насильно отобрали и сожгли крылья на моих же глазах. Не ангел я, и никогда им не была. Все мы люди не без греха, но по сути, в чем-то я куда хуже Романа. Он хотя бы всегда жил правильно и оступился всего лишь раз, а я только и делаю, что допускаю ошибки. Сколько себя помню, мама меня практически не хвалила, только отчитывала. То я не так сделала, это не так… А я не исправлялась, просто шла напролом, терпела придирки и показывала при этом, что мне все равно. На самом же деле мне не хватало похвалы всегда, потому и выросла я такой твердолобой.
Сейчас так и подавно хвалиться нечем. Не поймут они меня, если скажу, как все произошло на самом деле, и откуда на моей кофте взялась кровь Романа. Боюсь даже глядеть, что стало с пуховиком, если и на кофту попало немало.
Бедный Роман… С другой стороны, у мужчин кровь не обновляется, а я ему, считай, дала шанс избавиться от всяких там гадостей, что в его крови поселились. Теперь почувствует себя лучше…
Успокаивай себя дальше, Дарья. Ты даже не знаешь, выжил он или нет. Идиотка… Надо было хоть кольца не надевать. Поздно раскаиваться и думать, как надо было поступить, когда самооценка твоя упала и находится где-то между полом и земным ядром, а Роман уже пострадал. Руки мои до сих пор пламенем горят. Кажется, я их отсушила, а потом слишком долго подержала в снегу, хоть и не чувствовала холода, иначе бы вытащила их и не издевалась над собой. Жарко мне тогда было настолько нестерпимо, что разделась бы догола, если бы не Роман, который стоял рядом и обнимал меня, не давая этого сделать. Но сейчас это жгучее ощущение мало-мальски, а прошло. Огонь внутри погас, оставив взамен чувство опустошенности и никчёмности; обугленное пепелище вместо души, пустое и нафиг никому не нужное.
Это ведь правда. Я никому не нужна, даже себе.
Мне страшно оттого, что я могла убить и при этом чувствовала отраду и необычайный прилив сил. Я способна улыбаться и при этом наносить удары. Сегодня руками, а завтра в руках моих может оказаться нож…
Эта жуткая истина хлещет больнее любой, даже самой жесткой плети, да и зародившийся во мне процесс проявления жестокости как способа утвердиться перед другими, печален, но уже необратим.
Я знаю, что смогу повторить это снова, но смогу ли сдержаться, если в следующий раз почую, что жертва проявила слабость, развязывая мне этим руки?
Тяжело это признавать, но, победив один страх, я заимела другой. Я начала бояться саму себя.
Только маме и Арише я нужна такая дурная, и то пока они не узнали, что я наделала, когда ненадолго отлучалась.
Мама, выложи я ей правду с порога, сразу дала б мне по голове, затем бы связала и вызвала неотложку, чтобы меня, неуравновешенную психичку, оградить от ребенка и пролечить как следует до состояния безобидного овоща. Если б не выбила из меня дурь самостоятельно, а она вполне на это способна…
Раздумываю о насущном, перетираю все это по нескольку раз и начинаю потихоньку понимать, что мы с Романом не такие уж разные люди, если присмотреться повнимательнее. Роман тоже никому не нужен, кроме матери, брата и Арины.
Мы похожи с ним не только в этом: мы оба неправильное, оба дикари по отношению к нормальной человеческой любви и заботе. Нас предали и продолжают предавать, нас как не понимали, так и не понимают; а мы, как можем, так и влачим свое существование, невзирая на камни, попадающиеся на пути, и об которые мы то и дело спотыкаемся, но все равно движемся вперед.
В данный момент мне кажется, что мы с Романом подходим друг другу, причем идеально. Мы будто две половины одного целого, как бы дико и неправильно это не прозвучало. Вполне возможно, что завтра я проснусь с этой глупой мыслью и первым делом покручу у виска и посмеюсь с самой себя.
А возможно, что и нет. Потому что мне так думать комфортно и просто, мне хочется знать наверняка, что я, наконец-то, села в свой поезд, на котором доберусь до конечной станции, и не будет больше никаких пересадок. Мне нравится видеть в Романе образ того человека, который создан только для меня и любит только меня, проще представлять, что Роман и есть тот самый принц, которого ждала. Причина этому вполне логична: ведь я замуж за него иду, жизнь с ним связываю, да и дочь свою единственную родила от него же. Как тут думать иначе, когда судьба сама все решила за нас?
Только бы Роман не передумал… Я бы на его месте бежала куда подальше от такой жены, которая может и задушить ни с того ни с сего, и яду подсыпать, припомнив старые обиды, и топором зарубить, пока спит.
Мне же так не хочется, чтобы Роман исчез после всего, что мы пережили вместе. Не уверена в том, что Роман не уйдет, но и удерживать не стану, гордость не позволит так опускаться.
Такая вот загвоздка…
– Даш, ну ты с Аринкой тогда примостишься. – мамин голос отвлек меня от риторических рассуждений, которые все успешней заводили мой разум в тупик. – А Люба на твоей скрипучей койке, где пружины в попу упираются, поспит, лады?
– Лады. – кивнув маме, я криво, но искренне улыбнулась при упоминании о своем любимом «царском ложе».
Пружина та гадкая уже несколько лет как впивается туда, куда ее не просят, а на новую кровать жалко тратиться. Буду спать на старой до тех пор, пока каркас не просядет так, что моя спина достанет до пола. Эта кровать пришла ко мне из детства. Сколько себя помню, всегда на ней только и спала. Еще одеяло любила из верблюжьей шерсти, зеленое в шашечку. Одеяло то давно как моль пожрала, а кровать прошла со мной сквозь годы и осталась. Память, все-таки… трудно расстаться с тем, что напоминает о детстве.
Взяв кружку с полки, я подставила ее поближе к бутылке и подмигнула маме, намекая на продолжение пьяного банкета. Рюмка с кукольной дозой сейчас слишком мала, чтобы реанимировать меня и вернуть к полноценной жизни.
– Наливай, только с горкой. Ты умеешь, я знаю. Составлю вам компанию. Пока спать не хочу.
Не последую я совету Романа, не пойду купаться и спать, чтобы проснутся завтра иной. Другая жизнь мне не нужна и даром, поняла это с запозданием, правда. Я хочу жить там, где есть и будет он. Только там и только с ним.
Роман Быков, прежде мой заклятый враг, к которому испытывала глубокую ненависть и очень ранимую тягу, а ныне мой будущий муж, которого я, как ни крути и не буйствуй, не хочу терять.
Не знаю, получится ли у нас создать семью в обычном понимании этого слова. Но я хочу попытаться ему понравится, хочу угодить ему как жена, хочу, чтобы он был рядом со мной и дал Арине замечательное будущее. Роман мне нужен куда больше, чем я могла представить себе когда-то с другими. Ни один мужчина так меня не цеплял, ни к кому я так не тяготела и не привязывалась. Хочу видеть Романа только таким, каким привыкла его видеть, со всеми его недостатками, пошлыми намеками и смешками. Даже буду рада слышать его издевательское «моя хорошая» хоть каждый час, пусть Роман только обнимет меня еще, спокойствие подарит и погладит по макушке, как сделал сегодня. Как же с ним уютно рядом находиться, когда мы оба молчим и ни о чем друг другу не напоминаем…
Роман обязан понять, почему я сорвалась, и не должен отказаться от брака. Не может же он просто взять и испариться после всего, ведь пообещал, что поможет мне справиться с душевной болью и прогнать тоску.
Зря я себя накручиваю плохими мыслями, ведь завтра Роман позвонит обязательно. Он не относится к той категории людей, которые бросают слова на ветер.
***
Полночи я слушала, как поют за стенкой наши приличные бабушки. Они так и не легли спать, сидели и горланили то хиты их бурной молодости, то о своем, бабушкинском, перетирали. Слишком много тем для разговоров эти неугомонные женщины подняли за раз, и до следующего утра их обсудить времени не хватит, даже если очень хорошо постараться.
Когда кто-то из них начинал впадать в грусть и монотонно вздыхать, другая запевала песню. Особенно популярностью пользовались «Зачем вы девочки, красивых любите?» и «Черный ворон». Именно эти две песни бабули по-солдатски чеканили с периодичностью через две других, менее плаксивых и более современных. Ну и Лолита с ее «Пошлю его на небо за звездочкой» разок проскакивала в меню, правда, дальше припева дело у них не двинулось.
Арина спит крепко, ей все равно, что конкретно ее бабушки распевают и распивают сейчас. Соседям, кажется, их народное творчество тоже спать не мешает. До сих никто не постучал в стену или в дверь с угрозами вызвать полицию, если они не смолкнут.
А я лежу на полу, чтобы перегаром на дочь не дышать, и тихо смеюсь в подушку. Удивительные они женщины! И как моя мама раньше не разглядела в Любови Михайловне родственную душу? Да такую родственную, что не оторвешь их теперь друг от дружки. А говорила, что выдерга она старая, не общайся с ней и с остальными Быковыми. Угу, а теперь что?
Откинув логику и заткнув уши, я позволила себе шалость и представила, что Роман тоже здесь, со мной в этой комнате. Почему-то мне очень сильно захотелось, чтобы он сидел с нами и увидел все это собственными глазами. Представила, как бы он отреагировал, лицезрев Любовь Михайловну в таком виде. Но я бы отвлекла его кое чем другим, более важным. Ну и рядом бы мы спали сейчас, втроем с дочкой.
Лежу и мечтаю, поглаживаю свою руку и представляю, что это делает Роман. Теплом приятным веет от той невероятной и противоречащей прежним суждениям мысли, почему-то. Страх мой многолетний улетучился, гнев сгинул вместе со страхом. Мне спокойно на душе, легко и уютно. Роман же пообещал, что так случится. Выговорилась от души, если так можно назвать мой слет с катушек, и полегчало.
В конце концов, это когда-нибудь должно было произойти. Психологический эффект бумеранга сработал безотказно. Много кто меня третировал, гнобил и пытался раздавить. Я же годами терпела все это и не позволяла себе такой роскоши взять и выплеснуть наружу истинные эмоции. Никогда не давала никому сдачи, просто принимала любые удары от судьбы и от людей. А тут раз, и неконтролируемый взрыв, а за ним наступило облегчение. Роман ведь еще в прошлом году говорил о том, что мне необходимо выговориться. Как в воду глядел… Лучше бы я доверилась ему еще тогда, и не было бы всего этого.
Худо-бедно, с ошибками и тумаками, но половина пути осталась за спиной. Впереди самое основное: как и когда познакомить Арину с отцом. И тут снова возникает проблема… Не хочу в этом деле торопиться, а на меня давят со всех сторон, не давая тянуть резину дальше. Наверное, все дело в том, что я хочу решить сама, когда и как это сделать, а у меня снова и снова отбирают право выбора.
А может, это я слишком медлительна, или же все вокруг меня спешат? Но все равно я мать, а значит, последнее слово должно быть за мной, и только за мной. Встреча Арины и Романа должна пройти в моем присутствии. Я так хочу. Нет, не боюсь, что что-то между ними может пойти не так. Всего лишь хочу поглядеть на этих двух счастливцев. Позавидую своей дочке белой завистью и всплакну втихую, ведь мне за свои тридцать лет так и не посчастливилось увидеть родного отца и поговорить с ним хотя бы минуту. Даже фотографий его ни разу не видела. Мама сожгла все снимки, в том числе и свадебные, а памятные вещи его выбросила.
А вот у Ариши моя печальная история не повторилась и уже не повторится, хоть я и проводила вполне четкую и устойчивую параллель с собственной жизненной ситуацией и ситуацией дочери. Арише повезло в сотни раз больше, чем мне, ведь у нее есть отец, который ее любит и которому не плевать, как она и что с ней. А это о многом говорит. По крайней мере, для меня, никогда не знавшей, что такое папина любовь. А дочь моя этого заслуживает и вполне может узнать.
Я готова поделиться с Романом собственным смыслом жизни. Пусть приходит к нам. Завтра же обрадую его, как только доберусь до офиса.